Тахикардия. Монопьеса. ч.2.
Часть 1
(звонит телефон)
Слушаю! Хорошо, я понял. Я скоро поднимусь к вам. Пусть подготовят перевязочную. (вешает трубку. Молчит, вспоминает)
Помню, мне было лет пять, как-то ночью, уже лежа в постели, я вдруг подумал, что ведь папа и мама однажды умрут. И я останусь один. И мне стало страшно. И я заплакал. А в этот момент в комнату зашла мама, чтобы, как обычно, поцеловать меня, поправить одеяло и пожелать спокойной ночи. «Ну что ты, сынуля, не надо плакать, - сказала она. - Мы с папой будем жить долго-долго». И я поверил. И перестал плакать. Потому, что теперь знал: мой собственный маленький мир - папа, мама и я, - будет существовать долго. Может быть - вечно. (пауза)
Ах, какой это был мир! Теплый, светлый… Добрый. Мы были, как сейчас принято говорить, зациклены на этом мире. Работа, учеба - все это было всего лишь досадным временным, хоть и необходимым, отвлечением от этого мира. Нам никто не был нужен. Мы были самодостаточны. Ты не поверишь: мне было далеко за 20, но в кино или в театр я любил ходить именно с мамой. Потому что, именно с ней и только с ней мне было интереснее всего обсуждать увиденное и услышанное. А в кафе или на футбол я любил ходить - с отцом. Мы с ним говорили обо всем. О жизни, о смерти. О предательстве. О работе. О женщинах и об их странных вкусах и пристрастиях… Мне было комфортно с моими родителями. Мне было комфортно в том маленьком, уютном мире.
(выслушивает ее ответ) Ну что ты! (улыбается) От девочек у меня и тогда отбоя не было. И каждая из них согласна была со мной не то, что в кино, а сразу под венец. Да и друзей было предостаточно. Ведь в том возрасте мы звали другом любого, с кем хоть раз выпили в одной компании или спели пару песен у костра на берегу какой-нибудь речушки… Или просто поспорили о влиянии Маркеса на мировую литературу или о, черт ее побери, индивидуальности каждого человека и его незаменимости!
(улыбается) Мне кажется, этим грешат все 20-летние во всем мире - обожают доказывать себе и окружающим свою уникальность и неповторимость. И это хорошо. Это прекрасно! (грустно) Вот только, надо успеть эту индивидуальность доказать, пока тебе еще двадцать или тридцать. Потому, что когда тебе сорок, ты вдруг понимаешь, что что бы ты не делал - ты был, есть и остаешься «одним из…» Может, чуть умнее или глупее, удачливее или нет, белее, чернее или желтее, но все равно - ты клон. Один из семи миллиардов…
Вот ты! Разве ты в 20 лет не была уверена, что мир вертится вокруг тебя одной? (выслушивает ее ответ и смеется) Ну, значит, я был тогда восторженным романтиком! (долгая пауза. Потом говорит задумчиво. Уже не для нее, а для себя.)
Да. Был романтиком. Наверное, я и сейчас романтик. Черт его знает. Но ведь друзей у меня почти не осталось: все стали просто приятелями или знакомыми. А моя женщина от меня ушла. (усмехается) А я все еще романтик. (вдруг срывается на крик) Или успокаиваю себя этим! Пытаюсь как-то объяснить самому себе, почему я ничего не добился в этой гребанной жизни! Стареющий рядовой хирург в районной больничке. (прерывается на ее ответ) Хорошо, пусть ты права - хороший хирург! Но, все равно! С доходами ниже среднего. С полным набором вредных привычек, отсутствием каких-либо перспектив и упорно растущим пузом. С попытками доказать самому себе, что еще молод, что еще есть порох в этих самых... как их... пороховницах. С нерегулярными визитами в тренажерный зал и с плаванием в бассейне среди жирных самок и таких же, как ты сам стареющих лысых самцов. С долгими сидениями в уличных кафе и разглядываниями проносящихся мимо длинноногих девочек. И с тахикардией… (прикладывает фонендоскоп к груди, слушает свое сердце, слышен частый сердечный стук, он улыбается)
Знаешь, если говорить медицинскими терминами, то частота сердцебиения и сила сокращения сердца регулируются симпатическими и парасимпатическими нервами. Когда сердце бьется быстро и сильно - доминирует симпатическая система. Это такой своеобразный акселератор, заставляющий организм прибавлять скорость. Все, что нам надо сделать, это убрать ногу с газа и надавить на тормоз. Включить более мягкую парасимпатическую сеть, стимулировать вагусный нерв, запустить нужный химический процесс - и сердце начнет биться медленнее.
(нервно смеется) Вот видишь. Все очень вульгарно и прозаично. Обычная химия. Запустил процесс, сердце заколотилось, кровь быстрее потекла по венам - и ты уже влюблен, безумен, счастлив. Ну или напуган, разозлен… А захотел покоя и нирваны - запустил другой процесс. И сердце почти остановилось, кровь прекратила свой бег, и сознание стянулось в одну точку. Ты убежал ото всех! И ты опять счастлив!
Как мало, оказывается, нужно человеку для полного счастья! Просто надо уметь в нужный момент надавить на газ или на тормоз. (снова слушает свое сердце. Смотрит на часы. И говорит жалостно-удивленным тоном) А я, вот, не умею… Никак не могу подловить момент, когда разгоняться и когда тормозить. Все невпопад. То бегу не тогда, куда нужно, то стою не там, где можно…
(кричит после паузы) Ну почему, черт побери, я не могу бежать туда, куда хочу, и тормозить там, где мне не хочется нестись вперед?! (так же неожиданно успокаивается и говорит спокойным тоном. Прямо обращаясь к ней). Почему я все время пробегаю мимо самых красивых вокзалов и торможу около каких-то богом забытых полустанков? Нет, я не жалуюсь. Там, на этих полустанках хорошо. Там все очень похоже на тот, мой, прошлый мир. Там играет музыка, которую я когда-то любил, там люди улыбаются друг другу просто так, потому, что отличное настроение, здороваются друг с другом, даже если виделись до этого всего один раз, в кинотеатрах там идут фильмы, которые я обожаю и готов смотреть по нескольку раз. Там женщины…
( пауза, смотрит на нее)…
Такие, какой ты была в нашу первую встречу. Они не матерятся, не пьют пива, не жалуются на то, что все мужики сволочи. И все, как одна, красивые! И у всех есть родинки. (смеется) И там всегда весна или ранняя осень! (восторженно замолкает, представляя этот описанный им идеальный мир.) Мне бы нажать на этом полустанке на газ, влюбиться, (стук сердца, постепенно убыстряющийся) потерять голову, сойти с ума, понаделать кучу глупостей! Или притормозить! (стук резко прерывается) Остановиться. (снова стук, но уже медленный) Оглядеться. Понять. Найти…
(резкая тишина)
Но нет… Из меня, наверное, плохой поезд. Я двигаюсь без расписания. И я оставляю очередной полустанок позади. Потому, что мне хочется людных и шумных вокзалов, хочется человеческих особей в масках, без отличительных особенностей. Мне хочется толпы - уезжающей и приезжающей. Жующей, снующей, испражняющейся, сквернословящей, обманывающей, играющей в любовь, верность, дружбу, талант… Ведь в этой толпе так легко затеряться. Спрятаться. Забиться в угол и жалеть себя. Себя, такого умного! (с сарказмом) Да просто гениального, талантливого, неповторимого, единственного! Но непризнанного, недооцененного!
Почему?! Почему кого-то на этих вокзалах встречают с оркестром?! Сажают в лимузины? Селят в самых дорогих отелях?! А меня…
(кричит) А я даже затормозить тут не могу!! Я либо промахиваюсь мимо педали, либо тормоза отказывают!
Вот ты, женщина, которая делила со мной постель, и которой по утрам я варил кофе. Вроде как, ты должна знать меня. Так ответь мне: почему?! И почему, черт возьми, я после этого ни капельки не жалею?! Где же мое тщеславие? Где моя непризнанная гениальность? Где моя уникальность?! Почему мне не хочется посадить дерево, а еще лучше - лес? Почему я не хочу построить дворец?! Наплодить кучу наследников?!
(звонит телефон. Он хватает трубку. Говорит, по инерции, сначала возбужденно, но потом профессиональная привычка берет свое - успокаивается, и переходит на деловой тон)
Да! Да, Наташа! Да. Не надо ничего делать. Просто сбейте ему температуру. Да. Одного кубика достаточно. Я скоро подойду. (вешает трубку, поворачивается к ней и говорит уже спокойным тоном)
Так о чем мы? Хочешь кофе? А.. ну да… Тогда, может, коньяку? Хотя, нет. Тебе нельзя, ты за рулем. А я вот выпью.
