Карл Поланьи. Великая трансформация (или «третий путь» между либерализмом и социализмом)
(источник)
Карл Поланьи. Великая трансформация: политические и экономические истоки нашего времени. СПб., Алетейя, 2002
Карл Поланьи (1886-1964) - один из крупнейших социальных мыслителей ХХ в. (возможно - крупнейший), действительно обозначивший «третий путь» между либерализмом и социализмом.
Поланьи сформулировал несколько принципиальных тезисов которые никто так и не опроверг а постарались просто проигнорировать:
1). Человек не является homo oeconomicus, он не живет для того чтобы торговать, он не живет чтобы потреблять, экономическое отношения для естественного человека если такой существует являются частью жизненного цикла или социальных отношений;
2). либеральная рыночная экономика не является естественным и вневременным феноменом экономических отношений, а довольно поздним искусственным феноменом сконструированным и расцветшим в эпоху британского промышленного могущества и империи;
3). приносить людей в жертву «экономической эффективности» бессмысленно и абсурдно, поскольку люди существуют не ради экономической эффективности.
В «Великой Трансформации» - этом своеобразном анти- «Капитале» Поланьи проводит свои тезисы через множество углов зрения. Сперва он анализирует экономические отношения на примере примитивных обществ. Здесь его продолжил и углубил Маршалл Салинз о котором я не так давно писал.
Далее Поланьи берется за анализ английской экономики XVIII-XIX вв - в частности - знаменитой системы Спинхемленда, с которой боролись тогдашние либералы. В 1795 был принят акт обязывавший приходы (бывшие основной социальной и полицейской единицей) выдавать всем бедным определенную помощь несколько выше прожиточного минимума. И на этот «велфер» прочно села большая часть английской бедноты. Либералы долго добивались отмены этого закона, в борьбе с ним отточены были тезисы о невидимой руке рынка, о железной руке голода которая вынудит бедных работать или умереть и тем самым заставит их быть полезными для общества в целом. И либералы по своему были правы - появление дешевой рабочей силы увеличило экономический рост и, вскоре, даже самые бедные британцы жили лучше.
Но… то-то и оно, что пример Спинхемленда доказал: человек не стремится к максимизации своих экономических выгод. Напротив, он довольствуется минимумом если он гарантирован. Кажется Поланьи еще не знал работ Чаянова, который доказал тот же эффект на русских деревенских домохозяйствах - чем больше в них было работников, тем меньше работал каждый из этих работников - избыточный труд тратился не на избыточный продукт, а на экономию сил. Сравнение «эффекта Чаянова» и Спинхемленда, кстати, устраняет миф о русской лени. Дело не в ней, а в общей структуре традиционной экономики.
Эффективную либеральную экономику надо искусственно конструировать. Но так, чтобы не вызвать социального коллапса. Именно Спинхемленд спас Англию от заражения французской революцией - а то рвануло бы. Поланьи подробно анализирует механизмы при помощи которых мыслители XVIII века - Томас Мальтус, Адам Смит и утилитаристы осуществляли планирование и конструкцию свободного рыночного мира. Ведущими из этих инструментов были голод и тюрьма. Именно они должны принудить низшие классы честно трудиться.
Если бы Поланьи дожил бы да работ современных неомальтузианцев - Голдстоуна, Нефедова и других, он обнаружил бы интересную вещь. Дело в том, что в традиционных обществах рука голода не является фактором, который принуждает человека к труду. Напротив, голод является инструментом производства социального коллапса, который сокращает количество едоков при неизменной производительности труда. При помощи голода человека можно убить. Но заставить работать - нельзя.
Сформировать современную рыночную модель удалось не благодаря высокоэффективному управлению рабочими, а благодаря механизации, только механизации и исключительно механизации. Промышленная революция была триумфом инженерной мысли над организацией труда. Фабрики первого полустолетия промышленной революции ничем не отличались от сахарных плантаций Ямайки, будучи, по сути, чуть лучше оплачиваемой (хотя худшей по качеству жизни) формой плантационного рабства. Изменения произошли благодаря, опять же, силе человеческой мысли: серьезной деятельности английского парламента по улучшению положения рабочих и новаторским работам в области социальной инженерии Роберта Оуэна. Деятельность Оуэна описана Поланьи очень подробно. Можно сказать, что именно он создал современную гуманистическую культуру труда, характерную для развитых стран. И лишь после этого кризис 1840 года впервые включил рыночные механизмы потребительского общества, создал ситуацию, когда рабочим выгодно приобретать то, что они производят и больше работать для того, чтобы больше производить, чтобы больше приобретать.
Решающим фактором, создавшим современную рыночную экономику - был не голод и не стремление к наживе, а стремление к комфорту: к чистым занавескам на окнах рабочей лачуги, гребню для женских волос, мылу, которым эти волосы можно вымыть (именно английская промышленная революция вкупе с усилиями христианских филантропов выработала «евангелие чистоты»). Позднее на американской почве и в американском масштабе этот прорыв повторил Форд, который, с одной стороны, минимизировал возможность негативного влияния состояния отдельного рабочего на производственный процесс. Превратил фабрику в грандиозную машину. А, с другой, еще повысил планку возможного комфортного потребления для производителей, создав массовый автомобиль. При этом Форд - антисемит, борец с копирайтом, сторонник полицейского контроля за нравственностью рабочих и введения в их жизнь полезных усовершенствований - меньше всего может считаться классическим либеральным предпринимателем. Он персонаж гораздо ближе к Оуэну, чем героям Айн Рэнд.
