Олег Неменский. "Российская нация vs. Русский народ"
Кажется, упустил эту статью Олега Неменского
https://www.apn.ru/index.php?newsid=35652
(Вопросы национализма, 2012, № 1(9), опубликовано на АПН 04.11.2016)
Далее некоторые фрагменты.
----------
Действительно, российское общество так устроено, что в нём не принято говорить о национальности. Такие разговоры здесь только противопоставляют людей друг другу, и нередко своим близким, а главное - в её определении чаще всего просто не видят смысла. Особенно это касается русских, так как для представителей других народов этническая кооперация всё ещё что-то значит, и для некоторых - довольно многое. Русская же идентичность обыкновенно видится просто излишней, лишним довеском к ощущению себя «вообще человеком». В отличие от западных стран, где самоназвание основного этноса становилось мощным консолидирующим символом, на котором так или иначе основаны все национальные государства, русское имя оказалось фактором дезинтеграции. Во многом это связано с иным дискурсом идентичности, иным понятием этнического, сформированным в раннее советское время. Вместо того, чтобы поработать с самой идентичностью, её структурой и свойствами, от неё решили просто отказаться. В результате русскость оказалась на почти нелегальном положении, а основания для общественной консолидации пришлось искать другие. И так как ничто иное не объединяет граждан РФ в одно целое, кроме как сам факт этого гражданства, то выбор пал именно на него - на осознание себя владельцем российского паспорта, то есть «россиянином».
<...>
Идея гражданской нации обыкновенно предлагается как удачный способ избежать этнонационализма, и распространённый страх перед ним просто блокирует критический подход к такой модели общества.
В первую очередь хочется остановиться на главном отличительном признаке гражданского национализма - его отношении к этничности. Основное положение здесь - запрет на её политизацию. Она не отрицается и не запрещается, но изымается из сферы политики. И вот это представление о возможности полного разделения политики и культуры, политики и всех других сторон общественной жизни - крайне сомнительно. Оно основано на крайне примитивном понимании этничности как декоративно-фольклорного комплекса культуры, для существования которого вполне достаточно коллективов «песни и пляски». Однако этническая идентичность - это не украшение на шее, которое можно снимать, входя на избирательный участок, и класть в стол, садясь в кресло чиновника. Она предполагает свои формы и условия лояльности, свои понятия интересов, свои мотивации к действию. Эти мотивации и интересы можно до поры до времени игнорировать, только если вести национальную политику сталинского типа военного времени, когда народ, интересы которого оказались неучтены центральной властью или прямо противоположны её курсу, просто сажался в товарные вагоны. И либо необходима власть, проводящая подобные меры установления лояльности населения, либо реальные политические механизмы выявления и защиты интересов и проблем различных этнических групп.
Так, модель гражданского национализма предполагает полное игнорирование интересов отдельных народов страны, отсутствие каких-либо институализированных переговорных механизмов, которые позволяли бы эти интересы выявлять и достигать взаимоприемлемого компромисса. Примечательно, что наличие у разных народов различных интересов риторически маскируется утверждениями о том, что интересы у всех общие - и далее обыкновенно приводится список потребностей общечеловеческого свойства. Однако тогда остаётся непонятным смысл существования особой государственности: разве население соседних стран не хочет тоже жить в мире и достатке? А если интересы общие, то зачем нужны политические границы? Полное игнорирование специфических интересов различных народов, то есть запрет на политические выражения этничности, делает бессмысленным и саму государственность, и всю систему т.н. «международных отношений». А главное - только заглушает наличие межэтнических противоречий, но не отменяет их. Они накапливаются, подготавливая социальный взрыв.
<...>
Утверждения, что для формирования российской нации достаточно просто разъяснить гражданам, что они суть «россияне», можно обозначить как «наивный инструментализм».