(начинает ковыряться в столе в поисках припрятанной бутылки. Достает всякое барахло, которое бывает у мужчины в рабочем столе: губку для чистки обуви, бритву, толстый справочник, что-то, в целлофановом пакетике завернутое газету. Разворачивает - это старый бутерброд. Нюхает и с выражением отвращения на лице снова пакует и выбрасывает в ведро для мусора. Теперь уже роется в столе с интересом, так сказать, проводит ревизию. Достает еще шарф, флакон туалетной воды, брызгает на себя, потом еще один пакет, который сначала хочет развернуть, а потом, подумав, сразу выбрасывает. Следом появляется небольшая бутыль с надписью «ЯД». Удивленно смотрит на него, открывает, нюхает… Как правило, в таких бутылках врачи хранят спирт. Но… Он снова удивленно заглядывает в него. Берет со стола длинный хирургический зажим - такие валяются в больницах везде - и осторожно вытаскивает из бутылки... пакетик с чаем.)
О, вот и чай! А я и забыл, что когда-то припрятал его здесь!
(Подходит к столику, кладет пакетик в чашку, заливает водой и следом зажимом же берет три кусочка сахара и кладет в чашку)
Тебе три кусочка, я помню. Вот! (гордо) С бергамотом! Угощайся! (ставит чашку на свой стол, и снова лезет в него, вытаскивает из стола початую бутылку коньяка, наливает в полстакана и залпом выпивает)
Хороший коньяк. Подарок благодарного пациента. Хотя, лучше бы, конечно, деньгами отблагодарил… Но, с другой стороны, как-то надо же пополнять запасы. (наливает еще немного, теперь уже пьет не сразу. Нюхает) Говорят, хороший коньяк должен пахнуть клопами. Как хороший сыр - носками. Чушь! Хороший коньяк должен пахнуть шоколадом, дубовой бочкой и виноградной косточкой…
(Потом делает маленький глоток)
Да, хороший коньяк. (допивает остальное) Ты не думай. Я не пью. Даже с горя. Так.. Иногда, если надо расширить сосуды. (пауза)
Ты знаешь, чего я боялся всю жизнь? Я боялся, что умру дома. Нет. Сама смерть не так страшна, как о ней думают. Нет в ней ничего мистического и таинственного. Обыкновенное прекращение жизненных функций организма.
Я боялся того, что умру, а никто и не заметит. И никто не забеспокоится. Некому. И буду я лежать день.. два.. неделю.. месяц! Пока соседи, обеспокоенные запахом, не вызовут милицию… Представляю, какое тошнотворное зрелище им откроется, когда взломают дверь.
(С улицы доносится вой милицейской сирены)
О! Что-то случилось. По ночам менты редко включают сирену. Только, если что-то экстраординарное. Очень надеюсь, работы сегодня ночью мне не прибавится. А то ведь, иногда бывает… Вроде бы, обычный день. Тихо-спокойно, а ночью вдруг - раз! И везут - одного за другим. То авария, то поножовщина, то самоубийцы друг за другом…
С этими тяжелее всего. Они ведь упорные. Некоторых по второму-третьему разу привозят. Это чушь: мол, если самоубийцу в последний момент вытащить из петли, отговорить, он больше не будет делать попыток. Делают! Еще как делают! Не вышло таблетками, под поезд кидаются. Там не получилось - вены режут. Кухонными ножами харакири себе делают, с крыш прыгают, вешаются…
Под новый год чаше всего зрелый люд идет. Подводят итоги, так сказать… Жизнь не удалась: не построил дом, не посадил дерево, сына не вырастил, или вырастил, но такого монстра, что лучше бы и не растил.
(понимает, что говорит о самом себе, потому начинает говорить эмоциональнее) А все вокруг несут чушь, типа: давай, ты еще молодой, у тебя все впереди, успеешь по второму кругу! Но ты-то знаешь, что времени уже нет, да и силы не те. Не построить тебе дом - никогда! И дерево не вырастить! И сына - даже в первый класс можешь не успеть отвести!
(пауза. Дальше уже спокойно и обреченно) Да и не от кого этого сына рожать. Нет такой дуры, которая захочет от тебя, неудачника, ребенка…
Нет, конечно, прямо они этого не говорят. В лицо тебе они улыбаются. С радостью спят с тобой. Шепчут на ухо, какой ты нежный и ласковый, как с тобой хорошо. Говорят, что ты умный. Что с тобой интересно. Некоторые, которые помоложе, даже расщедриваются на особый комплимент: ты - прикольный! Интересно, что значит «ты прикольный» по отношению к голому седеющему мужику из уст нимфетки? Ты глупый? Ты смешной?
Не знаешь? Вот и я не знаю. (улыбается) После таких слов не остается ничего другого, как слезть с очаровательной дамы, встать, подойти к зеркалу и заново вглядеться в знакомую рожу. Черт возьми, так что же она имеет в виду под ласковым «прикольный»? (пауза)
И вот тут, если смотришь на себя не привычно самовлюбленным взглядом, а хотя бы, бесстрастным, все становится понятно.
Думаю, этот комплимент, как правило, и добивает: все, финиш! Над тобой можно оборжаться! Именно после «прикольного» и лезет народ в петлю…
Ни одна не говорит: «я хочу от тебя ребенка»… Или просто: «я хочу жить с тобой»… Нет, все дружным хором напоминают, что сегодня опасный день, ты должен быть осторожен, должен помнить, куда можно, а куда нельзя… А потом снова шепчут: «ты классный». (поворачивается, подходит к ней, смотрит в упор на нее, как бы обвиняя ее)
Но, как только восстанавливается дыханье, добавляют: «ты знаешь, я не вижу нас вместе»…
(улыбается. Продолжает пафосно) Ты, можно сказать, из кожи вон лезешь, стараешься не ударить лицом в грязь, показать себя удальцом-молодцом. И у тебя это, вроде как, получается, хотя тебе уже ой как за сорок. А она: «не вижу вместе»! Очень дипломатично. В переводе с женского: «на фиг ты мне, старый козел, сдался, когда вокруг столько молодых и успешных?»
(смеется) Ясное дело: как тут «старому козлу» не наложить на себя руки?
Хорошо, хоть в предсмертных записках не пишут: «В моей смерти прошу винить Клаву К.» Понимают, что дело не в этой самой Клаве. А в тебе самом и в твоей чертовой никому не нужной клонированной жизни. Которую ты прожил так, что теперь-то как раз и мучительно больно за бесцельно прожитые годы. И ты с завистью смотришь на молодых, у которых на самом деле все впереди. Им все это еще предстоит. И поиск смысла, и его потеря, и бесцельное копошение, и две пачки сигарет в день, и запои по выходным…
А вот тебе совершенно невероятный случай. Несколько лет назад один пациент рассказал мне свой сон. Гуляет он по парку с маленьким сыном. Вдруг их окружает компания отморозков. И лезут на них с ножами. А он… Он, вместо того, чтобы закрыть собой сына, бросает его и убегает… Вот такой вот сон. Ужасный, если честно. Не дай бог такое увидеть во сне никому. А уж, тем более, пережить в реальности. А этот взрослый и неглупый мужчина из этого сна сделал вывод, что он трус, что он бросил сына в беде и убежал. Несколько лет этот мужик жил с такими мыслями. Что он трус, что не защитил собственного сына, а сбежал. И в итоге он решил застрелиться из охотничьего ружья. Снял носок и нажал на курок большим пальцем ноги. Стрелял в сердце, но промахнулся. Тогда его и привезли ко мне. Откачали…
Жена его сюда приходила. Красивая обаятельная женщина, плакала, расхваливала мужа. Сын - умненький такой тинэйджер, воспитанный, культурный. Да и он сам - очень интересный персонаж был. Мы с ним много беседовали на самые разные темы, тогда он мне про свой сон и рассказал. Почему был? Потому, что чувство вины так его и не оставило. Через месяц после выписки он сделал вторую попытку, которая оказалась успешной. Сел в машину, разогнался и врезался в стену.
(зло, обвиняя этого мужчину) Тоже мне, оригинал! Пижон и позер! Ведь не таблетками травился, не в петлю. Решил хоть в смерти приблизиться к великим. Ногой на курок ружья нажал Хемингуэй, в машине об стену убил себя Хельмут Ньютон… И он туда же! В эту компанию! Смешно… Оборжаться можно…(замолкает)
Хотя, и у молодых все не слава богу. Вот они-то сплошь и рядом винят в своих бедах клав, маш, наташ… Правда, молодняк с попытками суицида прет чаще всего весной. (иронично) Солнце, видишь ли, зелень, парки-скамейки, тестостерон, сердце хочет любви! А клава-маша-наташа, будь она неладна, не дает и не дает! Или витя-вася-петя сел на лекции рядом с другой, а не с ней… И всё! Теперь только под электричку или с моста - в реку.
Вообще, несчастная любовь - страшная штука, скажу тебе. Из-за нее народу в мире мрет не меньше, чем из-за денег или власти…
(пауза. демонстративно спохватившись) Слушай, а чего это я все время говорю и говорю, а ты молчишь. Ты ведь зашла поговорить, а не послушать. Ну, так, рассказывай. У тебя ведь теперь, я слышал, новая жизнь. Отдыхать ездишь в Европу, а не в Турцию, машину поменяла на новую, с кредитами расплатилась...
