Ещё раз про отношение Шмелёва к Гитлеру
В связи со 150-летием со дня рождения писателя Ивана Шмелёва в сети в очередной раз обсуждали его чудовищные слова из переписки 1941 года. И в этом обсуждении, и особенно в истории самого Шмелёва ярко виден ослепляющий эффект идеологического мышления, когда люди руководствуются жёсткими бинарными оппозициями.
Интересно и полезно разобрать, как это работает.
Одни комментаторы исходят из того, что Шмелёв радовался нападению Германии на СССР и поражению Красной армии под Вязьмой. Значит, он нацист, гитлеровская сволочь, гадкая эмигрантская вражина.
Другие считают, что Шмелёв прекрасный писатель, православный русский патриот, жестоко пострадавший от большевиков. И потому его ненависть к СССР оправдана, его нужно понять, а те, кто на него нападают, это проклятые сталинисты и совки.
Мы видим тут два лагеря, у каждого из них своя картина, где есть Главное Зло, и всё меряется отношением к этому Главному Злу. Если поддерживал Главное Зло, одобрял его - значит, враг и гад, невзирая ни на какие таланты и заслуги (и ещё объяснят, что вовсе это не заслуги, да и талант так себе). А вот если боролся с Главным Злом - значит наш, на правильной стороне, в главном хороший (ну а частности можно объяснить, понять и даже простить).
Эти подходы непримиримо противоположны, но вот по структуре они подобны друг другу, и потому функционируют сходным образом.
Такой поляризованный способ зрения возникает на фоне реального конфликта, когда жестоко борются два лагеря, когда льётся кровь и гибнут люди. В этом конфликте жизненно необходимо выбрать свою сторону, и требуется отчётливо обосновать этот выбор. Это обоснование строится на материале этого конфликта, границы своих и чужих, правильных и неправильных проводятся по принципу отношения к сторонам конфликта.
Но затем такое разделение делается фундаментом всей идейной картины мира, т.е. начинает прилагаться не только к исходному конфликту, но и ко всем явлениям политики и общественной жизни. В том числе к тем, где борьба идёт вокруг другого конфликта, м.б. никак не связанного с тем исходным, и расклад сторон там другой, а не производный от той Главной Борьбы, на почве которой выросла рассматриваемая идеология.
Но адепты такой идеологии сфокусированы на своём и не очень-то стремятся вникать в специфику другой ситуации. Для них всё по-прежнему определяется той их Главной Борьбой, и в сторонах нового конфликта они стараются увидеть участников своего Главного Конфликта.
Это как смотреть хоккейный матч Детройт - Торонто, но воспринимать его как проявление противостояния Спартак - Динамо, т.к. одни в красно-белом, а другие в сине-белом. Конечно, это нелепо, но вот в политике такое случается сплошь и рядом.
И ведь для каждого лагеря его идеология выглядит довольно адекватно при фокусировке именно на той области, на которой она и порождена. Проблемы и нестыковки начинаются при переходе на другую область, но адептам идеологии как-то удаётся это игнорировать. Думаю, именно за счёт постоянной фокусировки на Главном (для себя) и размывания, затенения того, что этим Главным не является. При таком сосредоточении проблемы и нестыковки как будто не видны, они за пределами поля зрения. Поэтому правота своей идеологии для адептов самоочевидна, а противники выглядят мерзавцами, в лучшем случае - слепцами и идиотами.
Важно понять, что и сам Иван Шмелёв руководствовался именно таким подходом. Для него главное и первичное - борьба с большевизмом, а всё остальное видится и оценивается именно через эту призму. Если уяснить это, становятся понятны странности и нелогичности его отношения к Гитлеру.
Известно мировоззрение Шмелёва и его отношение к большевикам. Единственный сын Шмелёва Сергей был расстрелян без суда в 1921 году после взятия красными Крыма. Роман Шмелёва "Солнце мёртвых" рисует гибель всего живого в занятом большевиками Крыму. Так что объяснения требует скорее не сама ненависть Шмелёва к большевикам, и даже не его упования на Гитлера, а переменчивость этих упований.
