(no subject)
продолжение...
Из разговора с одним человеком, которого я не знал…
После того, как похоронили наших ребят, уже далеко за полночь, у края дома я увидел, как кто то привстав на колени, обертывает и завязывает веревками погибшего. Я приблизился к нему и тоже присел. Я не знал этого человека, на вид ему было лет 35. Когда я спросил, кто он, он назвал свою фамилию, но с течением времени забыл.
-Что ты делаешь ? Почему не похоронили со всеми ? - спросил я.
-Это мой родной племянник, - ответил он. Я сам его понесу.
- Хорошо, понятно …А если и тебя ранят, кто тогда вас понесет ?
-Меня не поймут, если вернусь без него. Пусть лучше убьют.
-Видишь, как сейчас получается. Ты готов погибнуть ради своего оправдания, а в бою тебя не видно было. А племянник твой настоящий воин, за себя и за тебя воевал, потому и лежит сейчас перед тобой.
-Знаешь, - сказал он, - ты всех по себе не мерь. Ты не можешь требовать со всех, как с себя. Таких, как ты единицы. По тебе видно, что тебе твоя жизнь ни по чём. Здесь гражданские люди воюют.
-Ты хотел сказать, что если мне моя жизнь ни по чем, то значит и ваши жизни тоже ? И что значит гражданские ? Среди абхазов военных на пальцах одной руки можно сосчитать.
-Люди жить хотят и цепляются за каждую соломинку. А ты фаталист. Или пан или пропал, - отвечает он.
-Ну, да…скажи ещё пофигист. Не за соломинку надо, а сражаться…сопротивляться. Тогда и жизнь будет… Ладно, думай, что хочешь. Останемся живы, встретимся, и я расскажу тебе о себе, как есть . А пока иди с Богом. У тебя своя правда. У тебя родной племянник. Скажи только сколько ему было ?
-Девятнадцать…
-Царство небесное… постарайся вынести его.
Он отвел взгляд на племянника, ничего не сказав мне в ответ.
….Так его больше и не встретил…
Последние приготовления перед отходом…Стараемся все делать максимально тихо, но грузины периодически подразнивают нас, словно проверяют на месте ли мы, постреливая в нашу сторону. Мы тоже вынуждены отвечать им, подтверждая наше присутствие. После одной из таких проверок, мы все одним броском, спешно, соблюдая дистанцию, пошли по дороге в сторону реки, и свернули влево у зеркала. Теперь наш отряд был в зоне недосягаемости для тех, кто нам противостоял по фронту. Последними вместе со мной уходили Ремзик Чепиа, Суса Гумба, Анзор Кварацхелиа(Петрович) и Алмасхан Лакоба. В домах, где мы отражали атаки грузин, никого из живых не осталось. Унесли всех.
Мы догнали колонну, которая вытянулась гуськом, и шла по асфальтированной дороге к намеченной цели в полной тишине. Погода выдалась хорошая. Уже слышим шум Гумисты, а на небе мерцали звезды. Глядя в небо, я подумал, что Он, Создатель всего, видит нас сейчас, и обязательно должен помочь. И тогда я больше у него ничего просить не буду.
Не успел я дойти до середины колонны, как началось… Стреляли со всех сторон, и невозможно было определить в темноте, откуда и куда, где наши и где противник. Большая часть отряда ринулась в проем ворот, который вел во двор, где делали могильные плиты, и, прячась за ними, продвигались к реке. Другая часть отряда ждала своего момента, чтобы тоже двинуться туда, но двор был переполнен людьми и все куда-то стреляли, как в одну сторону, так и в другую. Близость и запах реки сводил всех с ума. Еще один бросок и мы окажемся за Гумистой. Почти трое суток никто из нас не пил. Вижу, как со стороны грузин блестит ферма от высокой кровли, и оттуда мерцают огоньки от автоматных выстрелов. Рядом стоят Суса Гумба и Петрович Кварацхелиа.
-Давайте туда, - говорю им, - из огнемета.
Суса стреляет туда, один за другим, два раза, и там раздаются взрывы. Оттуда перестают стрелять, но прямо у реки идет сумасшедшая стрельба, раздаются голоса, и повсюду матерщина.
И в этот момент вдруг, кто-то кричит мне:
-Командир, командир…! Раненых бросили ! Прямо на дороге лежат…кажется из добровольцев.
-Да не бросили их, не видите что ли, в какую заваруху попали. Сейчас заберем их с собой. Где они лежат ? - спрашиваю я молодого русского паренька.
-Метров 40-50 отсюда.
Вот, черт, не донесли что ли ? Придется возвращаться. Бегу из последних сил назад в кромешную темноту и хорошо, что встретил Алмасхана Лакоба, Ремзика Чепиа, а с ними двух адыгов и один армянин. Идем к раненым. Они лежали вдоль дороги и старались ползти. Всего шесть человек. Это хорошо, что они могли ещё шевелиться.
