В капище империализма
Б.Агапов || « Известия» №186, 9 августа 1945 года
«...Советское Правительство заявляет, что с завтрашнего дня, то-есть с 9-го августа, Советский Союз будет считать себя в состоянии войны с Японией». (Из заявления Советского Правительства Правительству Японии от 8 августа 1945 года).
# Все статьи за 9 августа 1945 года
Все ближе Берлин. Автострада несет к нему машину - широкая, как река, прямая, как выстрел. Радиомачты Кенигсвустергаузена остались позади, похожие на докторские термометры, торчащие до облаков. Еще десяток розовых мостов, десяток зеленых пейзажей ализариновой чистоты, - и цветной фильм кончился. Начался город.
Есть очевидности, которые не сразу входят в сознание. Надо заставить себя поверить, что это и есть Берлин, что эти трибуны вдоль автострады - фашистские трибуны, что этот стадион - именно тот самый, на котором позировал Гитлер, что эта площадь и есть «Штерн».
Да, это - Берлин, и сквозняк дует в нем, свистя. Он завивает пылевые смерчи у подножия высоченного столба, воткнутого в шестерню колоннады. На столбе - золотая ворона, изображающая богиню победы, а вокруг - никого. Только надписи. Русскими буквами по белой эмали синей эмалью со стрелами на концах:
ДРЕЗДЕН
БРАНДЕНБУРГ
ВАРШАВА
ПРАГА
МОСКВА
Кати, куда хочешь. Дороги свободны.
Вдоль крахмального асфальта деревья без сучьев, похожие на пальмы с веерами расщепленной древесины наверху. Зенитки, мертво глядящие в небо. Тягачи, припавшие на колени, малолитражки, задравшие лапки кверху. Все тихо, все недвижимо. Чуть колышет ветер красный шелк грузовых парашютов, застрявших в проводах.
И вдруг в этой тишине:
- Хальт! Ахтунг! Фейер!
Детский голос. Ствол зенитки поворачивается, поднимается. Это - мальчишки. Двое сидят и крутят, третий приставил к глазам руки биноклем и, задрав голову вверх, командует:
- Хундерт дрей унд зибцих! Фейер!
Черный Бисмарк смотрит на них со своего пьедестала, как с кафедры.
А вокруг - зубья зданий, из которых высыпаны на улицу каменные потроха, выгнувшиеся в предсмертной судороге рельсы надземки, шестиэтажные шкафы универмагов, превращенные в этажерки...
Я видел Берлин вскоре после капитуляции. Мы двигались по его улицам вместе с войсками, еще размещавшимися здесь или проходившими сквозь город, чтобы расквартироваться на окраинах. Огромные тягачи вели орудия, с грузной ловкостью маневрируя между завалами и воронками. На танках стояли бойцы в своих блестящих кожаных шлемах, их лица были сосредоточенны и серьезны - ни улыбки, ни любопытства не видно было на них, они оглядывали город суровым взглядом обвинителей. Страшная сила чувствовалась и в людях, и в бесчисленных разнообразных машинах, грохотавших среди развалин. Это шли победители. Само присутствие их здесь, в центре гитлеризма, было торжеством - шум их машин, звуки русской команды, русская военная форма. Но проявление каких-нибудь чувств было бы неуместно в городе, только-что захваченном в боях, среди врагов, только-что побежденных. Однако было в Берлине нечто, что выражало откровенно нашу радость, и никак и никто не смог бы помешать этому.
Как всегда, вместе с первыми частями войск в побежденный город вступил ВАД. ВАД - организация, ведающая фронтовыми дорогами. Тысячи и тысячи километров военных коммуникаций обслуживает она с точностью и, можно сказать, с вдохновением. В ее работе есть тот блеск, который говорит о таланте. И вот едва был занят Берлин, на улицах и площадях его появился ВАД. Появились надписи и указатели километража, направлений, маршрутов. Появились великолепно исполненные карты города. На специальных стендах, сделанных изящно и целесообразно, запестрели лозунги, цитаты, правила поведения. А на перекрестках встали регулировщицы, те самые, которых видел всякий на дорогах войны в любую погоду, в любой близости от переднего края.
Click to viewЦентр Берлина - центр пруссачества. Поколения работали над тем, чтобы превратить его в символ немецкого могущества. Они не знали меры в этом стремлении так же, как были чужды всякого вкуса. Тщась утвердить единственность своей нации, неповторимость ее характера, они пришли только к полной безличности, плоской, как асфальтовая мостовая, однозначной, как верстовой столб. Абстракция солдатчины. Архитектура, лишенная всякого порыва, всякой радости, всякого гостеприимства. Каждое здание здесь отдельно. Несмотря на то, что все двери и все окна разверсты настежь бомбами и снарядами, эти дома кажутся запертыми. Они приземисты как будто готика не торжествовала в Германии. Они неуютны, как будто не было Нюрнберга, мрачны, как будто не было Дрездена. Памятники топорщатся перед ними.
