Нацистские корни гретинизма - 2
Петер Штауденмайер. Фашистская экология: «Зеленое крыло» нацистской партии и ее исторические предшественники. Часть 2.
Следует подчеркнуть, что такие размышления были не просто риторикой; они отражали твердо убеждения и действительные практики на самом верху нацистской иерархии, какие сегодня традиционно связаны с экологическими установками. Гитлер и Гиммлер были как строгими вегетарианцами, так и любителями животных, увлекались природной мистикой и гомеопатическими лекарствами, решительно выступали против вивисекции и жестокого обращения с животными. Гиммлер даже создал экспериментальные органические фермы, чтобы выращивать травы для лечебных целей СС. А Гитлер временами мог звучать как настоящий зеленый утопист, обсуждая авторитетно и подробно различные возобновляемые источники энергии (включая экологически приемлемую гидроэнергетику и добычу природного газа из шлама) в качестве альтернативы углю, и объявляя «гидро-, ветровую и приливную энергетику» как энергетику будущего (32).
Даже в разгар войны нацистские лидеры сохраняли приверженность экологическим идеалам, какие были для них важнейшим элементом расового омоложения. В декабре 1942 года Гиммлер издал указ «Об обращении с землей на восточных территориях» относительно недавно аннексированных частей Польши. В нем, в частности, говорится:
Крестьянин нашего расового происхождения всегда старался увеличить природные силы почвы, растений и животных и сохранить баланс всей природы. Для него уважение к божественному творению является мерой всей культуры. Поэтому, если новые Lebensräume (жилые пространства) станут родиной для наших поселенцев, то запланированная организация ландшафта, предполагающая его близость к природе, является решающим условием. Это одна из основ укрепления Немецкого Народа (33).
Этот отрывок повторяет почти все тропы, составляющие классическую экофашистскую идеологию - Lebensraum, Heimat, аграрную мистику, здоровье Народа, близость к природе и уважение к ней (явно построенные как стандарты, в соответствии с которыми следует судить общество), поддерживающую хрупкое равновесие природы и земные силы почвы и ее существ. Такими мотивами были не просто персональная идиосинкразия со стороны Гитлера, Гиммлера или Розенберга. Даже Геринг, который вместе с Геббельсом был членом нацистского окружения, менее всего склонного к экологическим идеям, порой казался преданным защитником природы (34). Эти симпатии также едва ли были ограничены высшими эшелонами партии. Изучение списков членов нескольких основных организаций Натуршуца (природоохранных) веймарской эпохи показало, что к 1939 году членами НСДАП стали 60% этих защитников природы (по сравнению с примерно 10% среди всех взрослых мужчин и 25% среди учителей и юристов) (35). Очевидно, что сходство между защитниками окружающей среды и национал-социализмом было глубоким.
Таким образом, на уровне идеологии экологические темы играли жизненно важную роль в немецком фашизме. Однако было бы серьезной ошибкой относиться к этим элементам как к простой пропаганде, умело развернутой для маскировки истинного характера нацизма как технократического индустриального гиганта. Реальная история немецкого антиурбанизма и аграрного романтизма резко возражает этой точке зрения:
Ничто не может быть более неправильным, чем предполагать, что большинство ведущих национал-социалистических идеологов цинично симулировали аграрный романтизм и враждебность к городской культуре, без какого-либо внутреннего убеждения и исключительно в электоральных и пропагандистских целях, чтобы обмануть общественность […]. На самом деле большинство ведущих идеологов национал-социализма были, без сомнения, более или менее склонны к аграрному романтизму и антиурбанизму и были убеждены в необходимости относительной реаграризации (36).
Однако остается вопрос: в какой степени нацисты действительно осуществляли экологическую политику в течение двенадцати лет существования Рейха? Существуют убедительные доказательства того, что «экологическая» тенденция в партии, хотя и в значительной степени игнорируемая сегодня, имела серьезный успех в течение большей части правления партии. Это «зеленое крыло» NSDAP было представлено прежде всего Вальтером Дарре, Фрицем Тодтом, Алвином Зейфертом и Рудольфом Гессом, четырьмя фигурами, в первую очередь формировавшими фашистскую экологию на практике.