Нет, я за тобой не слежу. Не хочется. Да и не следил никогда. Не было необходимости. Ты же всегда была как на ладони. Всегда выдавала себя сама. Твои глаза тебя выдавали. Твой рот, твой голос, твоя улыбка, твои руки. (закуривает) Труднее всего было распознать твою измену в первый раз. Точнее, труднее всего было в нее поверить. Ты вела себя так же, как и обычно. Но... Немного не так. Я слишком... слишком хорошо знал тебя. До малейших нюансов. И какой-то оттенок в голосе или штришок в поведении, наверное, тебя и выдал. Я не хочу вспоминать это. Было и было.
Тем более что в масштабах вселенной ничего особенного не произошло. Подумаешь! (ерничает) Женщина изменила мужчине. Да ежедневно миллионы женщин изменяют миллионам своих мужчин, а десятки миллионов мужчин изменяют своим женщинам! И ничего! Планета не останавливается в своем вращении, время не начинает течь вспять и небо не падает на землю. Подумаешь, измена!
И не такое переживали. Как говорила моя бабка: «Лишь бы не было войны!»
Обидно, конечно, что кто-то чувствовал с тобой то же самое, что чувствовал я. Ведь секс с тобой был бесподобным. Честно-честно! Ни до, ни после тебя ни с одной женщиной я не испытывал ничего похожего… (выслушивает) Ну спасибо, порадовала старика. Потешила, так сказать, мое самолюбие! Вот только не надо мне рассказывать, как у тебя сейчас с этим плохо. Ну, или - хорошо. Не надо. Я не хочу этого слышать. (кричит) Мне не интересно! (резко замолкает)
(Опять звонит телефон. Он смотрит на него, но не берет трубку. Телефон замолкает)
А вообще, устал… Бьешься, бьешься, готовишься к чему-то, ждешь: ну еще немного, еще пару лет, еще.. И все станет хорошо, все наладится, и ты, наконец, переступишь черту - и вот оно, счастье! Вот оно - исполнение желаний! Вот она - реализация планов! Вот оно - будущее, к которому ты так стремился! Теперь ты - успешный врач, к тебе - очереди пациентов. Лучшие клиники зовут тебя делать операции, стол завален приглашениями на симпозиумы и семинары! Телефон не умолкает ни на секунду: ты всем нужен, всем интересен, все хотят увидеть и услышать тебя! Твое чадо гордится тобой, твои женщины гордятся тобой! Ты сам - гордишься собой!
Ну, вот еще чуть-чуть! Еще немного - и всё! Еще шаг - и ты там, в этом светлом будущем!
(хаос звуков, играет музыка: литавры, туш, оркестр. Слышны аплодисменты, выкрики - «доктор, вы гений!», «милый, ты такой умный, такой мужественный!», «браво!», «нобелевская премия по медицине присуждается…» И тут все перекрывают слова «ты такой прикольный!» Музыка, все звуки резко обрываются)
И вдруг… Оно, это светлое будущее, опять ускользнуло… Опять досталось кому-то другому, не тебе… А ты как старуха из сказки Пушкина - снова у разбитого корыта. Вот только та старуха успела побывать и дворянкой, и царицей… А ты как был районным эскулапом, так и остался. И все так же сидишь на пороге своего кладбища…
У каждого уважающего себя врача есть свое кладбище. Большое или маленькое - но есть. Там те, кого ты не вытащил…
У меня оно большое. Потому, что на моем кладбище, прямо у входа, в самом начале лежат 28 пацанов. Двадцать восемь 20-летних…
(замолкает. Закуривает сигарету, затягивается, тушит. Закуривает новую. Долго молчит. Вспоминает…) Ты знаешь, каково это, когда на тебя, 30-летнего, смотрит 20-летний мальчишка, и ты знаешь, что вот сейчас, через минуту он умрет? И он это знает! Но он все равно надеется, что ты сможешь что-то сделать! А ты не можешь... Потому, что у этого мальчика оторвано все, что можно оторвать у человека. Потому, что в нем осколков больше, чем костей! (кричит) Потому, черт возьми, что ты не бог! И даже не его заместитель на земле! Ты всего лишь мясник, сам попавший в мясорубку! Мясник, которого эти мальчики почему-то называют «доктором»! Тебе хочется завыть, хочется ругаться матом, хочется послать всех подальше и нажраться спиртом! А ты должен смотреть ему в глаза и говорить: «Потерпи, солдат, сейчас полегчает, потерпи…»
(уже спокойно) И через минуту ему и правда становится легко. А ты закрываешь его глаза и ждешь, когда его унесут и на его место положат следующего. А за это время выпиваешь очередные пятьдесят грамм спирта. И не разбавляешь его водой. Потому, что при таком вбросе адреналина руки все равно будут дрожать. И выпиваешь снова. И молишь бога, чтобы у следующего была оторвана всего одна нога или рука и кровопотеря была бы не критичной. А еще лучше, чтобы он был без сознания. Чтобы не смотрел тебе в глаза, когда будет умирать…
Потому, что тебе самому всего-то неполных 30 лет. Ты сам еще мальчишка! И ты сам боишься смерти. А она так близко… Она рядом… (опять кричит) А по ночам тебе снятся пацаны, которых ты не вытащил… И каждый из них смотрит тебе в глаза, и каждый из них понимает, что ты… ты - то последнее, что они видят в своей жизни! И ты тоже это понимаешь!
И просыпаешься, и сидишь на табуретке, тупо уставившись в стену, и куришь, куришь, куришь - одну сигарету за другой, - пока отравленный организм не начинает сопротивляться, выворачивая тебя наизнанку рвотными рефлексами…
И ты завидуешь медсестрам, которые тут уже давно и ко всему привыкли... И к смерти привыкли… (молчит)
Двадцать восемь… И я не знаю ни одного имени. На моем кладбище двадцать восемь безымянных могил. (пауза) Остальные - как положено, с табличками. С именами-фамилиями, с датами, с диагнозами, эпикризами, заключениями… За них мне не стыдно и не страшно. Я сделал все, что мог. Иногда даже - больше. За них я дрался по полной…
А те двадцать восемь… (смотри на свои руки) У меня такое ощущение, что и на мне есть их кровь… А ведь прошло столько лет…
(спохватывается. И теперь уже говорит веселым тоном) Слушай, что-то, мы начали за здравие, а кончили за упокой! Давай, лучше, сменим тему. Ты так и не сказала, зачем пришла-то. Ну не просто же поболтать. Это в два часа ночи-то?
А хочешь, расскажу анекдот? Про врачей. Нет? А почему? Ты не любишь анекдоты про врачей? А раньше любила. И даже сама рассказывала. Ах, с тех пор, как я от тебя ушел, не любишь! А ты ничего не путаешь? Это не я от тебя ушел, это ты вдруг решила, что я тебе не пара.
Правильно, ты мне ничего такого не говорила. Ты вообще ничего не говорила. Просто, вдруг количество твоих поклонников стало расти в геометрической прогрессии. Откуда знаю? Мир не без добрых людей. Твои подруги регулярно мне докладывали. Сами, по своей инициативе. Так сказать, проявляли заботу. Да, какая разница, кто! Они же не выдумывали ничего. И не со зла это делали. Они просто сочувствовали мне. Со-чувствовали! То есть, чувствовали так же, как и я!
Сейчас, погоди! Минуту… (садится к столу, что-то набирает на клавиатуре, смотрит в монитор) Вот! Словарь Даля. (цитирует, выбирая из полного определения) Сочувствовать - чувствовать согласно, сообща, заодно; понимать, мыслить одинаково; склоняться к кому по чувству, приязни, любви; сострадать! незримая, духовная, нравственная связь, которая сказывается невольно чувством!
Бред! Маразм! Какая, к черту, духовная связь?! Откуда они могли знать, что я чувствую? И вообще, что может чувствовать мужчина, когда узнает, что его женщина нашла ему замену. Более успешного, более уверенного в себе! Он при деньгах, он на хорошем авто. Он пахнет лучше, стрижен моднее, делает дорогие подарки, у него больше свободного времени, которое он тратит так, как хочется, а не так, как получится.
Ну откуда твои подруги могли знать, что я чувствую?! Откуда они могли знать, что каждый раз после их этого гребанного со-чувствия мое сердце начинало колотиться со скоростью 200 ударов! (выслушивает ответ) Да не надо ничего выяснять! Пусть все останется, как есть. Ну, рассказывали и рассказывали. По доброте душевной. Хуже другое! (длинная пауза).
