Случайно сложившаяся подборка
Видимо, есть такой эффект - когда тебя захватывает какая-то тема или идея, то вдруг начинают "резонировать" самые различные тексты.
Похоже, именно так и произошло в последние две недели, когда в пяти разных текстах я встретил такие мысли и формулировки:
-----------------
Валентин Непомнящий. Удерживающий теперь
Феномен Пушкина и исторический жребий России. Предварительные итоги XX века (Новый Мир. 1996, №5)
“Мой Пушкин” - не просто мой взгляд, мое мнение, или научная концепция, или отражение моих специальных интересов и частных пристрастий; “мой Пушкин” - это мой автопортрет, моя система ценностей в практическом приложении, как она есть на самом деле; “мой Пушкин” - это ворота в мой духовный мир, это моя вера. И все сколько-нибудь серьезные споры на пушкинские темы суть в конечном счете споры аксиологические, противостояния разных образов мира, жизненных позиций и вер.
Это значит, что в духовной, в широком смысле религиозной, сфере именно и лежит то ключевое и фундаментальное, что необходимо для более или менее адекватного, не зависящего от вкусов, понимания Пушкина как текста и как феномена.
...
Духовный мир личности, в том числе художника, - область, конечно, сложнейшая и неисчерпаемая, но по природе не туманная, не броуново движение чего-то непостижимого, безотчетного и безответственного, называемого в обиходе “психологией”; тут есть “несущая конструкция” - ценностная система личности, проявляющаяся в ориентациях ее относительно окружающего мира и людей, в отношениях с самой собою, в иерархии предпочтений и неприятий, в характере и уровне идеалов. Все это вещи очень конкретные и в значительной мере постижимые - если только при исследовании мы будем правильно соотносить декларируемое с поведенческим, делая упор на последнем: ведь прежде всего поведение (в том числе творческое) реализует нашу ценностную ориентацию, диктуется ею, и каждый из нас знает это по себе. Пушкин не составляет исключения.
-----------------
В.В.Жерихин Искажение мира (Нева. 1991. №8)
Но та самая вненаучная специфика, которой посвящены "Белые одежды", вскоре вытравила из лысенкизма всякие следы науки, и в истории вместо лысенкизма осталась лысенковщина - явление столь позорное, столь омерзительное, что чуть ли не кощунственным кажется упоминание о научной стороне дела: какая там наука! Не было там науки - нигде, ни у кого, ни грана! В результате понятие "единство организма и среды" превратилось в жупел. По себе знаю: очень трудно любыми рациональными доводами победить непроизвольную неприязнь к тому, кто мог не отвергнуть лысенкизм вместе с лысенковщиной сразу же, полностью и бесповоротно. Поэтому приводить примеры, называть имена не хочется - но без этого мои утверждения относительно вполне квалифицированных биологов могут показаться голословными. Ограничусь упоминанием одного имени - имени человека, репутация которого столь безупречна, что повредить ей такое упоминание не в состоянии. Приведу цитату из письма А. А. Любищева (на дух не принимавшего лысенковщину с самого начала) К. В. Беклемишеву: "Был ли спор 1948 года научным или политическим? Ни то, ни другое, а нечто третье, так как совершенно нелепо всё сводить к политике, но так же нелепо устанавливать всегда "или-или"...для тебя вопрос ясен: с одной стороны мракобесы, с другой представители света и, очевидно, если один из представителей света проронит даже слабое слово, что не во всём представители света правы, то этим он уже учинит как бы предательство правому Делу. Для меня вопрос гораздо сложнее: добро или зло, свет и тень переплетены самым сложным образом и провести такое разделение очень затруднительно"
----------
Сергей Владимирович Волков (salary) @ 2007-04-19 (Из статьи конца 90-х годов)
В настоящее время разделение взглядов по политическим вопросам имеет в основе своей ориентацию на три основных более или менее общеизвестных типа государственности и культуры: старую Россию, Совдепию и современный Запад, каждый из которых обладает набором черт, отличающих его от остальных.
...
Обращает на себя внимание то обстоятельство, что на практике разделение идет в зависимости не от того, какой образец ставится на первое место, а от того, какой ставится на последнее (“абсолютное зло”), предмет наибольшей ненависти оказывается более значим, чем предмет наибольшего предпочтения. Хотя по идее, формально более близки друг другу две “коммунистические”, две “либеральные” и две “патриотические” точки зрения, в реальной политике люди к конечном счете сплачиваются по общности “негативного идеала” (который, кстати, как и все “чужое”, психологически воспринимается более однородным, чем идеал позитивный, в который каждый склонен вносить собственные “детали”).
