А.Сурков. Молодость

[0gnev]

А.Сурков || « Красная звезда» №173, 22 июля 1944 года

Войска 3-го Прибалтийского фронта, в результате умелого обходного маневра в сочетании с фронтальной атакой, 21 июля штурмом овладели городом Остров - крупным узлом коммуникаций и мощным опорным пунктом обороны немцев, прикрывающим пути к центральным районам Прибалтики.

# Все статьи за 22 июля 1944 года.

РАССКАЗЫ ОБ ОФИЦЕРАХ




После трех недель изнуряющего летнего зноя погода изменилась резко и сразу. Прошли короткие грозы с обильными ливнями. Небо обложили свинцово-серые низкие тучи. Похолодало. Заладил нудный мелкий дождь.

Вот и сейчас из мутной прорвы серого неба падали мелкие частые капли и превращали глину на дне окопа в вязкую грязь. Молоденький комвзвод лейтенант Владимир Жаров, прибывший в роту накануне наступления прямо из пехотного училища, сидит на сосновом чурбаке, прислонясь спиной к склизлой стенке окопа.

Лейтенант после многодневных боев и маршей смертельно устал. Ему хочется заснуть. А сон не приходит.

«Вот уж скоро месяц я здесь в роте, - думает Жаров. - И командир я вроде как не хуже других и труса не праздновал ни разу, а за настоящего офицера меня не считают. Иванов из первого взвода, если придет к ротному, так тот его Федором Васильевичем величает, а мне кроме «юноши» и названия нет, будто я безфамильный человек. И красноармейцы во взводе как в глаза, по службе, так - «товарищ лейтенант» и всё по положению, а между собой, за глаза, «сынком» прозвали».

Горячая волна обиды захлестывает сердце лейтенанта. Он припоминает каждый день своей жизни в роте, каждую встречу с людьми, и юношеская мнительность раздувает дружескую шутку в иронию, доброжелательство в снисходительность. «Ну, что им далось? Разве я виноват в том, что мне двадцать лет? Человек на войне не метрикой воюет. Иванову, вон, под сорок, а мой взвод Двину форсировал получше».

Лейтенант знает, что Иванов хороший боевой командир и тайком перенимает его тон и манеру отношений с людьми, но обида ведь так велика и требует разрядки. И никому эту обиду не выскажешь, ни с кем не поделишься своим горем. Засмеют!

«Усы! Вот бы что заиметь», - тоскливо подумал Жаров и коснулся пальцами верхней губы. Под пальцами, над огрубевшей от пыли и ветра кожей ласково бархатился наивный, нежный пушок юности. Лейтенант ущемил его ногтями и дернул в раздражении и отчаянии. Не растут, проклятые, как у девчонки.

В тот самый момент, когда мысли об усах завели расстроенного лейтенанта в тупик, он услышал шлепанье сапог по дну окопа и хриплый голос связного красноармейца Тюнькина:

- Товарищ лейтенант! Вам приказано немедленно явиться к командиру батальона!

* * *
Шагая вслед за связным сквозь серую сетку дождя, Жаров поправлял на ходу сырое снаряжение и гадал, для чего бы он мог понадобиться командиру. Из землянки комбата, откопанной вблизи опушки болотного леса, тонкой ниточкой просачивалась полоска желтого света. Доносились приглушенные голоса.

Получив разрешение войти, Жаров шагнул вниз. В тесной палатке у снарядного ящика, заменяющего стол, столпились батальонное начальство и все три командира рот.

Командир батальона, широколобый, коренастый майор. Галанин, склонившись над разостланной картой, раз’яснял собравшимся детали боевой задачи.

- Ага, вот и Жаров пришел. Ну, как, молодой человек? Отдохнул, соснул малость?

И, не дождавшись ответа, Галанин заговорил:

