31 декабря 1941 года
«Красная звезда»: 1943 год.
«Красная звезда»: 1942 год.
«Красная звезда»: 1941 год.
Д.Ортенберг, ответственный редактор «Красной звезды» в 1941-1943 гг.
Последний номер «Красной звезды» в 1941 году. В мирное время в таких номерах обычно идет разговор об успехах, достигнутых за пройденный год. На этот раз газета выглядит иначе: в ней отражены успехи лишь самых последних дней. Опубликовано сообщение Совинформбюро о высадке десанта на Крымский полуостров, освобождении от противника города и крепости Керчь, а также Феодосии.
Этому отрадному событию посвящена вся первая полоса. Кроме сообщения Информбюро здесь же заверстаны телеграмма Верховного главнокомандующего командующему Кавказским фронтом генерал-лейтенанту Д.Т.Козлову и командующему Черноморским флотом вице-адмиралу Ф.С.Октябрьскому, фотографии генералов и адмиралов, осуществивших эту операцию, и передовая статья « Вперед, бойцы Кавказского фронта!».
Лучшей праздничной полосы и придумать нельзя!
С Западного фронта вестей было мало - продвижение небольшое. Шире представлен Ленинградский фронт. Напечатана статья генерала И.И.Федюнинского « Волховская операция 54-й армии». По масштабам эта операция, конечно, уступала Московской, но значение ее тоже велико: как уже говорилось выше, от успеха или неуспеха этой операции в значительной мере зависела судьба Ленинграда.
Подобающее место заняли на газетных полосах писательские материалы.
Напечатано стихотворение Николая Тихонова « Пощады нет!».
Пощады нет, и, мстя, мы твердо знаем -
Она пройдет - смертельная пурга.
Последний залп над Рейном и Дунаем
Сразит насмерть последнего врага.
Это первое с начала войны стихотворное выступление Тихонова в «Красной звезде». За ним последовали его поэмы, рассказы, корреспонденции, очерки, в том числе знаменитые « Письма» из Ленинграда. Мы очень радовались его сотрудничеству с нами. И Тихонов был рад. В своих послевоенных воспоминаниях он отметил:
«Я видел своими глазами, как читают «Красную звезду» с первой до последней страницы на переднем крае, какой популярностью она пользуется в массах и как велика сила ее вдохновенного слова. Большой гордостью для меня было печататься в такое время в такой газете, за которой следил миллионный, необыкновенный читатель, с оружием в руках громивший фашистских захватчиков».
Стихи Тихонова «Пощады нет!» были о том, что особенно жгло душу народа. По мере продвижения наших войск вперед раскрывались все новые и новые злодеяния гитлеровцев, обнаруживались чудовищные документы, свидетельствовавшие, что убийства и истязания мирных жителей, расстрелы пленных, грабежи, поджоги - не случайность, а тщательно продуманная и организованная система. В трофейных документах, захваченных при разгроме 512-го пехотного полка, был обнаружен такой приказ:
«Всякий раз оставляемая нами местность должна представлять собой зону пустыни. Чтобы произвести основательные разрушения, надо жечь все дома... Каменные постройки взорвать. Подвалы уничтожать. Мероприятия по созданию зоны пустыни должны быть беспощадно и полностью подготовлены и выполнены».
Те, кто пережил войну, отлично помнят, какие ответные чувства будили у наших людей все эти варварства. Чувства народа ярко выражала и наша поэзия. За день до выступления Николая Тихонова «Красная звезда» опубликовала три стихотворения Алексея Суркова под общим заголовком « Наша ненависть». Одно из них, начинавшееся строкой «Человек склонился над водой», я уже приводил. О том же и другое стихотворение «Старуха». А вот третье:
Грузовики, рыча, неслись куда-то,
Валялись трупы беженцев в пыли.
Два пехотинца пленного солдата
С передовой в армейский штаб вели.
У самого шоссе, воронку вырыв,
Убила бомба четверых ребят.
И, побледнев, один из конвоиров
Занес над немцем кованый приклад.
Другой взглянул в глаза и понял сразу,
И на плечо легла его рука.
- Уйми себя... Не надо... По приказу
Мы в штаб живым доставим «языка».
