.
О судьбе и поэзии
Михаила Сопина в двух словах не расскажешь. Бед и несправедливостей, выпавших на его долю, хватило бы на десятерых. Отец был арестован в 1938-м, затем выпущен, но вскоре скончался. В десять лет, оказавшись в районе Харькова и Курска, Михаил стал свидетелем и соучастником самой неприкрашенной военной правды - боев, отступления, оккупации. Прибился к действующим частям, дошел с ними до Потсдама, вернулся на родину. После войны работал в совхозе, порой беспризорничал. Конфликт в армии стоил ему «волчьего» военного билета. Первый срок получил в 49-м, второй - в 55-м. Отсидел 15 лет от звонка до звонка. В заключении познакомился с молодой пермской журналисткой, с которой связал свою судьбу после освобождения. (Татьяна Петровна Сопина и сегодня посвящает себя творчеству мужа - разбирает архивы, издает сборники, выступает на поэтических вечерах).
С 1970 г. жил в Перми, затем в Вологде, работал сантехником, грузчиком, разнорабочим. В 1985-м выпустил первую книгу стихов. В 1990-м потерял старшего сына Глеба, который погиб во время срочной службы в армии. Скончался в 2004-м. Похоронен в Вологде.
Поэзия Михаила Сопина не оставалась неизменной на протяжении его жизни. Самые светлые его стихи, как ни странно, написаны в лагере, на поселении - в них жива надежда на счастливое будущее после выхода на свободу. Однако вскоре пришло осознание, что настоящей свободы в нашем обществе нет и быть не может. Упреки в адрес неразумной и бесчестной власти постепенно сменяются осмыслением того, что главные беды коренятся в сознании самого человека - «гомо советикуса». С годами поэт всё чаще обращается к военным и лагерным воспоминаниям, выступает от имени загубленного поколения «детей войны», солдат, заключенных.
Стремление говорить правду, какой бы горькой она ни была, привело к тому, что Михаил Сопин не стал «своим» ни для патриотов, ни для либералов, ни для славянофилов, ни для западников, ни для «ястребов», ни для пацифистов. В свое время его творчество поддержали Виктор Астафьев и Вадим Кожинов, однако этой поддержки было недостаточно для широкого признания. Сопин и его стихи всегда были «неудобными» - не только для действующей власти, но порой и для самого читателя. Они и сегодня читаются непросто, требуют большой внутренней работы.
В 2006 году в Чикаго вышла наиболее полная книга Михаила Сопина «Пока живешь, душа, люби!..» Стихотворения из нее мне пришлось разбить на три части, которые, как мне кажется, отражают основные этапы жизни и творчества Михаила Сопина. Первую часть предлагаю вашему вниманию. Продолжение следует.
* * *
Есть в душе моей такая рана -
Может, много, жизнь, еще шагнем -
Только знаю: поздно или рано
Полыхнет, как в полночи огнем.
И сгорит - без углей и без пепла,
Без сифонов и без кочерег,
То, что столько лет и жгло, и крепло,
То, что столько в жизни я берег:
И любовь, и горечь, и обманы,
Колос чувств и долгий голод в нем...
Есть в душе моей такая рана,
Что когда-то полыхнет огнем.
* * *
Ветряки пламенели
От червонного
Цвета заката.
Мужики собирались
И пели -
До стыни в груди!
Про зозулю-кукушку,
Что летела
Над отчею хатой...
Как лихих запорожцев
Атаман Дорошенко водил...
Пахло осенью терпко.
И возраста не было в теле.
Жизнь была еще вечностью.
Сердце не знало тоски.
Над осенними вербами
Птицы летели,
Летели,
В чистом небе вечернем
На степь развернув косяки.
Закачалась земля.
А потом
В тишине
Кто-то просто
«Умираю...» - сказал.
(Я скорее прочел по губам).
Разбегались стада.
Табуны торопились по просу.
Начиналась война.
Счет иной
Открывала судьба.
Пахло гарью и горечью
Поле под Красной Яругой.
Крестокрылые
Небо взорвали,
Мою тишину.
А потом
Много жизней
Пройду я,
Сомкнув круг за кругом.
Гляну в зеркало.
Вздрогну.
И сам от себя отшатнусь.
1941
Ни седоков,
Ни окриков погони -
Видений бег?
Сквозь лунный хуторок
В ночное поле
Скачут,
Скачут кони
В ночное поле.
В призрачность дорог.
Вбирает даль,
Распахнутая настежь,
Безумный бег,
Срывающийся всхлип.
Им несть числа!
Ночной единой масти
Исход коней
С трагической земли.
Багровый свет -
То знаменье иль знамя?
Предвестный свет
Грядущего огня...
Я жив еще
И до конца не знаю,
Как это все
Пройдет через меня.
ПЕХОТА
…За сто шагов до поворота,
Где Ворскла делает дугу,
Далекой осенью
Пехота
С землей
Смешалась на бегу.
И стала тихой и свободной,
Уйдя в прилужья и поля
Сырой земли
С преградой водной
У деревеньки Тополя.
Подбило память серой льдиной:
Я не хозяин здесь, не гость.