<...>
Если мы посмотрим на классические образцы «гражданских наций» - французскую или американскую, то увидим историю очень агрессивной политики национальных властей по отношению к альтернативным этничностям. Как подчеркивает известный исследователь национализма Э.Смит, «если этно-генеалогический тип склоняется к исключительности (хотя и с необходимостью), гражданско-территориальный тип, берущий начало во Французской революции, часто нетерпимо относится к этническим различиям; он склонен к радикальной ассимиляции культурных различий и меньшинств, которую кое-кто вполне мог бы назвать "этноцидом”»[4]. Так, если этнокультурное понимание нации направлено на дифференциацию, на выставление чуждых форм идентичности за границы политической системы, то гражданская модель направлена на сознательную ассимиляцию инокультурных элементов, на уничтожение малых идентификаций.
Таким образом, как раз такой тип национализма в реальной своей практике не склонен оставлять этничность «в покое». Наличие форм лояльности, альтернативных государственной, воспринимается такой системой крайне враждебно. Агрессивная ассимиляторская политика - неизбежная составная гражданского национализма, без которой просто невозможно его полноценное утверждение. Страх перед политической актуализацией этничности преодолевается через сознательное уничтожение этнических различий. Игнорирование этничности оборачивается её подавлением.
<...>
Отказ идеологии гражданского национализма от этнической субъектности формирует и важнейшие свойства внешней политики государства. И главное - у государства гражданской нации нет и не может быть своей зарубежной диаспоры. Так, РФ является государством российского народа, частью которого зарубежные русские по определению не являются, а значит и никаких обязательств в их отношении у неё нет. Это не касается малых народов России, у которых есть свои национальные органы власти (автономии) и, соответственно, проводимая ими политика взаимоотношений с зарубежными диаспорами. Но у русских своих органов национального самоуправления нет и быть, согласно официальной идеологии, не может. Такой подход лишает поддержки России те миллионы (даже десятки миллионов) русских, которые в наше время оказались за границами РФ. Государство, нежелающее быть представителем и выразителем интересов русского народа, не может и проводить политику по их поддержке. Такова идеология, юридическая база и политическая практика современной России. Впрочем, это же позволяет признать своей потенциальной диаспорой хоть скопом всех жителей бывшего имперского пространства.
<...>
На этом фоне попытка объявить «соотечественниками» всё население бывшего Союза не случайна. Гражданский тип национализма вообще очень удобен для привлечения в страну иммигрантов. Как указывает известный западный исследователь Роджерс Брубейкер, политика натурализации иммигрантов - это как раз изобретение территориально-политического типа национализма и прямое следствие его принципов. ... Миграционные движения в постсоветской России уже вызвали сильную социальную напряжённость в обществе и многочисленные межэтнические конфликты локального свойства, а готовность государства под предлогом гражданского национализма привлечь в Россию миллионы «новых россиян» вполне может поставить общество на грань межэтнической войны.
<...>
Гражданский национализм определяет нацию как результат добровольного согласия индивидов разделять определённые ценности и основанные на них политические процедуры. При всей просвещенческой красоте такого взгляда несомненно и другое - это миф любого тоталитарного общества. Здесь членство в нации определяется не на основе общей принадлежности к культуре и языку (этничности), а на основе идейной позиционности каждого гражданина. Модель гражданской нации требует от человека заверений в преданности её идеалам, абсолютной лояльности национальной идеологии. Человек, по каким-либо причинам не разделяющий её базовые ценности, оказывается врагом нации и должен быть подвергнут «остракизму» - иначе нация потеряет свои основания. И здесь уже не столь важно, какова именно эта идеология: коммунизм, фашизм, либерализм или что-то ещё. Общество, основанное на поголовном согласии с догматами и практиками одной идеологии, выглядит красиво, но предстаёт адом для любого инакомыслящего.
Примечательно также, что акцент на принципе «государство формирует нацию» - это характеристика таких далёких леволиберальной мысли идеологий, как классический фашизм в духе Муссолини и классический национал-большевизм в духе Устрялова. Именно в таких идеологиях воздействие государственной машины на все стороны жизни общества предполагается столь большим и всеобъемлющим, что этнические формы самосознания и лояльности уступают место лояльности государству и идентификации себя как его органической части. Здесь не народ выражает свою волю, а государство определяет волю народа, представляя собою его высшее выражение.