- Вам, молодой человек, сегодня ночью придется крепко поработать. Очень крепко. Я сейчас всё растолкую, а вы обдумайте да прикиньте, хватит ли вас на это дело. Уж лучше сразу отказаться, чем взяться и запороть. Ну, слушайте: обстановка такая: противник, сбитый со всех промежуточных рубежей, отступает на запад по всему фронту дивизии и корпуса. Отступая, огрызается, хочет задержать, чтобы оторваться и технику вытащить. А мы ему, ясное дело, не должны позволить оторваться и технику его должны забрать. И вот, извольте на карту глянуть: здесь мы, а здесь он. Здесь лес, а в лесу у него на дороге сильный заслон, а за лесом и заслоном хутор Укромный. А у этого Укромного хутора дороги скрещиваются. По этим дорогам он, пользуясь ночной темнотой и дождем, гонит свои обозы и технику в тыл на больших скоростях. До Укромного нам отсюда рукой подать, да вот беда, руку тянуть трудно. На всю длину леса тут болото залегло. В обход болота и слева и справа сильные отряды двинуты. Они к утру в соприкосновенье с противником войдут, и заслону немецкому будет крышка. А пока суть да дело, надо перекресток хутора оседлать незамедлительно. Большому подразделению с тяжелой техникой этого не сделать. Вот приказ. О занятии хутора даете сигнал - три красных ракеты. На тот случай, которого не должно быть, то-есть если взвод на перекрестке не удержится, сигнал - две зеленых ракеты. Проволочной связи у вас не будет, по ракетам мы только и будем знать, что у вас происходит. Подразделение ваше маленькое, а задача большая. Первое: подойти скрытно и тихо, чтобы ветка под ногой не хрустнула. Второе: навалиться на гарнизон, как снег на голову, смять с ходу, перебить начисто, и тогда будет третье и главное - вцепиться в этот перекресток ногами, руками, ногтями, зубами и держать. Долго держать. До утра, пока свои не подойдут. Пехота пойдет в контратаку - держать. Танки против вас пустят - держать. Бить будут снарядами и минами - держать. Насмерть держать - до последнего человека, до последнего патрона. С экономией драться, чтобы и людей и боеприпасов до срока хватило. В общем дело такое - или грудь в крестах или голова в кустах. Сам генерал за этим делом следит, и подводить его нам и вам не гоже. Через болото вас проведут партизаны здешние. Вот всё обдумайте, взвесьте, прикиньте, хватит ли пороху. Ваш командир роты считает, что пороху у вас хватит, а вам самим виднее.

Жаров с благодарностью взглянул на ротного и единым духом, как бы торопясь отрезать пути к отступлению, отчеканил:

- Боевой приказ мне ясен, товарищ майор. Разрешите выполнять...

Майор подошел к Жарову вплотную, крепко пожал ему руку, потом, движимый минутным порывом, крепко, по-отцовски, обнял за плечи и поцеловал в щеку.

- Ни пуха, ни пера. Счастья и удачи!

★

Бородатые братья Лаптевы, партизаны из отряда «Мститель», знали болото «Большой мох», как лейтенант Жаров знал комнату, в которой он родился и вырос. В мутной, влажной тьме ночи они вели взвод уверенно. Люди взвода шли за старшим Лаптевым тесной цепочкой, бережно неся оружие и боеприпасы. Лейтенант Жаров шагал впереди, не теряя из виду широкую спину проводника. Младший Лаптев и заместитель Жарова старшина Зуйков замыкали цепь.

Шагая вслед за проводником, Жаров думал о предстоящем деле. За месяц пребывания на фронте он уже успел побывать во всяких переплетах и в близости смерти. Но тогда рядом, где-то совсем близко, был многоопытный, ко всему привычный старший лейтенант Дубов. А сегодня всё надо делать одному, никто не посоветует. Никто не поправит. Но вот за ним идут гуськом пятьдесят сильных, жадных до жизни солдат. И Родина, доверив лейтенанту жизнь этих пятидесяти, надеется, что у молодого офицера хватит мужества и умения, чтобы побить врага ценой наименьших потерь. И Родина доверила ему важный ночной бой, надеясь, что у лейтенанта хватит силы, сердца, чтобы преодолеть жалость к себе, к товарищам, к горю близких и, если потребуется, заставить себя и их отдать жизнь во имя бессмертной жизни народа.

Эти мысли окрылили молоденького комвзвода. Он шагал за проводником и ему казалось, что стал он шире в плечах и выше ростом, что сердце его повзрослело и отвердело.

Трудный путь по болоту кончился. Лес поредел, и когда бойцы, мокрые, залепленные грязью, сгрудились на опушке, из темноты до них долетел гул большого движения. Старший Лаптев, предупредив о возможной встрече с немецкими дозорами, патрулирующими опушку, повел взвод навстречу возрастающему шуму.

Расположив свой отряд за кустами невдалеке от перекрестка, лейтенант вместе с проводником выполз вперед и стал наблюдать. Дорога гудела движением, как разворошенный улей. Ревели моторы грузовиков и тягачей. Тарахтели на ухабах колеса обозных фур. Фыркали лошади. Вспыхивающие на мгновение фары вырывали из темноты артиллерийские запряжки, понурые солдатские фигуры в дождевиках.

Жаров лежал в канаве, и ему казалось, что вот, протяни он сейчас руку, и можно будет сорвать мертво болтающуюся плащ-палатку с плеч грузного, неуклюжего немца, шагающего по обочине дороги.

Близость врага и волновала и обостряла все чувства. В голове с лихорадочной быстротой припоминалось всё, что он вынес из училища, что слышал от ротного и старых фронтовиков, и из всего этого рождался четкий и ясный план действия.

Если сразу открыть огонь вдоль дороги из всех огневых средств, а по перекрестку бегло хлестнуть минами, сразу же получится окрошка. Тогда, не медля ни секунды, взвод бросится к хутору, поливая с хода из автоматов и бросая гранаты. Под шум паники можно будет перебить гарнизон и, пока немцы не опомнились, занять круговую оборону, закупорив дорогу свалкой машин и повозок.

