27 февраля 1943 года
«Красная звезда»: 1943 год.
«Красная звезда»: 1942 год.
«Красная звезда»: 1941 год.
# Все статьи за 27 февраля 1943 года.
Д.Ортенберг, ответственный редактор «Красной звезды» в 1941-1943 гг.
Мы за эти месяцы привыкли к сообщениям «В последний час» и даже «избалованы» ими. Но за минувшую неделю было одно сообщение - об освобождении города Сум и трех небольших городков - Ахтырки, Лебедина и Малоархангельска, в котором не все оказалось ладным. Что касается последних населенных пунктов - это соответствовало действительности. Они были освобождены 23 февраля. А в отношении Сум дело обстояло по-другому. Нас в редакции крайне удивило, что корреспонденты не прислали постоянно сопутствующий сводке репортаж об освобождении города, хотя для газеты это было законом. Я тотчас же обратил на это внимание еще и потому, что у меня многое связано с этим городом. В 1933 году ЦК партии назначил меня начальником политотдела Сумской МТС. Два года мы, политотдельцы, самоотверженно работали дни и ночи, чтобы как-то исправить последствия сталинского произвола в отношении крестьянства. Там, в Сумах, я оставил, как говорится, кусочек своего сердца (об этом я рассказал в своей книге «Те памятные годы...»). Хотелось поскорее узнать подробности боев за город. Я вызвал к прямому проводу нашего корреспондента, и тут выяснилось, что Сумы не взяты, они еще в руках немцев. Ошибочное донесение было передано фронтом в Ставку, а оттуда в Совинформбюро. Так появилось сообщение «В последний час».
Генерал К.С.Москаленко, командовавший в ту пору 40-й армией, потом рассказывал мне, как все это получилось:
- Накануне я получил сообщение, что Сумы, находившиеся в полосе соседней армии, освобождены. Я, конечно, обрадовался и решил поехать туда, благо что это было недалеко. Прибыл на вспомогательный пункт армии, и там выяснилось, что город в руках немцев. Позвонил начальнику оперативного отдела штаба фронта, сообщил ему и с удивлением услышал его спокойный ответ: «Ничего, к вечеру город все равно будет взят...» А освободили Сумы лишь в сентябре 1943 года.
Что ж, и такие неприятности бывали на войне…
★
Все эти дни печатаются главным образом материалы тактического характера. В связи с этим возникла одна неожиданная проблема.
На днях был опубликован приказ Сталина, посвященный 25-й годовщине Красной Армии, - об этом я уже упоминал. Есть там такая характеристика немецкой армии: «Их стратегия дефективна, так как она, как правило, недооценивает сил и возможностей противника и переоценивает свои собственные силы. Их тактика шаблонна, так как она старается подогнать события на фронте под тот или иной параграф устава. Немцы аккуратны и точны в своих действиях, когда обстановка позволяет осуществлять требование устава. В этом их сила. Немцы становятся беспомощными, когда обстановка осложняется и начинает не соответствовать тому или иному параграфу устава, требуя принятия самостоятельного решения, не предусмотренного уставом. В этом их основная слабость».
И вот в явном противоречии с этим приказом мы публикуем статьи, показывающие, как под ударами наших войск в связи с меняющейся обстановкой немцы как раз и меняют свою тактику. Должен сказать, что мы в эти дни пытались разъяснить этот тезис приказа, но ничего у нас не получилось. Был у меня разговор на эту тему с Г.К.Жуковым. Он мне сказал, что отношения к приказу не имеет, быть может, кто-то подсунул Верховному этот тезис? А может быть, Сталин сам это сделал? Но если в стратегии войны, по словам Жукова, Верховный понемногу стал разбираться, то в области тактики оставался неграмотным.
Отзываться уничижительно о тактике врага - значит неправильно ориентировать наши кадры, размагничивать их. Это не только недооценка врага, но и неверная оценка самих себя. Нам приходится воевать не со слабым, а с сильным противником, владеющим искусством ведения боя. Этих позиций мы старались в газете придерживаться и ныне.