Другими словами, и история промышленной революции и формирования либерального рынка подтверждает правоту Поланьи даже в большей степени, чем говорит он сам. Даже мир машин и потребительства создан совсем не «либеральными» инструментами, не формируется под давлением голода и нужды, а конструируется как социальная машина наподобие машины механической. Конечным стимулом к повышению рабочими Европы и Америки производительности труда стало стремление к достойной жизни, к приемлемому социальному стандарту, а не чувство голода или страсть к наживе.
В конечном счете механизация производства и заинтересованность в труде формирует «Рабочего» как определенный социальный и психологический тип. И производительность его труда на машинном производстве конечно гораздо выше, чем производительность труда не-рабочего. Рабочий - это такой же соцальный тип, как солдат - специалист по убийству, формирующийся в организованных армиях. Эффективность его деятельности по убийству (особенно в машинную эпоху) гораздо выше, чем эффективность крестьянина в том же самом. И зависит как от совершенства имеющейся в его распоряжении техники, так и от навыка в управлении ею.
Созданный Поланьи субстантивистский подход к экономике в рамках которого экономика рассматривается как часть общественной системы, а не как ее самовластный диктатор с абсолютными законами, таким образом, для изучения реальных социально-экономических процессов представляется практически безальтернативным.
Свой взгляд на раннюю историю экономики Поланьи обосновывал в работе «Торговля и рынки в ранних империях» которая увы целиком у нас не переведена там он в частности показывает что торговля на Древнем Востоке была на самом деле регулируемым государством сложным обменом.
На русском выпущены «Избранные работы» (М., Территория будущего, 2010) Эта книга, недавно еще и переизданная в карманном формате - удобнейшее введение в идеи Поланьи. В частности там есть небольшая статья, сжато и полно выражающая кредо этого мыслителя: «Наша устаревшая рыночная психология» (см приложение).
Выводы, которые я делаю из его работ зачастую не совсем те, которые делают «фаны» этого мыслителя. Но зато мои выводы являются гораздо более последовательно «субстантивистскими» (то есть отказывающие «экономике» в признании в качестве фундамента социума или хотя бы значительной самодостаточной в нем силы).
И поэтому, в частности, у меня нет «маркетофобии», то есть взгляда на современный ценообразующий и саморегулирующийся рынок, как на нечто новое, небывалое, революционное и задающее новый формат социума, в частности тем фактом, что товарами становятся деньги, земля и труд.
На самом деле «Рынок» - это не новый формат обществ, а дисфункция социума столкнувшегося с перепроизводством материальных артефактов.
Поланьи и его школа вполне правы в том, что рыночный обмен - это не единственная и даже не ведущая форма управления хозяйственными процессами и раздела ресурсов. И реципрокация, если её понимать правильно и широко как любую материальную взаимопомощь, и редистрибуция как более-менее централизованное перераспределение благ (точнее любое перераспределение через центр и верх), занимают куда большую роль в управлении материальными ресурсами общества, чем рыночный обмен.
Для читающих этот текст блондинок - дефиниции:
РЕЦИПРОКАЦИЯ (Reziprokation; Reciprocity; Reciprocite; от лат. reciproco-возвращать назад, двигать взад и вперед) - термин, введенный Б. Малиновским и особенно часто используемый сторонниками субстантивизма в экономической антропологии. Самое общее определение Р.-циркуляция материальных благ и услуг между людьми, которая представляет собой проявление существующих между ними взаимных обязательств и носит длящийся характер.
РЕДИСТРИБУЦИЯ (от лат. redistributio - перераспределяю) - термин, получивший широкое распространение в экономической антропологии, особенно среди сторонников субстантивизма. В самом общем виде редистрибуцию можно определить как собирание воедино большей или меньшей части продукта, созданного в той или иной человеческой группе, чаще всего его концентрацию в руках ее главы, с последующим его распределением внутри той же самой группы.
Собственно - обмен - это, почти всегда, обмен излишков. Причем под излишками я разумею не «прибавочный продукт», а именно полные излишки, социальные излишки, то есть то, что остается после утилизации и необходимого и прибавочного продукта для удовлетворения потребностей общества.
Обращение в сфере жизнеобеспечения и в традиционных обществах и, во многом, в современных обществах, - это сфера преимущественно реципрокации. Я даю или делаю что-то тебе, чтобы ты дал или сделал мне (напрямую), или же вообще даю за так, просто потому, что мы с тобой одной крови.
Социетальное (социетальный - относящийся к обществу как целому и как к целостной системе) обращение организовано преимущественно как редистрибуция даже сегодня, несмотря на то, что государства в современном мире часто облекают такую редистрибуцию в псевдорыночные формы (но, при этом, кто-нибудь слышал о том, чтобы разорилась военно-промышленная корпорация, выполняющая военные заказы американского правительства, а ведь рыночная логика требует, чтобы происходило и такое, причем достаточно часто).
Сфера рыночного обмена, - это обращение излишков, то есть того, что, по большому счету, никому не нужно, но, если есть на что менять, то почему бы и не поменять…
В какой-то момент, грубо говоря, именно в процессе подготовки к промышленной революции, человеческие общества, прежде всего европейское, конечно, столкнулось с такой проблемой, как перепроизводство «излишков». Сейчас у меня нет времени разбирать, какие процессы к этому привели, но результатом стало то, что количество товаров с которыми трудно сделать что-то, кроме как продать на рынке и получить за счет этого денежный барыш, стало сильно превышать объем самого рынка. Людей, которые могли бы купить эти товары, и вещей, которые они могли бы получить в обмен на эти товары, оказалось сильно меньше, чем самих товаров.