Кровь и почва как официальная доктрина
«Единство крови и почвы должно быть восстановлено», - провозгласил Ричард Вальтер Дарре в 1930 году (37). Эта печально известная фраза обозначала квази-мистическую связь между «кровью» (расой или Народом) и «почвой» (землей и природной средой), характерную для германских народов и отсутствующую, например, среди кельтов и славян. Для энтузиастов Крови и Почвы евреи были особенно безродными, блуждающими людьми, неспособными к каким-либо истинным отношениям с землей. Другими словами, немецкая кровь породила исключительную претензию на священную немецкую землю. Хотя термин «кровь и почва» циркулировал в кругах фёлькишцев, по крайней мере, со времени Вильгельма, именно Дарре сначала популяризировал его как лозунг, а затем закрепил его как руководящий принцип нацистской мысли. Опираясь на Арндт и Рила, он предсказывал полномасштабную рурализацию жизни Германии и Европы, основанную на возрожденном йоменском крестьянстве для обеспечения расового здоровья и экологической устойчивости.
Дарре был одним из главных партийных «теоретиков расы», а также способствовал активизации крестьянской поддержки нацистов в критический период начала 1930-х годов. С 1933 по 1942 год он занимал посты Имперского крестьянского вождя и Министра сельского хозяйства. Это было далеко не второстепенное хозяйство, министерство сельского хозяйства имело четвертый по величине бюджет среди всех бесчисленных нацистских министерств даже во время войны (38). С этой позиции Дарре смог оказать жизненно важную поддержку различным экологически ориентированным инициативам. Он сыграл важную роль в объединении туманных протоэкологических тенденций в национал-социализме:
Именно Дарре дал отвратительным антицивилизационным, антилиберальным, антисовременным и скрытым антигородским настроениям нацистской элиты опору в аграрной мистике. И кажется, что Дарре оказал огромное влияние на идеологию национал-социализма, как если бы он был в состоянии сформулировать значительно более четко, чем раньше, систему ценностей аграрного общества, содержавшуюся в нацистской идеологии, и - прежде всего - легитимизировать эту аграрную модель и дать нацистской политике цель, явно ориентированную на далеко идущую реаграризацию (39).
Эта цель не только вполне соответствовала империалистической экспансии во имя Lebensraum, но и была одним из ее основных оправданий и даже мотивом. На языке, изобиловавшем биологическими метафорами организма, Дарре заявил: «Концепция крови и почвы дает нам моральное право забрать столько земель на Востоке, сколько необходимо для установления гармонии между телом нашего Народа и геополитическим пространством» (40).
Помимо предоставления зеленого камуфляжа для колонизации Восточной Европы, Дарре работал над установкой экологически чувствительных принципов как основы сельскохозяйственной политики Третьего рейха. Даже в самых продуктивных фазах эти заветы оставались символом нацистской доктрины. Когда «Битва за производство» (схема повышения производительности сельскохозяйственного сектора) была провозглашена на втором Имперском крестьянском конгрессе в 1934 году, самый первый пункт программы гласил: «Сохраняйте почву здоровой!» Но самым важным нововведением Дарре стало широкомасштабное внедрение методов органического земледелия, которые в значительной степени обозначены как lebensgesetzliche Landbauweise, или земледелие в соответствии с законами жизни. Термин еще раз указывает на идеологию естественного порядка, лежащую в основе такой реакционной экологической мысли. Толчком к этим беспрецедентным мерам явились антропософия Рудольфа Штайнера и его методы биодинамического культивирования (41).
Кампания по институционализации органического сельского хозяйства охватила десятки тысяч мелких крестьянских и фермерских хозяйств по всей Германии. Он встретил значительное сопротивление со стороны других членов нацистской иерархии, прежде всего Баке и Геринга. Но Дарре, с помощью Гесса и других, был в состоянии проводить эту политику до своей вынужденной отставки в 1942 году (события, не имевшего ничего общего с его любовью к защите окружающей среды). Его усилия ни в коей мере не представляли собой просто личные пристрастия Дарре. Как указывает стандартная история немецкой сельскохозяйственной политики, Гитлер и Гиммлер «полностью симпатизировали этим идеям» (42). Влияние Дарре на нацистский аппарат оказалось таким, что уровень государственной поддержки экологически обоснованным методам ведения сельского хозяйства и планированию землепользования на практике не имеют аналогов ни в одном государстве ни до, ни после.