Был день. Был зной. Горела ярко хата.
Вой «мессершмиттов» замирал вдали.
Два пехотинца пленного солдата,
Скрипя зубами, по шоссе вели.
При чтении этого стихотворения сразу же вспоминается очерк Симонова « Дорога на Запад». Почти такая же ситуация.
И Сурков и Симонов, неутомимо шагавшие и колесившие по дорогам войны, одинаково верно отразили суровую правду жизни, увиденную собственными глазами. Один - стихами, другой - и стихами и прозой.
Оригинален репортаж Евгения Габриловича.
На обширное поле, неподалеку от поселка Крюково, наши трофейные команды свозили всевозможную боевую технику противника. Делалось это без далеко идущих целей, просто для порядка и учета. Совершенно неожиданно там образовалась своеобразная выставка трофеев.
Писатель ходил по этому полю, словно по некоему музею - из отдела в отдел. А потом талантливо описал это кладбище машин смерти и жалкие следы жизни тех, кто управлял ими.
Вот «отдел» танков. «Они стоят тесными рядами. У некоторых перебиты гусеницы, у других разворочены башни. Рядом с танком, захваченным в полной сохранности, стоит танк, расколотый снарядом пополам - две разодранные, отделенные друг от друга половины. Тут же танк с начисто вырванными внутренностями...»
Габрилович заглянул внутрь танков, потом тщательно осмотрел автомашины, автоприцепы. Чего там только не было! Свертки всяческого домашнего скарба, награбленного по нашим городам и весям, замысловатая курительная трубка с надписью: «Память о Белграде. Смерть сербам!» Внутри одного из танков прямо на броне записаны названия городов, которые он разрушал огнем и гусеницами: «Прага. Варшава. Роттердам. Салоники. Минск...» Последней записана Вязьма.
По понятным причинам, писатель проявил повышенное внимание к содержимому штабных автомобилей. Увы, оно мало отличалось от содержимого грузовиков и танков.
«Конечно, - пишет Габрилович, - господа штабисты не интересуются крестьянскими юбками. Будем справедливы: в штабных машинах не видно ни старых штанов, ни будильников, ни кастрюль... Интересы господ штабистов сложнее и монументальней. В одной из штабных машин мы видим швейную машину, аккуратно запакованную в ящик; в другой - две хрустальные вазы, завернутые в солому. В третьей - рулон материи для обивки мебели. Тонкие интересы!»
Еще один «отдел» - пушки и гаубицы. Среди них два гигантских орудия. Те самые, которые были предназначены для обстрела Москвы. Они не успели произвести ни одного выстрела - нами захвачены не только эти пушки, но и целехонькие снаряды к ним. На упаковке одного из них черной краской выведено: «Подарок Москве».
«Придет час, - прозорливо прокомментировал писатель, - мы возвратим такой же подарок Берлину». Евгений Иосифович как в воду смотрел. Через три с половиной года в «Красной звезде» был напечатан репортаж о встрече на кольцевой автостраде «Берлин-ринг» с артбатареей капитана Чирьева. Эти наши артиллеристы везли ящик с двумя снарядами, на которых белой краской было написано: «Для Берлина». А к снарядам приложена записка двух работниц завода боеприпасов - Минченко и Бураковой - с настоятельной просьбой к солдатам «доставить подарок по адресу». Снаряды не остались в ящике, как те немецкие в сорок первом году. Они были доставлены по адресу...
* * *
После возвращения из Калинина мы задержали Симонова в Москве. Наших спецкоров из резерва, так сказать, редакционного «главного командования» мы теперь придерживали для больших городов. И вот мне стало известно, что на днях 50-я армия должна освободить Калугу. Правда, там были наши испытанные корреспонденты Павел Трояновский и Олег Кнорринг. Однако писательское подкрепление не помешает. Решили послать Симонова. Напутствие было кратким:
- Поезжай в 50-ю армию. Возьмешь Калугу и вернешься...
Не удалось Симонову «взять» Калугу. Вспоминаю, что через день-два из Тулы раздался звонок. Звонил Симонов.
- Ты почему застрял в Туле? Где твоя Калуга? - ошарашил я его.