<...>
Таким образом, идеология гражданского национализма во многих отношениях обманчива - её реальные проявления во многом противоположны заявленным теоретическим посылам. Из различения двух типов национализма выводится два типа наций, хотя на деле собственно «гражданских наций» нигде до сих пор нет - это лишь идея, теоретический конструкт. Утверждение полной эмансипации политики от этничности оборачивается, как свидетельствует исторический опыт гражданского национализма, жёсткими ассимиляторскими практиками. А изначально заявленная модель именно национального общества в развитии теории приводит к утверждению трудноописуемых «постнациональных» форм - также существующих пока только в идее.
Обман, заложенный в этой теории, предстаёт ещё более выразительным на российском материале. Например, сама модель гражданской нации обязывает к отмене национальных автономий внутри Российской Федерации, то есть отрыв политики от этничности на всех уровнях власти, унификацию гражданского общества. Но об этом молчат, необходимость такой опасной реформы даже в основных теоретических работах о российской нации не заявлена. В результате новые идеологические основания лишь продолжают и развивают старые ленинские принципы национальной политики по «сдерживанию старшего брата». Как в 1920-е гг. принцип национального устройства был распространён на все народы бывшей Империи, кроме (восточно)русского, так и теперь технологии строительства российской нации и утверждения новой - россиянской - идентичности, на деле являющиеся лишь технологиями денационализации, полноценно применяются только к русским. Сумеет ли Кремль построить первую в мире чисто гражданскую нацию - вопрос скорее риторический, но вот осуществить кампанию по новому и сильнейшему ослаблению русского самосознания, русской этничности, он, наверное, может. По крайней мере, у этой стороны современной официальной политики шансов на успех гораздо больше.
<...>
Единственная альтернатива российскому национализму - государственничество. Это разные идеологии, их не стоит путать: первая предполагает масштабную программу по модернизации России по лекалам западной теории «гражданской нации»; вторая - чисто консервативная (в самом простом смысле этого слова), то есть предлагает «сохранить всё как есть» в качестве священного исторического наследства. Именно к этому в современных условиях может сводиться простой отказ со стороны власти от идеологии россиянства. Проще говоря, если нам не удаётся создать что-то новое, то давайте оставим всё по-старому. У нас есть какое-никакое государство, и давайте не расшатывать эту лодку различными экспериментами.
<...>
Возможно, в связи с ощущением неудачи проекта создания «российской нации», последнее время стали всё чаще выдвигаться идеи, что идентичность новой нации должна быть полностью оторванной от исторических имён. <...> Очередные перемены связаны с планами по созданию Евразийского Союза, что вызывает желание строить уже не российскую, а ещё более широкую общность. Так, директор Департамента международного сотрудничества Аппарата Правительства РФ Тaтьяна Вaловая заявила, что России нужно «собирать новый евразийский суперэтнос»: «Почему мы не можем найти русскую национальную идею? Я её не вижу, зато я вижу евразийскую национальную идею. Эта идея - собрать воедино евразийский суперэтнос».
<...>
Вообще, представление о том, что начальство может лепить из «населения» любые народы по своему усмотрению, сложилось не сейчас и имеет свои корни ещё в ранней советской истории. Такой наивно-инструменталистский подход, кстати, нашёл своё отражение и в фольклоре. Помнится весьма показательный анекдот про попытки партийного руководства разрешить конфликты между грузинами и армянами: решено было сделать из них один народ, но никак не могли договориться, какой город (Ереван или Тбилиси) станет столицей этой новой социалистической нации. Тогда обратились к Сталину, и он внёс конструктивное предложение: «А столицей будет город Магадан!». Очевидная народу абсурдность такой политики, к сожалению, не осознаётся на управленческом уровне. Такой подход просто укоренён в мышлении целого социального слоя. Наверное, именно поэтому трудно ожидать, чтобы власть действительно отказалась от господствующего сейчас проекта «российской нации».