Я тоже начал изменять тебе. Вот видишь. Я же говорил, нельзя щупать глубоко. Полезет то, чему лучше оставаться там, где оно есть. Да! Изменял! Сначала мстил. Потом мне это понравилось. Хотя нет, вру. Я и потом мстил. Даже когда расстались. Но все равно, мне это нравилось. Каждый раз представлял - вот ты войдешь, увидишь меня с другой. Представлял выражение твоего лица. Представлял слова, которые скажешь. Представлял, что отвечу: «Да! Изменяю! Потому что ты первая стала мне изменять!» И представлял, как начну перечислять твои похождения… И каждый раз после такого совокупления становилось мерзко. Тошно. Хотелось блевать и обтираться спиртом. Но я понимал, что это уже не поможет. Что я становлюсь все грязнее и грязнее. И что моя месть - это всего лишь оправдание самого себя. И оно ничуть не лучше твоих аргументов. А, может быть, даже и хуже. Но я не жалею. Ни о чем… (пауза)
Я же говорил - говно внутри всех нас одинаковое…(пауза)
А знаешь, я не помню, как мы расстались. Совершенно не помню. Я не помню, где это произошло, не помню, когда, в какое время суток. Вечером? Очень может быть, не спорю. Все равно, смешно. Помню, что впервые встретились утром, хотя это было четырьмя годами раньше. А когда расстались - не помню. И абсолютно не помню, что мы говорили друг другу. Не помню, как ты уходила, и как ушел я. Зато помню гаишника, остановившего меня и содравшего кучу денег за превышение. Мужик оказался неплохим психологом, и у него было очень милицейское чувство юмора. Он сразу понял, что я не пьян. И сказал, что уж коли я решил свести счеты с жизнью, то лучше мне сделать это менее общественно-опасным способом. И посоветовал воспользоваться услугами ближайшего моста.
Такая вот диссоциативная амнезия. Так сказать, потеря памяти в результате психической травмы. Такое бывает сплошь и рядом. Когда мозг решает защитить своего хозяина. Заблокировать всю информацию, связанную со стрессом, не помнить плохое. Убрать. Вычеркнуть. Человек перестает помнить определенные моменты или даже целые куски своей жизни. Только своей. Все остальное прекрасно помнит. Как утром позавтракал и поцеловал жену и детей - помнит. Как сел за руль - помнит. Птичек, деревья вокруг, девушек в мини-юбках - помнит. Как выехал на автостраду - тоже помнит. А потом - бац! Провал. И - помнит себя уже на больничной койке. Это его мозг подсуетился. Быстренько понастроил заборов, понавешал табличек, проверил входы-выходы. Чтобы все было красиво-аккуратно и безопасно.
(подходит к зеркалу, смотрит в него) Спасибо, услужливый ты мой! Ты настоящий друг! Защитил! Уберег! А мне что теперь делать? Всю жизнь жить с дыркой в башке?! Таким, вот, контрольно-пропускным пунктом в мозгу с надписью «сюда вход строжайше воспрещен»? Террой, так сказать, инкогнитой?
(обращается к ней) Вообще-то, скажу тебе, как правило, диссоциативная амнезия излечима. Ну, или проходит сама собой. Человек вдруг вспоминает то, что долгое время мозг от него прятал. Это значит, что он перестал считать информацию опасной, травматичной, и снова перевел ее в разряд свободного доступа: вспоминай, на здоровье, если оно тебе надо.
А мне вот не надо. Не хочу! Зачем мне это? Мне нравится то, что я сейчас помню. И лишнего мне не нужно.
(снова подходит к зеркалу и обращается к нему) Тем более, что мой ангел-хранитель даже не делает попыток залатать брешь, да?! Он тоже мне сочувствует! Переживает! Прячет что-то, чего я могу не пережить, да?! Мой мозг, так сказать, - моя крепость?! Ну-ну… Детство свое, значит, я помню, юность - помню. Ее измены - помню! Свои - тоже помню! Все до единой! А какие-то паршивые два-три часа из не очень давнего прошлого - ни-ни?!
(поворачивается к ней) Стоп! Заткнись! Ты помнишь - вот и хорошо! Значит, для тебя это было не опасно и не критично. А мне не надо. Я же сказал - мне нравится так! Тем более, что в этом даже есть какая-то своя прелесть. Тайна, которая всегда с тобой. Да еще, какая страшная тайна! Чего ж там, за этим КПП спрятано такого, что мне до сих пор знать не положено? И вот ты носишь эту тайну, носишь, ковыряешь ее иногда, как подсыхающую ранку. И тебе немного жутковато. Потому, что и хочется, и колется. Ведь, страшно. А вдруг я после того, как разгадаю тайну, стану не я прежний, а другой. Или сойду с ума и начну кидаться на своих пациентов! Представь, заходит ко мне больная, а я на нее… (кричит страшным голосом) ААААААААААААА! (как видно, она и правда испугалась, ибо он уже спокойно, извиняясь) Все, все. Извини. Ну да, да, согласен: глупые шуточки. В два часа ночи-то…
(звонит телефон. Он берет трубку) Слушаю! Да, Наташа, все у меня в порядке. Крики? Какие крики? Может быть, телевизор? А вы пройдитесь по палатам, Наташа, может кто-то из наших подопечных решил скоротать ночь в компании с ящиком. Вот и хорошо. А минут через 15-20 зайдите ко мне. (вешает трубку)
Нет-нет, что ты! Никаких намеков. Сиди сколько хочешь. Она же нам не помешает. Так о чем мы говорили? А! О провалах в памяти. Да, штука, скажу тебе, неприятная. Но еще более неприятная вещь - диссоциативная фуга. Это когда человек не просто забывает, что с ним было, а еще и решает уехать. И делает все это неосознанно. Просто вдруг, раз - и однажды он оказывается в тысяче километров от дома. Под другим именем. Или вообще без имени. И живет себе. И даже работает. Садовником. Или дворником. Или продавцом. Потому, что, все забыл и ничего не знает о себе. Пока однажды вдруг рядом случайно не окажется рояль. И он подойдет к нему. Сядет. Неизвестно откуда взявшимся привычным жестом поправит стул, откинет фалды несуществующего фрака, разомнет пальцы, на секунду замрет и заиграет. Ах, как он будет играть! Весь мир на это время остановится, восхищенно заслушавшись! Он будет играть, сам не зная, что. Может быть, это будет простенькая мелодия из кинофильма или 20-й ноктюрн Шопена или «Лунная соната» Бетховена. Не важно! Важно, как он будет играть!
А когда умрет последний звук, он так же встанет и пойдет дальше подметать двор или подстригать газон. Потому, что он помнит только то, что он - садовник. А рояль тут в кустах оказался случайно.
Тебе не кажется, что все мы, ну пусть не все, но девять из десяти - такие же садовники? В результате какой-то жестокой ошибки судьбы оказавшиеся случайно в тысяче километров от дома, забывшие, кто мы и что мы умеем и должны делать.
Ты знаешь, я поставил сотню экспериментов. Как, на ком? На себе, конечно! Как и положено честному экспериментатору. Я неожиданно вбегал в комнату, садился за пианино и пытался играть, я хватал скрипку и терзал ее смычком, я мучил барабаны и саксофоны... Увы… Как оказалось, я, все же, не великий музыкант. И я не гениальный художник. Я извел килограммы краски и понял это. И я не латентный поэт! Я не певец, не актер, не дизайнер! Я не великий кулинар, не модный фотограф, не писатель, не подпольный миллионер Корейко! Я даже не удачливый игрок в казино. Я и это проверил…
Так кто я на самом деле? Неужели, все же, посредственный хирург в посредственной больнице? Хорошо, пусть - неплохой хирург. Но это не меняет сути дела. Важнее другое: в чем-то же я должен был быть лучше других? В чем угодно! Но должен был! Просто, не успел узнать. А теперь уже и не узнаю никогда. А жаль. Хотя, согласен, смешно. Мне скоро полтинник, а я все еще ищу свое место в жизни. Глупо…
Все равно, я завтра проснусь в тысячах километров от места, где лег спать. И даже не буду знать, где я оказался…
Все мы завтра проснемся в новом месте. Как почему? Это же очень просто! Земля вертится вокруг Солнца со скоростью тридцать километров в секунду. Само Солнце мчится вокруг центра галактики со скоростью 200 километров в секунду. Ну а весь Млечный путь летит черт знает куда, куда-то к созвездию Лиры! Ну вот. А ты спрашиваешь, почему. Так что, пока мы с тобой тут болтали, успели пролететь почти миллион километров! А тебе еще обратно домой возвращаться. (смеется) Да, далековато. Ничего, к утру успеешь. Я уверен. Знаю, что не мое это дело, но ты только не гони. Езжай аккуратно. Пока. Спасибо, что зашла. Вашим привет.
(провожает ее до двери, возвращается, садится перед компьютером. Долго молчит. Потом берет фонендоскоп, слушает свое сердце, считает пульс)
Ты знаешь, о чем я мечтал все это время? О том, чтобы ты однажды неожиданно вошла в мой кабинет. А я бы посмотрел на тебя спокойно и очень-очень равнодушным тоном сказал: «А, это ты. Привет! Зачем пришла? Что-то случилось?» И чтобы у меня при этом не случился бы инфаркт или инсульт и не отнялись бы руки и ноги.
И чтобы мое сердце в этот момент билось со скоростью 72 удара в минуту…
(затемнение.)
