из моего неопубликованного вот нашла - похоже на Гришковца, правда)
I will leave you by train
Я ехала в Киев по делам своего искусства - fashion-profession, но мне хотелось бы заняться этим где-нибудь в Париже или Милане. И вообще, мне уже давно пора бы поменять не только вид своего направления, но и транспорт, на котором я передвигаюсь по нему. Я ненавижу поезда.
В детстве - это было как в детстве. Перед выходом на вокзал надо было обязательно посидеть на дорожку, можно было это делать на чемоданах. Папа проверял билеты, мама переживала, ничего ли мы не забыли, выключили ли утюг, и только бы не опоздать. Понятное дело, что в вагон мы уже практически запрыгивали на ходу. С родителями мы всегда ездили в купе, где, собственно и разворачивалось самое интересное, точнее вкусное: запахи от нашей еды, смешивались с запахами еды соседних купе, и пусть весь мир подождет. Потом мама стелила всем нам постели - обычно свои (мы всегда с собой брали белье в дорогу, потому что, говорят, в 90-е поездные простыни передавались от одного путника другому, так и не побывав в химчистке). Неважно, я тогда очень любила поезда, даже, несмотря на их грязные туалеты и злых проводниц. Мне нравился чай по утрам с лимоном и сахаром, подстаканники, алюминиевые чайные ложки, деревья и домики, мелькавшие за окном, это постоянное ты-дыщ-ты-дыщ, красный стоп-кран, который никогда мне нельзя было трогать, но очень хотелось, запах дороги и все хорошо.
Новая поездная эпоха моей жизни началась после окончания школы. Нам всем казалось, что мы очень взрослые и пора бы уже без родителей начинать этот мир познавать. Модные были все, красивые, и врали красиво: мамам говорили, что едем в Крым в какой-то там лагерь к родителям своих друзей отдыхать. Мамы нам даже билеты покупали... А билетов тогда ни в купе, ни в плацкарт не было - лето же! - брали в общий - так что нас встречал не только Крым, но и «Рым, и медные трубы». Мы тогда, помню, реп слушали и душились сладкой ESCADA, и в общий вагон надушились, дуры. Я и моя подруга - мозгов не было, зато Верка Сердючка как раз начинала набирать обороты со своим СВ шоу! У нас же начиналось свое - мы его назвали Общий Вагон Шоу! Людей набивается столько, сколько влезет, люди спят буквально друг у друга на головах в позах зародышей. Мы слушали реп и ароматизировали своей сладкой Эскадой, нам нравилась, что мы уже взрослые и что мы уже курим, что с нами в вагоне едет весь такой из себя замечательный «с дредами», который, сойдя с поезда, довез нас автостопом в скалы, где предложил с ним немного похипповать, но это уже было потом - его звали Пит и мы хипповать не остались. Нравилось, что, несмотря на все эти абсолютно нетрогательные обстоятельства, мы были все еще по-детски счастливы.
Ездить в общих вагонах я перестала спустя ровно год, когда, будучи уже второкурсницей, отправилась в тот же Крым со своей подругой-потенциальной моделью. Это действительно было время тяжелых перемен и поисков взрослого себя: и, несмотря на то, что мы тогда очень напились, распевая на весь этот общий вагон «Бухгалтер, милый наш бухгалтер» (о каком бухгалтере тогда шла речь - история умалчивает), то есть было весело, я очень даже почувствовала, как условности взрослой жизни уже потеснили детскую непосредственность в моей переходящей из отрочества в юность душе.
В юности поездов у меня меньше не стало. Наоборот - на четвертом курсе мне пришло в голову, что пора бы отправиться в столицу - работу искать, и это притом, что университета мне еще оставалась два стационарных года. Тогда я взяла билет на поезд в один конец - кто же мог подумать, что концов этих у меня вскоре без конца будет. И поначалу мне даже все это нравилось: вся жизнь в дороге: деревья, деревья, деревья, домик. Мне казалось, что я такая активная и что прямо лучше нельзя. Но после того как меня начали узнавать проводники - мне страшно стало - это что же я так много времени своего на поезда трачу, что меня эти странные люди уже за свою принимают. Проводники в большинстве своем это ребята неплохие, пьяные и веселые. Им нравится приносить кофе в постель также как требовать после, чтобы ты эту постель сложила и им под расписку принесла. Мне это кажется странным. Но у меня тогда любовь как раз случилась: и мне всеравно хорошо было, и было кому встречать-провожать мои поезда.
А потом любовь закончилась - и остались только поезда и мои тяжеленные сумки, потому что даже, несмотря на то, что я живу в одном месте, я всегда беру в дорогу просто шкаф своих вещей, потому что никогда не знаю, какая из моих вещей мне понадобится в следующий момент.