<...>
Значительная часть польской политической публицистики XIX века была направлена на это различение и утверждение этнической чуждости «русских» и «россиян». Потом, уже во второй половине XX века, стараниями вновь доминирующей Москвы, западнорусские реалии стало нормативным называть «украинскими» и «белорусскими», а вытиснутый из языка русский этноним приобрёл отчётливо пейоративный смысловой оттенок и даже был удалён из словарей в качестве ругательства (нечто схожее в истории русского литературного языка произошло с этнонимом «жид»). Так, слово «россияне» утвердилось в польской культуре именно как этноним, примерно соответствующий советскому употреблению слова «русские» - то есть исключительно для восточнорусского населения (великорусов, казаков и др.). При этом в польском языке нет различия между «россиянами» в этническом смысле слова и в гражданском, какое утвердилось в русском языке послесоветского времени. Фраза «большую часть россиян составляют русские» дословно перевести на польский язык невозможно. Это, впрочем, довольно типичная ситуация. Например, и в русском языке нет различения не только этнических поляков и польских граждан непольской национальности, но и даже этнических и «гражданских» украинцев. Однако идея российского национального проекта именно в том и состоит, чтобы это различение - между русскими и россиянами - вновь исчезло. Все народы России должны стать по национальности россиянами и составить новую нацию, доселе существующую только в польском и (благодаря заимствованию) в украинском языках.
<...>
Русский этноним убран из текстов законов современной России точно так же, как и из польских словарей, и его публичное употребление нередко представляется столь же вызывающим, как и в польскоязычной среде. Единственное исключение, в котором допускается употреблять русский этноним в польской печатной литературе - это исторические тексты, описывающие события прошедших веков. Собственно, такое же место предполагается оставить русскому этнониму и в России - для исторических описаний, а также для наименования русского языка и литературы, как уходящих корнями в уже далёкое прошлое. Но современные реалии должны описываться только через понятия о «российском». Эта «дисциплина языка», с которой приходится считаться пока что только основным СМИ, - нормальная часть любого национального проекта. Однако только в России этот проект имеет столь определённо антиисторический характер. Цель проекта - ликвидация русского этнического самосознания, отрыв населения России от общерусской истории. Россиянство не культивирует нашу историю, а наоборот, старается её переименовать и переиначить. В этом плане российский национальный проект типологически близок к украинскому. Более того, основываясь на одном историческом и этническом поле, они взаимно дополняют друг друга.
<...>
Современные французская и немецкая нации очень схожи, но у них очень разные истории созидания. Выделение гражданской и этнической моделей национализма основано в первую очередь на исследованиях путей формирования современных наций. Если нации гражданского типа формировались в границах уже существующего политического единства, которому требовалось достичь определённого уровня унификации, то перед этнонационалистами Центральной и Южной Европы стояли иные задачи: освободить свой народ из-под чуждого имперского владычества (Габсбургской, Российской или Османской империй) или объединить свой народ из многочисленных малых государств (Германия и Италия). Как определил национальный принцип один из главнейших теоретиков национализма Э.Геллнер, «этнические границы не должны пересекаться с политическими»[19]. Это принцип организации всех национальных государств Запада (и уже не только него), как бы их элитам ни была бы близка идеология чисто гражданственного союза.
Из этого следует, что выбор между тем или иным видом национализма должен определяться анализом реальной ситуации и актуальных задач. Ни для кого не секрет, что начертанные большевиками внутренние границы СССР, которые современные гражданские националисты предлагают считать священными, далеко не везде и не во всём совпадают с границами языков и культур. Русский народ сейчас, продолжая жить в многонациональном государстве, стал «разделённой нацией». У русских нет государственного единства - стоит задача его создать. У нас нет русских политических границ - их надо начертить. И это задача именно этнонационального проекта.
https://www.apn.ru/index.php?newsid=35652
(Вопросы национализма, 2012, № 1(9), опубликовано на АПН 04.11.2016)
Далее некоторые фрагменты.
