В.Кожевников. Поединок
В.Кожевников || « Правда» №235, 23 августа 1942 года
Боец Красной Армии! Немец несет тебе, твоей матери, отцу, брату, сестре, детям, друзьям позорную и страшную неволю, мучения и гибель.
Не дай в обиду семью, Родину, советский народ! Бей немецкого гада насмерть!
# Все статьи за 23 августа 1942 года.
Капитан Сиверцев сидит на складном стуле боком. Правая рука его, толстая от бинта, бессильная и тяжелая, висит на груди в косынке.
Не отрывая глаз от стереотрубы, капитан диктует телефонисту цифры. Батарея находится в лесу, в шести километрах позади наблюдательного пункта. Орудия отвечают глухим, как слово «да», выстрелом.
Капитану Сиверцеву на вид лет сорок. Сухое, умное лицо. Одет со строгой щеголеватостью кадрового командира. На наблюдательном пункте он расположился с удобствами. Нары покрыты теплым одеялом, в изголовье лежит подушка. На фанерной доске - бритвенный прибор, зеркало, большой синий чайник с квасом.
Правда, за двое суток капитан только один раз прилег. Но зато он засек огневые точки на переднем крае противника. И теперь, называя сухие цифры, он давит немцев, зарывшихся в складках земли.
Впрочем, самое трудное впереди. Предстоит дуэль с немецкой тяжелой батареей, которая сейчас молчит. Эта батарея пристреляна по собственному переднему краю. Когда наша пехота прорвет укрепления, немецкие тяжелые орудия накроют наступающих огнем. Такой маневр - особенность тактики немецкой обороны.
В момент штурма, когда немецкая батарея выявит себя, ее нужно разбить. От исхода поединка зависит во многом план операции.
Капитан отводит лицо от стереотрубы. Сидящие у стены бойцы взвода управления встают. Капитан снова обращает усталое лицо к стеклам. Бойцы медленно садятся, не сводя настороженного взгляда со спины капитана. Бойцы знают: командир строг. Но зато капитан никогда не пытался внушить симпатию к себе добродушной веселостью или ложным панибратством. Жесткие прямые слова свойственны ему. Накладывая взыскание, капитан всегда сам зачитывал приказ, чтобы все знали: это наказание исходит от него лично.
Всю ночь шел дождь. Капитан сидел на нарах, баюкал раненую руку и все курил. Бойцы тоже не спали и тоже курили.
На рассвете немцы стали бить из минометов по высотке, где был расположен наблюдательный пункт. Они решили выбить во что бы то ни стало глаз русской батареи. Немцы очень спешили. Их, наверно, торопили, потому что сразу открыли огонь из трех минометных батарей.
Но капитан не обращал внимания на огонь минометов. Он сидел на складном стуле, отвернувшись от стереотрубы, и, склонив голову, перебирал левой рукой холодные, обескровленные пальцы правой. Капитан ждал.
В 7.10 начался штурм.
Поблескивая потертыми, как лемехи на плугах, траками, качаясь на рытвинах, поползли танки. За ними катились серые волны пехоты. Как черные лезвия, пронеслись над передним краем немцев наши штурмовики.
Капитан все сидел, склонив голову, и, казалось, только прислушивался к биению своего сердца. Он сосредоточенно ждал того острого мгновения, когда от него, только от него одного будет зависеть все это огромное живое движение боя. Или он выиграет поединок, или те, кто в святой ненависти атакует сейчас врага, будут накрыты мятущим огнем притаившейся немецкой батареи.
Раздался глухой удар. Капитан выпрямился, мельком бросил взгляд на часы. 7.30. Капитан встал, вынул папиросу, помял пальцами табак, дунул в мундштук. Движения его были замедленны - он отсчитывал секунды полета снаряда. Лопающийся взрыв потряс почву. Ветер разрыва донесся сюда тугой, душной волной.
Это был пристрелочный выстрел. За ним последует второй и даже, может быть, третий.
Раздался первый, черновой залп. Капитан, наклонившись к телефонисту, слушал донесения передовых разведывательных постов и кивал головой. Зажав коленями коробок, он чиркнул спичкой и прикурил.
Прозвучал второй залп. С батареи донесли, что снаряд разорвался в расположении тракторов. Одна машина выведена из строя.
Капитан встал, прошелся по блиндажу, продолжая слушать донесения разведчиков. Почти все было ясно. Нехватало только одного показания. Капитан ждал.
Раздался третий залп. С батареи сообщили, что у одного орудия перебито колесо. Орудие осело набок, но огонь можно вести. И почти тотчас с передового поста сообщили нехватавшие данные.
Капитан на мгновение задумался. Все! Ясно. Шагнув к телефону, он поднял руку. Но телефонист, безуспешно стуча рычагом, повернул к капитану искаженное лицо.
- Связь! - приказал капитан, обернувшись.
Боец, наклоняя голову, выскочил наружу. Но когда он поднялся из хода сообщения, ударила пулеметная очередь, и боец свалился обратно в траншею. Прижимая обе руки к животу, виновато улыбаясь, он попытался подняться и снова упал.