-----------
Беседа Алексея Миллера и Георгия Касьянова. Часть 3. (21 апреля 2009)
Касьянов... Это явление, которое, как мне кажется, заслуживает отдельного исследования: как люди, когда они работают в рамках своей узкой специализации, выглядят вполне нормальными и адекватными, а когда они вдруг входят в поле некого доминирующего нарратива, связанного с пропагандой и идеологией, начинают уже не говорить, а вещать, и притом - довольно примитивными лозунгами. Так осада Конотопа и последующий бой превращается в битву, а дальше - в войну между Россией и Украиной.
Миллер. Мыцик для меня представляется крайне одиозной и неприятной фигурой не столько потому, что он все время говорит подобные благоглупости, а потому, что он довоьно активно играет роль такого инквизиционного попа, который одергивает и пытается призвать к порядку тех украинских историков, которые, по его мнению, недостаточно патриотично освещают те или иные события. Причем он в этом смысле достаточно архетипичный боец исторической политики, потому что всегда начинает рассуждения в стиле «Вы посмотрите, что они там рядом делают - в Польше или в России, а мы что же, будем разоружаться перед ними!»
...
Касьянов. Мы не можем надеяться, что не будет происходить национализации истории, - она происходит, и с этим ничего не поделаешь. Но даже в рамках этой национализации и украинского нарратива в каждом конкретном случае есть «иные», «другие», но это не обязательно образ врага. А здесь как раз важен образ врага. Потому что когда речь идет о времени Петра, то в украинском национальном нарративе Петр играет роль душителя украинской автономии, потому что при нем был убит Батурин, была разрушена автономия украинской церкви, как утверждают, был запрещен в первый раз “украинский язык”, что с точки зрения науки, а не пропаганды, уже смешно. Т.е. Петр Первый в рамках этого националистического нарратива прочно угнездился как душитель украинства, поэтому все, что связано с его именем, в том числе, и Полтавская битва, при возрождении этого нарратива в современных условиях немедленно маркируется как образ врага. Петр Первый плохой: он душил государственность, душил церковь, запретил язык, он на костях казаков построил Петербург. Вот этим круг замыкается - и дальше уже любые другие интерпретации становятся ненужными.
Миллер. Опять же, мы видим, как достаточно сложная, безусловно, конфликтная ткань с разными интересами, где не обязательно, чтобы одна сторона была права, а другая - неправа, где у каждой стороны есть своя правда, трансформируется в борьбу добра со злом. Вместо поиска форм, в том числе, воспеваний и пестований украинскости, которые не завязаны на одновременной эксплуатации образа врага, каковых этот материал предлагает массу, акцент делается именно на тех моментах и их интерпретациях, которые описывают украинскость и борьбу за украинскость как череду неизбывного противостояния с русским.
---------------------
Александр Привалов, научный редактор журнала «Эксперт»
Консолидация не идёт, консенсус по части интересов нации не достигается не в последнюю очередь потому, что совсем уж бинарными стали и стиль высказываний, и их оценки. Не так ещё давно порядочный человек воздерживался от лишних обобщений так же машинально, как вставал при появлении женщины. Его так же прочно отучали от чрезмерно сильных выводов, как от еды немытыми руками. Теперь не так. По первой же полуфразе текста у читателя (слушателя) срабатывает механизм «свой-чужой», и акт коммуникации сворачивается, не начавшись: ответ говорящему уже готов. О том, что можно согласиться с одной фразой и не согласиться с другой, не слишком часто вспоминают даже в личных беседах, а в публичных - и того реже. Если текст исходит от «чужого», то его автор - пусть не обязательно кремлядь или, там, оранжевая шпана, но уж как минимум продажный дебил и невежда. Текст, исходящий от «своего», не может вызвать возражений, что бы там ни было нагорожено. Понятно, что я - по нынешней моде - утрирую; но ведь не слишком. Когда бывший президентский советник на всех углах читал лекции, с помощью парных регрессий доказывая, что экономический рост не зависит от объёма инвестиций, - хоть кто-нибудь из «своих» возразил?
Следствием такой простоты является неизбежное падение уровня - не только дискуссий, но и их участников. Люди, привыкшие не хотеть слышать чего-то, очень быстро привыкают неугодного им просто не знать. Их мир становится таким же скудным и чёрно-белым, как их отношение к собеседникам.