Если сопоставить высказывания Шмелёва о Гитлере разного времени, бросается в глаза его непостоянство. То у него Гитлер герой, светлый Рыцарь, идущий сокрушить большевистского Дракона, Дьявола (именно так он и пишет, с больших букв). То, в период между пактом 1939 и 22 июня 1941, горячая симпатия куда-то пропадает, и он обличает уже обоих хищников, терзающих Европу:
"В основе всего - и гитлеризма! - лежит большевизм, зревший при попустительстве и - дозревший", "гитлеризм - производное большевизма".
А после 22 июня 1941 года - резкий поворот:
Я так озарен событием 22. VI, великим подвигом Рыцаря, поднявшего меч на Дьявола. Верю крепко, что крепкие узы братства отныне свяжут оба великих народа. Великие страдания очищают и возносят. Господи, как бьется сердце мое, радостью несказанной.
При известиях о разгроме Красной Армии под Вязьмой:
… прорван фронт дьявола, под Вязьмой, перед Москвой, армии окружены… идет разделка, Преподобный в вотчину свою вступает, Божье творится…
Нужно отметить, что все эти чудовищные формулировки у Шмелёва не в печатных текстах, не на публику, не для работодателя. Это он пишет в личной переписке с О. А. Бредиус-Субботиной. То есть тут вовсе не "плюнь да поцелуй у злодея ручку", а искренние сердечные порывы.
А после 1945 года он о Гитлере пишет презрительно - маляр, неудачник. В 1949:
Запад... - я его всегда ненавидел, за его похоти и злые помыслы в отношении России... Никогда не уповал на него (м. б. единственный раз обманулся, внутри, в письмах к тебе, - не в печати! - когда почти верил (ненавидя!!), что "Маляр" воспользуется благоприятной конъюнктурой и - поможет стереть большевизм! Обманулся, жестоко)
Куда девалось религиозное чувство в адрес Рыцаря? да и было ли оно?
Концы с концами можно свести, если предположить, что первично тут не сочувствие идеям и планам Гитлера, а именно ослепляющая ненависть к большевикам и идея Великой Борьбы с ними.
Если первична ненависть и Великая Борьба, то остальное воспринимается оценивается по роли в этой борьбе. Место и роль Рыцаря у него в картине первичны, а вот будет ли Рыцарь иметь воплощение, или роль останется вакантной - это уже зависит от переменчивых обстоятельств.
Гитлер важен Шмелёву не сам по себе, а как чаемый Рыцарь, призванный сокрушить Дьявола. И поддерживал он Гитлера, когда тот выглядел пригодным исполнителем роли Рыцаря, когда надежда на него была сильна.
А когда заключили Пакт и Гитлер вовсе не проявлял готовности идти в крестовый поход против большевизма - то тут уже никакая не Великая Борьба (всё, нет борьбы, Гитлер договорился со Сталиным), а конец надежд, всё опять поглощает большевизм и его порождение-гитлеризм, которые на пару делят Европу, а на стороне правого дела лишь "дети малые", русские добровольцы из белых эмигрантов, раньше всех познавшие большевизм и вставшие против него. Это неравная борьба, это жертва ("Униженная и оскорбляемая часто, она ныне вопиет к миру под грохот пушек. ныне искупается грех мира").
И тогда понятно, что его послевоенное самооправдание (понадеялся на "Маляра", поверил, что он тот самый) для него самого выглядит вполне искренним. Потому что чаемый Рыцарь для него первичен, а вот исполнитель роли, который так вроде хорошо к ней подходил - не справился. И хорош он был не потому, что хороши его идеи и действия, а потому, что хорошо вписывался в роль. А коли не выполнил роль, то тем и плох (а не своими действиями или идеями).
Разумеется, у меня нет цели отмазать Шмелёва. Процитированные его слова 1941 года настолько чудовищны, что ни о каком оправдании не может быть и речи.
Написанное вовсе не является оправданием, это попытка разобраться в том, как устроено изнутри то мировосприятие, которое порождает такие слова и поступки.