- Связь! - снова повторил капитан.
Другому бойцу удалось пробежать почти все открытое место. Но и он упал. Через несколько секунд он начал ползти, волоча перебитые ноги. Воля командира, упорно хранимая, несгибаемая ни разу воля снова своей простой и ясной силой заставляла совершить то, что дано человеку совершить один раз в жизни. Но вот он замер.
Капитан обернулся к оставшемуся связисту. Это был Алексеев. Ему было двадцать лет. Как-то он сказал капитану, краснея:
- Знаете, товарищ капитан, я вместе с вашим сыном учился в одной школе.
- Да? - произнес капитан, и лицо его потемнело, словно от боли, при напоминании о погибшем сыне. - В таком случае вам следует работать вычислителем. Туда нужны грамотные люди.
Для Алексеева капитан был человеком, духовному облику которого он хотел подражать. Он даже невольно начал улыбаться так, как капитан, одними губами. Алексеев не отставал от Сиверцева. Два раза бойцы выкапывали его вместе с капитаном из-под обломков дома, который они занимали под наблюдательный пункт. Однажды капитан вытащил его из сарая, подожженного зажигательным снарядом, где он лежал задохнувшись, без сознания, возле телефонного аппарата.
И сейчас, шагнув к капитану, Алексеев хотел сказать что-то торжественное, но капитан нетерпеливо пошевелил плечом, и Алексеев вышел.
Пехота ворвалась вслед за танками. Бойцы дрались в траншеях врукопашную. Накинув ремень на ствол немецкого пулемета, бьющего из блиндажа, какой-то боец оттягивал ствол пулемета в сторону. Другой, широко расставив ноги, раскачивал связку гранат, прежде чем швырнуть ее внутрь блиндажа. Немецкие солдаты дрались отчаянно.
И вдруг, когда немецкие солдаты еще не отступали, и их было больше, чем наших, немецкая тяжелая батарея обрушила свой огонь в гущу сражающихся. Нервничали, торопились немецкие офицеры! Они убивали своих же, закрываясь стеной огня. Вздыбленная земля заколебалась…
И сквозь грохот боя вдруг раздался писк телефонного аппарата. Связь была восстановлена. Вырвав трубку у телефониста, капитан бросил несколько слов.
И в то же мгновение сзади глубоко вздохнула наша батарея, и, рассекая воздух, снаряды понеслись туда, в глубь немецкого расположения, где находилась тяжелая батарея. Огонь наших орудий слился в единый мрачный, грохочущий гул. Казалось, это грубым и ненавидящим голосом кричала сама наша земля.
Там, где находилась немецкая батарея, поднялась черная туча. И там все смолкло.
Тонко продуманный, вымеренный, заранее расписанный замысел немцев наткнулся на трезвый, четкий выверенный расчет умного противника.
Капитан взглянул на часы - без пяти восемь. Он наклонился и записал время в записной книжке с изношенным переплетом. И эта цифра стала рядом с другими цифрами и ничем уже не отличалась от них.
Он вышел из блиндажа. Впереди лежала еще одна пядь нашей родной земли, обугленная, исковерканная, политая кровью, но родная и любимая более, чем жизнь. // Вадим Кожевников. Действующая армия.
***********************************************************************************************
На Дону. Тачанки Н-ской казачьей части.
Кадр из «Союзкиножурнала» №61.
★
Слово командира
C бойцами он по-фронтовому сжился,
B боях проверил - полюбил вдвойне.
Он воевать в училище учился,
Но научился только на войне.
Он смотрит пристально, но не сурово,
Без сна в боях тяжелых утомлен.
Его одно отрывистое слово -
И встал в атаку третий батальон.
Жара - и струйки из-под серых касок
До подбородков оставляют след.
Что выше командирского приказа?
В бою закона выше нет.
А небо над станицами багрово.
Кубань, черно от горя твоего…
В бою такой закалки нужно слово,
Чтоб танки разбивались о него.
Степан Щипачев.
______________________________
Огонь по детоубийцам! || «Правда» №212, 31 июля 1942 года
И.Эренбург: За жизнь! || «Правда» №210, 29 июля 1942 года
А.Толстой: Смерть рабовладельцам! ("Красная звезда", СССР)**
А.Толстой: К подвигам, к славе! || «Известия» №177, 30 июля 1942 года
Б.Горбатов: Пядь родной земли || «Правда» №213, 1 августа 1942 года
Н.Тихонов: Матерый волк || «Красная звезда» №187, 11 августа 1942 года
А.Довженко: Ночь перед боем || «Красная звезда» №179, 1 августа 1942 года
Я.Макаренко, В.Куприн, Д.Акульшин: Гитлеровский зверь на Дону ("Правда", СССР)
Что несут гитлеровцы советскому народу || «Правда» №204, 23 июля 1942 года
Газета «Правда» №235 (9006), 23 августа 1942 года