Мягкие лапы… их не слышно в лесу. Не слышно меня, бьется сердце, грохочет над пропастью мыслей, ударяется о мягкие лапы… не слышно… Уходят закаты, я ухожу в норы, падают снежинки а потом снова тают… не слышно…
И вдруг мир врывается в меня, криком птицы появляется в небе, и я уже не боюсь, мне уже не важно и лапы могут и громко, и я могу и с хрипом и с криком, я могу бежать, и метко цепко хватать острыми голодными зубами мягкую теплую плоть, могу рвать ее на куски, могу хватать когтями то, что только что было живо, только что летело…
А потом долго спать, долго забывать вкус свежей крови на языке, очень долго не слышать шум далекого прибоя и не видеть закаты… в теплой темной норе слишком тихо, но зато не тревожно, никто не приносит чужих запахов, никто не приносит странные новости, никто… и бесшумные лапы… не слышно…
Выйти ночью, луна полная светит ярко-ярко… зорко оглядываясь бежать за грань леса… там небезопасно, там видно, на согнутых мягких лапах под травами неслышно шуршать к морю, к неприятной мокрой пене и пить… пить.. забыв обо всем, жадно пить лунный свет… горько-соленый, подло хватающий пеной за коготки, уворачиваться от волн и все же пить… пить… пить…
А потом не страшна вода… И я - не я, выпрямляюсь и лишь на лапах задних шатко и высоко поднимаюсь. Кожица нежная, мягкая, шерстки нет совсем. Я слишком уязвима так, нельзя чтоб без шерстки, с такой тонкой кожей. Но раз в полгода такое случается - теряю себя, становлюсь уязвимой. И лапы мои вдруг громкие, звуки другие, цвета разные, но блеклые.
Слушаю как нежно шумит грохотавший перед этим прибой, как он словно поет колыбельную и как сквозь его шепот пробивается далекий звук - шумный, беспорядочный но такой до боли знакомый, такой… Иду на звук, слишком высокая, уже не спрячусь в травах, просто иду. Беззащитная…
Тишина… Из далекого трактира долетают звуки хмельного веселья, но заглянуть боюсь, и пахнет резко, плохо пахнет… Много домов, слишком много из них брошенные, как трупы - постепенно разлагающиеся… но в некоторых еще светятся тусклым желтым окошки… заглядываю…
Младенец в колыбели… я в колыбели… тихая песня… громкий крик… совсем тихая песня… прислушиваюсь, перезвон колокольчиков, нежность струн… младенец смотрит в окно, смотрит на меня, что-то хочет сказать, но не может, не умеет…
Ухожу, не время… еще не время… разрушенный до боли знакомый город… мало осталось… слишком мало… нужно увидеть… далеко собаки, лают, чуют меня, бегут, так мало осталось… лезу на крышу, там не достанут… и через забор в другую реальность, в чей-то сад, там красный цветок уколет больно в гладкую кожу, в кожу без шерстки, в такую меня уязвимую.
Я потеряю себя, потеряю три капли мутной темно-красной крови, я упаду в обморок и растаю. Никто не увидит, никто не узнает… Встанет солнце… Не будет слышно меня, не будет видно меня. Никто тень не заметит. И будет нора. Темная но теплая нора. В ней тепло и уютно. И все как всегда. И солнце день за днем будет садиться неслышно, как и мои лапы по лесу.
Лишь не дадут покоя потерянные три капли, не даст покоя моя беззащитность, не даст покоя младенец в колыбели и однажды не станет лап мягких, однажды зубы не вгрызутся в теплую трепыхающуюся плоть, однажды снова придет полнолуние и уведет за забытыми запахами, сотрет память.
Солнце будет вставать и садится, лишь нора останется нетронутой, занесет ее листьями опавшими.
…
Расцветают за окном три красных цветка. Дома тепло и уютно. Может, слишком тихо, но зато совсем не тревожно…
Анушка
21.02.06