Эти монументы составляют иногда целые бронзовые мизансцены. Несмотря на огромные деньги, которые вбиты в них, грошевую их символику можно разгадать с первого взгляда.
Ангелоподобная атлетка ведет под уздцы першерона в двести лошадиных сил, на першероне - император, на императоре - гогенцоллерновская каска - так слава ведет Германию путем битв к мировому господству. Четыре льва обращены к четырем странам света и раздирают своими лапами знамёна, на которых эмблемы Наполеона и Рима. Пики, пушки, штыки торчат из-под львиных брюх, и если посмотреть здраво, то кажется, что животные просто недовольны текстильной и железной пищей, которая попалась им вместо доброго теленка. Право, даже в баснях они более похожи на себя, чем здесь, на прусской государственной службе. Топорщатся орлиные крылья, круглятся короны, зияют пасти львов и змей - целый зоопарк хищников... Все это вытащено из известных мест - тут и триумфальные арки Рима, и бронзовые кони Венеции и Флоренции, и фижмы Людовиков, и латы крестоносцев. Теперь все это повержено. Огромные руки с зажатыми в пальцах мечами валяются на ступенях. Интересно, что будут делать с ними немцы? Неужели снова приваривать к торсам, получив разрешение восстанавливать «памятники культуры»? Вероятно, начнется именно с этого, как с наиболее безобидного, на первый взгляд, если только умные люди не поймут во-время, что это будет началом восстановления идиотской мании мирового владычества, мании, которая дорого стоила человечеству.
И надо позаботиться о том, чтобы на месте разрушенного центра Берлина был построен город для людей, а не капище империализма, каким он был до последних лет. Восстанавливать его в том виде, в каком он существовал, - значит восстанавливать пруссачество.
Неопруссачество, то-есть нацизм, продолжало традиции Фридрихов и Вильгельмов, снабдив их только новой упаковкой, ибо «новое» имеет в Германии магическую силу. Если вам хотят преподнести что-нибудь в лучшем виде, - что бы это ни было: музыка, фасон брюк или архитектура, - вам говорят восхищенным шопотом: это модерн. Против «модерна» никто не может устоять. «Модерн» в архитектуре заключался в том, что все львиные гривы и орлиные заусеницы были соструганы, и в противоположность великолепию вычурности было утверждено великолепие «простоты». Вместо колонн с каннелюрами и волютами стали ставить бетонные столбы четырехугольного сечения, вместо куполов и карнизов были положены плоские под линейку перекрытия. Но суть осталась та же. И этот стиль бетонной целесообразности оказался как нельзя более кстати для выражения всей геометричности прусского мышления. С другой стороны, он чрезвычайно подошел к основной задаче государственного искусства Германии - к возвеличению рейха и к подавлению отдельной личности могуществом империи.
Отвратительная целесообразность Треблинки есть по всей конструкции рейхсканцелярии. Тут все предумышленно, и все с одним расчетом: поразить и подавить.
Фасад рейхсканцелярии ничем не примечателен. Среди прочих зданий трудно даже отличить его от других. Но, когда вы входите во внутренний двор, на вас обрушивается первый удар. Вы заперты. Каре бетонных стен без окон и дверей сторожит вас. Два огромных каменных Нибелунга охраняют дверь, в которую вам предстоит войти. Этот вход узок. Он подобен дверям в египетских храмах. Он пропускает вас с неохотой, с презрением. Когда вы переступаете его порог, вас постигает второй удар.
Вы оказываетесь в огромном коридоре, или, лучше сказать, в огромном зале метров в полтораста длиной. Девятнадцать грандиозных окон идут по левой стороне, по правой - двери в кабинеты диктаторов. Это - перспектива. Ее линии сходятся где-то вдалеке, на противоположной двери, которая кажется совсем маленькой. Но здесь нет ни праздной праздничности версальских анфилад, ни первородной гармонии Парфенона, ни молитвенной отрешенности готических базилик. Это - строй, стоящий во фрунт, вдоль которого шествует начальство, сквозь который прогоняют холопов. Здесь выстраивались приглашенные. Они прижимались к стенам, изображая собою как бы живые барельефы. Раскрывалась дверь в далекой глубине, и там появлялся человечек с усиками и начесом на лбу. Он шел один, отражаясь в зеркале паркета. Пустота отделяла его от стен. Он был частью архитектурной мистификации, которая была рассчитана на то, чтобы эту тщедушную напыжившуюся персону выделить и преподнести, как цитату, как эпиграф ко всей стране и даже к истории человечества. Он проходил между рядами протертых ладонями вниз рук, и громадные двери его кабинета распахивались и вновь закрывались. Там стояло его кресло, похожее на трон, и его стол, похожий на саркофаг. Перед столом стоял глобус громадных размеров.
