тряпочки невменяемости: "Выше ноги от земли" М.Турбина, Новгородский драмтеатр, реж. Эдгар Закарян
Впервые имя Эдгара Закаряна прогремело в связи с планами Театра на Бронной выпустить его постановку "Гамлета" - в итоге Константин Богомолов не только сам поставил "Гамлета", но сам и написал (собственного, "...in Moscow"), где Закарян до сих пор числится номинально "режиссером-ассистентом", хотя к работе по факту даже в таком качестве ни малейшего отношения не имеет. Зато с тех пор он на слуху, и следующий заметный его опус, что тоже неслучайно, случился в Театре на Таганке. Вообще после того, как часть крупнейших фигур театральной режиссуры перестала работать в пределах РФ, с одной стороны, ближе к вершине оказались прежде остававшиеся в их тени деятели следующего за ними ряда, а с другой, обнажилось дно, и наиболее обширный каталог этой "придонной" субтеатральной биокультуры являет собой ныне репертуар Таганки, где наряду с Карпушиным, Пронькиным и остальными инфантильными, но претенциозными неумехами-переростками Закарян формирует заметную и по-своему яркую его часть (Карпушин и Закарян с текущего сезона еще и числятся там в штате!). Также мелькает Закарян и на афишах СПб, откуда вышел дипломированным специалистом - однако все же, считаясь учеником Андрея Могучего, подвизается не в БДТ, а по каким-то маргиналиям и антрепризам, недавно Закарян поставил Абгарян, и я даже попал в СПб на премьерные дни этого наверняка знакового в своем роде произведения, но был уже занят и не увидел его. И когда узнал, что в Рязань на фестиваль везут новгородский спектакль Закаряна, решился метнуться одним днем (в принципе, это недалеко, всяко ближе и быстрее, чем до Новгорода или Питера), рассудив, что в Москве посмотреть "Выше ноги от земли" едва ли выпадет шанс. По буквально умопомрачительному "Моему бедному Марату" на "факельной" Таганке -
https://users.livejournal.com/-arlekin-/4776677.html
- вправе был ожидать такого же сногсшибательного трешака и от Новгородского театра драмы им. Ф.Достоевского (никогда ранее с ним не сталкивался, хотя в Новгороде бывал, и не припомню, когда новгородская драма ездила в Москву), но гастролеры показали обыкновенную, весьма посредственную малопримечательную несуразицу без зажигательного дурновкусия и агрессивной глупости, всего лишь неумелую и унылую фигню, ради которой отъезжать от Москвы и до Рязани, пожалуй, не стоило.
В основе закаряновской инсценировки лежит одноименный роман местного (то есть новгородского) уроженца Михаила Турбина - не слишком видного, а все же, насколько я могу судить, популярного в своей жанровой нише сочинителя. Книгу не читал, а читавшие рассказали, что у Турбина, как ни оценивай литературные достоинства его прозы в целом, есть внятная фабула, очерченные характеры и до некоторой степени увлекательная, почти детективно-авантюрная, хоть и на мелодраматической закваске, история. Ничего этого, естественно, близко нету в спектакле Закаряна. Зато в наличии "ложные антракты" сообразно необъяснимой театральной моде, которой следует в своем "Чужом ребенке" и другой таганский подельник Карпушин -
https://users.livejournal.com/-arlekin-/4850169.html
- правда, и у Карпушина задним числом они кажутся более оправданными концептуально, зачем понадобилось Закаряну пугать и путать зрителя титрами "антракт 3 минуты", "антракт 7 минут, в буфет не идем" и т.п., (и все с "обратным отсчетом" времени, окончательно сбивающим непривычную аудиторию с толку, при том что один "нормальный" антракт тоже в какой-то момент неизбежно наступает) - уяснить невозможно, и не знаю, как в Новгороде, а в Рязани у зрителей от этих надписей глаза делались крупнее, чем у расставленных по городу металлических грибов. Кроме того в композицию спектакля общей продолжительностью (включая все антракты, ложные и настоящий) два часа с копейками, включены пролог и эпилог: на прологе, выдержанном в формате "постдраматического минимализма", выясняют отношения супруги, нервничает беременная жена, ее пытается успокоить любящий муж, время тем временем проходит (см. опять же титры), жена рожает, нервничает того пуще, а в основном действии герой-доктор уже бездетный вдовец; ближе к финалу сообщают, что жена в помешательстве то ли убила ребенка и покончила с собой, то ли ребенок, наглотавшись ее успокоительного, погиб по неосторожности, а мать с горя и от страха перед мужем лишила себя жизни - но это рамочный сюжет; основной же связан с пребыванием в больнице таинственного мальчика, сбитого на лесной дороге машиной; точнее, с собственным расследованием доктора, откуда мальчик взялся и кто он, выяснением, что у мальчика были сестры, и они, мальчик также, считаются заживо сгоревшими вместе с их отцом в деревенском доме; что, как покажет дело, не соответствует истине… Истина и дело, в принципе нарратив, однако, совсем не привлекают режиссера., ему важнее, например, вывести на сцену фриковатого "рассказчика", который будет, путаясь и переодеваясь (то дворником-таджиком прикидываясь, то выкидывая чуть ли не цирковые коленца), сбивать ритм истории, и не столько прояснять ее, сколько запутывать сильнее, как бы приглашая в психопатологию героя поглубже вникнуть.
Между тем герой-доктор - не законченный сумасшедший, он сильно огорчен (и не без повода - жену и ребенка потерял недавно); неловко пытается строить новые отношения с молодой коллегой по больнице, и параллельно символически компенсирует утрату попыткой найти и спасти чужих детей (что в книге ему, говорят, отчасти удается - но в инсценировку эта сюжетная линия, для романа по сути центральная, сквозная, практически не вмещается); а еще в деревне, куда приводит доктора его "расследование", обнаруживаются старики, то есть тяжелобольная бабка, которую доктор берет под опеку, и ее дед; от них, плюс консультации православного батюшки-соседа, он узнает про священные "камни-следовики", с помощью которых умершие прежде срока дети взбирались к небесам... Вот за доморощенный (и довольно условный в контексте общего сюжета) "магический реализм" автора режиссер с художником Филиппом Шейном вцепляются мертвой хваткой; из-за ворот "железобетонного" забора, постоянно на протяжении спектакля открывающих и закрывающих обзор сменных мест действия, высовывается морда и лапы чудища лесного; потерянный больной мальчик и остальные дети являются в виде гротескных кукол-масок; эротическая сцена разыгрывается в сопровождении похоронного марша (чтоб смешнее казалась находка, Закарян и ее соответствующим титром маркирует); а на поклоны откуда ни возьмись выходит с прочими артистами женщина в фантастическом псевдофольклорном наряде с кокошником - оказывается, это покойная жена доктора, в эпилоге явившаяся ему из темного леса, но я этого не увидал, потому что Эдгар Закарян по такому поводу ничего эффектнее и оригинальнее не придумал, как влепить в глаза зрителям ослепляющий луч прожектора, поэтому что за кокошник возникает, когда спектакль уже технически завершен, остается догадываться задним числом... Ну если Закарян в прозрачнейшем арбузовском "Марате" разглядел (вернее, намутил) т.н. "русской хтони", то на материале романа Турбина оно и подавно менее неожиданно; другой вопрос, что даже подобного сорта православно-языческая слюнявая беллетризованная эзотерика заслуживает, наверное, более вменяемых сценических воплощений.