Например, только за последние полгода я провела около 50 ночей в поездах, а это значит, что примерно столько раз мне приходилось втаскивать свои тяжеленный сумки в вагон и обратно. Примерно столько раз, мне приходилось искать свое место в вагоне (я уже не говорю про жизнь), ощущать его спертый запах, расстраиваться по поводу того, что мне опять выдали билет не на то место, на которое мне хотелось (я уже устала ругаться с этими тетеньками, которые билеты в ж/д кассах продают - они меня тоже не любят), осторожно заглядывать в купе (если я по какой-то причине вдруг взяла билет в купе!), а это бывает только тогда, когда билетов в плацкарт уже нет. Мне кажется, их раскупают все те люди, которые также как и я бояться ездить в купе - поэтому мне люди плацкарта нравятся больше, чем люди купе - в плацкарте мы все знаем, чего мы боимся и понимаем, что вместе мы - сила.
В купе - все по-другому: я всегда внимательно всматриваюсь в того человека, который оказывается со мной за этой дверкой на колесиках с зеркалом. Человек, кстати тоже смотрит на меня не менее подозрительно и, наверное, тоже пытается понять, почему у меня билет именно на это место и вообще. Люди в купе никогда не становятся друзьями, потому что они бояться, что когда один из них уснет, другой что-то обязательно украдет - свидетелей же нет и быть не может, а друзья не воруют. Ну а поскольку я обычно втаскиваю с собой в вагон только шкаф вещей, который сразу, как только я попадаю в купе, отправляется под мою временную кровать (а перед этим в ж/д кассах я всегда прошу у тетенек нижнюю полку), значит, никто ничего не сможет оттуда даже примерить. Так что соседей-воришек я не боюсь. Для меня куда страшнее: оказаться напротив какого-нибудь насильника-маньяка, поэтому я всегда спрашиваю у человека, который едет со мной в купе, не насильник ли он, и если он мне отвечает, что нет - я с облегчением говорю «фух», при этом, не забывая добавить, что насильник - здесь я, ну чтоб вдруг у него не возникло желания поэкспериментировать. Если вдруг мне везет, и в купе я еду сама, тогда я очень боюсь, что ко мне кого-то подселят ночью, и если кого-то ко мне ночью таки подселят, тогда я уже не засну до утра и буду напряженно вслушиваться в дыхание-храп-сап рядом со мной лежащего, и обязательно буду размышлять на тему, не насильник ли он. И если человек этот окажется не насильником, утром я его буду ненавидеть еще больше, чем вечером: получается, что я зря думала и размышляла, когда могла себе спокойно спать под его храп-сап и ничего не думать. А человек не понимает, что этого я на него так смотрю, и периодически мне так противно улыбается - ну, мол, переспали ночь, а познакомиться так и не успели.
Но страшнее страшного - это ехать в одном купе не с насильником, а со святым отцом. Да-да, дети мои, именно в такой компании я провела свою очередную поездную ночь. Отец Анатолий (так звали моего путника) у меня Сhanel на шее увидел и говорит, что это за тотем у тебя, давай снимем, на крест поменяем. Я ему в ответ - это же Сhanel. Какой такой Шанель, говорит - зло это все. Конечно, зло - я за него столько денег выложила. На что отец мне - не расстраивайся Елена и никак иначе (а я это имя терпеть не могу), все это проходящее, надо тебе волосы отрастить, да джинсы снять, перестать глаза красить, и говорить научиться, в церковь по выходным и праздникам, о детях, семье задуматься. Сказал, что скоро все мы перед судом станем - и истина одна. Понятное дело, что слушала я его внимательно и где-то даже понимала, о чем он. И страшно мне так стало, тем ли я в жизни своей занимаюсь, и как я на суде в таком случае выглядеть буду. Говорят Библия - Vogue. Почитаю.
Если на время забыть о моей истории со святым отцом, и вернуться к истории, когда разговор с соседом по купе все же завязывается, и этот сосед - не насильник и не святой отец, а, например, какая-нибудь тетенька, которая расскажет тебе, чем живет ее сват и брат, или молодой человек с видом интеллектуала (на таких я почему-то всегда меньше всего думаю, что они могут оказаться насильниками или святыми отцами), или дедушка-профессор-академик и тд, - такие знакомства тоже ничем хорошим, во всяком случае, для меня не заканчиваются. Потому что я никогда не знаю, как вести себя утром - ну это же совсем непонятно. Утро вечера мудренее - понятно, а вот когда я этим мудрым утром просыпаюсь в поезде (точнее открываю некогда закрытые негой взоры) - единтсвенное, чего я хочу - так это побыстрее уже приехать, чтобы перестать слышать тыдыщ-тыдыщ, стать ногами на твердую землю и все такое. Я уже не заказываю себе чай или кофе у проводника, и, может, даже не умываюсь, я сразу хочу выйти и оказаться не в коридоре вагона, а где-нибудь - только не в поезде. А тут человек, с которым ты вчера о чем-то ведь говорила, и тебе он уже близким таким казался, а ведь на самом деле - чужой, и утром это яснее ясного обоим, но по всем правилам вроде как надо улыбаться и говорить это «доброе утро», которое я даже маме своей не говорю: мама знает, что мне нужно время, чтобы проснуться, а тут тебе явно не мама. И я все же против себя выжимаю улыбку в комплекте с добрым утром и быстренько к окну в коридоре вагона - а там деревья, деревья, деревья, домик.