Скорлупа этого глобуса валялась среди обломков, когда мы в первый раз посетили рейхсканцелярию. Тут же посверкивали алюминиевые куски каких-то аппаратов, говорят - телевизоров, при помощи которых ему показывали его владения.
Среди этих золотых мозаик и бронзовых кулаков бра на стенах и роскошных сафьяновых кресел вдруг вспоминаются слова, сказанные еще в начале войны и смысл которых теперь, и особенно здесь, в этом беспредельном кабинете, становится абсолютно ясен:
- Дурачки из Берлина.
Теперь, когда все это валяется в обломках, химеричность замыслов очевидна. Но тогда система представляла собою чудовищную силу.
Целый этаж рейхсканцелярии со множеством кабинетов и грандиозным штатом был ассигнован на наградные дела. Мы ходили по щиколотку в медалях и орденах. Здесь были установлены аппараты, которые подписывались за Гитлера, чтобы каждый награжденный думал, что он - обладатель собственноручной подписи «фюрера». Мы нашли здесь ящики, полные лент и позументов, которыми увенчивались плечи и груди слуг режима. Внутренняя пустота нацизма должна была быть закрыта от глаз народа. Эту задачу выполняла не только архитектура из камня, но и архитектура всяких значков, знамен и эмблем. По всей Германии торчат флагштоки, древки и даже высоченные мачты для черных орлов и штандартов. Страну покрыли флагами, знаменами, символами, которые реяли над толпами и застилали умиленные глаза населения. Доверчивость немца к силе и власти была использована и многократно увеличена. Видя все это дутое великолепие, немецкий обыватель приходил в то состояние экстатической готовности, которое было психологическим условием кратковременного успеха нацизма в Германии.
Жестоко поплатились немцы за благоговение к власти, которой они позволили себя подчинить. Жестоко расплачиваются они за все низменные захватнические стремления, которые воспитывались в них веками и столь высокопарно возвеличены были в бронзе и камне Берлина. Чтобы увидеть Германию сегодня, надо увидеть ее дороги.
Они заполнены не столько автомобилями, сколько пешеходами. Немцы бредут по дорогам. Они идут на север из Чехии, на восток с Эльбы, на запад из Восточной Пруссии, на юг из Штеттина... из всех концов Германии во все ее концы. Они тащат на себе, везут на чем попало свое имущество. Тут и детские коляски, которые наполнены картофелем или чемоданами, тут вдруг и шикарная черная карета, влекомая детьми и стариками, тут и просто строительные тачки, нагруженные доотказа... Старухи, согнувшиеся под тяжестью тюков с бельем, матери с детьми на плечах... Мужчины, сняв пиджаки и надвинув на глаза шляпы от солнца, нестерпимого на автострадах, толкают спаренные велосипеды, на которых утвержден стол вверх ножками, служащий грузовой платформой. Женщины идут в черных очках, чтобы не щуриться и тем предохранить лицо от морщин.
В этом шествии особенно видны инвалиды и калеки. Их множество. Безногие, сидящие на трёхколесных креслах и двигающие ручные рычаги, хромые, к рукам которых костыли привязаны широкими ремнями, обезображенные, с черными повязками на лице, слепые, безрукие.
Что-то жалкое есть в противоречии между лоском чемоданной кожи, блеском велосипедного никеля, модным покроем платья беженцев и той судьбой, которую они разделяют. Понимают ли они, что произошло, или они озабочены только личной бездомностью и измучены долгим путем? Вместилась ли в их головы мысль о том, что это не только проигрыш войны, но крах всех их представлений, всех их установок, всех их традиций, потому что традиции и представления были разбойничьими? Не знаю. Я не видел ни раздумья, ни печали на их лицах. Я не слышал и разговоров о прошлом и будущем. Они жадно читают все приказы и распоряжения и записывают их в блок-ноты. Может быть, они тоскуют по начальству и ищут применения своему чувству благоговения, которое сейчас безработно? Нелегко понять народ, отделивший себя от всех народов мира стеной высокомерия и пустыней ненависти. Во всяком случае внешне из одной крайности они бросились в другую: из игры в господ - к игре в рабов.