Конец
(звонит телефон)
Слушаю! Хорошо, я понял. Я скоро поднимусь к вам. Пусть подготовят перевязочную. (вешает трубку. Молчит, вспоминает)
Помню, мне было лет пять, как-то ночью, уже лежа в постели, я вдруг подумал, что ведь папа и мама однажды умрут. И я останусь один. И мне стало страшно. И я заплакал. А в этот момент в комнату зашла мама, чтобы, как обычно, поцеловать меня, поправить одеяло и пожелать спокойной ночи. «Ну что ты, сынуля, не надо плакать, - сказала она. - Мы с папой будем жить долго-долго». И я поверил. И перестал плакать. Потому, что теперь знал: мой собственный маленький мир - папа, мама и я, - будет существовать долго. Может быть - вечно. (пауза)
Ах, какой это был мир! Теплый, светлый… Добрый. Мы были, как сейчас принято говорить, зациклены на этом мире. Работа, учеба - все это было всего лишь досадным временным, хоть и необходимым, отвлечением от этого мира. Нам никто не был нужен. Мы были самодостаточны. Ты не поверишь: мне было далеко за 20, но в кино или в театр я любил ходить именно с мамой. Потому что, именно с ней и только с ней мне было интереснее всего обсуждать увиденное и услышанное. А в кафе или на футбол я любил ходить - с отцом. Мы с ним говорили обо всем. О жизни, о смерти. О предательстве. О работе. О женщинах и об их странных вкусах и пристрастиях… Мне было комфортно с моими родителями. Мне было комфортно в том маленьком, уютном мире.
(выслушивает ее ответ) Ну что ты! (улыбается) От девочек у меня и тогда отбоя не было. И каждая из них согласна была со мной не то, что в кино, а сразу под венец. Да и друзей было предостаточно. Ведь в том возрасте мы звали другом любого, с кем хоть раз выпили в одной компании или спели пару песен у костра на берегу какой-нибудь речушки… Или просто поспорили о влиянии Маркеса на мировую литературу или о, черт ее побери, индивидуальности каждого человека и его незаменимости!
(улыбается) Мне кажется, этим грешат все 20-летние во всем мире - обожают доказывать себе и окружающим свою уникальность и неповторимость. И это хорошо. Это прекрасно! (грустно) Вот только, надо успеть эту индивидуальность доказать, пока тебе еще двадцать или тридцать. Потому, что когда тебе сорок, ты вдруг понимаешь, что что бы ты не делал - ты был, есть и остаешься «одним из…» Может, чуть умнее или глупее, удачливее или нет, белее, чернее или желтее, но все равно - ты клон. Один из семи миллиардов…
Вот ты! Разве ты в 20 лет не была уверена, что мир вертится вокруг тебя одной? (выслушивает ее ответ и смеется) Ну, значит, я был тогда восторженным романтиком! (долгая пауза. Потом говорит задумчиво. Уже не для нее, а для себя.)
Да. Был романтиком. Наверное, я и сейчас романтик. Черт его знает. Но ведь друзей у меня почти не осталось: все стали просто приятелями или знакомыми. А моя женщина от меня ушла. (усмехается) А я все еще романтик. (вдруг срывается на крик) Или успокаиваю себя этим! Пытаюсь как-то объяснить самому себе, почему я ничего не добился в этой гребанной жизни! Стареющий рядовой хирург в районной больничке. (прерывается на ее ответ) Хорошо, пусть ты права - хороший хирург! Но, все равно! С доходами ниже среднего. С полным набором вредных привычек, отсутствием каких-либо перспектив и упорно растущим пузом. С попытками доказать самому себе, что еще молод, что еще есть порох в этих самых... как их... пороховницах. С нерегулярными визитами в тренажерный зал и с плаванием в бассейне среди жирных самок и таких же, как ты сам стареющих лысых самцов. С долгими сидениями в уличных кафе и разглядываниями проносящихся мимо длинноногих девочек. И с тахикардией… (прикладывает фонендоскоп к груди, слушает свое сердце, слышен частый сердечный стук, он улыбается)
Знаешь, если говорить медицинскими терминами, то частота сердцебиения и сила сокращения сердца регулируются симпатическими и парасимпатическими нервами. Когда сердце бьется быстро и сильно - доминирует симпатическая система. Это такой своеобразный акселератор, заставляющий организм прибавлять скорость. Все, что нам надо сделать, это убрать ногу с газа и надавить на тормоз. Включить более мягкую парасимпатическую сеть, стимулировать вагусный нерв, запустить нужный химический процесс - и сердце начнет биться медленнее.
(нервно смеется) Вот видишь. Все очень вульгарно и прозаично. Обычная химия. Запустил процесс, сердце заколотилось, кровь быстрее потекла по венам - и ты уже влюблен, безумен, счастлив. Ну или напуган, разозлен… А захотел покоя и нирваны - запустил другой процесс. И сердце почти остановилось, кровь прекратила свой бег, и сознание стянулось в одну точку. Ты убежал ото всех! И ты опять счастлив!
Как мало, оказывается, нужно человеку для полного счастья! Просто надо уметь в нужный момент надавить на газ или на тормоз. (снова слушает свое сердце. Смотрит на часы. И говорит жалостно-удивленным тоном) А я, вот, не умею… Никак не могу подловить момент, когда разгоняться и когда тормозить. Все невпопад. То бегу не тогда, куда нужно, то стою не там, где можно…
(кричит после паузы) Ну почему, черт побери, я не могу бежать туда, куда хочу, и тормозить там, где мне не хочется нестись вперед?! (так же неожиданно успокаивается и говорит спокойным тоном. Прямо обращаясь к ней). Почему я все время пробегаю мимо самых красивых вокзалов и торможу около каких-то богом забытых полустанков? Нет, я не жалуюсь. Там, на этих полустанках хорошо. Там все очень похоже на тот, мой, прошлый мир. Там играет музыка, которую я когда-то любил, там люди улыбаются друг другу просто так, потому, что отличное настроение, здороваются друг с другом, даже если виделись до этого всего один раз, в кинотеатрах там идут фильмы, которые я обожаю и готов смотреть по нескольку раз. Там женщины…
( пауза, смотрит на нее)…
Такие, какой ты была в нашу первую встречу. Они не матерятся, не пьют пива, не жалуются на то, что все мужики сволочи. И все, как одна, красивые! И у всех есть родинки. (смеется) И там всегда весна или ранняя осень! (восторженно замолкает, представляя этот описанный им идеальный мир.) Мне бы нажать на этом полустанке на газ, влюбиться, (стук сердца, постепенно убыстряющийся) потерять голову, сойти с ума, понаделать кучу глупостей! Или притормозить! (стук резко прерывается) Остановиться. (снова стук, но уже медленный) Оглядеться. Понять. Найти…
(резкая тишина)
Но нет… Из меня, наверное, плохой поезд. Я двигаюсь без расписания. И я оставляю очередной полустанок позади. Потому, что мне хочется людных и шумных вокзалов, хочется человеческих особей в масках, без отличительных особенностей. Мне хочется толпы - уезжающей и приезжающей. Жующей, снующей, испражняющейся, сквернословящей, обманывающей, играющей в любовь, верность, дружбу, талант… Ведь в этой толпе так легко затеряться. Спрятаться. Забиться в угол и жалеть себя. Себя, такого умного! (с сарказмом) Да просто гениального, талантливого, неповторимого, единственного! Но непризнанного, недооцененного!
Почему?! Почему кого-то на этих вокзалах встречают с оркестром?! Сажают в лимузины? Селят в самых дорогих отелях?! А меня…
(кричит) А я даже затормозить тут не могу!! Я либо промахиваюсь мимо педали, либо тормоза отказывают!
Вот ты, женщина, которая делила со мной постель, и которой по утрам я варил кофе. Вроде как, ты должна знать меня. Так ответь мне: почему?! И почему, черт возьми, я после этого ни капельки не жалею?! Где же мое тщеславие? Где моя непризнанная гениальность? Где моя уникальность?! Почему мне не хочется посадить дерево, а еще лучше - лес? Почему я не хочу построить дворец?! Наплодить кучу наследников?!
(звонит телефон. Он хватает трубку. Говорит, по инерции, сначала возбужденно, но потом профессиональная привычка берет свое - успокаивается, и переходит на деловой тон)
Да! Да, Наташа! Да. Не надо ничего делать. Просто сбейте ему температуру. Да. Одного кубика достаточно. Я скоро подойду. (вешает трубку, поворачивается к ней и говорит уже спокойным тоном)
Так о чем мы? Хочешь кофе? А.. ну да… Тогда, может, коньяку? Хотя, нет. Тебе нельзя, ты за рулем. А я вот выпью.
