Изнасилование - общественный институт патриархата
В новостях редко обращают внимание на то, что фактически
все насилие в мире сегодня совершается мужчинами.
Теперь представьте, если бы все это совершали женщины.
Разве об этом не раструбили бы в новостях, давая всевозможные объяснения?
Разве не подвергли бы гендерному анализу каждое из подобных событий?
Тот факт, что насилие совершают мужчины, кажется настолько естественным,
что не ставит никаких вопросов и не требует анализа.
Майкл Киммел
1. Изнасилование - общественный институт патриархата
Сексуальное насилие - это проблема мужчин, которую они переносят на женщин, и которую сами женщины воспринимают как свою. Когда у вас чужая проблема, вы не только не решите её, но и усугубите собственное положение отчаянными и бесполезными усилиями. Поэтому нам необходимо поместить проблему сексуального насилия в надлежащий контекст, начав с определения условий, которые делают возможным совершение насилия и проанализировать причины, побуждающие его совершать.
Насилие в отношение женщин является частью социальных реалий, которые воспринимаются как не требующие объяснений. Это может показаться парадоксальным, ведь для любого общества насилие, к тому же перманентное, само по себе является угрозой или, по крайней мере, фактором риска, так как развитие и результат насилия невозможно спрогнозировать, а значит, и контролировать. Существует только одно условие, при котором общество может позволить себе сосуществовать с насилием: если это насилие осуществляется в отношении "других", не принадлежащих к данному со-обществу "элементов". Именно так определяется социальная роль женщин - коллективно и индивидуально они стереотипируются как "другие", следовательно - как "официально санкционированные жертвы".
Mеханизм создания "другого" - это стереотипирование, происходящее на основе предрассудка. Предрассудок - это враждебное или негативное отношение к легко идентифицируемой (маркированной) группе, основанное на преднамеренно неверной или неполной информации. Маркированной предрассудком группе приписываются ложные характеристики. Предрассудок является системным мнением, воспроизводящим само себя, и следовательно, любое противоположное мнение подвергается полному искажению в системе предрассудка или просто отрицается. Человек с предрассудками обладает своего рода иммунитетом к любой информации, расходящейся с его системой мнений.
Создание стереотипа - это результат процесса маркировки группы, когда всем членам той или иной группы приписываются некие общие характеристики. Стереотипы основываются на ложной информации, а не на опыте, это способ "теоретического обоснования" наших предрассудков. Стереотипы - это форма каузальной атрибуции и в системе предрассудка выполняют роль подкрепителя по схеме: предрассудок - негативная каузальная атрибуция - подкрепленный предрассудок. Стереотипы идеологически структурируют гендерную систему, так как самые дикие предрассудки и непримиримая враждебность возникают в отношении тех, кого мы воспринимаем как идентичных нам самим: такое восприятие создает идеальную почву для негативных проекций (например, межнациональные усобицы особенно интенсивны и длительны между максимально сходными друг с другом группами граждан - русскими и украинцами, кастильцами и каталонцами. Вопрос в том, чтобы назначить "другим" максимально себе подобного).
Стереотипы, как негативные проекции, выполняют функцию "слива" психического напряжения, когда индивид или группа используют агрессию в отношении себе подобных (мыслимых как "других") с целью ослабить или подавить депрессивные реакции, происходящие от сознания невозможности контролировать окружающий мир или использовать его элементы в собственных интересах. Агрессия - это патология инстинкта самосохранения, а агрессия в отношение себе подобных (через создание образа "другого", "чужака", основанного на стереотипах и негативных проекциях) является его полной инверсией.