По этим причинам Дарре иногда считали предвестником современного движения Зеленых. Его биограф однажды назвал его «Отцом Зеленых» (43). Ее книга «Кровь и почва», несомненно, лучший отдельный источник Дарре на немецком или английском языках, последовательно преуменьшает откровенные фашистские элементы в его мышлении, изображая его лишь как неинформированного аграрного радикала. Эта серьезная ошибка в суждении указывает на сильно дезориентирующую тягу «экологической» ауры. Одних только опубликованных работ Дарре, датируемых началом двадцатых годов, достаточно, чтобы обвинить его в качестве яростного расистского и ура-патриотического идеолога, особенно склонного к вульгарному и ненавистному антисемитизму (он говорил о евреях, как показательно, как о «сорняках»). Его десятилетнее пребывание в должности верного слуги и, кроме того, архитектора нацистского государства демонстрирует его приверженность невменяемому делу Гитлера. В одном рассказе даже утверждается, что именно Дарре убедил Гитлера и Гиммлера в необходимости истребления евреев и славян (44). В целом экологические аспекты его мысли нельзя отделить от их чисто нацистских рамок. Дарре не является воплощением «искупительных» аспектов национал-социализма, а представляет собой зловещий призрак экофашизма у власти.
Реализация Экофашистской Программы
Часто указывают, что аграрные и романтические моменты в нацистской идеологии и политике находились в постоянном напряжении, если не в прямом противоречии с технократическо-индустриальным направлением быстрой модернизации Третьего рейха. Но нечасто отмечают, что даже эти модернизирующие тенденции имели значительную экологическую составляющую. Двумя людьми, несущими основную ответственность за поддержание обязательств по защите окружающей среды в период интенсивной индустриализации, были рейхсминистр Фриц Тодт и его помощник, специалист по планированию и инженер высокого уровня Алвин Зейферт.
Тодт был «одним из самых влиятельных национал-социалистов» (45), непосредственно отвечавшим за вопросы технологической и промышленной политики. На момент своей смерти в 1942 году он возглавлял три различных министерских кабинета в дополнение к огромной квазиофициальной организации Тодта и «сконцентрировал основные технические задачи рейха в своих руках» (46). По словам его преемника Альберта Шпеера, Тодт «любил природу» и «неоднократно имел серьезные столкновения с Борманом, протестуя против порчи последним ландшафта вокруг Оберзальцберга» (47). Другой источник называет его просто «экологом» (48). Эта репутация основана главным образом на попытках Тодта построить систему автобанов в рамках одного из крупнейших строительных проектов, созданных в этом столетии, настолько экологически чувствительное, насколько это было возможно.
Выдающийся историк немецкого машиностроения так описывает это обязательство: «Тодт требовал от завершенной технологической работы гармонии с природой и ландшафтом, тем самым выполняя современные экологические принципы инженерии, а также «органологические» принципы своей эпохи в соответствии с их корнями в идеологии völkisch» (49). Экологические аспекты этого подхода к строительству выходят далеко за рамки акцента на гармоничную адаптацию к природной среде по эстетическим причинам. Тодт также установил жесткие критерии по сохранению водно-болотных угодий, лесов и экологически чувствительных районов. Но, как и в случае с Арндтом, Рилем и Дарре, эти экологические проблемы были неразрывно связаны с националистическим мировоззрением. Сам Тодт кратко выразил эту связь: «Выполнение простых транспортных задач не является конечной целью строительства немецкой магистрали. Немецкая магистраль должна быть выражением окружающего ландшафта и выражением немецкой сути» (50).