(начинает ковыряться в столе в поисках припрятанной бутылки. Достает всякое барахло, которое бывает у мужчины в рабочем столе: губку для чистки обуви, бритву, толстый справочник, что-то, в целлофановом пакетике завернутое газету. Разворачивает - это старый бутерброд. Нюхает и с выражением отвращения на лице снова пакует и выбрасывает в ведро для мусора. Теперь уже роется в столе с интересом, так сказать, проводит ревизию. Достает еще шарф, флакон туалетной воды, брызгает на себя, потом еще один пакет, который сначала хочет развернуть, а потом, подумав, сразу выбрасывает. Следом появляется небольшая бутыль с надписью «ЯД». Удивленно смотрит на него, открывает, нюхает… Как правило, в таких бутылках врачи хранят спирт. Но… Он снова удивленно заглядывает в него. Берет со стола длинный хирургический зажим - такие валяются в больницах везде - и осторожно вытаскивает из бутылки... пакетик с чаем.)
О, вот и чай! А я и забыл, что когда-то припрятал его здесь!
(Подходит к столику, кладет пакетик в чашку, заливает водой и следом зажимом же берет три кусочка сахара и кладет в чашку)
Тебе три кусочка, я помню. Вот! (гордо) С бергамотом! Угощайся! (ставит чашку на свой стол, и снова лезет в него, вытаскивает из стола початую бутылку коньяка, наливает в полстакана и залпом выпивает)
Хороший коньяк. Подарок благодарного пациента. Хотя, лучше бы, конечно, деньгами отблагодарил… Но, с другой стороны, как-то надо же пополнять запасы. (наливает еще немного, теперь уже пьет не сразу. Нюхает) Говорят, хороший коньяк должен пахнуть клопами. Как хороший сыр - носками. Чушь! Хороший коньяк должен пахнуть шоколадом, дубовой бочкой и виноградной косточкой…
(Потом делает маленький глоток)
Да, хороший коньяк. (допивает остальное) Ты не думай. Я не пью. Даже с горя. Так.. Иногда, если надо расширить сосуды. (пауза)
Ты знаешь, чего я боялся всю жизнь? Я боялся, что умру дома. Нет. Сама смерть не так страшна, как о ней думают. Нет в ней ничего мистического и таинственного. Обыкновенное прекращение жизненных функций организма.
Я боялся того, что умру, а никто и не заметит. И никто не забеспокоится. Некому. И буду я лежать день.. два.. неделю.. месяц! Пока соседи, обеспокоенные запахом, не вызовут милицию… Представляю, какое тошнотворное зрелище им откроется, когда взломают дверь.
(С улицы доносится вой милицейской сирены)
О! Что-то случилось. По ночам менты редко включают сирену. Только, если что-то экстраординарное. Очень надеюсь, работы сегодня ночью мне не прибавится. А то ведь, иногда бывает… Вроде бы, обычный день. Тихо-спокойно, а ночью вдруг - раз! И везут - одного за другим. То авария, то поножовщина, то самоубийцы друг за другом…
С этими тяжелее всего. Они ведь упорные. Некоторых по второму-третьему разу привозят. Это чушь: мол, если самоубийцу в последний момент вытащить из петли, отговорить, он больше не будет делать попыток. Делают! Еще как делают! Не вышло таблетками, под поезд кидаются. Там не получилось - вены режут. Кухонными ножами харакири себе делают, с крыш прыгают, вешаются…
Под новый год чаше всего зрелый люд идет. Подводят итоги, так сказать… Жизнь не удалась: не построил дом, не посадил дерево, сына не вырастил, или вырастил, но такого монстра, что лучше бы и не растил.
(понимает, что говорит о самом себе, потому начинает говорить эмоциональнее) А все вокруг несут чушь, типа: давай, ты еще молодой, у тебя все впереди, успеешь по второму кругу! Но ты-то знаешь, что времени уже нет, да и силы не те. Не построить тебе дом - никогда! И дерево не вырастить! И сына - даже в первый класс можешь не успеть отвести!
(пауза. Дальше уже спокойно и обреченно) Да и не от кого этого сына рожать. Нет такой дуры, которая захочет от тебя, неудачника, ребенка…
Нет, конечно, прямо они этого не говорят. В лицо тебе они улыбаются. С радостью спят с тобой. Шепчут на ухо, какой ты нежный и ласковый, как с тобой хорошо. Говорят, что ты умный. Что с тобой интересно. Некоторые, которые помоложе, даже расщедриваются на особый комплимент: ты - прикольный! Интересно, что значит «ты прикольный» по отношению к голому седеющему мужику из уст нимфетки? Ты глупый? Ты смешной?
Не знаешь? Вот и я не знаю. (улыбается) После таких слов не остается ничего другого, как слезть с очаровательной дамы, встать, подойти к зеркалу и заново вглядеться в знакомую рожу. Черт возьми, так что же она имеет в виду под ласковым «прикольный»? (пауза)
И вот тут, если смотришь на себя не привычно самовлюбленным взглядом, а хотя бы, бесстрастным, все становится понятно.
Думаю, этот комплимент, как правило, и добивает: все, финиш! Над тобой можно оборжаться! Именно после «прикольного» и лезет народ в петлю…
Ни одна не говорит: «я хочу от тебя ребенка»… Или просто: «я хочу жить с тобой»… Нет, все дружным хором напоминают, что сегодня опасный день, ты должен быть осторожен, должен помнить, куда можно, а куда нельзя… А потом снова шепчут: «ты классный». (поворачивается, подходит к ней, смотрит в упор на нее, как бы обвиняя ее)
Но, как только восстанавливается дыханье, добавляют: «ты знаешь, я не вижу нас вместе»…
(улыбается. Продолжает пафосно) Ты, можно сказать, из кожи вон лезешь, стараешься не ударить лицом в грязь, показать себя удальцом-молодцом. И у тебя это, вроде как, получается, хотя тебе уже ой как за сорок. А она: «не вижу вместе»! Очень дипломатично. В переводе с женского: «на фиг ты мне, старый козел, сдался, когда вокруг столько молодых и успешных?»
(смеется) Ясное дело: как тут «старому козлу» не наложить на себя руки?
Хорошо, хоть в предсмертных записках не пишут: «В моей смерти прошу винить Клаву К.» Понимают, что дело не в этой самой Клаве. А в тебе самом и в твоей чертовой никому не нужной клонированной жизни. Которую ты прожил так, что теперь-то как раз и мучительно больно за бесцельно прожитые годы. И ты с завистью смотришь на молодых, у которых на самом деле все впереди. Им все это еще предстоит. И поиск смысла, и его потеря, и бесцельное копошение, и две пачки сигарет в день, и запои по выходным…
А вот тебе совершенно невероятный случай. Несколько лет назад один пациент рассказал мне свой сон. Гуляет он по парку с маленьким сыном. Вдруг их окружает компания отморозков. И лезут на них с ножами. А он… Он, вместо того, чтобы закрыть собой сына, бросает его и убегает… Вот такой вот сон. Ужасный, если честно. Не дай бог такое увидеть во сне никому. А уж, тем более, пережить в реальности. А этот взрослый и неглупый мужчина из этого сна сделал вывод, что он трус, что он бросил сына в беде и убежал. Несколько лет этот мужик жил с такими мыслями. Что он трус, что не защитил собственного сына, а сбежал. И в итоге он решил застрелиться из охотничьего ружья. Снял носок и нажал на курок большим пальцем ноги. Стрелял в сердце, но промахнулся. Тогда его и привезли ко мне. Откачали…
Жена его сюда приходила. Красивая обаятельная женщина, плакала, расхваливала мужа. Сын - умненький такой тинэйджер, воспитанный, культурный. Да и он сам - очень интересный персонаж был. Мы с ним много беседовали на самые разные темы, тогда он мне про свой сон и рассказал. Почему был? Потому, что чувство вины так его и не оставило. Через месяц после выписки он сделал вторую попытку, которая оказалась успешной. Сел в машину, разогнался и врезался в стену.
(зло, обвиняя этого мужчину) Тоже мне, оригинал! Пижон и позер! Ведь не таблетками травился, не в петлю. Решил хоть в смерти приблизиться к великим. Ногой на курок ружья нажал Хемингуэй, в машине об стену убил себя Хельмут Ньютон… И он туда же! В эту компанию! Смешно… Оборжаться можно…(замолкает)
Хотя, и у молодых все не слава богу. Вот они-то сплошь и рядом винят в своих бедах клав, маш, наташ… Правда, молодняк с попытками суицида прет чаще всего весной. (иронично) Солнце, видишь ли, зелень, парки-скамейки, тестостерон, сердце хочет любви! А клава-маша-наташа, будь она неладна, не дает и не дает! Или витя-вася-петя сел на лекции рядом с другой, а не с ней… И всё! Теперь только под электричку или с моста - в реку.
Вообще, несчастная любовь - страшная штука, скажу тебе. Из-за нее народу в мире мрет не меньше, чем из-за денег или власти…
(пауза. демонстративно спохватившись) Слушай, а чего это я все время говорю и говорю, а ты молчишь. Ты ведь зашла поговорить, а не послушать. Ну, так, рассказывай. У тебя ведь теперь, я слышал, новая жизнь. Отдыхать ездишь в Европу, а не в Турцию, машину поменяла на новую, с кредитами расплатилась...