-Не бойтесь… -говорю,- сейчас что-нибудь придумаем.
-Не бросайте нас, и вам воздастся, - сказал, кто то из них тихо .
-А с чего вы взяли, что вас бросили. Вас оставили на время, чтобы прикрыть. Не видите что ли в засаду попали.
Шанса пронести их через пекло, где не поймешь, кто в кого стреляет, не было, да и сил ни у кого уже нет. Надо было хоть как то мобилизовать их силы. Так чтобы они поверили, но и сами себе помогли. Мне было их жаль, но другого выхода не было. Обессиленные, истекающие кровью, они с последней надеждой смотрели на меня. Я подошел к каждому из них и увидел, что это были кабардинцы, армяне и русские. Нет, этих ни за что здесь оставлять нельзя. Пришлось идти ва-банк, и поставить их в безвыходное положение. Очень серьезно и внушительно, чтобы не оставить никаких сомнений, сказал:
- Обещаю, что ни одного из вас не бросим здесь, но только при одном условии, если сами себе поможете, будем прикрывать вас, осталось совсем немного. Никто вас нести не сможет, кроме двоих остальные все ранены. Мы не знаем, что нас ждет за оградой. Если там тихо, перебросим вас через забор, а оттуда пойдем к реке, там и до наших рукой подать. Река в этом месте неглубокая. Ну , а кто не сможет ползти, останется здесь, и пусть не обижается .
На этом и порешили. За высоким забором, укутанным по самый верх колючей растительностью, начинался двор маленькой лесопилки, представлявшей собой прямоугольную форму, длинный конец которого выходил на берег реки. Кто там нас ждал, мы не знали, но главная опасность заключалась в том, что этот ровный участок, приблизительно 40 на 60 метров наверняка был заминирован. К левой части двора примыкала большая стена хозяйственных построек, за которыми и переправлялась через реку основная группа наших бойцов. Стрельба и взрывы от снарядов не умолкали, а только увеличивались.
Не помню, кто именно, но кто-то с трудом перелез через высокий забор и спрыгнул на ту сторону прямо на колючки. Через несколько минут он вернулся к стене и сказал, что вроде бы там тихо и никого нет. Это и насторожило. Наверняка мины во дворе.
Оставалось преодолеть бетонный забор . Обессиленные, мы каким то образом, помогая друг другу, перекинули через ограду шестерых раненых, а затем перелезли сами. Спрыгнули на колючки, которые в какой-то степени самортизировали наше падение. Было не до царапин и ссадин. Мы огляделись вокруг. Никакого движения. Пустой темный двор, а впереди виднеется белый берег Гумисты. Алмасхан и Ремзик осторожно прошлись по краю двора. Вроде никаких растяжек не было. Значит просто противопехотные в земле.
От усталости и бессилия уже было все равно, как погибнуть, главное хотелось, чтобы это было мгновенно и безболезненно. Но внутри было ощущение того, что игра продолжается и это его финальная часть. Существует же закон подлости. Вроде как рукой подать, всего, каких-то 50 метров и ты дома. Но их же надо пройти…
Наверно такое возможно в очень редкие минуты отчаяния и усталости, когда тебе становится безразлично. Я понимал, что идти придется мне и по другому быть не могло. Но маленькая надежда все-таки теплилась. Везение. Удача.
Собрал всех у края двора по центру, вместе с ранеными человек десять, и говорю :
-Пойду прямо до берега, не отклоняясь ни на шаг в сторону. Если повезет, поползете за мной, буду ждать вас у реки. Переправим вас, а после пойдем мы. Ну, а если не повезет, то надеяться не на кого, действуйте по обстоятельствам.
Перекрестился, и пошел не спеша прямо по центру. Одел штык-нож на автомат на случай, если увижу какой-либо бугорок. Глаза уже привыкли к темноте, да и небо было очень звездным. Шел, постоянно тыкая перед собой штык-ножом в землю… Половина пути была пройдена. Присел на корточки передохнуть. Пот лил с меня градом. Страх сковал мои ноги, не могу шевельнуться. Вот уж действительно, легче сорок раз с врагом в рукопашную схлестнуться, чем один раз на минном поле оказаться. А может здесь и нет мин , - подумал я. Вот был бы цирк…
Забегая вперед скажу, что в этом злополучном дворе даже после войны подрывались на минах люди. Но тогда мысль о том, что там может и нет мин, воодушевила меня, и я, воспрянув духом, продолжил движение к спасительному берегу . Но когда дошел до берега и присмотрелся, я увидел, как справа, в тридцати метрах от меня, наши ребята, держась за руки вместе с ранеными, переправляются на противоположный берег. По ним периодически вели пулеметный огонь и слева и справа по берегу. Били правда издалека, похоже из кемпинга, метров с четырехсот. Спасало наших ребят, то что в том месте, где переправлялись, сам берег был немного выше реки. Но стоило выйти из реки, как они попадали под перекрестный огонь. Многие так и лежали в воде. Те кто успел перейти, как могли прикрывали отход, стреляя в темноту, в направление огней противника.