Периодические всплески "сексуального романтизма" (темы "настоящей женщины", "предназначения женщины", "феминности", "семейных уз", "счастливой семьи") совпадают с периодами быстрого развития капитализма (в России, пусть он и государственно-мафиозный, но всё же капитализм), когда люди попадают в ситуацию постоянной борьбы за выживание, психо-эмоциональная цена которой превосходит способность большинства мужчин. Тогда потребность в козле отпущения становится жизненной, и "идеал феминности" расцветает повсеместно. В капиталистической повседневности борьбы всех против всех, если мужчина должен быть рациональным, то женщина - интуитивной, эмоциональной и неспособной к дискретному мышлению. Мужчина - конкурентоспособным, женщина - нежной и покорной. Если мужчина - эгоист, женщина должна быть альтруисткой и мазохисткой, мужчина должен идентифицироваться с рынком и экономическими отношениями ("успешность"), а женщина должна быть во всем ему противоположной. Сексуальный романтизм основан на мифе "домашнего очага" (пенатов и розовощекой упитанной детской резвости, и вечно всем довольной красавицы-жены, над которой время не властно), а этот миф скрывает мужской эскапизм (воплощением которого у нас являются диван, вытянутые треники и пульт), а следовательно, лжет о реальном типе отношений в этих пенатах. Сексуальный романтизм основан на определении женщины как "Вечной Другой", это обратная сторона сексуального насилия над женщинами.
Обществу, основанному на идее превосходства одних индивидов (групп) над другими, стереотипы жизненно необходимы, так как они позволяют осуществлять механизмы власти через систему предрассудков. Это особенно хорошо заметно, если отследить факторы, участвующие в образовании предрассудков (здесь и далее я говорю конкретно о сексистских предрассудках):
1. Экономическая и политическая конкуренция.
Использование предрассудков здесь преследует прямую материальную выгоду:
- очень удобно считать, что женщина предназначена природой заботиться о ближних, рожать и растить детей (отдельно, природа, видимо, озаботилась предусмотреть бескорыстный и бесплатный характер этого предназначения, поставив получение продуктов питания половиной населения в зависимость от того, насколько эффективно оно позаботится о другой половине и сколько нарожает детей);
- очень удобно считать, что женщина слаба умственно и физически, чтобы просто не принимать ее в расчет в системе распределения ресурсов, закрыть ей доступ к высокооплачиваемым профессиям/рабочим местам или вообще на рынок труда.
2. Смещение агрессии на общественно санкционированную жертву (=козла отпущения).
Для индивида жизнь в обществе сама по себе предполагает фрустрацию. Жизнь в обществе, основанном на идее господства/подчинения, означает фрустрацию системную и организованную, перманентную и беспредметную, так как трудно идентифицировать механизмы экономической и политической эксплуатации, в которой большинство из нас пребывает. Личная и групповая ситуация конфликта в нашем обществе (таким, каким мы знаем его теперь и исторически) разрешается с помощью смещения агрессии на специально для этого маркированную и видимую группу, которая понимается всеми членами общества как санкционированная жертва, то есть, как те, в отношении которых агрессивные действия разрешены как таковые, при условии, что агрессия будет осуществляться в формах, одобряемых доминантной группой. Санкционированная жертва, в свою очередь, лишена права и возможности защищаться, так как попытка защиты интерпретируется как агрессия в терминах самосбывающегося пророчества ("мы так и знали, видите, они действуют против нас"). Отказ обществом в помощи своим официальным жертвам - это условие sine qua non для организации смещения агрессии.
Для оправдания отказа в помощи и для внушения санкционированным жертвам, что они "сами виноваты" в том, что с ними происходит, применяют четыре "жертвенных мифа":
- Мазохизм жертвы. Декларируется получение жертвой удовольствия от своего положения жертвы. Так, совершенно очевидно, что негры бедны, потому что им нравится быть бедными, если дать им возможность с утра до ночи плясать, а женщины получают удовольствие от изнасилований, потому что в глубине души только и ждут, чтобы с ними так поступали, так это дает им возможность почувствовать себя значимыми.
- Провокация со стороны жертвы. Декларируется злонамеренное и показное невыполнение "правил" и "законов" со стороны жертвы. При этом "правила" и "законы" совершенно откровенно создаются ad usum: раскулачим всех, у кого в хозяйстве две коровы, так как ясно, что только враги держат двух коров. Понятно, что женщина, не соблюдающае правила, запрещающие выходить на улицу ночью одной, провоцируют насильственные действия со стороны мужчин.
- Ложь и преувеличение со стороны жертвы (в корыстных целях). Декларируется отсутствие "веских доказательств" совершенной в отношении жертвы агрессии. Холокост? Какой еще холокост? - На самом деле это всё выдумки с целью нажиться на чужом чувстве вины. В случае изнасилования отсутствие тяжких физических повреждений - это прямое доказательство того, что женщина "была согласна", а потом решила "отомстить" за то, что мужчина не захотел больше иметь с ней дела.