Нет, я за тобой не слежу. Не хочется. Да и не следил никогда. Не было необходимости. Ты же всегда была как на ладони. Всегда выдавала себя сама. Твои глаза тебя выдавали. Твой рот, твой голос, твоя улыбка, твои руки. (закуривает) Труднее всего было распознать твою измену в первый раз. Точнее, труднее всего было в нее поверить. Ты вела себя так же, как и обычно. Но... Немного не так. Я слишком... слишком хорошо знал тебя. До малейших нюансов. И какой-то оттенок в голосе или штришок в поведении, наверное, тебя и выдал. Я не хочу вспоминать это. Было и было.
Тем более что в масштабах вселенной ничего особенного не произошло. Подумаешь! (ерничает) Женщина изменила мужчине. Да ежедневно миллионы женщин изменяют миллионам своих мужчин, а десятки миллионов мужчин изменяют своим женщинам! И ничего! Планета не останавливается в своем вращении, время не начинает течь вспять и небо не падает на землю. Подумаешь, измена!
И не такое переживали. Как говорила моя бабка: «Лишь бы не было войны!»
Обидно, конечно, что кто-то чувствовал с тобой то же самое, что чувствовал я. Ведь секс с тобой был бесподобным. Честно-честно! Ни до, ни после тебя ни с одной женщиной я не испытывал ничего похожего… (выслушивает) Ну спасибо, порадовала старика. Потешила, так сказать, мое самолюбие! Вот только не надо мне рассказывать, как у тебя сейчас с этим плохо. Ну, или - хорошо. Не надо. Я не хочу этого слышать. (кричит) Мне не интересно! (резко замолкает)
(Опять звонит телефон. Он смотрит на него, но не берет трубку. Телефон замолкает)
А вообще, устал… Бьешься, бьешься, готовишься к чему-то, ждешь: ну еще немного, еще пару лет, еще.. И все станет хорошо, все наладится, и ты, наконец, переступишь черту - и вот оно, счастье! Вот оно - исполнение желаний! Вот она - реализация планов! Вот оно - будущее, к которому ты так стремился! Теперь ты - успешный врач, к тебе - очереди пациентов. Лучшие клиники зовут тебя делать операции, стол завален приглашениями на симпозиумы и семинары! Телефон не умолкает ни на секунду: ты всем нужен, всем интересен, все хотят увидеть и услышать тебя! Твое чадо гордится тобой, твои женщины гордятся тобой! Ты сам - гордишься собой!
Ну, вот еще чуть-чуть! Еще немного - и всё! Еще шаг - и ты там, в этом светлом будущем!
(хаос звуков, играет музыка: литавры, туш, оркестр. Слышны аплодисменты, выкрики - «доктор, вы гений!», «милый, ты такой умный, такой мужественный!», «браво!», «нобелевская премия по медицине присуждается…» И тут все перекрывают слова «ты такой прикольный!» Музыка, все звуки резко обрываются)
И вдруг… Оно, это светлое будущее, опять ускользнуло… Опять досталось кому-то другому, не тебе… А ты как старуха из сказки Пушкина - снова у разбитого корыта. Вот только та старуха успела побывать и дворянкой, и царицей… А ты как был районным эскулапом, так и остался. И все так же сидишь на пороге своего кладбища…
У каждого уважающего себя врача есть свое кладбище. Большое или маленькое - но есть. Там те, кого ты не вытащил…
У меня оно большое. Потому, что на моем кладбище, прямо у входа, в самом начале лежат 28 пацанов. Двадцать восемь 20-летних…
(замолкает. Закуривает сигарету, затягивается, тушит. Закуривает новую. Долго молчит. Вспоминает…) Ты знаешь, каково это, когда на тебя, 30-летнего, смотрит 20-летний мальчишка, и ты знаешь, что вот сейчас, через минуту он умрет? И он это знает! Но он все равно надеется, что ты сможешь что-то сделать! А ты не можешь... Потому, что у этого мальчика оторвано все, что можно оторвать у человека. Потому, что в нем осколков больше, чем костей! (кричит) Потому, черт возьми, что ты не бог! И даже не его заместитель на земле! Ты всего лишь мясник, сам попавший в мясорубку! Мясник, которого эти мальчики почему-то называют «доктором»! Тебе хочется завыть, хочется ругаться матом, хочется послать всех подальше и нажраться спиртом! А ты должен смотреть ему в глаза и говорить: «Потерпи, солдат, сейчас полегчает, потерпи…»
(уже спокойно) И через минуту ему и правда становится легко. А ты закрываешь его глаза и ждешь, когда его унесут и на его место положат следующего. А за это время выпиваешь очередные пятьдесят грамм спирта. И не разбавляешь его водой. Потому, что при таком вбросе адреналина руки все равно будут дрожать. И выпиваешь снова. И молишь бога, чтобы у следующего была оторвана всего одна нога или рука и кровопотеря была бы не критичной. А еще лучше, чтобы он был без сознания. Чтобы не смотрел тебе в глаза, когда будет умирать…
Потому, что тебе самому всего-то неполных 30 лет. Ты сам еще мальчишка! И ты сам боишься смерти. А она так близко… Она рядом… (опять кричит) А по ночам тебе снятся пацаны, которых ты не вытащил… И каждый из них смотрит тебе в глаза, и каждый из них понимает, что ты… ты - то последнее, что они видят в своей жизни! И ты тоже это понимаешь!
И просыпаешься, и сидишь на табуретке, тупо уставившись в стену, и куришь, куришь, куришь - одну сигарету за другой, - пока отравленный организм не начинает сопротивляться, выворачивая тебя наизнанку рвотными рефлексами…
И ты завидуешь медсестрам, которые тут уже давно и ко всему привыкли... И к смерти привыкли… (молчит)
Двадцать восемь… И я не знаю ни одного имени. На моем кладбище двадцать восемь безымянных могил. (пауза) Остальные - как положено, с табличками. С именами-фамилиями, с датами, с диагнозами, эпикризами, заключениями… За них мне не стыдно и не страшно. Я сделал все, что мог. Иногда даже - больше. За них я дрался по полной…
А те двадцать восемь… (смотри на свои руки) У меня такое ощущение, что и на мне есть их кровь… А ведь прошло столько лет…
(спохватывается. И теперь уже говорит веселым тоном) Слушай, что-то, мы начали за здравие, а кончили за упокой! Давай, лучше, сменим тему. Ты так и не сказала, зачем пришла-то. Ну не просто же поболтать. Это в два часа ночи-то?
А хочешь, расскажу анекдот? Про врачей. Нет? А почему? Ты не любишь анекдоты про врачей? А раньше любила. И даже сама рассказывала. Ах, с тех пор, как я от тебя ушел, не любишь! А ты ничего не путаешь? Это не я от тебя ушел, это ты вдруг решила, что я тебе не пара.
Правильно, ты мне ничего такого не говорила. Ты вообще ничего не говорила. Просто, вдруг количество твоих поклонников стало расти в геометрической прогрессии. Откуда знаю? Мир не без добрых людей. Твои подруги регулярно мне докладывали. Сами, по своей инициативе. Так сказать, проявляли заботу. Да, какая разница, кто! Они же не выдумывали ничего. И не со зла это делали. Они просто сочувствовали мне. Со-чувствовали! То есть, чувствовали так же, как и я!
Сейчас, погоди! Минуту… (садится к столу, что-то набирает на клавиатуре, смотрит в монитор) Вот! Словарь Даля. (цитирует, выбирая из полного определения) Сочувствовать - чувствовать согласно, сообща, заодно; понимать, мыслить одинаково; склоняться к кому по чувству, приязни, любви; сострадать! незримая, духовная, нравственная связь, которая сказывается невольно чувством!
Бред! Маразм! Какая, к черту, духовная связь?! Откуда они могли знать, что я чувствую? И вообще, что может чувствовать мужчина, когда узнает, что его женщина нашла ему замену. Более успешного, более уверенного в себе! Он при деньгах, он на хорошем авто. Он пахнет лучше, стрижен моднее, делает дорогие подарки, у него больше свободного времени, которое он тратит так, как хочется, а не так, как получится.
Ну откуда твои подруги могли знать, что я чувствую?! Откуда они могли знать, что каждый раз после их этого гребанного со-чувствия мое сердце начинало колотиться со скоростью 200 ударов! (выслушивает ответ) Да не надо ничего выяснять! Пусть все останется, как есть. Ну, рассказывали и рассказывали. По доброте душевной. Хуже другое! (длинная пауза).