Ответом стал не «кризис перепроизводства», ничего подобного. Ответом стало расширение рынка путем монетизации того, что до тех пор не было монетизировано, то есть земли и труда, с превращением которых в «товары» Поланьи и связывает начало рыночной эпохи. Ни пролетариям (и вообще бедным слоям), ни землевладельцам по большому счету нечего было предложить за рыночные товары, которые были не очень им нужны. И тогда их вынудили монетизироваться самих. И сформировалось «рыночное» общество.
Почему это произошло? Это произошло потому, что «старому порядку» не хватило социальных механизмов, чтобы справиться с товарным изобилием, утилизовать его и поставить рынок на его законное место торговли незначительными излишками. Социальные коммуникации оказались слабее «вещей» и «денег», и рыночный демон, борьбе с которым Поланьи посвятил лучшие свои работы, вырвался на свободу, захватил обеспечение человека не только излишним, но и необходимым (сперва за счет монетизации необходимого, то есть прямого удушения общества голодом - торгуй или умри, затем за счет значительного расширения того, что считается «необходимым), причем объявил себя в теориях «экономикс» и прочего основой человеческого существования.
Весь ХХ век был эпохой попыток общества совладать с рынком, перевести обращение на рельсы гораздо более «социализированных» механизмов редистрибуции и реципрокации. Однако неполноценность практик XX века была в том, что вопрос социализации экономики решался почти исключительно на путях редистрибуции. Сильное государство в одних вариантах корректировало рынок, как в США пока они жили в рузвельтовской парадигме, в других - подавляло его, как в советской или, в меньшей степени, в фашистской. Наладить редистрибуцию большого количества вещей и денежных потоков задача сложная, но, в общем-то, большинство обществ ХХ века с ней справились, в той степени, в которой речь шла о связанных с редистрибуцией социетальных интересах.
Но… И это - огромное Но… Жизнеобеспечение удержалось в руках рынка и, мало того, контроль рыночных механизмов за жизнеобеспечением в ХХ веке возрос как никогда… В результате именно в ХХ веке сложилась ложная дихотомия, которая для предшествующих эпох немыслима. Частный человек в союзе с рынком, действующий в интересах своего жизнеобеспечения, и злое государство, которое производит у рынка и за счет рынка отчуждение ресурсов в действительных или мнимых социетальных интересах.
В итоге получилась абсурдная картина в которой «частный человек» - это мнимый «стихийный либерал», а государство - это мнимый «социалист поневоле». Тут-то и сформировалась странная неолиберальная идеология, идеология «рыночничества», именем которой клялись Гайдар и прочие, которая убеждала обывателя, что его интересы полностью совпадают с интересами финансовых воротил, торговцев ненужным.
Причиной, по которой такой абсурд стал возможен, было то, что в ХХ веке так и не сформировалось надежных социальных форм и технологий реципрокности, которые исключили бы рыночные механизмы из сферы человеческого жизнеобеспечения. Прежней базой реципрокности в человеческих сообществах было натуральное хозяйство. После того, как оно было фактически уничтожено (а на первом этапе промышленной революции оно было именно уничтожено, ну не была та помойка, которую впаривали первым английским промышленным рабочим, ни выше качеством, ни дешевле того, что могли бы изготовить их жены своими руками) практически исчезла и материальная база реципрокных обменов, за вычетом внутрисемейного обмена услугами. И то семья стала главной жертвой разрушительного воздействия рыночных институтов именно потому, что в ней остаточные реципрокотные явления сохранились.
Таким образом, для того, чтобы поставить рынок «на место», устранить историческую псевдоморфозу последних столетий, необходимо создать социальные механизмы, которые выведут жизнеобеспечение из сферы рыночного обмена, возвратят обращению в этой сфере преимущественно реципрокотный характер.
Можно ли себе представить нечто подобное? На первый взгляд - нет. Поскольку в современном обществе, обществе формата Gesellshaft в котором никто никого не знают и все всем чужие никакой механизм кроме рынка в общем-то и не способен связать А. с Б. И как-то совершенно невозможно себе представить причины, по которым А., Б., В. и М. будут обмениваться продуктами, одеждой, помогать друг другу строить жилища, оказывать с достаточной регулярностью взаимные услуги и т.д.
Однако на практике такой формат социальных отношений, та сфера реципрокотного обмена, которая взорвет современный рынок, существует - это сфера информации, то самое пресловутое информационное общество. Собственно именно проблема информации представляет собой настоящий ад для тех, кто пытается удержать всемогущество рынка. Информация упорно не желает становиться товаром. Все попытки монетизировать информацию до сих пор проваливались несмотря на чудовищный террор, который осуществляют «монетизаторы» из сферы «авторского права». Сегодня их усилия больше всего напоминают усилия средневековых цехов по защите своих привилегий - так же безнадежно. И дальше будет идти только хуже для классического рынка - мало того, что огромная, так к тому же еще и передовая сфера обращения вываливается из «рыночных законов».
Естественной формой существования информационного обращения является как раз реципрокность. Либо прямая - как на торрентах. Ты скачал, у тебя скачали, сколько скачали у тебя, столько, по рейтингу, можешь скачать и ты… Либо макрореципрокность - ты делаешь общий вклад в большую информационную копилку и за счет этого она растет, а ты можешь ею пользоваться. Так сказать «викиреципрокность». Либо ограниченная реципрокность по принципу «даю пользоваться, но не даю владеть», так сказать «ютубреципрокность». Не существует никакого способа реально коммерциализовать и ограничить информационное обращение, охватив его рынком. Скорее напротив, рынок, спустя какое-то время займет нишу частного случая такого обращения.