Я лег спиной на берег и дал две короткие очереди трассирующими. Это был знак моим раненым. Дальше я пополз по каменистому берегу к воде, чтобы утолить жажду. И лучше бы этого не делал. Прильнул к воде и не могу оторваться. Ничего вкуснее никогда не пил. Холодная вода побежала по жилам, и я чуть было не закоченел. Каким-то усилием оторвался от воды и перевернулся на спину. Кто бы поверил, что от воды можно умереть. Остыл настолько, что стало хорошо и потянуло на сон. Так бы и лежал, если не подошедшие Алмасхан с Ремзиком. Они приподняли меня, и ко мне потихоньку стал возвращаться рассудок.
Скоро уже все шесть раненых были на берегу. Я их предупредил на счет воды. Кто-то из них, обрадовавшись, что доковыляли до берега, пошутил:
-Теперь хоть не поползем, а поплывем.
Но не зря говорят, что последние метры пути особенно тяжелы…Мы все подошли к реке. Ширина в этом месте была небольшая, метров 30. Первым пошел Ремзик Чепиа . Он зашел в воду и двинулся наискось, в сторону течения. Где то посередине вода оказалась ему по грудь. Следущими отправились вплавь раненые. Мне было за них спокойно, потому что, в любом случае они выходили на излучину реки, а там уже были наши.
Не смотря на перестрелку, переправа продолжалась, и было видно, что изредка по нам ведут огонь и с наших холмов. Я включил рацию и вышел на связь, думая, что там на что-то способны. А они только отвечают, что все понятно и все сделают. Я дал несколько очередей трассерами в небо, и просил не стрелять в нашу сторону, и чтобы оказали помощь раненым. На что они ответили, что видят нас и скоро помогут. На самом деле нам стали оказывать реальную помощь только на следущий день. А командир отряда Гена Маан смог выйти только на пятые сутки ночью, и уже на нашей территории с него потребовали пороль. На его абхазскую речь никто не реагировал, мало того чудом остался жив, пули пролетели немногим выше головы.
Вместе с Алмасханом Лакоба мы вошли в воду, и тоже наискось, пошли к берегу. Бушлат сразу набрал воду и я потяжелел вдвое. Холод сразу же пронзил меня насквозь. Рация была высоко на груди, в карманах гранаты и патроны россыпью. Чтобы не упасть, я раз за разом опирался о дно реки автоматом, на который был одет штык-нож. Когда добрался до берега, я остановился передохнуть и увидел, что большинство раненых лежат в воде и не могут подняться, так как грузинские пулеметы били прямо поверх их голов. Несколько раз, кто то выбегал из-за небольшого бугорка, и, поднырнув под раненого уносил обратно. Я узнал его в темноте. Это был пленный грузин Шенгелия.
-Командир, это я… видишь, что я делаю, - говорил он, - и снова спускался к реке. Ему везло.
Кто-то дернул меня за ногу. Я нагнулся посмотреть и увидел, что это был Тофа Маан.
-Меня опять ранило, -сказал он.
-Куда тебя ?
-Туда же, - ответил он, держась за бедро… Второй раз пуля задела сидалищный нерв.
-Ничего, Тофа, до свадьбы заживет. Сейчас спешить уже не стоит. Лучше простудиться, чем погибнуть…мы уже дома. Полежи тут пока, выше опаснее. Скоро уже помогут.
Вижу опять, как с нашей сопки, по нам стреляют трассерами, несколько раз подряд.
-С ума они сошли что ли ? - кричит Алмасхан. Ора, х,апсуауп ?...Х,ара х,оуп, Алмасхан Лакоба соуп…шэымхысан…шэымхысан.
Я вложил пальцы в рот и свищу им, голоса совсем уже нет.
-Ядрена мать, мы уже за Гумистой, куда по своим стреляете, - кричу им, но кто нас услышит.
И вот, что интересно, стоим с Алмасханом и знаем, что со всех сторон стреляют, и даже не шевельнемся. Не потому что не боимся, а сил уже нет никаких. И в добавок закоченели от холода. А здесь раненые в ледяной воде лежат, и мы ни чем им помочь не можем. И вот наступила точка кипения, и такая, что уже всё было нипочем.
Я двинулся в сторону стрелявших, и сказал :
-Сейчас я вам устрою второй фронт, суки слепые, если кроме, как по своим стрелять не можете. Покажу я вам, как стрелять кучно и без промаха, бедные ваши матери…на курок мне сил хватит.
