Северный Отель. I

[1satana]

Можно ли связать в одной истории симуляцию сумашествия и два несостоявшихся парижских самоубийства - одно в жизни, другое киношное - с реальной смертью в Севастополе? И двух нобелевских лауреатов по литературе с одним бездарным рассказом Юрия Олеши?



Оказывается, можно, и очень просто. И выдумывать ничего не придётся. Достаточно произнести, по возможности иммитируя "парижский кокни" - тити-паризьян, - Atmosphère, atmosphère ...


На восток от нашей украшенной бетонными громадами площади тянется - прочь, прочь из города - сравнительно не шумная Лесная улица, или даже улица лесов (rue des Bois). В неё впадает и вовсе тихая "частная" улочка (rue prive), застроенная в начале прошлого века невысокими уютными домиками самого разного стиля.

Эта улочка гордо несёт сразу два имени: романиста и драматурга Поля де Кока (Paul de Kock), автора душещипательных произведений вроде "Девственницы с Бельвиля" и муниципального советника 19-ого аррондисмана Эмиля Десво (Emile Desvaux).

Метров через семьдесят писатель быта парижских окраин де Кок и ответственный устроитель этого быта Десво расстаются, огибая дом-волнорез: писатель слева, советник справа. Впрочем, ни тот, ни другой ни к Севастополю, ни к Atmosphère прямого отношения не имеют; нобелевка, а тем более две, им тоже не светила. Поэтому давайте оставим их в покое и двинемся по левому - писательскому - рукаву.

Проулок заканчивается тупиком для автомобилистов и каменной лестницей для пешеходов. В его истоке, под номером 7, стоит небольшая серо-голубая вилла, которая когда-то называлась "Зелёный Дом". Высокие даже по парижским меркам окна со скромными витражными вставками, крошечный садик - этот домик выстроил себе в начале тридцатых пролетарский писатель Эжен Даби (Eugène Dabit).







Юный Эжен, как и его родители, зарабатывал на жизнь руками. Когда в 1914 его отца забрали на войну, шестнадцатилетний Эжен был вынужден бросить рисование, к которому имел склонность и талант, и уроки ремесла (он учился на слесаря) и устроился мыть вагоны в парижском метро, а ночами ещё подрабатывал лифтёром.

Через два года пришла пора и Эжену идти на фронт. Он попал в тяжёлую артиллерию, и в депрессию. Симулировал сумашествие; получив увольнительную, сбежал в Париж; там пытался самоубиться, бросившись под поезд метро. Не получилось. Поврежденную ногу залечили и отправили Эжена назад, на фронт.

Через три года, когда война закончилась, Эжен пошёл в художественную Академию заниматься любимым рисованием. Там он завёл новых друзей, которые пристрастили его к чтению художественной литературы. Художником он не стал. Однако, в 1922 году Эжен со своим другом (при финансовой помощи родителей) открыл художественное ателье рисунков по шёлку. Предприятие оказалось весьма успешным.


Средства, вырученные Эженом от продажи своего бизнеса, вместе с деньгами, взятыми в долг у родственников, позволили его родителям стать владельцами маленькой гостиницы « Hôtel du Nord » на набережной угрюмого канала Сен-Мартен в 10-ом аррондисмане.

Это была скверная гостиничка, где обитал бедный неустроенный люд - матросы, шоферы, заводские работяги, да и сомнительных личностей водилось предостаточно. В те времена (как, впрочем, и теперь) в подобных гостиничках могли жить как в меблированных комнатах, подолгу.

Здесь и поселился Эжен Даби вместе с родителями, управлявшими своим небольшим хозяйством.

Если излагать события чеканным языком Большой Советской Энциклопедии, дальше дело пошло как по маслу: здесь "Д. размышлял над участью неприметных людей, ... открывал радость и смысл жизни, утраченные буржуазией с её будничным эгоизмом ...".
Вот так, и ни на копейку меньше.
В 1929 году 30-летний Эжен Даби публикует свой первый и главный литературный труд - сборник коротких рассказов "Hôtel du Nord", названный по имени гостиницы, где он тогда жил и "размышлял над участью".

Книжка Эжена Даби о жизни и смерти маленькой гостиницы быстро завоевывает популярность и у публики, и у критиков. Тридцатые годы во Франции - время популярности рабочего движения и про-коммунистических идей, учреждена новая Премия Популярного/ Народного Романа, и Эжен Даби становится её лауреатом. Литературными покровителями "пролетарского" писателя становятся Андрэ Жид и Мартен дю Гар, будущие Нобелевские лауреаты.

Так к "Hôtel du Nord" пришла первая слава.
А были ещё две волны славы: вторая в конце 30-ых и третья уже в 80-ые.

Но перед тем, как придут эти славы, "пролетарскому" писателю надо ещё построить дом в кульдесаке на улочке Поля де Кока, с лёгкой руки борца за счастье рабочего класс и за права сексуальных меньшинств Андрэ Жида вляпаться в 1933 году в ряды революционных литераторов, поехать с ними в августе 1936 года по приглашению Сталина в путешествие по Советскому Союзу, подхватить в Артеке скарлатину и через несколько дней умереть в севастопольской больнице.