Он объяснил. Выехал на «эмке». Разыгралась пурга. Пробиться не смогли. Вынуждены были вернуться в Тулу. Нужен самолет...
- Хорошо, Костя. Жди самолета, - пообещал я. Командующий ВВС выделил «У-2». Посадили в самолет Темина. Но и авиация оказалась бессильной перед метельной стихией. Добрался Темин в Тулу лишь на третий день. А в Калуге уже идут уличные бои. Надо торопиться. Полетели туда Симонов и Темин. Снова сплошной снегопад. Вскоре метель перешла в бурю. Летчик заблудился и сел на какой-то безвестной поляне. Потеряли ориентиры. Единственный выход, решили они, вернуться в Тулу и все начать сначала. Но не так-то легко это было сделать. Полдня они раскачивали самолет, чтобы освободить из плена лыжи, застрявшие в глубоком сугробе. А когда прилетели в Тулу, Симонов еле дополз до койки. Врачи установили растяжение мышц; по всем данным, он надорвался, раскачивая самолет. Медицина приказала лежать и не шевелиться.
Симонов все же рассудил, что нет смысла валяться здесь, в Туле, на попутной «эмке» вернулся в Москву и сразу же явился ко мне. Трояновский меня уже предупредил о «приключениях» Симонова, и без лишних разговоров я отправил его в «картотеку» отлеживаться.
Кстати, Трояновский просил меня не беспокоиться: калужский материал будет. Корреспонденция готова, сейчас он отправляется в Калугу, и как только город очистят от немцев, он допишет концовку и передаст в Москву. Начальник штаба армии полковник Аргунов пишет обзорную статью о боях за Калугу. Будут и фото. А мы знали, что Трояновский любыми средствами - на вездеходе, верхом, на самом черте или дьяволе - доберется в город и газету не подведет.
Через пару дней Симонов поднялся с койки, зашел ко мне. Как раз в это время мы сидели над планом номера газеты последнего дня декабря и последнего дня сорок первого года. Писатель посмотрел на макет полос и глубоко вздохнул, словно чувствовал себя в чем-то виноватым: ничего он не привез из последней поездки, и ничего не было у него для предпраздничной газеты. Я понял его настроение.
- Почему нет? Помнишь, ты мне рассказывал о своей первой поездке на фронт - в июне и июле. Как тяжело и горько тогда было. О наших жестоких неудачах и уроках, о горестных дорогах, по которым мы отступали. Тогда мы не смогли напечатать. А сейчас пиши прямо, как все было. И о Кутепове напиши - мы ведь о нем еще ни одного доброго слова не сказали. Сейчас есть с чем сравнить, что было тогда и что - теперь... Пойдет в номер, - заключил я.
Симонов снялся со своего места, а я, вспомнив наш разговор с ним в октябре по его возвращении с Арабатской стрелки, крикнул вдогонку:
- И про себя напиши. Все, что тогда делал и пережил. Больше веры будет...
Умчался Симонов. Вскоре зазвучал его голос, словно с трибуны - он диктовал машинистке свою статью « Июнь - декабрь».
Совершенно неожиданно для меня и, полагаю, для самого Симонова эта статья, занявшая два подвала, оказалась «гвоздем» предновогоднего номера «Красной звезды». Этой статьей Симонов открылся нам и как блестящий публицист. Это было самое лучшее, как мы считали и как он сам считал, из всего написанного им за первые шесть месяцев войны.
Потом появятся статьи, которые подведут итоги того полугодия, если можно так сказать, в стратегическом, оперативном и тому подобных разрезах. В статье же Симонова подводился нравственный итог увиденного и услышанного писателем за первое военное полугодие. Впервые с такой откровенностью прозвучали его слова о трудных днях наших отступлений и поражений. И с такой непоколебимой уверенностью было заявлено о повороте, который произошел под Москвой и потряс наше собственное сознание, а еще больше, пожалуй, сознание гитлеровских войск, не знавших до того подобных поражений.