-Кто не пойдет с тобой мочить их, того …., - выругался Алмасхан, и встал рядом со мной, хотя и был ранен в плечо.
Часто вспоминаю этот момент, что было бы если…? И всегда прихожу к одному, что тогда всё так и сделали…. Или мы своих, или свои нас.
И будто бы нас Бог уберег от большого греха.
Не успели мы сделать и трех шагов, как услышали приближающийся, шипящий шум снаряда из- за Гумисты. Все произошло мгновенно. Взрыв, огонь, подкошенные ноги и полет… Снаряд взорвался прямо под ногами…
Очнулся, когда уже только- только начинало светать. Первое что увидел - окровавленную и неимоверно опухшую руку, и палец, висящий на белых сухожилиях. Как ни странно, боль была терпимой. Голова гудела не переставая. Стал бинтовать руку. Потом хотел привстать, но тут же завалился от боли. Левая нога не слушалась, ботинок заплыл кровью, под колено будто клин забили… Рация, которая висела на шее, разлетелась в дребезги, автомат был пробит в двух местах насквозь.
Обстрел со стороны грузин продолжался какое-то время, но после прекратился. Вижу, как ко мне подползли двое, один из них был Муща Дзидзариа, они меня и подняли прямо наверх, по короткому пути, к автотрассе, где последний поворот перед спуском к гумистинскому мосту. Все это время и после грузины обстреливали этот участок фронта уже из пулеметов. В небольшой яме у обочины мне оказывали первую помощь Валера Гобечия, с ним было ещё двое. Обрабатывая мои раны, Валера говорил одно и тоже:
-Какую операцию загубили…Какую операцию …Сколько ребят угробили…Ох,и зря…все зря…
После все они погибнут в вертолете…
Дальше меня на себе метров пятьсот нес Игорь Арсалия до верхнеэшерского штаба, а отуда на машине отправили в госпиталь. Все время, пока меня несли, я видел сотни вооруженных людей, которые не успели вовремя перейти Гумисту, никто из них не смотрел на меня, старались отвернуться, а я до сих пор помню их лица, хотя и не знаю по именам… Еще запомнил, что больше никогда в жизни мне не было так холодно…
ПОСЛЕСЛОВИЕ.
Во время переправы не обошлось без потерь, но большинство бойцов выжили.
…. Алмасхану Лакоба тоже повезло, из него вытащили девять осколков. Он прожил ещё 16 лет.
Во время переправы погибла медсестра Ирина Гоцеридзе. Несколько раз она переходила реку, помогая раненым переправляться на берег .
Джон Агрба и Закан Маршания пропали без вести уже на Гумисте. Они тоже несколько раз возвращались за ранеными, чтобы помочь им выбраться из воды.
Виталик Гудалиа умер от ранения в живот в госпитале через неделю.
Даур Зухба был ранен в ногу, когда в очередной раз выносил раненого через Гумисту, а через пять месяцев погиб, защищая мост в Камане.
Написал об о всем что видел и знал спустя 20 лет после войны по тем рукописям хроники, которые у меня сохранились. Написал о тех, кого знал лично, и о том, что видел своими глазами. Совсем немного было написано со слов бойцов моего отряда, которые вместе с другими группами откололись от нас ночью и оказались в полном неведении, так как остались без рации.
Аналогичные истории происходили и на других участках фронта, разве что с большей или меньшей долей трагизма.
Для чего я это написал 20 лет спустя ?
Не к юбилею. Нет…Так как и после юбилея продолжается жизнь. А к тому, что выросло новое поколение, способное защитить свою страну, защитить то, что нам свято и дорого, а значит себя.
«Для чего ?» - это самый главный вопрос, который мы должны задавать сами себе всегда.
Пока живы родители погибших, пока живы мы, кажется, что это нужно нам, так как боль утраты и чувство справедливости не утихает и не дает нам покоя. Но когда то и нас не будет. И тогда на вопрос «для чего ?» будет только один правильный ответ - для будущих поколений !
Что должны знать будущие поколения ?!
Что эта страна называется Апсны. Что на ней веками жили апсуа, и значит эта земля не может быть чьей то ещё , а может быть только в собственности абхазов. И все судьбоносные вопросы между собой должны решать только абхазы. Так предопределено Всевышним.
Патриотом может быть только тот, кто в минуту опасности, и в тот же час, без чьей либо подсказки пойдет защищать свою страну от надругательства. А кто согрешит перед ней, тому все равно недолго жить, и никогда не попасть на небеса.
И последнее. Быть может самое главное.
Берегите и храните оружие, как зеницу ока. Тот, кто решит отнять у вас оружие и есть враг.
Воин - это не только состояние духа, а то тот, кто умеет ! Готовьте себя к этому до самой старости…
(Авто Гарцкиа. Хроники и фронтовые записки. Май 1993 г.)