----------
Действительно, российское общество так устроено, что в нём не принято говорить о национальности. Такие разговоры здесь только противопоставляют людей друг другу, и нередко своим близким, а главное - в её определении чаще всего просто не видят смысла. Особенно это касается русских, так как для представителей других народов этническая кооперация всё ещё что-то значит, и для некоторых - довольно многое. Русская же идентичность обыкновенно видится просто излишней, лишним довеском к ощущению себя «вообще человеком». В отличие от западных стран, где самоназвание основного этноса становилось мощным консолидирующим символом, на котором так или иначе основаны все национальные государства, русское имя оказалось фактором дезинтеграции. Во многом это связано с иным дискурсом идентичности, иным понятием этнического, сформированным в раннее советское время. Вместо того, чтобы поработать с самой идентичностью, её структурой и свойствами, от неё решили просто отказаться. В результате русскость оказалась на почти нелегальном положении, а основания для общественной консолидации пришлось искать другие. И так как ничто иное не объединяет граждан РФ в одно целое, кроме как сам факт этого гражданства, то выбор пал именно на него - на осознание себя владельцем российского паспорта, то есть «россиянином».
<...>
Идея гражданской нации обыкновенно предлагается как удачный способ избежать этнонационализма, и распространённый страх перед ним просто блокирует критический подход к такой модели общества.
В первую очередь хочется остановиться на главном отличительном признаке гражданского национализма - его отношении к этничности. Основное положение здесь - запрет на её политизацию. Она не отрицается и не запрещается, но изымается из сферы политики. И вот это представление о возможности полного разделения политики и культуры, политики и всех других сторон общественной жизни - крайне сомнительно. Оно основано на крайне примитивном понимании этничности как декоративно-фольклорного комплекса культуры, для существования которого вполне достаточно коллективов «песни и пляски». Однако этническая идентичность - это не украшение на шее, которое можно снимать, входя на избирательный участок, и класть в стол, садясь в кресло чиновника. Она предполагает свои формы и условия лояльности, свои понятия интересов, свои мотивации к действию. Эти мотивации и интересы можно до поры до времени игнорировать, только если вести национальную политику сталинского типа военного времени, когда народ, интересы которого оказались неучтены центральной властью или прямо противоположны её курсу, просто сажался в товарные вагоны. И либо необходима власть, проводящая подобные меры установления лояльности населения, либо реальные политические механизмы выявления и защиты интересов и проблем различных этнических групп.
Так, модель гражданского национализма предполагает полное игнорирование интересов отдельных народов страны, отсутствие каких-либо институализированных переговорных механизмов, которые позволяли бы эти интересы выявлять и достигать взаимоприемлемого компромисса. Примечательно, что наличие у разных народов различных интересов риторически маскируется утверждениями о том, что интересы у всех общие - и далее обыкновенно приводится список потребностей общечеловеческого свойства. Однако тогда остаётся непонятным смысл существования особой государственности: разве население соседних стран не хочет тоже жить в мире и достатке? А если интересы общие, то зачем нужны политические границы? Полное игнорирование специфических интересов различных народов, то есть запрет на политические выражения этничности, делает бессмысленным и саму государственность, и всю систему т.н. «международных отношений». А главное - только заглушает наличие межэтнических противоречий, но не отменяет их. Они накапливаются, подготавливая социальный взрыв.
<...>
Утверждения, что для формирования российской нации достаточно просто разъяснить гражданам, что они суть «россияне», можно обозначить как «наивный инструментализм».