Вообще, можно ли себе такое представить? Способна ли будет такая социальная модель распространиться на жизнеобеспечение? Безусловно можно как только произойдет относительное выравнивание транспортных и информационных коммуникаций. То есть скорость доставки материального объекта любых разумных размеров между «не маргинальными» точками на земном шаре сократится до нескольких часов и, в худшем случае, до нескольких суток. Понятно, что вещь, к примеру - банку огурцов, или кресло, передать несколько сложнее, чем файл, но ведь и у файлов есть скорость закачки, причем еще несколько лет назад она была не очень высокой, но ничего, ждали…
Другими словами, как только какую-то вещь станет возможно передать между противоположными концами земного шара за сутки-двое и эта технология станет массовой, «рыночная экономика» в том смысле в котором ее понимал (и критиковал) Поланьи, с коммерциализацией всего и вся, с ценовыми колебаниями как основным ритмом экономических процессов, с деньгами как единственным универсальным мерилом ценности попросту умрет. Создастся новый формат социальных сетей, которые в значительно меньшей степени будут заданы расстоянием и, тем более, взаимоотчуждающими условиями урбанистического ландшафта - то есть даже живущие рядом, но отчужденные друг от друга современной урбанистической средой люди смогут установить тесную связь и общность, используя новые средства коммуникации. Сформируется человек достаточно прочно вплетенный в социальные сети, а значит и в реципрокотный обмен - уже не только файлами с информацией, но и услугами (и трудовыми, и образовательными, и какими только не) и даже вещами, вплоть до еды и одежды.
Ведь надо понимать (а этого часто не понимают), что мы идем и покупаем тот или иной продукт в магазине не потому, что он там лучшего качества и дешевле нам обойдется, а потому, что он банально от нас далеко. Основная функция торговцев, создавших современную капиталистически-рыночную цивилизацию - это функция транспортная. Предприниматель до Форда - это не столько тот, кто организовал изготовление вещи, это, прежде всего, тот, кто ухитрился совместить несколько необходимых производственных факторов в одном пространстве и потом довезти конечный продукт куда надо. Капитализм поднимался именно на затрудненности коммуникаций, а потом на своей способности их расширить и укрепить.
Так вот, если мы себе представим общество высочайшей коммуникационной связанности, то формирование общностей в которых людям проще самим будет изготовить для себя и для своих те или иные вещи, а не приобрести их с помощью рынка - вполне представимо… Тем более, что в этом случае совершенно по другому будет организован и оборот вещей, прежде всего - «старых» вещей. Сегодня в сфере жизнеобеспечения ненужную по тем или иным причинам одному человеку вещь проще всего выбросить, выгодней всего - продать, а сложнее всего отдать (нужно организовывать вывоз). Редким исключением является обмен детскими вещами в дружески-семейных сообществах. Скажем, моему ребенку меньше половины вещей приходилось покупать - и не потому, что нет денег, а напротив - потому что вещей отдают даже больше, чем нам надо. В результате, вторичное реципрокотное обращение предметов жизнеобеспечения практически отсутствует, хотя это совершенно асоциально и нелогично.
Я не буду сейчас размышлять о перспективах нового ремесленничества, то есть о возможности изготовления значительной части нынешних промышленных предметов вручную, на месте и под конкретные потребности. Такая перспектива чуть преждевременна, но и в ней мне кажется нет ничего невозможного… Но это уже сверхизбыточная гипотеза, которая нам для полноты картины не требуется.
А какова же получаемая картина? Она такова.
«Рыночная экономика», которая выступает предметом размышлений, критики и даже некоторой маркетофобии у Поланьи, является продуктом диспорпорции возникшей (или искусственно созданной) в XVIII - начале XIX вв. между огромным и всё нараставшим массивом избыточных товаров и крайне ограниченной способностью обществ той эпохи утилизовать их и организовать их обращение в рамках традиционных реципрокотных и редистрибутивных социальных схем. Старые общества попросту были взорваны избыточным для них «изобилием» и рынок, бывший традиционным механизмом управления избыточными ресурсами, превратился в центральный общественный институт, ложный центр общества, сведенного к экономике.
XX-XXI века - это время когда общество восстанавливает свою естественную ткань создавая механизмы управления своими материальными активами в многократно возросшем масштабе и для многократно увеличившегося числа людей. XX век стал веком выработки редистрибутивных механизмов, механизмов экономического планирования, распределения и формирования псевдорынков в социетальных интересах. XXI век станет веком выработки новых реципрокных механизмов социума, веком ухода систем жизнеобеспечения с рынков в новые сообщества общинного типа - либо пространственно распределенные, но связанные скоростными коммуникациями, либо пространственно близкие, но преодолевающие свою урбанистическую разорванность только вместе с развитием всё тех же скоростных коммуникаций.
Современные информационные обмены, осуществляемые именно на принципах реципрокности, и уже сегодня разрушающие единство и непрерывность «рынка», могут служить образцом для социальных коммуникаций в сфере жизнеобеспечения. Таким образом, решающий технологический вопрос нового «пострыночного» общества, это вопрос создания коммуникаций, которые на очень высокой скорости смогут передавать любые предметы разумных размеров между практически произвольными точками в рамках одной государственной территории или же в рамках земного шара. Вообразите этот транспорт как хотите - переброска контейнеров через космос, через тоннели по центру земли, сверхскоростные ЖД-магистрали, - я тут не специалист, я только знаю, что вопрос о том, что в самом ближайшем будущем неизбежно возникнет вопрос возможно ли за не очень высокую цену передать физический предмет со скоростью хотя бы относительно сопоставимой со скоростью передачи информационного файла (то есть чтобы время передачи ограничивалось часами (от 1 до 48), а не сутками и неделями).
А как только этот вопрос возникнет и человеческий разум начнет его решать, мы действительно окажемся при отсчете совсем иного общества, нежели нынешнее рыночное. Общества гораздо более «социального» и гораздо менее «экономоцентричного», чем столетие назад.