Тем более что случай Шмелёва не уникален, что-то похожее писал и Иван Ильин (правда, не во время войны, а сильно раньше).
В конце 20-х - начале 30-х у Ильина тоже были надежды на фашистские движения в Европе (речь в первую очередь про итальянский фашизм, а не про германский национал-социализм) как на идейный ответ и организованный отпор большевизму, который был для Ильина главным злом. Ильин считал фашизм одной из форм белого движения, утверждая при этом, что «белое движение в целом гораздо шире фашизма и по существу своему глубже фашизма», поскольку «в фашизме совсем не проявляется или недостаточно действует глубочайший, религиозный мотив движения».
В 1933 году, вскоре после прихода к власти национал-социалистов, Ильин и в них пытался усмотреть чаемый им заслон большевизму (статья "Национал-социализм. Новый дух" от 17 мая 1933 года). Но быстро убедился, что у нацистов на первом месте не борьба с большевизмом, что их расизм и антисемитизм вовсе не частность и не выдумка клеветников (как он считал поначалу). С лета 33 года, после отказа Ильина работать на нацистов, последовали обыски, арест, запрет на политическую деятельность, запрет на работу, доносы, вызовы в гестапо. В 1938 году он уехал в Швейцарию.
В отличие от Шмелёва, Ильин не поддержал нападение Германии на СССР, при всём его антикоммунизме патриотические мотивы для него были важнее.
В 1948 году он написал статью "Германия - главный национальный враг России" (опубликована в сборнике "Наши задачи"). Там он прямо пишет про наивность эмиграции, сочувствовавшей Гитлеру:
Русская эмиграция, жившая в других странах, не понимала этого или не хотела с этим считаться. Она предполагала рассуждать по опасной схеме: «враг моего врага - мой союзник» и по наивности готова была сочувствовать Гитлеру.
Надо надеяться, что ныне эти иллюзии изжиты. Цель Германии была совсем не в том, чтобы «освободить мир от коммунистов», и даже не в том, чтобы присоединить восточные страны, но в том, чтобы обезлюдить важнейшие области России и заселить их немцами.
...
Таким образом, вторая война, в которой Гитлер возродил и вынес на восток империализм средневековых германцев с их традиционными приемами, обнажила всю глубину национального презрения, ненависти и жестокости германцев к русскому народу. Мы должны додумать до конца и покончить раз навсегда с сентиментальными иллюзиями. После большевиков - Германия есть главный национальный враг России, единственный, могущий посягнуть и дважды посягавший на ее бытие и не останавливающийся ни перед какими средствами. Эта инстинктивная мечта нескольких германских поколений - двинуться на Восток и превратить Россию, по немецкому выражению, в «историческую кучу навоза» - не может и не должна считаться «угасшей» и ныне: она возродится при первой же политической конъюнктуре. Поэтому сильная Германия есть русская национальная опасность.
(Тут нужно пояснить, что тексты, составившие сборник "Наши задачи", писались не для публикации в открытой печати, не для дискуссий. Это была закрытая рассылка для членов эмигрантской организации, и тексты для неё распространялись без имени автора и имели "установочный" характер. Тут не было оправданий перед внешними оппонентами, тем более перед "чужими", цель была в том, чтобы дать ориентиры "своим". Поэтому там нет тех личных мотивов самооправдания, какие сильны в послевоенных письмах Шмелёва, и нет самокритики самого Ильина (а было бы честно упомянуть, что не только не названная по имени "эмиграция" разделяла иллюзии по поводу Гитлера и Муссолини, но и друг Ильина Шмелёв, и сам Ильин когда-то, за 15-20 лет до этой публикации 1948 года).
Но это замечание не меняет главного вывода.
Действительно, задолго до войны у Ильина были иллюзии по поводу фашизма. Он пытался увидеть в нём то, что соответствовало его надеждам и чаяниям.
Но при этом Ильин:
- не был идейным фашистом;
- не сотрудничал с фашистами и нацистами;
- не поддерживал и не оправдывал преступления фашистов.
(И ещё раз поясню, это не "отмазывание" Ильина, а разбор причин и динамики его отношения к теме.)