<...>
Если мы посмотрим на классические образцы «гражданских наций» - французскую или американскую, то увидим историю очень агрессивной политики национальных властей по отношению к альтернативным этничностям. Как подчеркивает известный исследователь национализма Э.Смит, «если этно-генеалогический тип склоняется к исключительности (хотя и с необходимостью), гражданско-территориальный тип, берущий начало во Французской революции, часто нетерпимо относится к этническим различиям; он склонен к радикальной ассимиляции культурных различий и меньшинств, которую кое-кто вполне мог бы назвать "этноцидом”»[4]. Так, если этнокультурное понимание нации направлено на дифференциацию, на выставление чуждых форм идентичности за границы политической системы, то гражданская модель направлена на сознательную ассимиляцию инокультурных элементов, на уничтожение малых идентификаций.
Таким образом, как раз такой тип национализма в реальной своей практике не склонен оставлять этничность «в покое». Наличие форм лояльности, альтернативных государственной, воспринимается такой системой крайне враждебно. Агрессивная ассимиляторская политика - неизбежная составная гражданского национализма, без которой просто невозможно его полноценное утверждение. Страх перед политической актуализацией этничности преодолевается через сознательное уничтожение этнических различий. Игнорирование этничности оборачивается её подавлением.
<...>
Отказ идеологии гражданского национализма от этнической субъектности формирует и важнейшие свойства внешней политики государства. И главное - у государства гражданской нации нет и не может быть своей зарубежной диаспоры. Так, РФ является государством российского народа, частью которого зарубежные русские по определению не являются, а значит и никаких обязательств в их отношении у неё нет. Это не касается малых народов России, у которых есть свои национальные органы власти (автономии) и, соответственно, проводимая ими политика взаимоотношений с зарубежными диаспорами. Но у русских своих органов национального самоуправления нет и быть, согласно официальной идеологии, не может. Такой подход лишает поддержки России те миллионы (даже десятки миллионов) русских, которые в наше время оказались за границами РФ. Государство, нежелающее быть представителем и выразителем интересов русского народа, не может и проводить политику по их поддержке. Такова идеология, юридическая база и политическая практика современной России. Впрочем, это же позволяет признать своей потенциальной диаспорой хоть скопом всех жителей бывшего имперского пространства.
<...>
На этом фоне попытка объявить «соотечественниками» всё население бывшего Союза не случайна. Гражданский тип национализма вообще очень удобен для привлечения в страну иммигрантов. Как указывает известный западный исследователь Роджерс Брубейкер, политика натурализации иммигрантов - это как раз изобретение территориально-политического типа национализма и прямое следствие его принципов. ... Миграционные движения в постсоветской России уже вызвали сильную социальную напряжённость в обществе и многочисленные межэтнические конфликты локального свойства, а готовность государства под предлогом гражданского национализма привлечь в Россию миллионы «новых россиян» вполне может поставить общество на грань межэтнической войны.
<...>
Гражданский национализм определяет нацию как результат добровольного согласия индивидов разделять определённые ценности и основанные на них политические процедуры. При всей просвещенческой красоте такого взгляда несомненно и другое - это миф любого тоталитарного общества. Здесь членство в нации определяется не на основе общей принадлежности к культуре и языку (этничности), а на основе идейной позиционности каждого гражданина. Модель гражданской нации требует от человека заверений в преданности её идеалам, абсолютной лояльности национальной идеологии. Человек, по каким-либо причинам не разделяющий её базовые ценности, оказывается врагом нации и должен быть подвергнут «остракизму» - иначе нация потеряет свои основания. И здесь уже не столь важно, какова именно эта идеология: коммунизм, фашизм, либерализм или что-то ещё. Общество, основанное на поголовном согласии с догматами и практиками одной идеологии, выглядит красиво, но предстаёт адом для любого инакомыслящего.
Примечательно также, что акцент на принципе «государство формирует нацию» - это характеристика таких далёких леволиберальной мысли идеологий, как классический фашизм в духе Муссолини и классический национал-большевизм в духе Устрялова. Именно в таких идеологиях воздействие государственной машины на все стороны жизни общества предполагается столь большим и всеобъемлющим, что этнические формы самосознания и лояльности уступают место лояльности государству и идентификации себя как его органической части. Здесь не народ выражает свою волю, а государство определяет волю народа, представляя собою его высшее выражение.