- Выхода нет, могло бы быть и хуже. Жертве напрямую предлагается отказаться от попыток защитить себя: евреям во время погромов лучше "отсидеться" (и отдать то, что от них требуют), а женщинам рекомендуется "расслабиться и получать удовольствие" во время изнасилования.
3. Личные потребности людей, воспитанных в системе предрассудков.
Здесь политическое становится личным и наоборот, это точка осуществления обратной связи между социально навязанным гендерным воспитанием мужчин и их личным решением жить в соответствии с "полученными инструкциями". Здесь речь идет о модели социализации мальчиков, которая со временем формирует особый тип характера, который реализуется в определенной модели поведения.
4. Предрассудки из конформизма.
Человек "просто живет" согласно существующим в обществе "нормам" и "понятиям". В гендерном разрезе, такое поведение характерно как для мужчин, так и для женщин. Роли и поведенческие паттерны просто некритически усваиваются и воспроизводятся, а также навязываются другим (=процесс воспитания детей). Личностная идентификация с гендерной ролью должна будет поддерживаться именно системой предрассудков.
Сексуальное насилие (изнасилование и домогательства) в отношении женщин является составляющей частью социокультурной модели, в которой женщина занимает подчиненное по отношению к мужчине положение.
Эта модель позволяет осуществлять в отношении женщин перманентную агрессию (гендерное насилие), по-разному выраженную в зависимости от сферы, в которой эта агрессия имеет место:
1) бытовое насилие в семейной сфере (включая супружеские изнасилования)
2) сексуальная агрессия в общественной сфере и
3) сексуальные домогательства в профессиональной сфере.
Эти явления носят повсеместный характер, имеют особые характеристики, преследуют определенные цели и обусловлены общими факторами.
В этой модели реализуется стереотип мужчины, как всегда сексуально активного и неспособного контролировать свои импульсы, и женщины, как всегда сексуально пассивной, подчиненной и в любом случае ответственной за возможные последствия сексуальных отношений (вне зависимости от того, были они добровольными или нет).
Как уже говорилось выше, перманентная агрессия внутри общества может осуществляться в том случае, когда она понимается как направленная на чуждый обществу элемент - на "другого", "козла отпущения". Основным предрассудком, позволяющим стереотипировать женщин как "другого", является уравнение "женщина=телесность-вещность". Женщина понимается как существо, подчиненное собственной физиологии и определяемое ею, морально и интеллектуально недееспособное (неспособность определить самостоятельно, что для нее хорошо или плохо, неспособность различать между добром и злом по причине "эмоциональности", "подчиненности страстям"). Таким образом, женщина не является членом общества (так как не мыслится - или не совсем мыслится - как человеческое существо), а стоит вне его, относится к области "природного", "хаотического", "неопределенного". В общественной жизни ее участие возможно лишь опосредовано через две (и только две) взаимоисключающие роли:
1) роли сексуального объекта, предназначенного для удовлетворения сексуальных потребностей мужчин;
2) роли матери, предназначенной для удовлетворения репродуктивных потребностей общества.
Эта дихотомия проиллюстрирована, например, в истории с синдромом Питера Пэна, когда мужчина норовит одновременно воспроизвести с "Венди" отношения "мама - сынок-переросток" и беззаботно-сексуально порезвиться с "феей Динь-Динь". Ну, и заодно, столкнуть лбами означенных Венди и Динь-Динь так, чтобы искры летели.
Мужчинам, как высокоорганизованным разумным и моральным человеческим существам, по своему положению "человека среди вещей" принадлежит право власти над женщинами и обязанность контролировать их поведение ("надзирать и наказывать").
Власть и контроль в отношении женщин понимается в первую очередь как власть и контроль над и за их телами (это следует из уравнения "женщина=телесность"). Мужчина приобретает женщину себе в собственность, дает ей статус в глазах общества и отвечает перед обществом за то, чтобы женщина соблюдала правила отведенной ей социальной роли - именно для этого общество дает ему право осуществлять агрессию в отношении женщины, в первую очередь - сексуальную. Изнасилование - это самое распространенное и угрожающее действие, которое внушает страх всем женщинам, и потому означает, что мужчины могут сохранять над ними контроль.
