Реформатор, которому пришлось пожинать бурю
Регула Шмид (Regula Schmid), « Gazette de Lausanne», Швейцария.
# Все статьи за 23 декабря 1991 года.
Последний руководитель Советского Союза ступил на путь преобразований, чтобы спасти наследие подлинного ленинизма. Однако его грандиозная попытка привела к неконтролируемой буре перемен и погубила это наследие.
«Жизнь наказывает того, кто приходит слишком поздно». Это предостережение Михаил Горбачев адресовал Эриху Хонеккеру как раз накануне падения Берлинской стены. Сейчас оно звучит как эпитафия завершившейся эпохе Горбачева.
Преобразования, которые он начал, превратились в революцию, реструктуризация - в распад, свобода - в анархию, поскольку этот кремлевский руководитель слишком долго верил в то, что коммунизм можно реформировать. «Мы не можем так дальше жить». В марте 1985 года это было жизненное кредо Михаила Сергеевича Горбачева, - тогда этот улыбчивый и энергичный аппаратчик только пришел к власти и начал - сначала совсем потихоньку - ту самую перестройку, задачей которой было завершить, наконец, величайший социальный эксперимент нашего века: социализм в его советской версии. Он хотел, чтобы это был современный, человечный и эффективный социализм. Тогда мы познакомились с ранним Горбачевым - этот человек освободил диссидентов, ввел парламентскую систему, выступил с изобличением долгих лет брежневского застоя, защищал совсем новую для страны свободу прессы и пытался расшевелить агонизирующую экономику.
Со своим другом Эдуардом Шеварднадзе он выстраивал новую советскую дипломатию, которая делала уступку за уступкой все больше зачарованному Западу: свобода выбора союзников для восточноевропейской зоны, намерение сократить огромный военный аппарат, конец колониальных войн, проводимых под знаменем «пролетарского интернационализма». Отныне общечеловеческие ценности пришли на смену догмам отцов-основателей марксизма. Венцом этой деятельности, вошедшей в историю под названием «перестройка и гласность», стала Нобелевская премия мира.
Однако, по мере того, как укреплялся диалог с Западом, ухудшалось общение со своим собственным народом. Все начиналось почти невинно - с нападок на Раису Максимовну Горбачеву. Она была первой супругой советского руководителя, примерившей на себя роль «первой леди», вышедшей из тени в свет. Этот механизм был запущен уже в 1986-87 годах, со слухов, распространявшихся на московских вечеринках в разгар полного краха экономики: обсуждалось, сколько денег она тратит в Лондоне и Париже на платья и прочие безделушки. Ходили псевдо-откровения об «истинных» причинах первой стычки с Борисом Ельциным: он посмел критиковать «царицу». Конец 1987 года, момент, который предопределил все последующие политические баталии. Ведь с отставкой Бориса Ельцина, которого Михаил Горбачев изгнал с поста руководителя Москвы, закончилась целая эпоха. Эпоха всевластия людей в серых шляпах, членов Политбюро, или секретариата Центрального Комитета, которые на протяжении семи десятилетий выстраивали страну под себя. Изгнанный из сераля Ельцин сумел собрать вокруг себя разочаровавшихся в перестройке и сформировал советскую версию оппозиции.
Отныне эти два человека, как два архетипа, будут воплощать в себе противоречивые устремления советского общества. С одной стороны - Горбачев, культурный юрист-интеллигент, прекрасно разбиравшийся в теневых играх номенклатуры. С другой - Ельцин, напористый, упрямый сибиряк, любитель ярких поступков и блестящих побед. Реформатор Горбачев ничего не смог сделать, чтобы помешать неуклонному восхождению революционера Ельцина. Нельзя сказать, что он не пытался. Он долгое время старался оставаться над схваткой, воплощая центристскую позицию, где-то посередине между ортодоксальными коммунистами и слишком смелыми реформаторами. Но вместо того, чтобы стать арбитром, он увяз в этой схватке. Действительно, как же найти компромисс между плановой экономикой и свободным рынком? Как примирить демократию и всемогущую коммунистическую партию? Невозможная миссия, которая стоила ему, в итоге, враждебности как обеих сторон, так и населения, которое смутно догадывалось, что на самом верху все больше терзаний, и что Михаил Горбачев, увлекшись политической игрой, все больше выпускает из рук инициативу.
