Все будет хорошо…
И наше плавание кончилось наконец. Приплыли.
Стоял вечер, больше похожий на глубокую ночь. Город Хайфа сиял огнями, сбегая с горы Кармель, совершенно по-заграничному. Там жили люди, жили своей обычной вечерней жизнью. Они валялись на диванах, смотрели телевизор, заставляли детей делать уроки или, наоборот, идти спать.Те не отзывались, уткнувшись в свои компьютеры. Наше прибытие не заинтересовало никого - рутина, повседневность. И не удивительно - сколько до нас приплывало сюда кораблей, прилетало самолетов, приходило на своих ногах эмигрантов? Немеряно. Вот поэтому, наверное, никого в городе Хайфе, а также по всей земле израильской не взволновали эти триста вновь прибывших соотечественников - три сотни бездомных, безработных, безъязыких и совершенно бестолковых в данный момент человек, которые сходили по трапу корабля «Дмитрий Шостакович» 21 декабря 1998 года.
Какое чувство я испытывала в эти, самые первые, израильские минуты? Странное. Сиротское и возвышенное одновременно. Чувство космонавта на далекой звезде - космонавта, за которым нет центра управления полетом. Его подвиг никому, в общем-то, не нужен, но он все равно обязан исследовать эту незнакомую планету и найти здесь воздух и воду.
У меня нет более удачной фотографии, чем та, которую мне сделали в хайфском порту. Прекрасные лица на картинах старых мастеров пленяют не тем, что красивы - теперь я это знаю точно. Прекрасными делает их выражение. Когда впереди трудно и страшно, когда рядом нет никого и надеяться надо лишь на себя (и чуточку на Бога), когда уходят мелкие и глупые мысли, а остаются только большие и серьезные - вот тогда и получается это средневековое лицо, прелестное и большеглазое, женственное и жертвенное. Жаль только, что тебе самой в это время глубоко наплевать, как ты выглядишь.
Но времени на лирику нет, идет деловитая бюрократическая суматоха. Всех нас надо переписать, выдать документы, деньги, отправить по домам - и Большой Страх, охватывающий тебя целиком, потихоньку съеживается, уползает внутрь. Теперь он будет жить там, глубоко - где-то в районе диафрагмы. Не давать спать и даже дышать поначалу, а потом, постепенно становиться привычным, но все равно особенным, никогда раньше не бывавшим, специальным эмигрантским чувством.
И я смирюсь с ним, и даже найду, в конце концов, хорошие стороны. Ведь это он, Страх,обостряет сейчас мое зрение, а Неуверенность во Всем шепчет на ухо: « посмотри, это небо совсем незнакомо тебе, оно высокое и библейское днем и багровое ночью - как будто земля все время немножко горит. А чудесные цветы по обочинам дорог вовсе и не цветы на самом деле, это ведь тоже листья - желтые, малиновые, оранжевые листья посреди весны.
Обрати внимание на людей, они не похожи на тебя совершенно - хоть это и твой народ. Послушай, как громко они говорят и как свободны внутри - словно звери. Они смуглые и великолепные как статуэтки, а также старые и безобразные как обезьяны, но совсем непонятно - хорошие они или плохие? Они идут в рваных тапочках по городу, не стесняясь, и садятся за руль собственного мерседеса, нисколько не гордясь этим. Они легко улыбаются, раскованно жестикулируют и орут без злобы и без надобности - как в фильмах Феллини. Они ошеломляюще безвкусны и в той же степени полны достоинства - все до единого, включая последнего мусорщика. Они работают не уставая, едят без перерыва и кажутся абсолютно счастливыми - но как ты можешь знать, девочка моя, что они думают?
Но это все будет потом, позже. А пока мы с Машкой катим по ночному сверкающему шоссе в город Ришон-ле-Цион, который выбрали только что, не долго думая - за красивое имя и близость к морю. Нас везет темнокожий, веселый парень - еврей, араб? - пока еще не знаю, не умею различать. Мы пытаемся говорить с ним на английском и радуемся, что получается - всюду жизнь!