Главным советником и сотрудником Тодта по вопросам окружающей среды был его заместитель Алвин Зейферт, которого Тодт, по сообщениям, однажды назвал «фанатичным экологом» (51). У Зейферта было официальное звание «Имперский адвокат по ландшафту», но его прозвищем в партии стало «Герр Мать-Земля». «Имя было заслуженным, Зайферт мечтал о «полном переходе от технологий к природе» (52) и часто лирически отзывался о чудесах немецкой природы и трагедии невнимательности «человечества». Еще в 1934 году он писал Гессу, требуя внимания к водным проблемам и ссылаясь на «методы работы, более приспособленные к природе» (53). Выполняя свои официальные обязанности, Зейферт подчеркивал важность дикой природы и энергично выступал против монокультуры, осушения водно-болотных угодий и химизации сельского хозяйства. Он критиковал Дарре как слишком умеренного и «призывал к аграрной революции в направлении «более крестьянского, естественного, простого» метода ведения хозяйства, «независимого от капитала»» (54).
С технологической политикой Третьего рейха, доверенной таким фигурам, даже массовое наращивание нацистами промышленного потенциала приобрело ярко-зеленый оттенок. Особое положение природы в философской доктрине партии помогло добиться того, что и наиболее радикальные инициативы нередко встречали сочувствие в высших органах нацистского государства. В середине тридцатых годов Тодт и Зейферт энергично настаивали на всеобъемлющем законе Рейха о защите Матери-Земли «для того, чтобы остановить устойчивую утрату этой незаменимой основы всей жизни» (55). Зейферт сообщал, что все министерства были подготовлены сотрудничать, кроме одного. Только министр экономики выступил против законопроекта из-за его влияния на добычу полезных ископаемых.
Но даже такие промахи были бы немыслимы без поддержки заместителя канцлера рейха Рудольфа Гесса, обеспечившего «зеленое крыло» НСДАП надежным якорем на самой вершине партийной иерархии. Было бы трудно переоценить силу и центральное положение Гесса в сложном правительственном механизме национал-социалистического режима. Он вступил в партию в 1920 году в качестве члена №16 и в течение двух десятилетий был преданным личным заместителем Гитлера. Он был назван «ближайшим доверенным лицом Гитлера» (56), а сам Фюрер назвал Гесса своим «ближайшим советником» (57). Гесс был не только важнейшим партийным лидером, но и вторым в очереди (после Геринга), чтобы сменить Гитлера. Кроме того, все законы и все указы, прежде чем стать законами, должны были пройти через его офис.
Гесс как заядлый любитель природы и как верующий штейнерит настаивал на строго биодинамической диете - даже строгих вегетарианских стандартов Гитлера для него было недостаточно, он принимал только гомеопатические лекарства. Именно Гесс представил Дарре Гитлеру, обеспечив тем самым «зеленое крыло» своей первой силовой базой. Он был даже более настойчивым сторонником органического земледелия, чем Дарре, и подтолкнул последнего предпринять более демонстративные шаги в поддержку lebensgesetzliche Landbauweise (58). Его офис также непосредственно отвечал за планирование землепользования по всему Рейху, нанимая ряд специалистов, разделявших экологический подход Зейферта (59).
Благодаря восторженной поддержке Гесса «зеленое крыло» смогло добиться самых заметных успехов. Уже в марте 1933 года был принят и реализован широкий спектр природоохранных законов на национальном, региональном и местном уровнях. Эти меры, включавшие программы лесовосстановления, законопроекты, защищающие виды животных и растений, а также законы о сохранении природы, блокировавшие промышленное развитие, несомненно, «считались одними из самых прогрессивных в мире в то время» (60). Постановления о планировании были разработаны для защиты среды обитания диких животных и в то же время требовали уважения к священному Немецкому лесу. Нацистское государство также создало первые природные заповедники в Европе.
Наряду с усилиями Дарре по реаграризации и поддержке органического сельского хозяйства, а также с попытками Тодта и Зейферта институционализировать экологически чувствительное планирование землепользования и промышленную политику, главным достижением нацистских экологов был Reichsnaturschutzgesetz 1935 года. Это совершенно беспрецедентный «Закон об охране природы» не только установил руководящие принципы для охраны флоры, фауны и «природные памятники» по всему Рейху, он также ограничил коммерческий доступ к другим участкам дикой природы. Кроме того, всеобъемлющий указ «требовал от всех национальных, государственных и местных должностных лиц своевременно консультироваться с властями Натуршуца, прежде чем принимать какие-либо меры, которые приведут к фундаментальным изменениям в сельской местности» (61).