★
С Южного фронта, куда перебрался Симонов, мы получили его очерк « Путь на Запад». В отличие от прошлых путевых заметок, в нем нет рассказа об увиденном на поле боя, в освобожденных городах и селах, о боевых частях. Это писательские раздумья о душе народа, только сейчас так ясно, так осязаемо раскрывшейся.
Симонов побывал во многих наших городах в те дни и часы, когда под натиском врага мы их оставляли. «Я не помню человека, - говорит он, - который бы ставил под сомнение, что мы вернемся туда, откуда ушли. Он порой гадал о своей личной судьбе - вернусь или не доживу, но судьбу родного народа и родного города он никогда не ставил под сомнение. Во имя этого сержант Старчевой прошел от Сталинграда до Ростова через такое, что и присниться не может человеку. Во имя этого генерал, у которого открылись старые раны и который, терпя боль и муку, шел вперед со своей же армией и на коротких привалах лежал ничком, закрыв глаза, и, превозмогая боль, по телефону обычным своим ровным голосом приказывал и бодрил шедших с ним счастливых победой людей».
Нет в очерке имени генерала. Но я-то знал, что это был К.К.Рокоссовский.
Есть в очерке эпизод, который у Симонова приобретает значение поэтического символа. Когда наши войска отступали, взорвать Даргкохский мост было приказано лейтенанту Холодову. Мост был заминирован. Лейтенант дождался, когда группа немецких автоматчиков дошла до середины моста, и поджег шнур. Немцы заметили Холодова и настигли его автоматной очередью. В ту же секунду мост взлетел на воздух. Падая, Холодов сжал в руках винтовку, и лавиной обрушившегося камня его засыпало тут же у моста. Когда же мы перешли в наступление, к посту подошли наши солдаты. Они увидели этот каменистый холм, на котором среди камней торчало острие заржавленного штыка.
- Здесь Холодов! - сказали они, стали разрывать смерзшуюся землю и под ней нашли своего однополчанина. Он не лежал, а стоял под землей. Как мертвый часовой, простоял он под землей эти полтора месяца, словно ожидал товарищей, которые рано или поздно вернутся ко всем взорванным ими при отступлении мостам…
С этим эпизодом перекликаются очень сильные стихи Николая Асеева «Наступление». Они тоже о том, что в самые горькие дни мы верили, что вернемся, что враг будет изгнан с нашей земли.
Когда
на излучье Волги
У локтя великой реки -
разбились они - на осколки,
и треснули - на куски,
какая была отрада!
Не верилось:
вот - уйдут,
о, яростный блеск Сталинграда!
Бессмертный сердец редут!...
.......
Военного счастья чаша
склонилась обратно к нам,
идут в наступленье наши,
как виделось
нашим снам.
Идут по крутым сугробам,
по выжженным площадям:
земля тому стала гробом,
кто выжег ее не щадя...
.......
На хитрости, вероломства
их пыл истратился - весь,
а мы сказали - вернемся,
и - видите - вот, мы здесь...
.......
Мы Киеву и Одессе
надежду передадим:
надейся!
Гвардейцы идут!
Сквозь пепел и черный дым.
Ни слова бахвальства пустого:
порукой тому - их стон,
мы выгнали их из Ростова
и выбросили за Дон!
Великие русские реки!
Вам скоро вскрываться пора:
отмой же их копоть навеки,
широкое гирло Днепра…
Среди других материалов особое внимание привлекает статья полковника П.Донского «Параллельное преследование». Статья большая, на три колонки. Само название говорит о ее содержании. Написана она эрудированным человеком, знающим историю оперативного и тактического искусства. Но это не только историко-теоретическое изыскание, а собранный по крупицам опыт параллельного преследования в последних операциях. Мы были уверены, что ее с интересом и пользой для себя прочитают не только командиры частей, соединений, но и военачальники, и, судя по полученным откликам, не ошиблись.