Из разговора с одним человеком, которого я не знал…
После того, как похоронили наших ребят, уже далеко за полночь, у края дома я увидел, как кто то привстав на колени, обертывает и завязывает веревками погибшего. Я приблизился к нему и тоже присел. Я не знал этого человека, на вид ему было лет 35. Когда я спросил, кто он, он назвал свою фамилию, но с течением времени забыл.
-Что ты делаешь ? Почему не похоронили со всеми ? - спросил я.
-Это мой родной племянник, - ответил он. Я сам его понесу.
- Хорошо, понятно …А если и тебя ранят, кто тогда вас понесет ?
-Меня не поймут, если вернусь без него. Пусть лучше убьют.
-Видишь, как сейчас получается. Ты готов погибнуть ради своего оправдания, а в бою тебя не видно было. А племянник твой настоящий воин, за себя и за тебя воевал, потому и лежит сейчас перед тобой.
-Знаешь, - сказал он, - ты всех по себе не мерь. Ты не можешь требовать со всех, как с себя. Таких, как ты единицы. По тебе видно, что тебе твоя жизнь ни по чём. Здесь гражданские люди воюют.
-Ты хотел сказать, что если мне моя жизнь ни по чем, то значит и ваши жизни тоже ? И что значит гражданские ? Среди абхазов военных на пальцах одной руки можно сосчитать.
-Люди жить хотят и цепляются за каждую соломинку. А ты фаталист. Или пан или пропал, - отвечает он.
-Ну, да…скажи ещё пофигист. Не за соломинку надо, а сражаться…сопротивляться. Тогда и жизнь будет… Ладно, думай, что хочешь. Останемся живы, встретимся, и я расскажу тебе о себе, как есть . А пока иди с Богом. У тебя своя правда. У тебя родной племянник. Скажи только сколько ему было ?
-Девятнадцать…
-Царство небесное… постарайся вынести его.
Он отвел взгляд на племянника, ничего не сказав мне в ответ.
….Так его больше и не встретил…
Последние приготовления перед отходом…Стараемся все делать максимально тихо, но грузины периодически подразнивают нас, словно проверяют на месте ли мы, постреливая в нашу сторону. Мы тоже вынуждены отвечать им, подтверждая наше присутствие. После одной из таких проверок, мы все одним броском, спешно, соблюдая дистанцию, пошли по дороге в сторону реки, и свернули влево у зеркала. Теперь наш отряд был в зоне недосягаемости для тех, кто нам противостоял по фронту. Последними вместе со мной уходили Ремзик Чепиа, Суса Гумба, Анзор Кварацхелиа(Петрович) и Алмасхан Лакоба. В домах, где мы отражали атаки грузин, никого из живых не осталось. Унесли всех.
Мы догнали колонну, которая вытянулась гуськом, и шла по асфальтированной дороге к намеченной цели в полной тишине. Погода выдалась хорошая. Уже слышим шум Гумисты, а на небе мерцали звезды. Глядя в небо, я подумал, что Он, Создатель всего, видит нас сейчас, и обязательно должен помочь. И тогда я больше у него ничего просить не буду.
Не успел я дойти до середины колонны, как началось… Стреляли со всех сторон, и невозможно было определить в темноте, откуда и куда, где наши и где противник. Большая часть отряда ринулась в проем ворот, который вел во двор, где делали могильные плиты, и, прячась за ними, продвигались к реке. Другая часть отряда ждала своего момента, чтобы тоже двинуться туда, но двор был переполнен людьми и все куда-то стреляли, как в одну сторону, так и в другую. Близость и запах реки сводил всех с ума. Еще один бросок и мы окажемся за Гумистой. Почти трое суток никто из нас не пил. Вижу, как со стороны грузин блестит ферма от высокой кровли, и оттуда мерцают огоньки от автоматных выстрелов. Рядом стоят Суса Гумба и Петрович Кварацхелиа.
-Давайте туда, - говорю им, - из огнемета.
Суса стреляет туда, один за другим, два раза, и там раздаются взрывы. Оттуда перестают стрелять, но прямо у реки идет сумасшедшая стрельба, раздаются голоса, и повсюду матерщина.
И в этот момент вдруг, кто-то кричит мне:
-Командир, командир…! Раненых бросили ! Прямо на дороге лежат…кажется из добровольцев.
-Да не бросили их, не видите что ли, в какую заваруху попали. Сейчас заберем их с собой. Где они лежат ? - спрашиваю я молодого русского паренька.
-Метров 40-50 отсюда.
Вот, черт, не донесли что ли ? Придется возвращаться. Бегу из последних сил назад в кромешную темноту и хорошо, что встретил Алмасхана Лакоба, Ремзика Чепиа, а с ними двух адыгов и один армянин. Идем к раненым. Они лежали вдоль дороги и старались ползти. Всего шесть человек. Это хорошо, что они могли ещё шевелиться.