Хотя эффективность законодательства была сомнительной, традиционные немецкие экологи были в восторге от его принятия. Вальтер Шенихен объявил это «окончательным исполнением романтических устремлений» (62), а Ханс Клозе, преемник Шенихена на посту Рейх-агентства по охране природы, охарактеризовал нацистскую экологическую политику как «высшую точку защиты природы» в Германии. Возможно, наибольший успех этих мер заключался в содействии «интеллектуальной перестройке немецкого Naturschutz» и интеграции основного экологического подхода в нацистское предпринимательство (63).
Хотя достижения «зеленого крыла» были грандиозными, их не следует преувеличивать. Конечно, экологические инициативы вряд ли были универсально популярны в партии. Геббельс, Борман и Гейдрих, например, непримиримо противостояли им и считали Дарре, Гесса и их товарищей ненадежными мечтателями, эксцентриками или просто угрозами безопасности. Это последнее подозрение, казалось, было подтверждено знаменитым полетом Гесса в Великобританию в 1941 году; после чего тенденция к защите окружающей среды была в основном подавлена. Тодт погиб в авиакатастрофе в феврале 1942 года, и вскоре после этого Дарре был лишен всех своих постов. В течение последних трех лет нацистского пожара «зеленое крыло» не играло активной роли. Однако их работа давно оставила неизгладимый след.
Фашистская экология в контексте
Чтобы сделать этот удручающий и неприятный анализ более приемлемым, есть соблазн прийти к совершенно неправильному выводу, а именно к тому, что даже самые предосудительные политические начинания иногда дают похвальные результаты. Но настоящий урок заключается как раз в обратном: даже самые похвальные из причин могут быть извращены и использованы для служения преступной дикости. «Зеленое крыло» НСДАП не было группой невинных, смущенных и управляемых идеалистов или реформаторов изнутри; они были сознательными покровителями и исполнителями мерзкой программы, явно посвященной бесчеловечному расистскому насилию, массовым политическим репрессиям и военному господству во всем мире. Их «экологическое» вовлечение, далеко не компенсирующее эти фундаментальные обязательства, углубило и радикализировало их. В конце концов, их конфигурация экологической политики была непосредственно и существенно ответственна за организованное массовое убийство.
Ни один аспект нацистского проекта не может быть правильно понят без изучения его последствий в Холокосте. В нем экологические аргументы также сыграли зловещую роль. Мало того, что «зеленое крыло» заново экипировало энергичный антисемитизм традиционной реакционной экологии, но и вызвало новый всплеск ярких расистских фантазий об органической неприкосновенности и политической мести. Слияние антигуманистической догмы с фетишизацией естественной «чистоты» дало не просто обоснование, но стимул для самых отвратительных преступлений Третьего рейха. Коварная привлекательность экофашизма высвободила убийственную энергию, ранее не применявшуюся. Наконец, вытеснение любого социального анализа разрушения окружающей среды в пользу мистической экологии послужило неотъемлемым компонентом при подготовке окончательного решения:
Объяснить разрушение сельской местности и ущерб окружающей среде, не подвергая сомнению связь немецкого народа с природой, можно было сделать, лишь не анализируя ущерб окружающей среде в контексте общества и отказываясь понимать их как выражение противоречивых социальных интересов. Если бы это было сделано, это привело бы к критике самого национал-социализма, поскольку он не был защищен от таких сил. Одним из решений тогда было связать экологические проблемы с разрушительным влиянием других рас. Тогда можно было бы представить национал-социализм борющимся за ликвидацию других рас, чтобы позволить врожденному пониманию и чувству природы немецкого народа утвердиться, что обеспечит гармоничную жизнь, близкую к природе в будущем (64).
Это истинное наследие экофашизма у власти: «геноцид превратился в необходимость под покровом защиты окружающей среды» (65).