<...>
Таким образом, идеология гражданского национализма во многих отношениях обманчива - её реальные проявления во многом противоположны заявленным теоретическим посылам. Из различения двух типов национализма выводится два типа наций, хотя на деле собственно «гражданских наций» нигде до сих пор нет - это лишь идея, теоретический конструкт. Утверждение полной эмансипации политики от этничности оборачивается, как свидетельствует исторический опыт гражданского национализма, жёсткими ассимиляторскими практиками. А изначально заявленная модель именно национального общества в развитии теории приводит к утверждению трудноописуемых «постнациональных» форм - также существующих пока только в идее.
Обман, заложенный в этой теории, предстаёт ещё более выразительным на российском материале. Например, сама модель гражданской нации обязывает к отмене национальных автономий внутри Российской Федерации, то есть отрыв политики от этничности на всех уровнях власти, унификацию гражданского общества. Но об этом молчат, необходимость такой опасной реформы даже в основных теоретических работах о российской нации не заявлена. В результате новые идеологические основания лишь продолжают и развивают старые ленинские принципы национальной политики по «сдерживанию старшего брата». Как в 1920-е гг. принцип национального устройства был распространён на все народы бывшей Империи, кроме (восточно)русского, так и теперь технологии строительства российской нации и утверждения новой - россиянской - идентичности, на деле являющиеся лишь технологиями денационализации, полноценно применяются только к русским. Сумеет ли Кремль построить первую в мире чисто гражданскую нацию - вопрос скорее риторический, но вот осуществить кампанию по новому и сильнейшему ослаблению русского самосознания, русской этничности, он, наверное, может. По крайней мере, у этой стороны современной официальной политики шансов на успех гораздо больше.
<...>
Единственная альтернатива российскому национализму - государственничество. Это разные идеологии, их не стоит путать: первая предполагает масштабную программу по модернизации России по лекалам западной теории «гражданской нации»; вторая - чисто консервативная (в самом простом смысле этого слова), то есть предлагает «сохранить всё как есть» в качестве священного исторического наследства. Именно к этому в современных условиях может сводиться простой отказ со стороны власти от идеологии россиянства. Проще говоря, если нам не удаётся создать что-то новое, то давайте оставим всё по-старому. У нас есть какое-никакое государство, и давайте не расшатывать эту лодку различными экспериментами.
<...>
Возможно, в связи с ощущением неудачи проекта создания «российской нации», последнее время стали всё чаще выдвигаться идеи, что идентичность новой нации должна быть полностью оторванной от исторических имён. <...> Очередные перемены связаны с планами по созданию Евразийского Союза, что вызывает желание строить уже не российскую, а ещё более широкую общность. Так, директор Департамента международного сотрудничества Аппарата Правительства РФ Тaтьяна Вaловая заявила, что России нужно «собирать новый евразийский суперэтнос»: «Почему мы не можем найти русскую национальную идею? Я её не вижу, зато я вижу евразийскую национальную идею. Эта идея - собрать воедино евразийский суперэтнос».
<...>
Вообще, представление о том, что начальство может лепить из «населения» любые народы по своему усмотрению, сложилось не сейчас и имеет свои корни ещё в ранней советской истории. Такой наивно-инструменталистский подход, кстати, нашёл своё отражение и в фольклоре. Помнится весьма показательный анекдот про попытки партийного руководства разрешить конфликты между грузинами и армянами: решено было сделать из них один народ, но никак не могли договориться, какой город (Ереван или Тбилиси) станет столицей этой новой социалистической нации. Тогда обратились к Сталину, и он внёс конструктивное предложение: «А столицей будет город Магадан!». Очевидная народу абсурдность такой политики, к сожалению, не осознаётся на управленческом уровне. Такой подход просто укоренён в мышлении целого социального слоя. Наверное, именно поэтому трудно ожидать, чтобы власть действительно отказалась от господствующего сейчас проекта «российской нации».