-Не бойтесь… -говорю,- сейчас что-нибудь придумаем.
-Не бросайте нас, и вам воздастся, - сказал, кто то из них тихо .
-А с чего вы взяли, что вас бросили. Вас оставили на время, чтобы прикрыть. Не видите что ли в засаду попали.
Шанса пронести их через пекло, где не поймешь, кто в кого стреляет, не было, да и сил ни у кого уже нет. Надо было хоть как то мобилизовать их силы. Так чтобы они поверили, но и сами себе помогли. Мне было их жаль, но другого выхода не было. Обессиленные, истекающие кровью, они с последней надеждой смотрели на меня. Я подошел к каждому из них и увидел, что это были кабардинцы, армяне и русские. Нет, этих ни за что здесь оставлять нельзя. Пришлось идти ва-банк, и поставить их в безвыходное положение. Очень серьезно и внушительно, чтобы не оставить никаких сомнений, сказал:
- Обещаю, что ни одного из вас не бросим здесь, но только при одном условии, если сами себе поможете, будем прикрывать вас, осталось совсем немного. Никто вас нести не сможет, кроме двоих остальные все ранены. Мы не знаем, что нас ждет за оградой. Если там тихо, перебросим вас через забор, а оттуда пойдем к реке, там и до наших рукой подать. Река в этом месте неглубокая. Ну , а кто не сможет ползти, останется здесь, и пусть не обижается .
На этом и порешили. За высоким забором, укутанным по самый верх колючей растительностью, начинался двор маленькой лесопилки, представлявшей собой прямоугольную форму, длинный конец которого выходил на берег реки. Кто там нас ждал, мы не знали, но главная опасность заключалась в том, что этот ровный участок, приблизительно 40 на 60 метров наверняка был заминирован. К левой части двора примыкала большая стена хозяйственных построек, за которыми и переправлялась через реку основная группа наших бойцов. Стрельба и взрывы от снарядов не умолкали, а только увеличивались.
Не помню, кто именно, но кто-то с трудом перелез через высокий забор и спрыгнул на ту сторону прямо на колючки. Через несколько минут он вернулся к стене и сказал, что вроде бы там тихо и никого нет. Это и насторожило. Наверняка мины во дворе.
Оставалось преодолеть бетонный забор . Обессиленные, мы каким то образом, помогая друг другу, перекинули через ограду шестерых раненых, а затем перелезли сами. Спрыгнули на колючки, которые в какой-то степени самортизировали наше падение. Было не до царапин и ссадин. Мы огляделись вокруг. Никакого движения. Пустой темный двор, а впереди виднеется белый берег Гумисты. Алмасхан и Ремзик осторожно прошлись по краю двора. Вроде никаких растяжек не было. Значит просто противопехотные в земле.
От усталости и бессилия уже было все равно, как погибнуть, главное хотелось, чтобы это было мгновенно и безболезненно. Но внутри было ощущение того, что игра продолжается и это его финальная часть. Существует же закон подлости. Вроде как рукой подать, всего, каких-то 50 метров и ты дома. Но их же надо пройти…
Наверно такое возможно в очень редкие минуты отчаяния и усталости, когда тебе становится безразлично. Я понимал, что идти придется мне и по другому быть не могло. Но маленькая надежда все-таки теплилась. Везение. Удача.
Собрал всех у края двора по центру, вместе с ранеными человек десять, и говорю :
-Пойду прямо до берега, не отклоняясь ни на шаг в сторону. Если повезет, поползете за мной, буду ждать вас у реки. Переправим вас, а после пойдем мы. Ну, а если не повезет, то надеяться не на кого, действуйте по обстоятельствам.
Перекрестился, и пошел не спеша прямо по центру. Одел штык-нож на автомат на случай, если увижу какой-либо бугорок. Глаза уже привыкли к темноте, да и небо было очень звездным. Шел, постоянно тыкая перед собой штык-ножом в землю… Половина пути была пройдена. Присел на корточки передохнуть. Пот лил с меня градом. Страх сковал мои ноги, не могу шевельнуться. Вот уж действительно, легче сорок раз с врагом в рукопашную схлестнуться, чем один раз на минном поле оказаться. А может здесь и нет мин , - подумал я. Вот был бы цирк…
Забегая вперед скажу, что в этом злополучном дворе даже после войны подрывались на минах люди. Но тогда мысль о том, что там может и нет мин, воодушевила меня, и я, воспрянув духом, продолжил движение к спасительному берегу . Но когда дошел до берега и присмотрелся, я увидел, как справа, в тридцати метрах от меня, наши ребята, держась за руки вместе с ранеными, переправляются на противоположный берег. По ним периодически вели пулеметный огонь и слева и справа по берегу. Били правда издалека, похоже из кемпинга, метров с четырехсот. Спасало наших ребят, то что в том месте, где переправлялись, сам берег был немного выше реки. Но стоило выйти из реки, как они попадали под перекрестный огонь. Многие так и лежали в воде. Те кто успел перейти, как могли прикрывали отход, стреляя в темноту, в направление огней противника.