Но кто же такой полковник П.Донской? А это наш специальный корреспондент капитан Петр Олендер, хорошо знакомый читателям по его репортажам и другим материалам со Сталинградского, Донского, Юго-Западного и других фронтов. Но прежде чем рассказать о превращении капитана в полковника, расскажу о самом Олендере, и не своими словами, а процитирую Василия Гроссмана. Василий Семенович знал его не только по корреспонденциям и очеркам, он с ним встречался на фронте, видел в самых критических ситуациях, ел, как говорится, кашу из одного котла. Он так тепло, проникновенно говорил об Олендере, что мне не захотелось сокращать текст выступления, и, попросив извинения у читателей за длинную выдержку, я приведу ее полностью:
«Олендер начал войну на Юго-Западном фронте. Он был свидетелем и участником величайших битв нашей армии. Он был в Киеве в августе и сентябре сорок первого года. Он буквально за два часа до того, как сомкнулось кольцо киевского окружения, выехал на своей «эмке» по проселочной дороге из района Прилук. Весной и летом он освещал бои на Дону, упорные оборонительные сражения у Клетской и Котельникова, затем Сталинград, бои Донского фронта северо-западнее Сталинграда. Все мы помним это тяжелое лето, знойную степь, сожженную солнцем, страшную пыль, стоявшую день и ночь в воздухе. И все бывшие там спецкоры помнят фигуру Олендера с его вечной трубочкой, Олендера, всегда возбужденного, взвинченного, обтиравшего пот, смешанный с пылью, со своего большого лба, всегда спешащего то на узел связи, то в оперативный отдел, Олендера, примостившегося у самодельного стола, склонившего свою большую лысеющую голову над блокнотом, зажигающего каждую минуту гаснувшую трубку лоскутками бумаги - у него никогда не было спичек, он всегда терял их. Вечно живой, вечно кипящий, не знающий дня и ночи, он провел эти тяжелые месяцы обороны на Волге в кипучем труде, в беспрерывной работе, разъездах, всегда сохраняя бодрость духа, веру в нашу победу. Лишь раз или два пришлось мне видеть его утомленным, грустным, рассеянным. Это настроение проходило быстро, и он вновь бурлил, действовал, работал.
Я помню его в июльский день сорок второго года в глубоком овраге под станцией Поныри, в полку, выдержавшем первый удар немцев. Мы сидели на траве, слушали рассказ полковника Шеверножука, и Олендер жадно блестящими глазами смотрел на командира, задавал вопросы, писал и снова смотрел, разглядывал. Помню маленький эпизод. На бреющем полете появился «мессер», и несколько узбеков быстро и спокойно открыли огонь по «мессеру». Как хозяйски радовался Олендер и, дергая меня за рукав, говорил:
- Нет, вы только поглядите, как они спокойно, как они хорошо себя ведут. Вот показать бы их дуракам, которые считают, что узбеки не умеют воевать.
Он сидел спокойно лишь тогда, когда писал. Ночью мы просыпались на нарах, видели ставшую уже привычной фигуру, сидящую за столом, два-три светильника, разложенную на столе карту, блокноты, записки, слыхали пыхтение его трубочки. Работа была его религией, его верой, и этот добрый, застенчивый и необычайно мягкий человек становился резким и жестким, когда сталкивался с лодырями и бездельниками. Все мы помним его дружбу, его заботливость о товарищах, его неприхотливость и аскетичность. Так уж повелось, что при коллективных ночевках самая неудобная постель и самый плохой кусок одеяла доставался Олендеру. И не потому, что ему предлагали неудобную постель, он сам выбирал ее и ссорился, уступая более удобное место товарищу. Все мы помним его необычайную скромность, помним, как он сердито смущался, когда приезжавшие из Москвы рассказывали ему о похвалах начальников. Он краснел, произносил отрывистые слова и переводил разговор на другую тему.