Есть в статье и слово «перелом», вокруг которого впоследствии разгорелись жаркие дискуссии. Ведь даже в начале сорок третьего года, когда Илья Эренбург написал статью о нашей победе на Волге и озаглавил ее «Перелом», мы долго думали-гадали и все же решили назвать по-другому: « Сталинград - важнейший этап войны». Лишь позже было установлено, когда надо писать «начало перелома», когда - «перелом», а когда - «коренной перелом»...
Что ж, историкам, как говорится, и карты в руки. Историки правы, и Симонов по-своему прав. В той его статье сказано: «Произошел великолепный гигантский перелом в психологии наших войск, в психологии наших бойцов». Это действительно было так.
* * *
На третьей полосе - очерк Василия Гроссмана « Шагай быстрей!». Сюжет таков.
Служил в полку писарем рядовой Матвеев, донецкий шахтер. Он крайне тяготился этой должностью. Не раз обращался к своему начальству с просьбой послать его в разведку:
- Товарищ капитан, как хотите, только я этим писарством больше заниматься не могу. Во-первых, ребята смеются... Во-вторых, воевать хочу. Козин, знаете, какой он грубый, говорит: у тебя даже морда в чернилах, и зовет меня «ведомость». «Ведомость, дай закурить». Разве это мыслимо терпеть? Я - рабочий Донбасса, за что вы меня обрекли?..
А тем временем в пятнадцати километрах от расположения полка развернулся полевой госпиталь. Из этого госпиталя Матвееву доставили записку. Писала жена: вот, мол, в разговоре с раненым узнала случайно, что ты тут, рядом, попроси разрешения повидаться. И Матвеев вдруг сразу получает два разрешения: от лейтенанта Озерова - навестить жену, а от капитана - сходить с разведчиками в ночной поиск. Возникает конфликт между чувством и долгом. В конечном счете верх берет долг: Матвеев уходит в разведывательный поиск.
Этот очерк, разверстанный на две колонки, не умещался в отведенное ему место. Оставался хвост строк в двадцать. Надо было сокращать. А сокращать написанное Гроссманом не так-то легко: у него все фразы и абзацы связаны железной логикой.
На мое счастье, зашел Симонов. Я возьми и попроси его сделать это сокращение, а заодно спросил: не выглядит ли надуманной ситуация, в какую попал Матвеев, жизненна ли она? Симонов, прочитав очерк, ответил:
- Ситуация, может быть, и не слишком жизненная, но психологически правдоподобная. Наверное, каждый из нас поступил бы так же, как Матвеев.
Сократив те двадцать строк, которые не влезали, Симонов стал прощаться; утром он собирался в Свердловск. Я разрешил ему слетать туда на два дня к родным.
Не успел Симонов выйти из моего кабинета - принесли сообщение о высадке наших войск на Крымский полуостров. Надо срочно посылать туда кого-то из корреспондентов. Я сказал Симонову, что пошлю Павленко. Пригласил Петра Андреевича к себе - он жил и работал в соседней редакционной комнатке. Пришел Павленко, сгорбленный, кашляющий. Здоровьем он никогда не мог похвастаться. Вечно глотал какие-то порошки. Всегда его знобило. А тут, вижу, совсем он расхворался. Посылать его, даже в Крым, в таком состоянии, конечно, нельзя. Кого же послать?..
О том, как был разрублен этот гордиев узел, рассказал в своем дневнике Симонов:
«Я пошел в буфет пить чай.
Прошло, наверное, минут пятнадцать. Я успел выпить несколько стаканов чаю, когда в буфет позвонил Ортенберг.
- Слушай, Симонов, зайди ко мне. Я хочу все-таки послать в Крым тебя. Больше некого. Павленко заболел.
Когда я зашел, на редакторском столе еще лежал сокращенный рассказ Гроссмана.
- Так вот, - сказал Ортенберг, - выходит, некого послать. В крайнем случае я могу еще кого-нибудь найти - не Павленко и не тебя, но мне не хочется. Тебя я не заставляю. Как ты решишь, так и будет. Своих слов обратно не беру - можешь лететь в Свердловск. Ну? - Он нетерпеливо посмотрел на меня.
Я задумался. Очень уж я был, как говорится, одной ногой в Свердловске. Потом мы посмотрели друг на друга, наши глаза сошлись все на том же рассказе Гроссмана, и мы оба невольно улыбнулись.