Страшная мысль «что впереди?» оставляет меня на время. Ее место занимает другая: «Все будет хорошо, очень-очень хорошо! Я все сделала правильно»
Стоял вечер, больше похожий на глубокую ночь. Город Хайфа сиял огнями, сбегая с горы Кармель, совершенно по-заграничному. Там жили люди, жили своей обычной вечерней жизнью. Они валялись на диванах, смотрели телевизор, заставляли детей делать уроки или, наоборот, идти спать.Те не отзывались, уткнувшись в свои компьютеры. Наше прибытие не заинтересовало никого - рутина, повседневность. И не удивительно - сколько до нас приплывало сюда кораблей, прилетало самолетов, приходило на своих ногах эмигрантов? Немеряно. Вот поэтому, наверное, никого в городе Хайфе, а также по всей земле израильской не взволновали эти триста вновь прибывших соотечественников - три сотни бездомных, безработных, безъязыких и совершенно бестолковых в данный момент человек, которые сходили по трапу корабля «Дмитрий Шостакович» 21 декабря 1998 года.
Какое чувство я испытывала в эти, самые первые, израильские минуты? Странное. Сиротское и возвышенное одновременно. Чувство космонавта на далекой звезде - космонавта, за которым нет центра управления полетом. Его подвиг никому, в общем-то, не нужен, но он все равно обязан исследовать эту незнакомую планету и найти здесь воздух и воду.
У меня нет более удачной фотографии, чем та, которую мне сделали в хайфском порту. Прекрасные лица на картинах старых мастеров пленяют не тем, что красивы - теперь я это знаю точно. Прекрасными делает их выражение. Когда впереди трудно и страшно, когда рядом нет никого и надеяться надо лишь на себя (и чуточку на Бога), когда уходят мелкие и глупые мысли, а остаются только большие и серьезные - вот тогда и получается это средневековое лицо, прелестное и большеглазое, женственное и жертвенное. Жаль только, что тебе самой в это время глубоко наплевать, как ты выглядишь.
Но времени на лирику нет, идет деловитая бюрократическая суматоха. Всех нас надо переписать, выдать документы, деньги, отправить по домам - и Большой Страх, охватывающий тебя целиком, потихоньку съеживается, уползает внутрь. Теперь он будет жить там, глубоко - где-то в районе диафрагмы. Не давать спать и даже дышать поначалу, а потом, постепенно становиться привычным, но все равно особенным, никогда раньше не бывавшим, специальным эмигрантским чувством.
И я смирюсь с ним, и даже найду, в конце концов, хорошие стороны. Ведь это он, Страх,обостряет сейчас мое зрение, а Неуверенность во Всем шепчет на ухо: « посмотри, это небо совсем незнакомо тебе, оно высокое и библейское днем и багровое ночью - как будто земля все время немножко горит. А чудесные цветы по обочинам дорог вовсе и не цветы на самом деле, это ведь тоже листья - желтые, малиновые, оранжевые листья посреди весны.
Обрати внимание на людей, они не похожи на тебя совершенно - хоть это и твой народ. Послушай, как громко они говорят и как свободны внутри - словно звери. Они смуглые и великолепные как статуэтки, а также старые и безобразные как обезьяны, но совсем непонятно - хорошие они или плохие? Они идут в рваных тапочках по городу, не стесняясь, и садятся за руль собственного мерседеса, нисколько не гордясь этим. Они легко улыбаются, раскованно жестикулируют и орут без злобы и без надобности - как в фильмах Феллини. Они ошеломляюще безвкусны и в той же степени полны достоинства - все до единого, включая последнего мусорщика. Они работают не уставая, едят без перерыва и кажутся абсолютно счастливыми - но как ты можешь знать, девочка моя, что они думают?
Но это все будет потом, позже. А пока мы с Машкой катим по ночному сверкающему шоссе в город Ришон-ле-Цион, который выбрали только что, не долго думая - за красивое имя и близость к морю. Нас везет темнокожий, веселый парень - еврей, араб? - пока еще не знаю, не умею различать. Мы пытаемся говорить с ним на английском и радуемся, что получается - всюду жизнь!
Страшная мысль «что впереди?» оставляет меня на время. Ее место занимает другая: «Все будет хорошо, очень-очень хорошо! Я все сделала правильно»