* * *
Опыт «зеленого крыла» немецкого фашизма является отрезвляющим напоминанием о политической нестабильности экологии. Это, конечно, не указывает на какую-либо врожденную или неизбежную связь между экологическими проблемами и правой политикой. Наряду с реакционной традицией, рассмотренной здесь, имелось также и жизненно важное наследие леволиберальной экологии, как в Германии, так и в других странах (66). Однако можно выявить определенные закономерности: «Хотя обеспокоенность по поводу проблем, связанных с растущим господством человечества над природой, все чаще разделяют все более широкие группы людей, охватывающие множество идеологий, наиболее последовательный ответ «про-естественного порядка» нашло политическое воплощение на радикально правом крыле» (67). Это общая нить, сшивающая просто консервативные или даже якобы аполитичные проявления защиты окружающей среды, с ее прямой фашистской разновидностью.
Совершенно очевидно, что история опровергает бессмысленное утверждение о том, что «те, кто хочет реформировать общество в соответствии с природой, не левые и не правые, а экологически ориентированные» (68). Экологические темы можно мобилизовать как слева, так и справа, ведь они требуют явного социального контекста, если они хотят иметь какую-либо политическую приемлемость вообще. «Экология» сама по себе не предписывает политику; она должна быть истолкована, опосредована некой теорией общества, чтобы обрести политический смысл. Неспособность учесть эту опосредованную взаимосвязь между социальным и экологическим является отличительной чертой реакционной экологии.
Как отмечено выше, этот провал чаще всего принимает форму «реформирования общества в соответствии с природой», то есть формулирования некой версии «естественного порядка» или «естественного закона» и представления ему человеческих потребностей и действий. Как следствие, основные социальные процессы и социальные структуры, составляющие и формирующие отношения людей с окружающей средой, остаются неисследованными. Такое преднамеренное невежество, в свою очередь, затеняет способы, какими все представления о природе сами производятся в обществе, и оставляет без сомнения властные структуры, одновременно предоставляя им явно «естественно предопределенный» статус. Таким образом, замена долгосрочных социально-экологических исследований экомистицизмом имеет катастрофические политические последствия, поскольку сложность диалектики общества и природы обрушивается в очищенное Единство. Идеологически заряженный «естественный порядок» не оставляет места для компромисса, его требования абсолютны.
По всем этим причинам лозунг, выдвинутый многими современными зелеными «Мы не правые и не левые, а впереди идущие», исторически наивен и политически фатален. Необходимый проект создания освободительной экологической политики требует глубокого осознания и понимания наследия классического экофашизма и его концептуальной преемственности с современным экологическим дискурсом. Сама по себе «экологическая» ориентация вне критических социальных рамок опасна. История фашистской экологии показывает, что при благоприятных условиях такая ориентация может быстро привести к варварству.
Источники
32. Picker, Hitlers Tischgespräche, pp. 139-140.
33. Цитата из: Heinz Haushofer, Ideengeschichte der Agrarwirtschaft und Agrarpolitik im deutschen Sprachgebiet, Band II, München, 1958, p. 266.
34. См.: Dominick, The Environmental Movement in Germany, p. 107.
35. Там же, p. 113.
36. Bergmann, Agrarromantik und Großstadtfeindschaft, p. 334. Ernst Nolte использует такой же аргумент в: Three Faces of Fascism, New York, 1966, pp. 407-408, хотя при переводе он немного потерялся. См. также: Norbert Frei, National Socialist Rule in Germany, Oxford, 1993, p. 56: «Изменение отношения «почве» не было избирательной тактикой. Это был один из основных идеологических элементов национал-социализма...»
37. R. Walther Darré, Um Blut und Boden: Reden und Aufsätze, München, 1939, p. 28. Цитата из речи 1930 года "Blood and Soil as the Foundations of Life of the Nordic Race."
38. Bramwell, Ecology in the 20th Century, p. 203. См. также: Frei, National Socialist Rule in Germany, p. 57, который подчеркивает, что полный контроль Darré над сельскохозяйственной политикой представлял собой исключительно сильную позицию в нацистской системе.
39. Bergmann, Agrarromantik und Großstadtfeindschaft, p. 312.
40. Там же, p. 308.