За все-про все -
Надел родимой,
Земли моей
Досталась горсть.
* * *
Живых из живых
Вырывали без списков осколки.
И вечностью было -
До третьих дожить кочетов.
Мы шли в неизвестность
На год, на мгновенье, на сколько?
Живые с убитых
Снимали в дорогу кто что.
В большом лиховее
Достаточно малого блага:
Ладони в колени,
Свернуться, в скирду завалясь.
И грела живого
Пробитая пулей телага,
Так нынче - уверен -
Не греют тузов соболя.
И снилась не бойня,
Не трасс пулеметных качели:
Мне - кони с цветами в зубах,
Их несла половодьем весна.
О сколько ж их было
В судьбе моей,
Страшных кочевий!
И видевших сны,
И не вставших из вечного сна...
КОРОВА
Дым ползет от хвороста сырого,
Виснет на кустах невдалеке.
Бабкина пятнистая корова
Тащит в дождь меня на поводке.
Листика коричневого орден
Прилепился на ее губу,
И слезинки катятся по морде
За мою сиротскую судьбу.
Я гляжу надуманно-сурово
И в который раз, кривя душой,
Говорю ей: «Ты не плачь, корова,
Ты не плачь... Я вырасту большой!
И тогда ходить тебе не надо,
В вымокшее поле глаз кося,
Да и мне в колдобинах не падать,
В сапогах солдатских грязь меся».
ХЛЕБ
Поле,
Полюшко послевоенное...
Как ни бейся,
Как слезы ни лей,
Тощих речек
Иссохшими венами
Не могли
Напоить
Мы полей.
Век от веку,
Родные,
Как водится,
Вам нельзя
Уставать и болеть!
Дорогие мои богородицы,
Берегини российских полей...
Слезы вдовьи
Везде одинаковы.
Но тогда,
Когда бился народ,
Вы по-русски,
Особенно плакали,
На сто лет выгорая вперед.
Шаг за шагом,
Без крика-безумия
На валек налегали вдвоем...
До сих пор
Под железными зубьями
Разбивается сердце мое.
Бороздою
И пристяжью пройдено -
Тот не знает,
Кому не пришлось.
Не познав
Родословную Родины,
Не поймешь
Родословную слез.
* * *
За все, что выстрадал когда-то,
За все, чего понять не мог,
Две тени-
Зека и солдата-
За мной шагают
Вдоль дорог.
После боев
Святых и правых
Молитву позднюю творю:
Следы моих сапог кровавых
Видны -
Носками к алтарю.
Есть в запоздалом разговоре,
Есть смысл:
За каждый век и год,
Пока не выкричится в горе,
Пока не выплачется в горе,
Любя, душа не запоет.
* * *
Звон погребальный
Над родимым кровом
Опухшим,
Заметенным добела.
Зачем я
Новой ложью зачарован,
Пытаясь заглушить колокола?
Дымов и вьюг кочевья - на Воронеж...
А над селом - безбрежность воронья!
Зачем ты, память,
Стон души хоронишь,
Во мне, живом, былое хороня?
Не сожжена свеча!
Стакан не поднят...
Романтика -
Особый род вины.
Опомнись, помолись:
Они уходят,
Уходят
Последние солдаты
Той войны:
Идут через норильские ухабы
В безмолвное ничто
Издалека
Последние
Солдатские этапы,
Безвестные
Советские
Зека.
* * *
Нас гваздали будни и беды
И лозунгов диких вранье
За множество лет до Победы
И столько же - после нее.
Без слов, без гранат, без атаки,
Вслепую - какая там связь! -
Ложились под бомбы и танки,
Российской землей становясь.
Над нами
По росту, по ГОСТу
Шеренги чеканят шаги.
Живых вопрошают погосты:
«Россия! Над нами - враги?
Чья форма на них, чьи медали?
Не видно сквозь тяжесть земли...
Скажи, чтобы здесь не топтали,
Скажи, чтобы в нас не плевали.
Мы сделали все, что могли».
* * *
Упаду, упаду,
Поцелую родимый порог.
Мне не стыдно:
Пусть слезы бегут,
Запекаясь в пыли.
Я прополз на коленях
Последние дюймы дорог,
Хоронясь от прохожих,
Чтоб спрятать,
Как сердце болит.
Мне сочувствий не надо,
Потому что от них тяжелей,
Чем от ран на коленях,
Рассаженных о голыши.
Моя жизнь подсказала,
Что мир не способен жалеть.
Хоронюсь же затем,
Что мне некуда больше спешить.
Я хотел одного лишь -
Вернуться бы только живьем,
Где в минувшем лишь только
Мне видится радость да лад.
Поклониться землице
За горькое счастье мое,
Поклониться могиле,
Где та, что меня родила...
* * *
Никого я в друзья не зову.
Ни пастух мне не нужен,
Ни стадо.
Други, недруги -
Сон наяву.
Сновидений мне больше не надо.
Оскудев, разбежались друзья.
И петляет еще в поле голом
Беспричальная стежка моя
Меж свободою
И произволом.
продолжение