Я лег спиной на берег и дал две короткие очереди трассирующими. Это был знак моим раненым. Дальше я пополз по каменистому берегу к воде, чтобы утолить жажду. И лучше бы этого не делал. Прильнул к воде и не могу оторваться. Ничего вкуснее никогда не пил. Холодная вода побежала по жилам, и я чуть было не закоченел. Каким-то усилием оторвался от воды и перевернулся на спину. Кто бы поверил, что от воды можно умереть. Остыл настолько, что стало хорошо и потянуло на сон. Так бы и лежал, если не подошедшие Алмасхан с Ремзиком. Они приподняли меня, и ко мне потихоньку стал возвращаться рассудок.
Скоро уже все шесть раненых были на берегу. Я их предупредил на счет воды. Кто-то из них, обрадовавшись, что доковыляли до берега, пошутил:
-Теперь хоть не поползем, а поплывем.
Но не зря говорят, что последние метры пути особенно тяжелы…Мы все подошли к реке. Ширина в этом месте была небольшая, метров 30. Первым пошел Ремзик Чепиа . Он зашел в воду и двинулся наискось, в сторону течения. Где то посередине вода оказалась ему по грудь. Следущими отправились вплавь раненые. Мне было за них спокойно, потому что, в любом случае они выходили на излучину реки, а там уже были наши.
Не смотря на перестрелку, переправа продолжалась, и было видно, что изредка по нам ведут огонь и с наших холмов. Я включил рацию и вышел на связь, думая, что там на что-то способны. А они только отвечают, что все понятно и все сделают. Я дал несколько очередей трассерами в небо, и просил не стрелять в нашу сторону, и чтобы оказали помощь раненым. На что они ответили, что видят нас и скоро помогут. На самом деле нам стали оказывать реальную помощь только на следущий день. А командир отряда Гена Маан смог выйти только на пятые сутки ночью, и уже на нашей территории с него потребовали пороль. На его абхазскую речь никто не реагировал, мало того чудом остался жив, пули пролетели немногим выше головы.
Вместе с Алмасханом Лакоба мы вошли в воду, и тоже наискось, пошли к берегу. Бушлат сразу набрал воду и я потяжелел вдвое. Холод сразу же пронзил меня насквозь. Рация была высоко на груди, в карманах гранаты и патроны россыпью. Чтобы не упасть, я раз за разом опирался о дно реки автоматом, на который был одет штык-нож. Когда добрался до берега, я остановился передохнуть и увидел, что большинство раненых лежат в воде и не могут подняться, так как грузинские пулеметы били прямо поверх их голов. Несколько раз, кто то выбегал из-за небольшого бугорка, и, поднырнув под раненого уносил обратно. Я узнал его в темноте. Это был пленный грузин Шенгелия.
-Командир, это я… видишь, что я делаю, - говорил он, - и снова спускался к реке. Ему везло.
Кто-то дернул меня за ногу. Я нагнулся посмотреть и увидел, что это был Тофа Маан.
-Меня опять ранило, -сказал он.
-Куда тебя ?
-Туда же, - ответил он, держась за бедро… Второй раз пуля задела сидалищный нерв.
-Ничего, Тофа, до свадьбы заживет. Сейчас спешить уже не стоит. Лучше простудиться, чем погибнуть…мы уже дома. Полежи тут пока, выше опаснее. Скоро уже помогут.
Вижу опять, как с нашей сопки, по нам стреляют трассерами, несколько раз подряд.
-С ума они сошли что ли ? - кричит Алмасхан. Ора, х,апсуауп ?...Х,ара х,оуп, Алмасхан Лакоба соуп…шэымхысан…шэымхысан.
Я вложил пальцы в рот и свищу им, голоса совсем уже нет.
-Ядрена мать, мы уже за Гумистой, куда по своим стреляете, - кричу им, но кто нас услышит.
И вот, что интересно, стоим с Алмасханом и знаем, что со всех сторон стреляют, и даже не шевельнемся. Не потому что не боимся, а сил уже нет никаких. И в добавок закоченели от холода. А здесь раненые в ледяной воде лежат, и мы ни чем им помочь не можем. И вот наступила точка кипения, и такая, что уже всё было нипочем.
Я двинулся в сторону стрелявших, и сказал :
-Сейчас я вам устрою второй фронт, суки слепые, если кроме, как по своим стрелять не можете. Покажу я вам, как стрелять кучно и без промаха, бедные ваши матери…на курок мне сил хватит.