Карл Поланьи. Великая трансформация: политические и экономические истоки нашего времени. СПб., Алетейя, 2002
Карл Поланьи (1886-1964) - один из крупнейших социальных мыслителей ХХ в. (возможно - крупнейший), действительно обозначивший «третий путь» между либерализмом и социализмом.
Поланьи сформулировал несколько принципиальных тезисов которые никто так и не опроверг а постарались просто проигнорировать:
1). Человек не является homo oeconomicus, он не живет для того чтобы торговать, он не живет чтобы потреблять, экономическое отношения для естественного человека если такой существует являются частью жизненного цикла или социальных отношений;
2). либеральная рыночная экономика не является естественным и вневременным феноменом экономических отношений, а довольно поздним искусственным феноменом сконструированным и расцветшим в эпоху британского промышленного могущества и империи;
3). приносить людей в жертву «экономической эффективности» бессмысленно и абсурдно, поскольку люди существуют не ради экономической эффективности.
В «Великой Трансформации» - этом своеобразном анти- «Капитале» Поланьи проводит свои тезисы через множество углов зрения. Сперва он анализирует экономические отношения на примере примитивных обществ. Здесь его продолжил и углубил Маршалл Салинз о котором я не так давно писал.
Далее Поланьи берется за анализ английской экономики XVIII-XIX вв - в частности - знаменитой системы Спинхемленда, с которой боролись тогдашние либералы. В 1795 был принят акт обязывавший приходы (бывшие основной социальной и полицейской единицей) выдавать всем бедным определенную помощь несколько выше прожиточного минимума. И на этот «велфер» прочно села большая часть английской бедноты. Либералы долго добивались отмены этого закона, в борьбе с ним отточены были тезисы о невидимой руке рынка, о железной руке голода которая вынудит бедных работать или умереть и тем самым заставит их быть полезными для общества в целом. И либералы по своему были правы - появление дешевой рабочей силы увеличило экономический рост и, вскоре, даже самые бедные британцы жили лучше.
Но… то-то и оно, что пример Спинхемленда доказал: человек не стремится к максимизации своих экономических выгод. Напротив, он довольствуется минимумом если он гарантирован. Кажется Поланьи еще не знал работ Чаянова, который доказал тот же эффект на русских деревенских домохозяйствах - чем больше в них было работников, тем меньше работал каждый из этих работников - избыточный труд тратился не на избыточный продукт, а на экономию сил. Сравнение «эффекта Чаянова» и Спинхемленда, кстати, устраняет миф о русской лени. Дело не в ней, а в общей структуре традиционной экономики.
Эффективную либеральную экономику надо искусственно конструировать. Но так, чтобы не вызвать социального коллапса. Именно Спинхемленд спас Англию от заражения французской революцией - а то рвануло бы. Поланьи подробно анализирует механизмы при помощи которых мыслители XVIII века - Томас Мальтус, Адам Смит и утилитаристы осуществляли планирование и конструкцию свободного рыночного мира. Ведущими из этих инструментов были голод и тюрьма. Именно они должны принудить низшие классы честно трудиться.
Если бы Поланьи дожил бы да работ современных неомальтузианцев - Голдстоуна, Нефедова и других, он обнаружил бы интересную вещь. Дело в том, что в традиционных обществах рука голода не является фактором, который принуждает человека к труду. Напротив, голод является инструментом производства социального коллапса, который сокращает количество едоков при неизменной производительности труда. При помощи голода человека можно убить. Но заставить работать - нельзя.
Сформировать современную рыночную модель удалось не благодаря высокоэффективному управлению рабочими, а благодаря механизации, только механизации и исключительно механизации. Промышленная революция была триумфом инженерной мысли над организацией труда. Фабрики первого полустолетия промышленной революции ничем не отличались от сахарных плантаций Ямайки, будучи, по сути, чуть лучше оплачиваемой (хотя худшей по качеству жизни) формой плантационного рабства. Изменения произошли благодаря, опять же, силе человеческой мысли: серьезной деятельности английского парламента по улучшению положения рабочих и новаторским работам в области социальной инженерии Роберта Оуэна. Деятельность Оуэна описана Поланьи очень подробно. Можно сказать, что именно он создал современную гуманистическую культуру труда, характерную для развитых стран. И лишь после этого кризис 1840 года впервые включил рыночные механизмы потребительского общества, создал ситуацию, когда рабочим выгодно приобретать то, что они производят и больше работать для того, чтобы больше производить, чтобы больше приобретать.
Решающим фактором, создавшим современную рыночную экономику - был не голод и не стремление к наживе, а стремление к комфорту: к чистым занавескам на окнах рабочей лачуги, гребню для женских волос, мылу, которым эти волосы можно вымыть (именно английская промышленная революция вкупе с усилиями христианских филантропов выработала «евангелие чистоты»). Позднее на американской почве и в американском масштабе этот прорыв повторил Форд, который, с одной стороны, минимизировал возможность негативного влияния состояния отдельного рабочего на производственный процесс. Превратил фабрику в грандиозную машину. А, с другой, еще повысил планку возможного комфортного потребления для производителей, создав массовый автомобиль. При этом Форд - антисемит, борец с копирайтом, сторонник полицейского контроля за нравственностью рабочих и введения в их жизнь полезных усовершенствований - меньше всего может считаться классическим либеральным предпринимателем. Он персонаж гораздо ближе к Оуэну, чем героям Айн Рэнд.
