(no subject)
Как-то осенью мне приснился сон, где значимая фигура молвила: «Волнительная, царственная, спокойная». Несколько мучительных месяцев поиска и вот, - многочисленные компоненты внутри и снаружи сложились в безупречное интегральное уравнение. Неведомое ранее состояние длилось всё утро и требовало поделиться с миром.
Я пошла в магазин, изливая свою благодать вовне. Было сыро, серо, ветрено и так скользко, что сознание встречных было плотным кольцом сужено вокруг попыток удержать равновесие, а головы опущены вниз. Но - чудо! - проходя мимо, люди на секунду вглядывались в меня, прервав упражнения в балансировке. «Да-да, они, несомненно, что-то почувствовали», - ликовала я. В магазине взгляд окружающих задерживался на мне чуть дольше. Гордая, я отправилась в обратный путь. Случайно опустив глаза, я выяснила, что явилось причиной внимания - одна штанина моих толстых на флисе брюк была поверх голенища, а другая собралась гармошкой на колене, демонстрируя любимый, но не новый сапог.
Брела я домой в раздумьях о том, что между великим и смешным никакого-то и шага нет.
Но с объектом по-настоящему царственным в тот день всё-таки довелось столкнуться. Возле дома меня обогнал молодой мужчина: рыжая окладистая борода, вместо кипы - цигейковая ушанка, завязанная сзади; из-под короткой куртки редкими длинными прядями ниже колен свисает белая бахрома. Шёл он спокойно и величественно, зная, что заботливая еврейская мама обвязала свою шаль вокруг шеи сына и теперь всем видно, какая прекрасная у него мама, что бахрома реет на ветру, но защищает его бёдра со всех сторон, что в нём воплотилась концепция внешнего вида, частично выполнившая сказочное требование: «Приди ко мне голая, но и не без одежды».
Идея бахромы уже полгода не даёт мне покоя, так как ткань жизни и всех времён истончится когда-нибудь, и последние события будут как бахрома, длинные последние нити, ещё тянущиеся в никуда, но и они оборвутся.
Конечно, последние события будут не такими, а может и такими. В общем, это - конец времён...
Я пошла в магазин, изливая свою благодать вовне. Было сыро, серо, ветрено и так скользко, что сознание встречных было плотным кольцом сужено вокруг попыток удержать равновесие, а головы опущены вниз. Но - чудо! - проходя мимо, люди на секунду вглядывались в меня, прервав упражнения в балансировке. «Да-да, они, несомненно, что-то почувствовали», - ликовала я. В магазине взгляд окружающих задерживался на мне чуть дольше. Гордая, я отправилась в обратный путь. Случайно опустив глаза, я выяснила, что явилось причиной внимания - одна штанина моих толстых на флисе брюк была поверх голенища, а другая собралась гармошкой на колене, демонстрируя любимый, но не новый сапог.
Брела я домой в раздумьях о том, что между великим и смешным никакого-то и шага нет.
Но с объектом по-настоящему царственным в тот день всё-таки довелось столкнуться. Возле дома меня обогнал молодой мужчина: рыжая окладистая борода, вместо кипы - цигейковая ушанка, завязанная сзади; из-под короткой куртки редкими длинными прядями ниже колен свисает белая бахрома. Шёл он спокойно и величественно, зная, что заботливая еврейская мама обвязала свою шаль вокруг шеи сына и теперь всем видно, какая прекрасная у него мама, что бахрома реет на ветру, но защищает его бёдра со всех сторон, что в нём воплотилась концепция внешнего вида, частично выполнившая сказочное требование: «Приди ко мне голая, но и не без одежды».
Идея бахромы уже полгода не даёт мне покоя, так как ткань жизни и всех времён истончится когда-нибудь, и последние события будут как бахрома, длинные последние нити, ещё тянущиеся в никуда, но и они оборвутся.
Конечно, последние события будут не такими, а может и такими. В общем, это - конец времён...