Все мы помним его любовь к книге, к поэзии. Этот вечный странник ухитрялся возить с собой десятки любимых книг, и если вы входили в пустую избу, приехав на фронт, и находили на столе Энгельса, Флобера, Блока, Тютчева, Анатоля Франса, это уже было верным признаком того, что здесь живет Олендер. Помню, когда мы с Коломейцевым лежали в темноте на соломе под Сталинградом, в небольшой деревушке М. Ивановка, и под гул ночных самолетов Олендер читал нам почти всю ночь напролет десятки и сотни строк своих любимых поэтов Багрицкого и Блока. И мы помним Олендера в его короткие приезды в Москву - немного смущенного, кажущегося одиноким, Олендера, поглядывавшего пытливо и чуть насмешливо. Благородный характер, тонкий ум, чистота души, скромность и доброта этого человека создали ему верных и уважающих его друзей среди журналистов, командиров, политработников, солдат».
Вот теперь мне легче будет рассказать о превращении капитана Олендера в полковника Донского. А дело было так: как-то в середине прошлого года Олендер принес мне большую статью, посвященную некоторым вопросам тактического искусства. Серьезная статья и нужная. В конце ее увидел подпись «Подполковник П.Донской». Вызвал Олендера, похвалил статью и спросил:
- Кто это подполковник Донской?
- Это я.
И стал объяснять:
- Подписал ее так, чтобы статьей заинтересовать не только командира среднего, но и старшего и высшего звена. А то увидят некоторые начальники капитанскую подпись и подумают - к ним, мол, не относится…
Признаться, вначале это меня смутило. При чем здесь звание? А потом подумал, что, быть может, резон в этом есть. Увы, такие нравы в армии существуют: чин и должность действуют там и тогда, когда судят о человеке. Ладно, быть посему, но только звание подполковника я зачеркнул и поставил «Полковник П. Донской». Повышать так повышать!
С тех пор Олендер подписывал корреспонденции своим именем и званием, а такого рода статьи, какая публикуется сегодня, обозначал псевдонимом. Но я обязан сказать, что мы его никогда не принуждали, делал он это по своей воле.
★
Павел Трояновский в своей корреспонденции « В родной станице» рассказал необычную историю. В станице Павловская в июле прошлого года формировался казачий полк. И так случилось, что ему же посчастливилось ее освобождать. С волнением читается описание встречи населением своих земляков-освободителей. Сколько было радости! Но, не отступая от правды, спецкор пишет:
«...Объятия, слезы. Много было радостного, но немало и трагического. Некоторые казачки метались из улицы в улицу и спрашивали:
- Моего не видели?
Всю станицу обошла молодая Любовь Савушкина. С каждой минутой росла ее тревога, и слезы навертывались на глаза. Свекровь ее Елизавета Матвеевна сразу поняла, что дело неладно...» И в заключение такой эпизод:
«В полдень казаки и станичники хоронили товарищей, павших в бою. А немного позже в штаб полка явилась группа станичников при полном казачьем вооружении и на конях. Пришел брат Савушкина и еще двадцать казаков.
- Бери нас, майор, к себе, - сказал самый старый из них, Самойличенко. - Наши родичи не опозорили ни нас, ни твой полк. Не опозорим и мы родную станицу...»
Очерк « Солдатская душа» опубликовал сегодня в «Красной звезде» новый автор - Юрий Нагибин. Писатель ехал с Волховского фронта в Москву. На станции Санково в его вагон села большая группа бойцов. Они только что выписались из госпиталя и направлялись домой в отпуск. Настроение у них было радужное - впереди встреча с женой, детьми, стариками. Шутки, смех, гомон не утихают.
Последним, чуть ли не на ходу поезда, в вагон вскочил сержант в засаленном полушубке. И оказался он ядреным парнем, с колоритной биографией. Что ни фраза - афористичная мысль. Когда он распахнул свой полушубок, все увидели на правой стороне его гимнастерки четыре красных и две золотых полоски. Четыре легких и два тяжелых ранения. И как бы в оправдание, что «бросил» фронт, объясняет: «Два месяца в госпитале провалялся. Встал - будто здоров. А врачи говорят: много крови потерял - и дают мне отпускную, через три месяца прийти на переосмотр. Я бумажку получил и не знаю, на что она мне. А они говорят: домой, к жене поезжай. Я прямо-таки очумел: полтора года не виделись, забыл, чего с женой и делают...»