Похоже, именно так и произошло в последние две недели, когда в пяти разных текстах я встретил такие мысли и формулировки:
-----------------
Валентин Непомнящий. Удерживающий теперь
Феномен Пушкина и исторический жребий России. Предварительные итоги XX века (Новый Мир. 1996, №5)
“Мой Пушкин” - не просто мой взгляд, мое мнение, или научная концепция, или отражение моих специальных интересов и частных пристрастий; “мой Пушкин” - это мой автопортрет, моя система ценностей в практическом приложении, как она есть на самом деле; “мой Пушкин” - это ворота в мой духовный мир, это моя вера. И все сколько-нибудь серьезные споры на пушкинские темы суть в конечном счете споры аксиологические, противостояния разных образов мира, жизненных позиций и вер.
Это значит, что в духовной, в широком смысле религиозной, сфере именно и лежит то ключевое и фундаментальное, что необходимо для более или менее адекватного, не зависящего от вкусов, понимания Пушкина как текста и как феномена.
...
Духовный мир личности, в том числе художника, - область, конечно, сложнейшая и неисчерпаемая, но по природе не туманная, не броуново движение чего-то непостижимого, безотчетного и безответственного, называемого в обиходе “психологией”; тут есть “несущая конструкция” - ценностная система личности, проявляющаяся в ориентациях ее относительно окружающего мира и людей, в отношениях с самой собою, в иерархии предпочтений и неприятий, в характере и уровне идеалов. Все это вещи очень конкретные и в значительной мере постижимые - если только при исследовании мы будем правильно соотносить декларируемое с поведенческим, делая упор на последнем: ведь прежде всего поведение (в том числе творческое) реализует нашу ценностную ориентацию, диктуется ею, и каждый из нас знает это по себе. Пушкин не составляет исключения.
-----------------
В.В.Жерихин Искажение мира (Нева. 1991. №8)
Но та самая вненаучная специфика, которой посвящены "Белые одежды", вскоре вытравила из лысенкизма всякие следы науки, и в истории вместо лысенкизма осталась лысенковщина - явление столь позорное, столь омерзительное, что чуть ли не кощунственным кажется упоминание о научной стороне дела: какая там наука! Не было там науки - нигде, ни у кого, ни грана! В результате понятие "единство организма и среды" превратилось в жупел. По себе знаю: очень трудно любыми рациональными доводами победить непроизвольную неприязнь к тому, кто мог не отвергнуть лысенкизм вместе с лысенковщиной сразу же, полностью и бесповоротно. Поэтому приводить примеры, называть имена не хочется - но без этого мои утверждения относительно вполне квалифицированных биологов могут показаться голословными. Ограничусь упоминанием одного имени - имени человека, репутация которого столь безупречна, что повредить ей такое упоминание не в состоянии. Приведу цитату из письма А. А. Любищева (на дух не принимавшего лысенковщину с самого начала) К. В. Беклемишеву: "Был ли спор 1948 года научным или политическим? Ни то, ни другое, а нечто третье, так как совершенно нелепо всё сводить к политике, но так же нелепо устанавливать всегда "или-или"...для тебя вопрос ясен: с одной стороны мракобесы, с другой представители света и, очевидно, если один из представителей света проронит даже слабое слово, что не во всём представители света правы, то этим он уже учинит как бы предательство правому Делу. Для меня вопрос гораздо сложнее: добро или зло, свет и тень переплетены самым сложным образом и провести такое разделение очень затруднительно"
----------
Сергей Владимирович Волков (salary) @ 2007-04-19 (Из статьи конца 90-х годов)
В настоящее время разделение взглядов по политическим вопросам имеет в основе своей ориентацию на три основных более или менее общеизвестных типа государственности и культуры: старую Россию, Совдепию и современный Запад, каждый из которых обладает набором черт, отличающих его от остальных.
...
Обращает на себя внимание то обстоятельство, что на практике разделение идет в зависимости не от того, какой образец ставится на первое место, а от того, какой ставится на последнее (“абсолютное зло”), предмет наибольшей ненависти оказывается более значим, чем предмет наибольшего предпочтения. Хотя по идее, формально более близки друг другу две “коммунистические”, две “либеральные” и две “патриотические” точки зрения, в реальной политике люди к конечном счете сплачиваются по общности “негативного идеала” (который, кстати, как и все “чужое”, психологически воспринимается более однородным, чем идеал позитивный, в который каждый склонен вносить собственные “детали”).
