Впервые я решил написать о человеке, которого никогда не знал. Фамилию этого человека я слышу каждый день по несколько раз от Майи Михайловны.
Майя Михайловна в последнее время сильно сдала, и я захожу к ней ежедневно: приношу продукты, измеряю давление, напоминаю - какой сегодня день и число. Других родных у нее нет. Увидев меня, она сразу начинает делиться со мной воспоминаниям, и постоянно повторяет одну и ту же фамилию - Есафов. Его звали Вениамин Ионович Есафов.
- Я так хорошо помню Есафова, - мечтательно произносит Майя Михайловна, протягивая руку за таблеткой.
- Вениамина Ионовича? - привычно говорю я, вручая ей таблетку.
- Откуда вы его знаете? Я уже вам о нем говорила? - искренне поражается Майя Михайловна и глотает таблетку.
- Тысячу раз! - подтверждаю я и даю ей следующую таблетку.
- Потому что он был очень хороший человек! - Майя Михайловна запивает лекарство водой, отключается и уходит в мир грез и воспоминаний…
- Ну чем, чем, скажите, он был так хорош? - допрашиваю ее я.
- Всем! Он принимал меня на работу на Камский целлюлозно-бумажный комбинат. Это было в городе Краснокамске, в пятьдесят первом году, - лицо Майи Михайловны светлеет, морщины разглаживаются.
- И это все?!
- Нет, не все! Потом он принимал меня в партию! - Майе Михайловне хорошо, она вся там, в своей коммунистической молодости, а я думаю...
Думаю о том, что я тоже - не самый плохой человек. Но какая женщина, находясь в глубоком склерозе, переходящем в маразм, будет на девятом десятке благоговейно повторять мое имя? Жену и дочь я отбрасываю сразу и скрупулезно начинаю вспоминать остальных...
- Вениамин Ионович Есафов! - прерывает мои рассуждения Майя Михайловна. - Представьте, я помню его, как будто мы виделись с ним только вчера!
- И я помню, хотя в глаза его не видел!
Майя Михайловна смеется. У нее есть чувство юмора, и это выручает. А еще у нее были: два любимых мужа, обожаемый папа, который дожил до девяноста лет, брат - заслуженный летчик-испытатель, но забыть она не может лишь одного Есафова.
- Майя Михайловна, - не выдерживаю я, - признайтесь, вы были его любовницей?
- Фи! А еще культурный человек, - стыдит меня Майя Михайловна, - у него было четверо детей. Он был просто хороший человек.
Хороший человек, который принимал в партию - и это повод запомнить мужчину на всю жизнь?! Я не мог успокоиться. Я нашел на карте город Краснокамск. Он оказался на Урале, под Пермью, и Есафов стал мне сниться. Высокий, русоволосый богатырь с лицом Добрыни Никитича, рассеянно рисуя что-то на продукции родного комбината, говорил мне:
- Нет, Александр, вы - недостаточно хороший человек! Другое дело я - Есафов Вениамин Ионович.
- Товарищ Есафов! Хотите, я буду приносить вам продукты и лекарства, - заискивал перед ним я.
- Вы - мне? Да у меня очередь стоит, все мечтают мне приносить!
Тут он заливался смехом, как Майя Михайловна, а я просыпался, и сам начинал вспоминать свои поступки, и понимать, что Вениамин Ионович прав - не такой уж я хороший человек. Например, как-то вечером, торопился, вбежал в парадное, прыгнул в лифт и быстро нажал кнопку, хотя слышал, что кто-то вслед за мной тоже зашел в парадное. Я мог бы его подождать…
Однажды у Майи Михайловны меня ждал сюрприз. Утром, когда я пришел, она достала и и показала мне старое фото. На фото - какой-то невзрачный человек стоял на фоне заводских труб.
- Вот, Саша, посмотрите, это мой начальник - Вениамин Ионович Есафов. Я вам про него еще не рассказывала?
- Нет, - неожиданно для себя произнес я.
- Как? - удивилась Майя Михайловна и рассказала мне новую
историю.
Однажды они всем коллективом лаборатории анализа сульфитной целлюлозы поехали на поезде в Пермь, в оперный театр. Давали «Кармен». Есафов купил всем женщинам программки, потом в буфете - по стакану крюшона, а, когда возвращались, Вениамин Ионович уступил Майе Михайловне нижнюю полку. И, хоть был гораздо старше, сам полез на верхнюю.
- Мне было ужасно неловко, но он так настаивал! Хороший был человек…
Я взял фото и стал присматриваться. На вид мужчине было лет сорок пять. Высокий тестостерон, тогда об этом мало знали, позволил Есафову приобрести устойчивую лысину, которая была на фото, и четверых детей, которых на фото не было. Мужчина был худ. Черный костюм, вполне возможно, еще довоенный, сидел на нем мешковато. Вениамин Ионович улыбался и смотрел на меня. А я снова думал. Я думал о том, что отчество «Ионыч» я встречал до этого только в рассказе у Чехова. И что Чехова я знаю, хотя никогда не видел, и Есафова знаю. Но Чехов, чтобы я о нем знал, делал все возможное: писал пьесы, повести и рассказы, приобретал усадьбы, которые стали потом музеями, а Вениамин Ионович и не подозревал, что некто я, отстоящий от него на много лет и километров, будет его знать и помнить. Значит, для того, чтобы о тебе помнили, не обязательно быть Чеховым, достаточно быть просто Есафовым…