Я тоже начал изменять тебе. Вот видишь. Я же говорил, нельзя щупать глубоко. Полезет то, чему лучше оставаться там, где оно есть. Да! Изменял! Сначала мстил. Потом мне это понравилось. Хотя нет, вру. Я и потом мстил. Даже когда расстались. Но все равно, мне это нравилось. Каждый раз представлял - вот ты войдешь, увидишь меня с другой. Представлял выражение твоего лица. Представлял слова, которые скажешь. Представлял, что отвечу: «Да! Изменяю! Потому что ты первая стала мне изменять!» И представлял, как начну перечислять твои похождения… И каждый раз после такого совокупления становилось мерзко. Тошно. Хотелось блевать и обтираться спиртом. Но я понимал, что это уже не поможет. Что я становлюсь все грязнее и грязнее. И что моя месть - это всего лишь оправдание самого себя. И оно ничуть не лучше твоих аргументов. А, может быть, даже и хуже. Но я не жалею. Ни о чем… (пауза)
Я же говорил - говно внутри всех нас одинаковое…(пауза)
А знаешь, я не помню, как мы расстались. Совершенно не помню. Я не помню, где это произошло, не помню, когда, в какое время суток. Вечером? Очень может быть, не спорю. Все равно, смешно. Помню, что впервые встретились утром, хотя это было четырьмя годами раньше. А когда расстались - не помню. И абсолютно не помню, что мы говорили друг другу. Не помню, как ты уходила, и как ушел я. Зато помню гаишника, остановившего меня и содравшего кучу денег за превышение. Мужик оказался неплохим психологом, и у него было очень милицейское чувство юмора. Он сразу понял, что я не пьян. И сказал, что уж коли я решил свести счеты с жизнью, то лучше мне сделать это менее общественно-опасным способом. И посоветовал воспользоваться услугами ближайшего моста.
Такая вот диссоциативная амнезия. Так сказать, потеря памяти в результате психической травмы. Такое бывает сплошь и рядом. Когда мозг решает защитить своего хозяина. Заблокировать всю информацию, связанную со стрессом, не помнить плохое. Убрать. Вычеркнуть. Человек перестает помнить определенные моменты или даже целые куски своей жизни. Только своей. Все остальное прекрасно помнит. Как утром позавтракал и поцеловал жену и детей - помнит. Как сел за руль - помнит. Птичек, деревья вокруг, девушек в мини-юбках - помнит. Как выехал на автостраду - тоже помнит. А потом - бац! Провал. И - помнит себя уже на больничной койке. Это его мозг подсуетился. Быстренько понастроил заборов, понавешал табличек, проверил входы-выходы. Чтобы все было красиво-аккуратно и безопасно.
(подходит к зеркалу, смотрит в него) Спасибо, услужливый ты мой! Ты настоящий друг! Защитил! Уберег! А мне что теперь делать? Всю жизнь жить с дыркой в башке?! Таким, вот, контрольно-пропускным пунктом в мозгу с надписью «сюда вход строжайше воспрещен»? Террой, так сказать, инкогнитой?
(обращается к ней) Вообще-то, скажу тебе, как правило, диссоциативная амнезия излечима. Ну, или проходит сама собой. Человек вдруг вспоминает то, что долгое время мозг от него прятал. Это значит, что он перестал считать информацию опасной, травматичной, и снова перевел ее в разряд свободного доступа: вспоминай, на здоровье, если оно тебе надо.
А мне вот не надо. Не хочу! Зачем мне это? Мне нравится то, что я сейчас помню. И лишнего мне не нужно.
(снова подходит к зеркалу и обращается к нему) Тем более, что мой ангел-хранитель даже не делает попыток залатать брешь, да?! Он тоже мне сочувствует! Переживает! Прячет что-то, чего я могу не пережить, да?! Мой мозг, так сказать, - моя крепость?! Ну-ну… Детство свое, значит, я помню, юность - помню. Ее измены - помню! Свои - тоже помню! Все до единой! А какие-то паршивые два-три часа из не очень давнего прошлого - ни-ни?!
(поворачивается к ней) Стоп! Заткнись! Ты помнишь - вот и хорошо! Значит, для тебя это было не опасно и не критично. А мне не надо. Я же сказал - мне нравится так! Тем более, что в этом даже есть какая-то своя прелесть. Тайна, которая всегда с тобой. Да еще, какая страшная тайна! Чего ж там, за этим КПП спрятано такого, что мне до сих пор знать не положено? И вот ты носишь эту тайну, носишь, ковыряешь ее иногда, как подсыхающую ранку. И тебе немного жутковато. Потому, что и хочется, и колется. Ведь, страшно. А вдруг я после того, как разгадаю тайну, стану не я прежний, а другой. Или сойду с ума и начну кидаться на своих пациентов! Представь, заходит ко мне больная, а я на нее… (кричит страшным голосом) ААААААААААААА! (как видно, она и правда испугалась, ибо он уже спокойно, извиняясь) Все, все. Извини. Ну да, да, согласен: глупые шуточки. В два часа ночи-то…
(звонит телефон. Он берет трубку) Слушаю! Да, Наташа, все у меня в порядке. Крики? Какие крики? Может быть, телевизор? А вы пройдитесь по палатам, Наташа, может кто-то из наших подопечных решил скоротать ночь в компании с ящиком. Вот и хорошо. А минут через 15-20 зайдите ко мне. (вешает трубку)
Нет-нет, что ты! Никаких намеков. Сиди сколько хочешь. Она же нам не помешает. Так о чем мы говорили? А! О провалах в памяти. Да, штука, скажу тебе, неприятная. Но еще более неприятная вещь - диссоциативная фуга. Это когда человек не просто забывает, что с ним было, а еще и решает уехать. И делает все это неосознанно. Просто вдруг, раз - и однажды он оказывается в тысяче километров от дома. Под другим именем. Или вообще без имени. И живет себе. И даже работает. Садовником. Или дворником. Или продавцом. Потому, что, все забыл и ничего не знает о себе. Пока однажды вдруг рядом случайно не окажется рояль. И он подойдет к нему. Сядет. Неизвестно откуда взявшимся привычным жестом поправит стул, откинет фалды несуществующего фрака, разомнет пальцы, на секунду замрет и заиграет. Ах, как он будет играть! Весь мир на это время остановится, восхищенно заслушавшись! Он будет играть, сам не зная, что. Может быть, это будет простенькая мелодия из кинофильма или 20-й ноктюрн Шопена или «Лунная соната» Бетховена. Не важно! Важно, как он будет играть!
А когда умрет последний звук, он так же встанет и пойдет дальше подметать двор или подстригать газон. Потому, что он помнит только то, что он - садовник. А рояль тут в кустах оказался случайно.
Тебе не кажется, что все мы, ну пусть не все, но девять из десяти - такие же садовники? В результате какой-то жестокой ошибки судьбы оказавшиеся случайно в тысяче километров от дома, забывшие, кто мы и что мы умеем и должны делать.
Ты знаешь, я поставил сотню экспериментов. Как, на ком? На себе, конечно! Как и положено честному экспериментатору. Я неожиданно вбегал в комнату, садился за пианино и пытался играть, я хватал скрипку и терзал ее смычком, я мучил барабаны и саксофоны... Увы… Как оказалось, я, все же, не великий музыкант. И я не гениальный художник. Я извел килограммы краски и понял это. И я не латентный поэт! Я не певец, не актер, не дизайнер! Я не великий кулинар, не модный фотограф, не писатель, не подпольный миллионер Корейко! Я даже не удачливый игрок в казино. Я и это проверил…
Так кто я на самом деле? Неужели, все же, посредственный хирург в посредственной больнице? Хорошо, пусть - неплохой хирург. Но это не меняет сути дела. Важнее другое: в чем-то же я должен был быть лучше других? В чем угодно! Но должен был! Просто, не успел узнать. А теперь уже и не узнаю никогда. А жаль. Хотя, согласен, смешно. Мне скоро полтинник, а я все еще ищу свое место в жизни. Глупо…
Все равно, я завтра проснусь в тысячах километров от места, где лег спать. И даже не буду знать, где я оказался…
Все мы завтра проснемся в новом месте. Как почему? Это же очень просто! Земля вертится вокруг Солнца со скоростью тридцать километров в секунду. Само Солнце мчится вокруг центра галактики со скоростью 200 километров в секунду. Ну а весь Млечный путь летит черт знает куда, куда-то к созвездию Лиры! Ну вот. А ты спрашиваешь, почему. Так что, пока мы с тобой тут болтали, успели пролететь почти миллион километров! А тебе еще обратно домой возвращаться. (смеется) Да, далековато. Ничего, к утру успеешь. Я уверен. Знаю, что не мое это дело, но ты только не гони. Езжай аккуратно. Пока. Спасибо, что зашла. Вашим привет.
(провожает ее до двери, возвращается, садится перед компьютером. Долго молчит. Потом берет фонендоскоп, слушает свое сердце, считает пульс)
Ты знаешь, о чем я мечтал все это время? О том, чтобы ты однажды неожиданно вошла в мой кабинет. А я бы посмотрел на тебя спокойно и очень-очень равнодушным тоном сказал: «А, это ты. Привет! Зачем пришла? Что-то случилось?» И чтобы у меня при этом не случился бы инфаркт или инсульт и не отнялись бы руки и ноги.
И чтобы мое сердце в этот момент билось со скоростью 72 удара в минуту…
(затемнение.)
Конец