Вот тут-то и выходит на сцену в роли сломанного трагика Юрий Олеша.

У Юрия Карловича Олеши, у чудесного тонкого Олеши, есть чудовищный рассказ. Называется он "Эжен Даби". Начинается рассказ так:

"Ко мне обратились из Союза советских писателей с просьбой участвовать во встрече тела французского писателя Даби, которое должно было прибыть из Севастополя."

Далее следует немногословный но подробный рассказ о том, как Ю.К. пришёл на перрон Курского вокзала, как в ожидании поезда пил кофе с группой французских товарищей, как нёс к машине цинковый гроб. Этот недлинный рассказ стоит прочитать целиком.

"В одном из кабинетов «Дома писателя» гроб был установлен, и товарищи Ставский, Лахути, Аплетин и я стали в почетный караул."

Тон повествования настолько откровенно, бесприкрасно висельный, что хочется, очень хочется заподозрить автора в скрытом сарказме. Ведь это он, этот самый человек написал "Зависть"! Как могла рука автора "Лиомпы" написать всерьёз следующие слова:

"Даби был одним из представителей той западной интеллигенции, которая становится на нашу сторону.
На ленте венка Даби был назван другом Советского Союза.
Некогда нас считали варварами и разрушителями культуры. Теперь мы привлекаем к себе наиболее умных и чутких людей Запада. Они поняли, что будущее мира строится у нас."

Сарказм или нет, но в одном Олеша, не видевший (по его собственному рассказу) Даби ни живым, ни мёртвым, точно дал маху, пусть невольно. Заканчивается рассказ так:

"Я посмотрел на гроб и впервые подумал о его размерах. ... Я представил его себе похожим на одного из тех испанцев, которые дерутся сейчас с фашистами, - широкоплечим человеком в берете и с ружьем в руках."

Мы простим гению метафоры многое. Но вообразить "в берете и с ружьём" можно кого угодно, только не Эжена Даби!
Три года на фронте буквально пропитали Даби ненавистью к любой войне.
Вот начало его "окопного" стихотворения:
J'ai été soldat à dix-huit ans
Quelle misère
De faire la guerre
Quand on est un enfant.
Я был солдатом в восемнадцать лет
какое несчастье
воевать
ребёнком.

Молодой Эжен Даби
"Война его слишком задела, чтоб он мог о ней забыть. ... Никакой героизм не мог заслонить для него тупое ее уродство. Никакое идеологическое оправдание не могло сделать войну сносной. Всем телом, всем духом он ее отрицал. Прекрасно при этом понимая, что такой подход ничем не отличается от чувств ребенка, отрицающего грозу."



Кладбище Пер-Лашез.
Андрэ Жид на похоронах Эжена Даби."Острое, почти животное чувство жизни" - так главную черту характера Эжена Даби определил Пьер Эрбар (Pierre Herbart), шапочно знакомый с Даби по Парижу, но сдружившийся с ним в поездке по Советскому Союзу.
Эрбар даже утверждал, что Даби стал бы дезертиром, если бы дожил до второй мировой войны (которую он предчувствовал и "ждал в полном отчаянии").

Собственно, именно Пьер Эрбар, работавший в Москве в дирекции "Интернациональной литературы" (Revue Internationale), устраивал визит Андрэ Жида и его камарадов-писателей в СССР.

Кто изучал (читал, сдавал) литературу при советской власти, помнит, что есть "простые человеческие судьбы", а бывают "люди сложной судьбы".
Забытый французский писатель Пьер Эрбар, с которым нас неожиданно столкнула невинная прогулка по улице де Кока-Десво, проходит несомненно по второй категории. Мы к нему ещё вернёмся. Обязательно.

Неправ был Юрий Олеша и в том, что наиболее умные и чуткие люди Запада (к которым он отнёс покойного Даби - и правильно) ... поняли, что будущее мира строится у нас.
Отнюдь.
(Из записок П. Эрбара "В С.С.С.Р. 1936" в блестящем переводе Эсперанс Гальего и Сергея Юрьенена, "Митин журнал", вып.55:)
"Путешествие в СССР стало для Даби тяжелым уроком и горьким разочарованием. Его естественная скромность, его простые вкусы ежедневно были оскорбляемы самодовольством советских чиновников, абсурдными церемониями официальных приемов. Отсутствие подлинной дружбы с нашими хозяевами его ранило. С его глубоко инстинктивной ненавистью к выспренности и напыщенности он не мог переносить ни статей в газетах, ни речей. Разрыв между нищетой масс и роскошью дурного вкуса, которой наслаждаются в СССР привилегированные режима, его возмущал и угнетал."

Так что скромный человек, закоренелый пацифист и чуткий автор Эжен Даби - виновник первой славы Северного Отеля - умер на больничной койке в Севастополе горько разочарованный "стройкой будущего мира".

"Я не могу без ужаса себе представить," - написал Пьер Эрбар - "чем стала его смерть в чужой больнице, где никто не говорил на его языке, смерть в одиночестве еще более отчаянном, чем на поле битвы..."

А о второй и третьей славах Hôtel du Nord в следующий раз.