<...>
Значительная часть польской политической публицистики XIX века была направлена на это различение и утверждение этнической чуждости «русских» и «россиян». Потом, уже во второй половине XX века, стараниями вновь доминирующей Москвы, западнорусские реалии стало нормативным называть «украинскими» и «белорусскими», а вытиснутый из языка русский этноним приобрёл отчётливо пейоративный смысловой оттенок и даже был удалён из словарей в качестве ругательства (нечто схожее в истории русского литературного языка произошло с этнонимом «жид»). Так, слово «россияне» утвердилось в польской культуре именно как этноним, примерно соответствующий советскому употреблению слова «русские» - то есть исключительно для восточнорусского населения (великорусов, казаков и др.). При этом в польском языке нет различия между «россиянами» в этническом смысле слова и в гражданском, какое утвердилось в русском языке послесоветского времени. Фраза «большую часть россиян составляют русские» дословно перевести на польский язык невозможно. Это, впрочем, довольно типичная ситуация. Например, и в русском языке нет различения не только этнических поляков и польских граждан непольской национальности, но и даже этнических и «гражданских» украинцев. Однако идея российского национального проекта именно в том и состоит, чтобы это различение - между русскими и россиянами - вновь исчезло. Все народы России должны стать по национальности россиянами и составить новую нацию, доселе существующую только в польском и (благодаря заимствованию) в украинском языках.
<...>
Русский этноним убран из текстов законов современной России точно так же, как и из польских словарей, и его публичное употребление нередко представляется столь же вызывающим, как и в польскоязычной среде. Единственное исключение, в котором допускается употреблять русский этноним в польской печатной литературе - это исторические тексты, описывающие события прошедших веков. Собственно, такое же место предполагается оставить русскому этнониму и в России - для исторических описаний, а также для наименования русского языка и литературы, как уходящих корнями в уже далёкое прошлое. Но современные реалии должны описываться только через понятия о «российском». Эта «дисциплина языка», с которой приходится считаться пока что только основным СМИ, - нормальная часть любого национального проекта. Однако только в России этот проект имеет столь определённо антиисторический характер. Цель проекта - ликвидация русского этнического самосознания, отрыв населения России от общерусской истории. Россиянство не культивирует нашу историю, а наоборот, старается её переименовать и переиначить. В этом плане российский национальный проект типологически близок к украинскому. Более того, основываясь на одном историческом и этническом поле, они взаимно дополняют друг друга.
<...>
Современные французская и немецкая нации очень схожи, но у них очень разные истории созидания. Выделение гражданской и этнической моделей национализма основано в первую очередь на исследованиях путей формирования современных наций. Если нации гражданского типа формировались в границах уже существующего политического единства, которому требовалось достичь определённого уровня унификации, то перед этнонационалистами Центральной и Южной Европы стояли иные задачи: освободить свой народ из-под чуждого имперского владычества (Габсбургской, Российской или Османской империй) или объединить свой народ из многочисленных малых государств (Германия и Италия). Как определил национальный принцип один из главнейших теоретиков национализма Э.Геллнер, «этнические границы не должны пересекаться с политическими»[19]. Это принцип организации всех национальных государств Запада (и уже не только него), как бы их элитам ни была бы близка идеология чисто гражданственного союза.
Из этого следует, что выбор между тем или иным видом национализма должен определяться анализом реальной ситуации и актуальных задач. Ни для кого не секрет, что начертанные большевиками внутренние границы СССР, которые современные гражданские националисты предлагают считать священными, далеко не везде и не во всём совпадают с границами языков и культур. Русский народ сейчас, продолжая жить в многонациональном государстве, стал «разделённой нацией». У русских нет государственного единства - стоит задача его создать. У нас нет русских политических границ - их надо начертить. И это задача именно этнонационального проекта.