Так решил и так сделал.

★

В двадцать четыре ноль ноль командиру дивизии доложили с наблюдательного пункта о том, что за болотом в районе хутора Укромный были замечены три красных ракеты.

Между полночью и двумя часами в том же направлении отмечена непрерывная артиллерийская и минометная стрельба, сопровождаемая ближним боем автоматов и пулеметов.

В два часа наступила пауза.

Пауза продолжалась до 2.45, вновь возобновилась канонада, и наблюдатели уловили рокот моторов нескольких танков.

Канонада длилась до того, как высветилась на восточном краю неба бледная полоска зари.

Зеленые ракеты в районе хутора «Укромный» не были замечены.

★

Лейтенант Жаров лежит в госпитале. Со всех сторон кругами наплывает зеленый туман и сквозь его пелену сначала издалека, приглушенный до шопота добродушный хрипловатый басок:

- И-и-и... товарищ сестрица. Такое дело было, что не знаешь, с какой стороны и рассказывать начинать. Я вот третью войну воюю, а такого, по чести сказать, еще ни разу не было. Подошли мы к хутору Укромному. Тут наш орел вперед уполз, всё высмотрел, всё согласовал и увязал в своей головушке и в атаку нас повел. Как мы рванули во все тяжкие, у немцев кутерьма образовалась, как на толкучке в базарный день. Всё дыбом, всё верх дном. Ну, а потом начались их контратаки. Наш-то орел из ячейки в ячейку лазит, где тошней, там и он одно твердит - экономь патроны, бей наверняка. Ребята смотрят, такой он спокойный да рассудительный и им через это спокойнее делается.

Лезли, лезли они и отвалились. Передышка вышла. Потом опять принялись во все тяжкие гвоздить. Потом танки загрохотали. Тут, значит, наш-то подходит ко мне, дает ракетницу, ракеты и говорит:

- Вот тебе, товарищ Тюнькин, оружие.

Будешь им последнюю службу Родине да Сталину служить. Если везде нас подомнут, на перекресток выползут и останешься ты один раз’единственный из всего взвода, ударь ты в небо две зеленых, чтобы свои о геройской смерти нашей узнали и поторопились немца с перекрестка спихнуть. Сказал, помолчал, а потом шопотом мне: - «Это, говорит, наш с тобой секрет. Молчи, как могила. Людям не к чему это знать. Им драться надо, а чтобы драться хорошо - надо впереди не смерть, а жизнь видеть».

До свету мы так бились, оборону держали, что народу ихнего побили, что танков подковали - считать было некогда, а, думаю, изрядно много. Рассвет пришел, наши справа и слева хлынули, разнесли немцев.

Ну, как только тяжкое отвалило, орел-то наш вроде как сразу подломился. Возле меня, раненого, лег на донышке траншеи, сказал: «Сэкономили мы, Тюнькин, зеленую», - и сознания решился.

Потом и ротный, и комбат, и полковой, и генерал к нему приходили, много ему хорошего хотели сказать, а он, сердешный, ничего уж не слышал. Так вот и до сей поры.

И Тюнькин, помолчав немного, вдруг тихо сказал, обращаясь к своей молчаливой собеседнице:

- И надо его, товарищ сестричка, обязательно и скоро выходить и вылечить.

Собеседница впервые подала голос:

- Вы не беспокойтесь. Мы всё сделаем, чтобы вашего лейтенанта на ноги поставить. Чудное вы такое рассказали. Такой он молоденький и такой серьезный. Может быть, ему кто помогал?

Слышно было, как Тюнькин снисходительно засопел носом и после многозначительной паузы отрезал по слогам:

- Многие так думают, что раз молодой, так в нем душа ломкая. И вы, вот, товарищ сестрица, тоже. А нам никто не помогал. Наш лейтенант, сестричка, сам с усами!

Тут лейтенант Жаров шевельнулся, с трудом открыл глаза и еле слышным шопотом сказал:

- Тюнькин... а Тюнькин... не хвастай, хвастать не надо! //Алексей Сурков. 1-й ПРИБАЛТИЙСКИЙ ФРОНТ. (По телеграфу от наш. корр.).

***********************************************************************************************
На-днях в колхозе «Большевик» состоялось вручение правительственных наград славным патриоткам Марии и Ульяне Белоград, сохранившим в дни немецкой оккупации боевое знамя N танкового полка. На снимке: представитель командования 2-го Украинского фронта полковник Земляной вручает орден Отечественной войны 2 степени Марии Белоград.

Снимок Г.Угриновича (ТАСС).



_______________________________
Л.Славин: Рассказ ветерана ("Известия", СССР)
П.Павленко: Мысли о солдате ("Красная звезда", СССР)
Б.Горбатов, П.Яхлаков: Солдатский труд ("Правда", СССР)

Газета «Красная Звезда» №173 (5853), 22 июля 1944 года