В этом контексте изнасилование становится институциональной необходимостью, одним из орудий контроля всех женщин, которое позволяет мужчинам сохранять власть, доминирование и контроль. Изнасилование имеет негласную легальность как общественный институт, и, как результат, общество предоставляет мужчинам лицензию на использование женщин в соответствии со своими потребностями (Кэтлин Барри, 1971 “Институт и психология изнасилования”).
Сексуальные агрессоры - это те, кто доводит до логического завершения сексистские постулаты общества. Угроза сексуального насилия выполняет две важные в социальном контексте функции - пространственный и временной контроль (контроль за перемещениями и комендантский час). Как правило, мы не задумываемся о том, что женщины не могут свободно передвигаться (некоторые места небезопасны), иметь свободный и безопасный доступ в общественные места (если с женщиной произошло что-то неприятное в ресторане/баре, то это случилось просто потому, что она туда пошла), выходить из дома в определенное время суток (на деле это выглядит так, что с наступлением темноты "порядочные" женщины/девушки исчезают с улиц), мы принимаем это как должное и требуем, чтобы наши дочери всегда отчитывались, с кем, куда и на какое время они идут. И мы ждем, что в сопровождении мужчин с нами не случится ничего дурного. Ищем Защитника, не думая о том, что он и Насильник - близнецы. Чтобы закамуфлировать вульгарную реальность того, что насилие против женщин подразумевается и принимается, мужчины принимают роль защитников женщин, которая сама по себе подразумевает насилие. Мужчины защищают женщин от насилия других мужчин.
Таким образом, институт изнасилования с целью контроля предоставляет мужчинам двойное преимущество: или право насиловать, или возможность принять на себя роль защитника женщины, и тем самым ее контролировать. Ведь если не будет насильников, то и защитники будут не нужны (Кэтлин Барри, 1971 “Институт и психология изнасилования”).
Общество в целом посылает “рядовым” мужчинам амбивалентный сигнал: "Ты можешь делать что хочешь и как хочешь, но смотри, чтобы тебя не поймали". Многие считают, что "мужская солидарность" сплотит ряды "в случае чего", упуская из виду то, что на самом деле от последствий избавляют деньги и статус, а не мужская солидарность. "Мужская солидарность", конечно же, проявляется, как никогда, именно в случаях насилия над женщинами, как ни в каких других. Однако она исчезает, как только юстиция и правоохранительные органы начинают делать свою работу, как в случае со шведским законом о проституции: его бойкотировали почти два года, как полиция, так и суды, пока всем не пригрозили массовым увольнением.
Здесь мы опять возвращаемся к вопросам социализации, так как недостаточно уверить человека в возможности безнаказанного осуществления сексуальной агрессии, - необходимо, чтобы у человека были личные мотивы и воля к ее осуществлению. Я не верю в спонтанность и в имманентность. Люди, которых я вижу, контекстны, историчны и миметичны (Рене Жирар). Для того, чтобы мужчины были насильниками, необходимо научение, идеологическая и групповая интеграция, необходим контекст. Необходима идентификация со определённым стереотипом и самовосприятие, определяемое этим стереотипом.
“Изнасилование - это не какая-то форма психопатологии, от которой страдает небольшое количество мужчин. На самом деле, изнасилование не сильно отличается от того, что мы считаем социально приемлемым и социально желательным мужским поведением. Различия между мужчинами, которые насилуют и мужчинами, которые этого не делают, частично зависят от того, верят ли они тем догмам, которым учат большинство мальчиков - о том, что настоящий мужчина должен вести себя как “мачо” в худшем смысле этого слова. Некоторые исследователи называют эту отличительную черту фактором “гипермаскулинности”. Другие ученые называют мужчин, которые принимают такое поведение, “фанатиками мужественности”. Их представления формируются другими мужчинами: отцами, дядями, дедушками, тренерами, молодежными лидерами, даже поп-звездами. Мальчиков учат с помощью постоянных вербальных и невербальных намеков тому, что они должны сфокусироваться и постоянно думать о сексе, что они должны воспринимать женщин как объекты, с помощью которых получают секс, а не как равноправных партнеров, у которых есть собственные желания и предпочтения. Мальчики учатся тому, что они всегда должны сами инициировать сексуальную активность, что они могут встретиться с нежеланием со стороны девочек, но что они должны его игнорировать и продолжать настаивать, уговаривать, не сдаваться, и в конечном итоге обязательно получить то, чего они хотят. Они начинают воспринимать женщин как своих противников, которых надо завоевывать, и учатся использовать свои физические и социальные преимущества, чтобы подчинять себе более слабых, менее значимых людей.