Во времена Брежнева, который, даже превратившись в живую мумию, чувствовал себя спокойно, благодаря страху и покорности целого народа, это не было проблемой. Для Горбачева все сложилось по-другому. Ведь именно он уничтожил страх, открыл окно на Запад и обличил тоталитаризм. Однако, отказавшись от применения силы и репрессий, он мог контролировать эту новую свободу только при условии, что сам возглавит это движение. А этого он сделать не сумел.
Сколько было планов радикальных экономических реформ, в итоге исковерканных консерваторами и никогда не осуществленных? Сколько проектов создания нового союза так и осталось на бумаге, союза, который не ущемлял бы интересы ни республик, ни вездесущей администрации? Каждый раз Михаил Горбачев тормозил разгон, хотя этой динамики удалось достичь благодаря импульсу с его стороны; он все еще находился в поисках третьего пути, который привел бы страну к идеальному социализму.
Но как только ему кажется, что он нашел решение тысячи и одной проблем своей страны, оно уже устаревает. Склоняется ли он к консерваторам, как прошлой зимой, поддерживает ли реформаторов, как этим летом - он слишком часто делает это с небольшим опозданием, за которое история наказывает. К тому же, эти метания между правыми и левыми особенно ярко отразились на национальном вопросе. Пример: пробуждение литовских националистов в 1989 году и их весьма скромные, по сравнению с тем, что происходит сегодня, требования. Тогда они требовали Союзного договора и независимых учреждений, даже собственную Компартию. Михаил Горбачев приехал их отчитывать, не понимая, что из-за его непримиримости за ними пойдет вся Литва. Его взывания к разуму рассматривались, как отказ выслушать их требования. Сначала Вильнюс, потом Рига, Таллин, Ереван, Киев - его слова уже потеряли очарование первых лет.
И тогда другие попытались действовать за него. В Тбилиси в апреле 1989 года, в Баку в январе 1990 года, в Вильнюсе годом позже - и каждый раз жертвами военно-полицейских репрессий становятся националисты. Каждый раз Михаил Горбачев утверждает, что не давал приказа и одинаково делит ответственность за происходящее между жертвами и нападавшими. В результате и те, и другие винят во всем его, он казался слишком мягким сторонникам жесткой политики и, наоборот, недостаточно либеральным народам, отстаивавшим свой суверенитет. В результате попыток сохранить таким образом статус-кво, страну охватила фрустрация - от самых верхов, до рабочих, которые устали ждать перемен к лучшему, обещанных на протяжении последних 75-ти лет. Именно в этой тлетворной атмосфере стоит искать причины августовского путча, опереточного мятежа, который стремился спасти империю и в итоге ее потерял. Советское правительство и парламент, сотрудничавшие с путчистами и осторожничавшие на протяжении этих трех дней, рухнули. И вместе с ними - опоры дома Горбачева. Им на смену пришли республики, ставшие суверенными государствами. Пустоту поспешили занять их президенты, их правительства, их парламенты. И в одночасье хозяин Кремля оказался голым королем. Украина присвоила часть армии, Россия пыталась сохранить экономическое наследие, Казахстан - свои природные богатства. Центр выжил. Переходный период, который Горбачев хотел сделать мягким, завершился резким разрывом с прошлым.
«Мы не можем так дальше жить». Михаил Горбачев продолжает так думать, и может быть, он даже больше убежден в этом сейчас, чем тогда, когда он начинал реформы. Распад империи для него так же неприемлем, как та прогнившая глыба, доставшаяся ему по приходу во власть. Ему ясны все связанные с этим опасности: этнические и религиозные конфликты, экономические войны - то, что Анатолий Собчак называет «инерцией разрушения».
И все же, преуспел ли Михаил Горбачев в своей деятельности? Этот вопрос задавался тысячи раз на протяжении всех бесконечных конвульсий перестройки. В час подведения итогов ответить на этот вопрос непросто. Ему несомненно не удалось достичь того, к чему он стремился - реабилитации подлинного ленинизма. Однако он преуспел в том, чего хотела история, любимая богиня любого марксиста: он доказал, что это было невозможно. «Объективно» невозможно, как любили говорить все «красные цари».
_______________________________________________
Горбачев - парадоксальный творец перемен ("Time", США)
Нобелевский комитет выбрал не того русского ("The New York Times", США)
Цветы для российских женщин ("The Times", Великобритания)
Военная машина Москвы: все лучшее - армии ("Time", США)
Коммунисты: битва за мавзолей ("Time", США)
«Силовые игры» в океане ("Time", США)