Другими словами, и история промышленной революции и формирования либерального рынка подтверждает правоту Поланьи даже в большей степени, чем говорит он сам. Даже мир машин и потребительства создан совсем не «либеральными» инструментами, не формируется под давлением голода и нужды, а конструируется как социальная машина наподобие машины механической. Конечным стимулом к повышению рабочими Европы и Америки производительности труда стало стремление к достойной жизни, к приемлемому социальному стандарту, а не чувство голода или страсть к наживе.
В конечном счете механизация производства и заинтересованность в труде формирует «Рабочего» как определенный социальный и психологический тип. И производительность его труда на машинном производстве конечно гораздо выше, чем производительность труда не-рабочего. Рабочий - это такой же соцальный тип, как солдат - специалист по убийству, формирующийся в организованных армиях. Эффективность его деятельности по убийству (особенно в машинную эпоху) гораздо выше, чем эффективность крестьянина в том же самом. И зависит как от совершенства имеющейся в его распоряжении техники, так и от навыка в управлении ею.
Созданный Поланьи субстантивистский подход к экономике в рамках которого экономика рассматривается как часть общественной системы, а не как ее самовластный диктатор с абсолютными законами, таким образом, для изучения реальных социально-экономических процессов представляется практически безальтернативным.
Свой взгляд на раннюю историю экономики Поланьи обосновывал в работе «Торговля и рынки в ранних империях» которая увы целиком у нас не переведена там он в частности показывает что торговля на Древнем Востоке была на самом деле регулируемым государством сложным обменом.
На русском выпущены «Избранные работы» (М., Территория будущего, 2010) Эта книга, недавно еще и переизданная в карманном формате - удобнейшее введение в идеи Поланьи. В частности там есть небольшая статья, сжато и полно выражающая кредо этого мыслителя: «Наша устаревшая рыночная психология» (см приложение).
Выводы, которые я делаю из его работ зачастую не совсем те, которые делают «фаны» этого мыслителя. Но зато мои выводы являются гораздо более последовательно «субстантивистскими» (то есть отказывающие «экономике» в признании в качестве фундамента социума или хотя бы значительной самодостаточной в нем силы).
И поэтому, в частности, у меня нет «маркетофобии», то есть взгляда на современный ценообразующий и саморегулирующийся рынок, как на нечто новое, небывалое, революционное и задающее новый формат социума, в частности тем фактом, что товарами становятся деньги, земля и труд.
На самом деле «Рынок» - это не новый формат обществ, а дисфункция социума столкнувшегося с перепроизводством материальных артефактов.
Поланьи и его школа вполне правы в том, что рыночный обмен - это не единственная и даже не ведущая форма управления хозяйственными процессами и раздела ресурсов. И реципрокация, если её понимать правильно и широко как любую материальную взаимопомощь, и редистрибуция как более-менее централизованное перераспределение благ (точнее любое перераспределение через центр и верх), занимают куда большую роль в управлении материальными ресурсами общества, чем рыночный обмен.
Для читающих этот текст блондинок - дефиниции:
РЕЦИПРОКАЦИЯ (Reziprokation; Reciprocity; Reciprocite; от лат. reciproco-возвращать назад, двигать взад и вперед) - термин, введенный Б. Малиновским и особенно часто используемый сторонниками субстантивизма в экономической антропологии. Самое общее определение Р.-циркуляция материальных благ и услуг между людьми, которая представляет собой проявление существующих между ними взаимных обязательств и носит длящийся характер.
РЕДИСТРИБУЦИЯ (от лат. redistributio - перераспределяю) - термин, получивший широкое распространение в экономической антропологии, особенно среди сторонников субстантивизма. В самом общем виде редистрибуцию можно определить как собирание воедино большей или меньшей части продукта, созданного в той или иной человеческой группе, чаще всего его концентрацию в руках ее главы, с последующим его распределением внутри той же самой группы.
Собственно - обмен - это, почти всегда, обмен излишков. Причем под излишками я разумею не «прибавочный продукт», а именно полные излишки, социальные излишки, то есть то, что остается после утилизации и необходимого и прибавочного продукта для удовлетворения потребностей общества.
Обращение в сфере жизнеобеспечения и в традиционных обществах и, во многом, в современных обществах, - это сфера преимущественно реципрокации. Я даю или делаю что-то тебе, чтобы ты дал или сделал мне (напрямую), или же вообще даю за так, просто потому, что мы с тобой одной крови.
Социетальное (социетальный - относящийся к обществу как целому и как к целостной системе) обращение организовано преимущественно как редистрибуция даже сегодня, несмотря на то, что государства в современном мире часто облекают такую редистрибуцию в псевдорыночные формы (но, при этом, кто-нибудь слышал о том, чтобы разорилась военно-промышленная корпорация, выполняющая военные заказы американского правительства, а ведь рыночная логика требует, чтобы происходило и такое, причем достаточно часто).
Сфера рыночного обмена, - это обращение излишков, то есть того, что, по большому счету, никому не нужно, но, если есть на что менять, то почему бы и не поменять…
В какой-то момент, грубо говоря, именно в процессе подготовки к промышленной революции, человеческие общества, прежде всего европейское, конечно, столкнулось с такой проблемой, как перепроизводство «излишков». Сейчас у меня нет времени разбирать, какие процессы к этому привели, но результатом стало то, что количество товаров с которыми трудно сделать что-то, кроме как продать на рынке и получить за счет этого денежный барыш, стало сильно превышать объем самого рынка. Людей, которые могли бы купить эти товары, и вещей, которые они могли бы получить в обмен на эти товары, оказалось сильно меньше, чем самих товаров.
Ответом стал не «кризис перепроизводства», ничего подобного. Ответом стало расширение рынка путем монетизации того, что до тех пор не было монетизировано, то есть земли и труда, с превращением которых в «товары» Поланьи и связывает начало рыночной эпохи. Ни пролетариям (и вообще бедным слоям), ни землевладельцам по большому счету нечего было предложить за рыночные товары, которые были не очень им нужны. И тогда их вынудили монетизироваться самих. И сформировалось «рыночное» общество.