Это то, что большинство мальчиков - не только будущие насильники - узнают о сексуальности. Практически не упоминается, что секс - это взаимодействие между двумя людьми, которые принимают в этом равное участие и вместе получают удовольствие. Лишь немногие мальчики могут увидеть пример положительных сексуальных отношений среди окружающих их мужчин.
Исследование Вирджинии Гриндлингер и Донн Бирн показывает, в какой степени распространено следование этой мужской социализации среди 114 мужчин-студентов. В этом исследовании мужчин спрашивали, согласны или не согласны они с серией утверждений о половых ролях и сексуальности.
Вот некоторые из полученных данных:
“Я предпочитаю относительно маленьких женщин” - 93,7% согласны.
“Мне нравится доминировать над женщиной” - 91,3% согласны.
“Мне нравится завоевание как часть секса” - 86,1% согласны.
“Некоторые женщины выглядят так, как будто напрашиваются на изнасилование” - 83,5% согласны.
“Меня возбуждает, когда женщина сопротивляется во время секса” - 63,5% согласны.
“Было бы приятно использовать силу, чтобы подчинить женщину” - 61,7% согласны.
Такой взгляд на секс и женщин поддерживается и усиливается в разговорах между мужчинами. Посмотрите на язык, который используют мужчины. В своей книге “Мужчины об изнасиловании”, которая основана на интервью с мужчинами о сексуальном насилии, Тимоти Бенеке показывает, как мужские разговоры о сексе наполнены терминами, которые представляют секс как достижение и предмет потребления, то есть, как обладание женщиной. Например:
- секс как достижение: “Я бы хотел сделать это с ней”; “Я надеюсь забить гол этой ночью”; “Я бы научил ее парочке трюков”: “Уж я с ней своего добьюсь!”;
- женщина как предмет потребления: “Она мне так и не дала”; “Я держу пари, что получу ее, если постараюсь”; “Она - лучшая задница, что у меня была”; “Ты бы не хотел немного такой?”
Бенеке объясняет, что мужской язык приводит к еще большей объективации женщин, помещая их на уровень детей, животных или просто половых органов: “Эй, детка!”, “Пойдем, поохотимся на кисок”, “Она просто пизда”.
Бенеке считает, что подобный язык, выражает те силы, которые формируют насильника. Секс становится синонимом личного достижения, любое общение с партнером является неважным или даже нежелательным (поскольку такое общение может стать препятствием для достижения мужской цели). “Если мужчина ходит на свидания с той мыслью, что секс - это достижение и обладание ценным предметом, то согласие женщины, с большой вероятностью, будет восприниматься как нечто несущественное”, - пишет Бенеке.
Язык не только способствует тому, что мужчины объективизируют женщин, они также объективизируют и диссоциируют себя от своих собственных половых органов. Пенис мужчины становится “инструментом”, часто он может даже иметь собственное имя. Он становится самостоятельным существом, обладающим собственным разумом, так что мужчина освобождается от какой-либо ответственности за его действия. Эта концепция соответствует популярному мифу о неуправляемости мужских желаний, согласно которому если мужчина сексуально возбужден, то он уже не сможет остановиться и принудит женщину к сексу. Такое представление является удобной рационализацией для мужчин, которые насилуют женщин (“Видишь, до чего ты меня довела? Теперь нам придется это сделать”). Более того, диссоциация мужчины в отношении своего пениса и миф о том, что он не может нести ответственность после того, как он возбудился, позволяет обвинить саму женщину в том, что она сама возбудила его и его “друга”. (В такие мифы верят не только мужчины. Исследования, проведенные среди студентов и студенток, показывают, что обе группы верят, что секс - это биологическая необходимость для мужчин, но не для женщин)” (Robin Warshaw, 1988 “I Never Called It Rape”).
Хочется особенно подчеркнуть, что описанное выше не представляет собой неких "характерных примет насильника", это - описание коллективных норм, обязательных к исполнению и воспроизведению.