-Кто не пойдет с тобой мочить их, того …., - выругался Алмасхан, и встал рядом со мной, хотя и был ранен в плечо.
Часто вспоминаю этот момент, что было бы если…? И всегда прихожу к одному, что тогда всё так и сделали…. Или мы своих, или свои нас.
И будто бы нас Бог уберег от большого греха.
Не успели мы сделать и трех шагов, как услышали приближающийся, шипящий шум снаряда из- за Гумисты. Все произошло мгновенно. Взрыв, огонь, подкошенные ноги и полет… Снаряд взорвался прямо под ногами…
Очнулся, когда уже только- только начинало светать. Первое что увидел - окровавленную и неимоверно опухшую руку, и палец, висящий на белых сухожилиях. Как ни странно, боль была терпимой. Голова гудела не переставая. Стал бинтовать руку. Потом хотел привстать, но тут же завалился от боли. Левая нога не слушалась, ботинок заплыл кровью, под колено будто клин забили… Рация, которая висела на шее, разлетелась в дребезги, автомат был пробит в двух местах насквозь.
Обстрел со стороны грузин продолжался какое-то время, но после прекратился. Вижу, как ко мне подползли двое, один из них был Муща Дзидзариа, они меня и подняли прямо наверх, по короткому пути, к автотрассе, где последний поворот перед спуском к гумистинскому мосту. Все это время и после грузины обстреливали этот участок фронта уже из пулеметов. В небольшой яме у обочины мне оказывали первую помощь Валера Гобечия, с ним было ещё двое. Обрабатывая мои раны, Валера говорил одно и тоже:
-Какую операцию загубили…Какую операцию …Сколько ребят угробили…Ох,и зря…все зря…
После все они погибнут в вертолете…
Дальше меня на себе метров пятьсот нес Игорь Арсалия до верхнеэшерского штаба, а отуда на машине отправили в госпиталь. Все время, пока меня несли, я видел сотни вооруженных людей, которые не успели вовремя перейти Гумисту, никто из них не смотрел на меня, старались отвернуться, а я до сих пор помню их лица, хотя и не знаю по именам… Еще запомнил, что больше никогда в жизни мне не было так холодно…
ПОСЛЕСЛОВИЕ.
Во время переправы не обошлось без потерь, но большинство бойцов выжили.
…. Алмасхану Лакоба тоже повезло, из него вытащили девять осколков. Он прожил ещё 16 лет.
Во время переправы погибла медсестра Ирина Гоцеридзе. Несколько раз она переходила реку, помогая раненым переправляться на берег .
Джон Агрба и Закан Маршания пропали без вести уже на Гумисте. Они тоже несколько раз возвращались за ранеными, чтобы помочь им выбраться из воды.
Виталик Гудалиа умер от ранения в живот в госпитале через неделю.
Даур Зухба был ранен в ногу, когда в очередной раз выносил раненого через Гумисту, а через пять месяцев погиб, защищая мост в Камане.
Написал об о всем что видел и знал спустя 20 лет после войны по тем рукописям хроники, которые у меня сохранились. Написал о тех, кого знал лично, и о том, что видел своими глазами. Совсем немного было написано со слов бойцов моего отряда, которые вместе с другими группами откололись от нас ночью и оказались в полном неведении, так как остались без рации.
Аналогичные истории происходили и на других участках фронта, разве что с большей или меньшей долей трагизма.
Для чего я это написал 20 лет спустя ?
Не к юбилею. Нет…Так как и после юбилея продолжается жизнь. А к тому, что выросло новое поколение, способное защитить свою страну, защитить то, что нам свято и дорого, а значит себя.
«Для чего ?» - это самый главный вопрос, который мы должны задавать сами себе всегда.
Пока живы родители погибших, пока живы мы, кажется, что это нужно нам, так как боль утраты и чувство справедливости не утихает и не дает нам покоя. Но когда то и нас не будет. И тогда на вопрос «для чего ?» будет только один правильный ответ - для будущих поколений !
Что должны знать будущие поколения ?!
Что эта страна называется Апсны. Что на ней веками жили апсуа, и значит эта земля не может быть чьей то ещё , а может быть только в собственности абхазов. И все судьбоносные вопросы между собой должны решать только абхазы. Так предопределено Всевышним.
Патриотом может быть только тот, кто в минуту опасности, и в тот же час, без чьей либо подсказки пойдет защищать свою страну от надругательства. А кто согрешит перед ней, тому все равно недолго жить, и никогда не попасть на небеса.
И последнее. Быть может самое главное.
Берегите и храните оружие, как зеницу ока. Тот, кто решит отнять у вас оружие и есть враг.
Воин - это не только состояние духа, а то тот, кто умеет ! Готовьте себя к этому до самой старости…
(Авто Гарцкиа. Хроники и фронтовые записки. Май 1993 г.)