Почему это произошло? Это произошло потому, что «старому порядку» не хватило социальных механизмов, чтобы справиться с товарным изобилием, утилизовать его и поставить рынок на его законное место торговли незначительными излишками. Социальные коммуникации оказались слабее «вещей» и «денег», и рыночный демон, борьбе с которым Поланьи посвятил лучшие свои работы, вырвался на свободу, захватил обеспечение человека не только излишним, но и необходимым (сперва за счет монетизации необходимого, то есть прямого удушения общества голодом - торгуй или умри, затем за счет значительного расширения того, что считается «необходимым), причем объявил себя в теориях «экономикс» и прочего основой человеческого существования.
Весь ХХ век был эпохой попыток общества совладать с рынком, перевести обращение на рельсы гораздо более «социализированных» механизмов редистрибуции и реципрокации. Однако неполноценность практик XX века была в том, что вопрос социализации экономики решался почти исключительно на путях редистрибуции. Сильное государство в одних вариантах корректировало рынок, как в США пока они жили в рузвельтовской парадигме, в других - подавляло его, как в советской или, в меньшей степени, в фашистской. Наладить редистрибуцию большого количества вещей и денежных потоков задача сложная, но, в общем-то, большинство обществ ХХ века с ней справились, в той степени, в которой речь шла о связанных с редистрибуцией социетальных интересах.
Но… И это - огромное Но… Жизнеобеспечение удержалось в руках рынка и, мало того, контроль рыночных механизмов за жизнеобеспечением в ХХ веке возрос как никогда… В результате именно в ХХ веке сложилась ложная дихотомия, которая для предшествующих эпох немыслима. Частный человек в союзе с рынком, действующий в интересах своего жизнеобеспечения, и злое государство, которое производит у рынка и за счет рынка отчуждение ресурсов в действительных или мнимых социетальных интересах.
В итоге получилась абсурдная картина в которой «частный человек» - это мнимый «стихийный либерал», а государство - это мнимый «социалист поневоле». Тут-то и сформировалась странная неолиберальная идеология, идеология «рыночничества», именем которой клялись Гайдар и прочие, которая убеждала обывателя, что его интересы полностью совпадают с интересами финансовых воротил, торговцев ненужным.
Причиной, по которой такой абсурд стал возможен, было то, что в ХХ веке так и не сформировалось надежных социальных форм и технологий реципрокности, которые исключили бы рыночные механизмы из сферы человеческого жизнеобеспечения. Прежней базой реципрокности в человеческих сообществах было натуральное хозяйство. После того, как оно было фактически уничтожено (а на первом этапе промышленной революции оно было именно уничтожено, ну не была та помойка, которую впаривали первым английским промышленным рабочим, ни выше качеством, ни дешевле того, что могли бы изготовить их жены своими руками) практически исчезла и материальная база реципрокных обменов, за вычетом внутрисемейного обмена услугами. И то семья стала главной жертвой разрушительного воздействия рыночных институтов именно потому, что в ней остаточные реципрокотные явления сохранились.
Таким образом, для того, чтобы поставить рынок «на место», устранить историческую псевдоморфозу последних столетий, необходимо создать социальные механизмы, которые выведут жизнеобеспечение из сферы рыночного обмена, возвратят обращению в этой сфере преимущественно реципрокотный характер.
Можно ли себе представить нечто подобное? На первый взгляд - нет. Поскольку в современном обществе, обществе формата Gesellshaft в котором никто никого не знают и все всем чужие никакой механизм кроме рынка в общем-то и не способен связать А. с Б. И как-то совершенно невозможно себе представить причины, по которым А., Б., В. и М. будут обмениваться продуктами, одеждой, помогать друг другу строить жилища, оказывать с достаточной регулярностью взаимные услуги и т.д.
Однако на практике такой формат социальных отношений, та сфера реципрокотного обмена, которая взорвет современный рынок, существует - это сфера информации, то самое пресловутое информационное общество. Собственно именно проблема информации представляет собой настоящий ад для тех, кто пытается удержать всемогущество рынка. Информация упорно не желает становиться товаром. Все попытки монетизировать информацию до сих пор проваливались несмотря на чудовищный террор, который осуществляют «монетизаторы» из сферы «авторского права». Сегодня их усилия больше всего напоминают усилия средневековых цехов по защите своих привилегий - так же безнадежно. И дальше будет идти только хуже для классического рынка - мало того, что огромная, так к тому же еще и передовая сфера обращения вываливается из «рыночных законов».
Естественной формой существования информационного обращения является как раз реципрокность. Либо прямая - как на торрентах. Ты скачал, у тебя скачали, сколько скачали у тебя, столько, по рейтингу, можешь скачать и ты… Либо макрореципрокность - ты делаешь общий вклад в большую информационную копилку и за счет этого она растет, а ты можешь ею пользоваться. Так сказать «викиреципрокность». Либо ограниченная реципрокность по принципу «даю пользоваться, но не даю владеть», так сказать «ютубреципрокность». Не существует никакого способа реально коммерциализовать и ограничить информационное обращение, охватив его рынком. Скорее напротив, рынок, спустя какое-то время займет нишу частного случая такого обращения.