Иногда мне казалось, что им нравится быть побежденными, - настолько интенсивно предупредительно их поведение, так умильны их улыбки и сладки слова. Может быть, «комплекс неполноценности», который немецкие психологи провозглашали чуть ли не генеральным для современного человечества, действительно генерален для немцев? Или, быть может, обыватели, с которых вдруг снята обязанность быть владыками мира, благодарны за возможность не думать о «новом порядке» на планете и обратиться к тому, что для них наиболее понятно, - к порядку в своей квартирке? Или, наконец, возможно, что именно от комплекса неполноценности и мещанского благополучия весьма и весьма близко до бредовых идей о мировом господстве?
Но, каковы бы ни были черты и причины психологического состояния современных немцев, - одно несомненно. Для пользы всего человечества и для благополучия самих немцев надо, чтобы было разрушено не только капище империализма в самом Берлине, что уже сделано. Надо, чтобы исчезли все те источники, которые питали преступное сумасбродство целого народа при нацизме и задолго до него. Надо, чтобы чугунный Бисмарк не взирал благосклонно на мальчишек, кричащих «Огонь!», ибо от воспитания этих детей зависит будущее немецкого народа.
То, что случилось с Германией, должно быть понято немцами не как случайность или результат отдельных неудач и даже ошибок их бывших руководителей, а как непреложное доказательство порочности всей системы их представлений о родине, о долге, о прогрессе, о целях отдельного человека и о целях всего человечества. То-есть о ложности и порочности всех основных понятий о мире, с которыми они жили до сих пор.
Вероятно, в германском народе найдутся силы, чтобы освободиться от маниакального бреда, воспитанного поколениями. Суровые факты действительности будут способствовать тому. // Борис Агапов. БЕРЛИН.
# Продолжение следует...
☆ ☆ ☆
09.08.45: Война с Японией ("Известия", СССР)
09.08.45: Японский агрессор будет разгромлен! ("Правда", СССР)
09.08.45: Под водительством Сталина - к победе! ("Правда", СССР)
05.08.45: Сталинский День железнодорожника ("Известия", СССР)
05.08.45: Б.Арутюнов: Железнодорожный транспорт на новом под’еме ("Известия", СССР)
Июль 1945:
31.07.45: Подвиг советских железнодорожников ("Известия", СССР)
27.07.45: Эль-Регистан, Н.Рыбак: В сердце Европы ("Известия", СССР)
24.07.45: В.Полторацкий: Поезд идёт домой ("Известия", СССР)
24.07.45: И.Эренбург: Первый изменник ("Известия", СССР)
22.07.45: Доблестный флот могучей Советской державы ("Известия", СССР)
22.07.45: В.Беликов: Москва встречает героев боев за Берлин ("Известия", СССР)
22.07.45: Л.Галлер: Верный страж морских границ нашей Родины ("Известия", СССР)
21.07.45: Под знаменем сталинской дружбы народов ("Известия", СССР)
20.07.45: П.Кабанов: Самоотверженный труд железнодорожников-восстановителей ("Известия", СССР)
20.07.45: М.Никитин: В море после войны || «Известия» №169, 20 июля 1945 года
18.07.45: В.Полторацкий: Встреча в Москве ("Известия", СССР)
17.07.45: Н.Погодин: Парад Победы ("Известия", СССР)
16.07.45: Новые стройки года Победы ("Правда", СССР)
16.07.45: Н.Козев: Парад Победы на экране ("Правда", СССР)
14.07.45: Достойную встречу - демобилизованным воинам ("Известия", СССР)
14.07.45: Г.Щербатов: Белоруссия встречает воинов-победителей ("Известия", СССР)
12.07.45: Е.Долматовский, А.Сурков: Проводы боевых друзей ("Красная звезда", СССР)
12.07.45: Е.Габрилович: Немецкий бюргер ("Красная звезда", СССР)
12.07.45: Г.Митерев: Успехи советской медицины ("Известия", СССР)
12.07.45: Славный отряд советской интеллигенции ("Известия", СССР)
11.07.45: Н.Ананьев: СССР - могучий оплот всеобщего мира и прогресса ("Известия", СССР)
08.07.45: Годовщина исторического закона ("Известия", СССР)
08.07.45: М.Рыжкова: Слово матери ("Известия", СССР)
08.07.45: Е.Шевелева: Родной дом || «Известия» №159, 8 июля 1945 года
Газета «Известия» №186 (8796), 9 августа 1945 года