Словом, соседи по вагону требуют: «У тебя, парень, на груди цельная история фронтовой жизни, расскажи, мол, что за что». И сержант стал рассказывать. Первая красная полоска «по глупости», еще одна «по дурости» - случайные ранения. А вот золотистая - за дело: отражал немецкую контратаку…
И вдруг - заковыристый вопрос, на который как будто бы и ответить трудно: «Как же, парень, тебе ордена не дали?»
- А за что? - удивился человек. - Я средний солдат... Настоящий солдат - в наступлении. Все полтора года ждал сразиться в наступательном бою, и вот дождался - к бабе своей сражаться еду…
А финал этой истории неожиданный. На одной из станций он услыхал передачу по радио о прорыве ленинградской блокады:
- Я этой минуты, - объяснял он, - каждой своей жилкой ждал... Пятнадцать месяцев в болоте стыл, всю кровь в гнилую воду спустил... Ждал наступления, как счастья своего ждут…
«В общем, - читаем мы в последних строках очерка, - сержант стащил с полки свой мешок, козырнул и стал пробираться к выходу:
- Прощайте, товарищи! Я - к своим!..»
★
С узла связи Генштаба доставили очерк Николая Тихонова « Ленинград в феврале». Блокада города еще не снята полностью, но несомненно самое страшное уже позади. Об этом говорят цифры, приведенные в очерке: в городе прибавили хлеба. По хлебным карточкам рабочие получают по 600 граммов, служащие - 500, иждивенцы и дети - 400, рабочие и инженерно-технические работники оборонных заводов - 700 граммов.
Думаю, не надо объяснять, что означают эти сухие цифры, если вспомнить, что были месяцы, когда часть населения получала на день по 125 граммов хлеба, да и то с примесями. Вздохнули не только ленинградцы, но и вся страна; не было у нас человека, у которого бы не сжималось сердце от боли при мысли о трагедии блокадного Ленинграда.
Тихонов рассказывает о переменах, которые произошли после январского прорыва блокады: «...Город живет и работает, и все больше у него новых дел... Все крепче он держит связь со страной, и на ленинградских улицах вы можете встретить командированных из разных городов Советского Союза, приехавших по делам, и ленинградцев, вернувшихся в город после деловой поездки туда, за Ладогу». Командированный, хотя он и не романтическая фигура, - первая примета жизни, о которой еще недавно и думать не могли.
★
Как всегда, остроумна и выразительна карикатура Бориса Ефимова. Огромные настенные часы с красной звездой и большущим маятником. Над карикатурой надпись: «Время работает против фашистской Германии». На маятнике большими буквами написано: «В последний час». Маятник бьет по лбу фюрера, свалившегося от этого удара. Немного дальше фигура Геббельса, бегущего в панике прочь и подпись: «Советские часы с боем».
★
# Приказ Верховного Главнокомандующего // "Красная звезда" №44, 23 февраля 1943 года
# К.Симонов. Путь на запад // "Красная звезда" №48, 27 февраля 1943 года
# Н.Асеев. Наступление // "Красная звезда" №46, 25 февраля 1943 года
# П.Донской. Параллельное преследование // "Красная звезда" №48, 27 февраля 1943 года
# П.Трояновский. В родной станице // "Красная звезда" №47, 26 февраля 1943 года
# Ю.Нагибин. Солдатская душа // "Красная звезда" №41, 19 февраля 1943 года
# Н.Тихонов. Ленинград в феврале // "Красная звезда" №49, 28 февраля 1943 года
________________________________________________________________________________________
**Источник: Ортенберг Д.И. Сорок третий: Рассказ-хроника. - М.: Политиздат, 1991. стр. 97-104