Вообще, можно ли себе такое представить? Способна ли будет такая социальная модель распространиться на жизнеобеспечение? Безусловно можно как только произойдет относительное выравнивание транспортных и информационных коммуникаций. То есть скорость доставки материального объекта любых разумных размеров между «не маргинальными» точками на земном шаре сократится до нескольких часов и, в худшем случае, до нескольких суток. Понятно, что вещь, к примеру - банку огурцов, или кресло, передать несколько сложнее, чем файл, но ведь и у файлов есть скорость закачки, причем еще несколько лет назад она была не очень высокой, но ничего, ждали…
Другими словами, как только какую-то вещь станет возможно передать между противоположными концами земного шара за сутки-двое и эта технология станет массовой, «рыночная экономика» в том смысле в котором ее понимал (и критиковал) Поланьи, с коммерциализацией всего и вся, с ценовыми колебаниями как основным ритмом экономических процессов, с деньгами как единственным универсальным мерилом ценности попросту умрет. Создастся новый формат социальных сетей, которые в значительно меньшей степени будут заданы расстоянием и, тем более, взаимоотчуждающими условиями урбанистического ландшафта - то есть даже живущие рядом, но отчужденные друг от друга современной урбанистической средой люди смогут установить тесную связь и общность, используя новые средства коммуникации. Сформируется человек достаточно прочно вплетенный в социальные сети, а значит и в реципрокотный обмен - уже не только файлами с информацией, но и услугами (и трудовыми, и образовательными, и какими только не) и даже вещами, вплоть до еды и одежды.
Ведь надо понимать (а этого часто не понимают), что мы идем и покупаем тот или иной продукт в магазине не потому, что он там лучшего качества и дешевле нам обойдется, а потому, что он банально от нас далеко. Основная функция торговцев, создавших современную капиталистически-рыночную цивилизацию - это функция транспортная. Предприниматель до Форда - это не столько тот, кто организовал изготовление вещи, это, прежде всего, тот, кто ухитрился совместить несколько необходимых производственных факторов в одном пространстве и потом довезти конечный продукт куда надо. Капитализм поднимался именно на затрудненности коммуникаций, а потом на своей способности их расширить и укрепить.
Так вот, если мы себе представим общество высочайшей коммуникационной связанности, то формирование общностей в которых людям проще самим будет изготовить для себя и для своих те или иные вещи, а не приобрести их с помощью рынка - вполне представимо… Тем более, что в этом случае совершенно по другому будет организован и оборот вещей, прежде всего - «старых» вещей. Сегодня в сфере жизнеобеспечения ненужную по тем или иным причинам одному человеку вещь проще всего выбросить, выгодней всего - продать, а сложнее всего отдать (нужно организовывать вывоз). Редким исключением является обмен детскими вещами в дружески-семейных сообществах. Скажем, моему ребенку меньше половины вещей приходилось покупать - и не потому, что нет денег, а напротив - потому что вещей отдают даже больше, чем нам надо. В результате, вторичное реципрокотное обращение предметов жизнеобеспечения практически отсутствует, хотя это совершенно асоциально и нелогично.
Я не буду сейчас размышлять о перспективах нового ремесленничества, то есть о возможности изготовления значительной части нынешних промышленных предметов вручную, на месте и под конкретные потребности. Такая перспектива чуть преждевременна, но и в ней мне кажется нет ничего невозможного… Но это уже сверхизбыточная гипотеза, которая нам для полноты картины не требуется.
А какова же получаемая картина? Она такова.
«Рыночная экономика», которая выступает предметом размышлений, критики и даже некоторой маркетофобии у Поланьи, является продуктом диспорпорции возникшей (или искусственно созданной) в XVIII - начале XIX вв. между огромным и всё нараставшим массивом избыточных товаров и крайне ограниченной способностью обществ той эпохи утилизовать их и организовать их обращение в рамках традиционных реципрокотных и редистрибутивных социальных схем. Старые общества попросту были взорваны избыточным для них «изобилием» и рынок, бывший традиционным механизмом управления избыточными ресурсами, превратился в центральный общественный институт, ложный центр общества, сведенного к экономике.
XX-XXI века - это время когда общество восстанавливает свою естественную ткань создавая механизмы управления своими материальными активами в многократно возросшем масштабе и для многократно увеличившегося числа людей. XX век стал веком выработки редистрибутивных механизмов, механизмов экономического планирования, распределения и формирования псевдорынков в социетальных интересах. XXI век станет веком выработки новых реципрокных механизмов социума, веком ухода систем жизнеобеспечения с рынков в новые сообщества общинного типа - либо пространственно распределенные, но связанные скоростными коммуникациями, либо пространственно близкие, но преодолевающие свою урбанистическую разорванность только вместе с развитием всё тех же скоростных коммуникаций.
Современные информационные обмены, осуществляемые именно на принципах реципрокности, и уже сегодня разрушающие единство и непрерывность «рынка», могут служить образцом для социальных коммуникаций в сфере жизнеобеспечения. Таким образом, решающий технологический вопрос нового «пострыночного» общества, это вопрос создания коммуникаций, которые на очень высокой скорости смогут передавать любые предметы разумных размеров между практически произвольными точками в рамках одной государственной территории или же в рамках земного шара. Вообразите этот транспорт как хотите - переброска контейнеров через космос, через тоннели по центру земли, сверхскоростные ЖД-магистрали, - я тут не специалист, я только знаю, что вопрос о том, что в самом ближайшем будущем неизбежно возникнет вопрос возможно ли за не очень высокую цену передать физический предмет со скоростью хотя бы относительно сопоставимой со скоростью передачи информационного файла (то есть чтобы время передачи ограничивалось часами (от 1 до 48), а не сутками и неделями).
А как только этот вопрос возникнет и человеческий разум начнет его решать, мы действительно окажемся при отсчете совсем иного общества, нежели нынешнее рыночное. Общества гораздо более «социального» и гораздо менее «экономоцентричного», чем столетие назад.