- Ну что ж, - сказал я, - раз это психологически правдоподобная ситуация, то придется ехать. Только, если можешь, соедини меня перед этим по телефону со Свердловском...»
* * *
Со Свердловском я его соединил, хотя пришлось просить об этом самого наркома связи СССР. Первый разговор Симонова, как я понял, глядя на его скучное лицо, был не из приятных. Я снова соединился со Свердловском, сам поговорил с его близкими, объяснил им все и дал возможность Симонову второй раз переговорить с ними. Потом Симонов запишет в своем дневнике: «Второй разговор вышел не лучше первого, но я никогда не забуду Ортенбергу этого доброго поступка». Прочитав эти строки еще во время войны в оригинале дневников Симонова, я понял, что мое решение послать его на юг не оставило в душе Константина Михайловича досады и обиды...
* * *
Ротационная машина еще заканчивала печатание последнего номера «Красной звезды» за 1941 года, а редакция уже начала работу над первым номером 1942 года. Пришла корреспонденция Трояновского об освобождении Калуги. Вслед за ней поступила статья начальника штаба 50-й армии Аргунова «Бои за Калугу». Это тоже вполне праздничный материал.
Вычитывается статья Героя Советского Союза, знаменитого летчика А.Белякова «Наша авиация». Пишется передовая - « К новым победам!». Ушли в набор статьи Ильи Эренбурга « С новым годом», Петра Павленко - « 1941-1942», Ванды Василевской - « Ненависть». Алексей Толстой сообщил, что тоже выслал нам свои материалы - писательские раздумья об итогах минувшего сорок первого года и перспективах будущего сорок второго...
В редакционной суете мы не заметили, как обе стрелки часов одновременно коснулись цифры «12», перешагнули в новый год.
Отпраздновали мы его необычно. Фронтовым корреспондентам была послана телеграмма, обязывавшая их провести новогоднюю ночь в боевых частях. И я знаю, что одни из них ушли на передний край к пехоте, другие - к танкистам, третьи летали в ту ночь на бомбардировщике бомбить вражеские позиции. Не задержались в редакции и те, кто делал газету в Москве. Как только ротация выбросила первые тысячи экземпляров новогоднего номера, каждый из нас - от литературного сотрудника до редактора, - прихватив пачку газет, тоже отправился на фронт, чтобы разделить с героями битвы за Москву радость побед, наши тревоги и наши надежды.
Наступление советских войск продолжалось...
* * *
# Вперед, бойцы Кавказского фронта! // "Красная звезда" №309, 31 декабря 1941 года
# И.Федюнинский. Волховская операция 54-й армии // "Красная звезда" №309, 31 декабря 1941 года
# Н.Тихонов. Пощады нет! // "Красная звезда" №309, 31 декабря 1941 года
# А.Сурков. Наша ненависть // "Красная звезда" №308, 31 декабря 1941 года
# Новые злодейства гитлеровцев // "Красная звезда" №307, 29 декабря 1941 года
# К.Симонов. Дорога на Запад // "Красная звезда" №296, 17 декабря 1941 года
# Е.Габрилович. На трофейном поле // "Красная звезда" №309, 31 декабря 1941 года
# К.Симонов. Июнь-декабрь // "Красная звезда" №309, 31 декабря 1941 года
# И.Эренбург. Сталинград // "Красная звезда" №26, 2 февраля 1943 года
# В.Гроссман. Шагай быстрей! // "Красная звезда" №309, 31 декабря 1941 года
# Н.Аргунов. Калужская операция // "Красная звезда" №1, 1 января 1942 года
# А.Беляков. Наша авиация // "Красная звезда" №1, 1 января 1942 года
# К новым победам! // "Красная звезда" №1, 1 января 1942 года
# И.Эренбург. С новым годом! // "Красная звезда" №1, 1 января 1942 года
# П.Павленко. 1941-1942 // "Красная звезда" №1, 1 января 1942 года
# В.Василевская. Ненависть // "Красная звезда" №1, 1 января 1942 года
____________________________________________
**Источник: Ортенберг Д.И. Июнь - декабрь сорок первого: Рассказ-хроника. - М.: «Советский писатель», 1984. стр. 342-350