тела живых существ: "Чайка с продолжением" по А.Чехову на Бронной, реж. Константин Богомолов
Спектакль на разбеге формируется, перекомпонуется, сегодня для меня процентов около 30 звучащего со сцены текста было если не совсем нового, то неожиданного (что-то слышал впервые, что-то ушло, что то осталось, но изменились контекст и функция тех же самых как будто реплик...); постепенно отшелушиваются детали, которые режиссер счел второстепенными и необязательными, а мне их жаль - как, например, песни Анне Вески в конце первого действия, напоминавшей, кроме прочего, что дело происходит хоть и в перестроечном, но СССРе, где прибалтийская эстрада воспринималась как полузаграничная и относительно "продвинутая" -
https://users.livejournal.com/-arlekin-/4862185.html
- хотя аналогичным знаком возникает в радиоинтервью Тригорина вопрошающий с манерами и акцентом Урмаса Отта голос собственный богомоловский (надеюсь, помнит же в зале кто-то еще, а не только я, и Анне Вески, и Урмаса Отта...); но так постепенно высвечивается и проступает за подробностями разной степени остроумия и актуальности единая мысль, которую стоит уловить за сарказмом по адресу "потомственной русской интеллигенции", который мне при том понятен и чрезвычайно близок. Если выстраивать богомоловские постановки на "советском" драматургическом материале по хронологии не выпуска спектаклей, но времени действия пьес, обнаружится, что им освоены 30-е ("Таня", две "Славы" и косвенно "Одиссея-36" по булгаковскому "Ивану Васильевичу"), 40-е с обязательной войной как главным их событием ("Вероника"), 50-е ("Дядя Лева"), 70-е ("Год когда я не родился"), первая половина 80-х "(Wonderland-80") и теперь, "Чайкой с продолжением", вторая - а «пропущенные» 60-е отразились в нынешней "Чайке..." задним числом; интересно было бы для полноты картины обращение Богомолова к 1920-м и к истоку, 1917 году, это, в общем, и другая история, а та, которая закончилась с перестройкой ("эпилогом" к ней стали "Дачники на Бали, или «АССА» 30 лет спустя"), начиналась, конечно, в 1930-е. Однако в меньшей степени, как явственнее видится сейчас с каждой премьерой, принципиальна тут история политическая - смены идей и вождей начиная с Ленина («Ильич не дожил, но мы увенчали станцию памятником Ильичу» - в «Славе»), заканчивая Горбачевым («А вы верите?...» - «В Горбачева?..» - «В перемены...» - из нынешней «Чайки», на что, между прочим, рефлекторно и запоздало кто-нибудь, в зале, чем черт не шутит, и теперь ответит про себя: "я верую и мне не так больно"!) задают фон человеческим жизням, которые, с одной стороны, соразмерны истории страны (около 70 лет - вполне средняя продолжительность... могли бы арбузовская Таня или розовская Вероника дожить до премьеры фильма "АССА"? ну наверное… а кто из соседей дяди Левы имел шанс попасть на Бали? удачно женившийся на дочке номенклатурного партработника Костик запросто… ), и с другой, вписанные в большую и бесконечную историю, кажутся такими конечными и краткими… История, общество, повседневная необходимость требуют от героев Арбузова, Розова, Зорина, не вспоминая уже лишний раз про Гусева, активности, готовности к поступкам, лишениям, жертвам, в крайнем случае к самоотверженному труду на благо других и ради будущего, и они жертвуют, трудятся, стараются... взамен рассчитывают на Славу, им обещают Жизнь Вечную... или как минимум благополучную... - но коммунизм оборачивается олимпиадой (это еще в лучшем случае...); тела живых существ исчезают в прахе/пламени ядерного взрыва (кстати, чуть ли не впервые за двадцать с лишним лет режиссерской карьеры у Богомолова на сцене появляется до пояса раздетый мужик - физрук Медведенко ходит в спортивных трусах, демонстративно закаляясь и заголяясь по системе Порфирия Иванова... тело как сатирическая пародия, то есть); а боги спускаются, чтоб восхитить героев, достойно прошедших испытания (или погибших, но воскресших) к себе на Олимп, только с театральных колосников… Но и жизнь тех, кто остается и начинает снова после того, как "лопнула банка с огурцами" еще одна и еще одна, не заканчивается, и лучше, прекраснее, изящнее от десятилетия к десятилетию, от века к веку не становится; в этом - настоящая трагедия; а то, что от "девочки в автомате" претит - уже побочный эффект. Константин из первой "Чайки" у Богомолова (там его играл Павел Ворожцов) жарил на гитаре "Милая моя, солнышко лесное"; Константин в третьей струны порезал на гитаре Окуджавы; чтоб не слышать "Виноградную косточку" но закончили оба - как и Константин из второй (персонаж Игоря Хрипунова), где от советской интеллигентско-бардовской субкультурки присутствовала всего-то мелодическая тема "города золотого", лукаво поманившая и жестоко обманувшая Заречную... - идентично: Константин - хороший человек, но одним Константином больше, одним меньше, не все ли равно… а "Чайка..." - продолжается.