-----------
Беседа Алексея Миллера и Георгия Касьянова. Часть 3. (21 апреля 2009)
Касьянов... Это явление, которое, как мне кажется, заслуживает отдельного исследования: как люди, когда они работают в рамках своей узкой специализации, выглядят вполне нормальными и адекватными, а когда они вдруг входят в поле некого доминирующего нарратива, связанного с пропагандой и идеологией, начинают уже не говорить, а вещать, и притом - довольно примитивными лозунгами. Так осада Конотопа и последующий бой превращается в битву, а дальше - в войну между Россией и Украиной.
Миллер. Мыцик для меня представляется крайне одиозной и неприятной фигурой не столько потому, что он все время говорит подобные благоглупости, а потому, что он довоьно активно играет роль такого инквизиционного попа, который одергивает и пытается призвать к порядку тех украинских историков, которые, по его мнению, недостаточно патриотично освещают те или иные события. Причем он в этом смысле достаточно архетипичный боец исторической политики, потому что всегда начинает рассуждения в стиле «Вы посмотрите, что они там рядом делают - в Польше или в России, а мы что же, будем разоружаться перед ними!»
...
Касьянов. Мы не можем надеяться, что не будет происходить национализации истории, - она происходит, и с этим ничего не поделаешь. Но даже в рамках этой национализации и украинского нарратива в каждом конкретном случае есть «иные», «другие», но это не обязательно образ врага. А здесь как раз важен образ врага. Потому что когда речь идет о времени Петра, то в украинском национальном нарративе Петр играет роль душителя украинской автономии, потому что при нем был убит Батурин, была разрушена автономия украинской церкви, как утверждают, был запрещен в первый раз “украинский язык”, что с точки зрения науки, а не пропаганды, уже смешно. Т.е. Петр Первый в рамках этого националистического нарратива прочно угнездился как душитель украинства, поэтому все, что связано с его именем, в том числе, и Полтавская битва, при возрождении этого нарратива в современных условиях немедленно маркируется как образ врага. Петр Первый плохой: он душил государственность, душил церковь, запретил язык, он на костях казаков построил Петербург. Вот этим круг замыкается - и дальше уже любые другие интерпретации становятся ненужными.
Миллер. Опять же, мы видим, как достаточно сложная, безусловно, конфликтная ткань с разными интересами, где не обязательно, чтобы одна сторона была права, а другая - неправа, где у каждой стороны есть своя правда, трансформируется в борьбу добра со злом. Вместо поиска форм, в том числе, воспеваний и пестований украинскости, которые не завязаны на одновременной эксплуатации образа врага, каковых этот материал предлагает массу, акцент делается именно на тех моментах и их интерпретациях, которые описывают украинскость и борьбу за украинскость как череду неизбывного противостояния с русским.
---------------------
Александр Привалов, научный редактор журнала «Эксперт»
Консолидация не идёт, консенсус по части интересов нации не достигается не в последнюю очередь потому, что совсем уж бинарными стали и стиль высказываний, и их оценки. Не так ещё давно порядочный человек воздерживался от лишних обобщений так же машинально, как вставал при появлении женщины. Его так же прочно отучали от чрезмерно сильных выводов, как от еды немытыми руками. Теперь не так. По первой же полуфразе текста у читателя (слушателя) срабатывает механизм «свой-чужой», и акт коммуникации сворачивается, не начавшись: ответ говорящему уже готов. О том, что можно согласиться с одной фразой и не согласиться с другой, не слишком часто вспоминают даже в личных беседах, а в публичных - и того реже. Если текст исходит от «чужого», то его автор - пусть не обязательно кремлядь или, там, оранжевая шпана, но уж как минимум продажный дебил и невежда. Текст, исходящий от «своего», не может вызвать возражений, что бы там ни было нагорожено. Понятно, что я - по нынешней моде - утрирую; но ведь не слишком. Когда бывший президентский советник на всех углах читал лекции, с помощью парных регрессий доказывая, что экономический рост не зависит от объёма инвестиций, - хоть кто-нибудь из «своих» возразил?
Следствием такой простоты является неизбежное падение уровня - не только дискуссий, но и их участников. Люди, привыкшие не хотеть слышать чего-то, очень быстро привыкают неугодного им просто не знать. Их мир становится таким же скудным и чёрно-белым, как их отношение к собеседникам.