41. См.: Haushofer, Ideengeschichte der Agrarwirtschaft, pp. 269-271, и Bramwell, Ecology in the 20th Century, pp. 200-206, о решающем влиянии идей штейнеритов на Darré.
42. Haushofer, Ideengeschichte der Agrarwirtschaft, p. 271.
43. Anna Bramwell, "Darré. Was This Man 'Father of the Greens'?" History Today, September 1984, vol. 34, pp. 7-13. Эта отвратительная статья представляет собой одну длинную серию искажений, призванных нарисовать Дарре героем-антигитлеровцем - усилие столь же нелепое, сколь и отвратительное.
44. Roger Manvell and Heinrich Fraenkel, Hess: A Biography, London, 1971, p. 34.
45. Franz Neumann, Behemoth. The Structure and Practice of National Socialism 1933-1944, New York, 1944, p. 378.
46. Albert Speer, Inside the Third Reich, New York, 1970, p. 263.
47. Там же, p. 261.
48. Bramwell, Ecology in the 20th Century, p. 197.
49. Karl-Heinz Ludwig, Technik und Ingenieure im Dritten Reich, Düsseldorf, 1974, p. 337.
50. Цитата из: Rolf Peter Sieferle, Fortschrittsfeinde? Opposition gegen Technik und Industrie von der Romantik bis zur Gegenwart, München, 1984, p. 220. Тодт был таким же убежденным нацистом, как Дарре или Гесс; о его верности антисемитской политике (и мелочности в ней), см. Alan Beyerchen, Scientists Under Hitler, New Haven, 1977, pages 66-68 and 289.
51. Bramwell, Blood and Soil, p. 173.
52. Alwin Seifert, Im Zeitalter des Lebendigen, Dresden, 1941, p. 13. Название книги гротескно неуместно, учитывая дату публикации; это означает «в век живых».
53. Alwin Seifert, Ein Leben für die Landschaft, Düsseldorf, 1962, p. 100.
54. Bramwell, Ecology in the 20th Century, p. 198. Брамвел цитирует статьи Дарре как источник внутренней цитаты.
55. Seifert, Ein Leben für die Landschaft, p. 90.
56. William Shirer, Berlin Diary, New York, 1941, p. 19. Ширер также называет Гесса «протеже» Гитлера (588) и "единственным человеком в мире, которому он полностью верит" (587), и также обосновывает положение Дарре и Тодта (590).
57. Цитата из: Manvell and Fraenkel, Hess, p. 80. Еще одним замечательным подтверждением статуса «зеленой» фракции является заявление Гитлера, что Тодт и Гесс были двумя «единственными людьми из всех, кто меня окружал, к которым я был искренне и внутренне привязан». (Hess, p. 132).
58. See Haushofer, Ideengeschichte der Agrarwirtschaft, p. 270, and Bramwell, Ecology in the 20th Century, p. 201.
59. Там же, pp. 197-200. Большая часть работы Тодта также шла через офис Гесса.
60. Raymond Dominick, "The Nazis and the Nature Conservationists", The Historian vol. XLIX no. 4 (August 1987), p. 534.
61. Там же, p. 536.
62. Hermand, Grüne Utopien in Deutschland, p. 114.
63. Dominick, "The Nazis and the Nature Conservationists", p. 529.
64. Gröning and Wolschke-Bulmahn, "Politics, planning and the protection of nature", p. 137.
65. Там же, p. 138.
66. Linse's Ökopax und Anarchie, среди прочего, предлагает подробное рассмотрение истории эко-анархизма в Германии.
67. Pois, National Socialism and the Religion of Nature, p. 27.
68. Bramwell, Ecology in the 20th Century, p. 48.
http://www.spunk.org/library/places/germany/sp001630/peter.html
Следует подчеркнуть, что такие размышления были не просто риторикой; они отражали твердо убеждения и действительные практики на самом верху нацистской иерархии, какие сегодня традиционно связаны с экологическими установками. Гитлер и Гиммлер были как строгими вегетарианцами, так и любителями животных, увлекались природной мистикой и гомеопатическими лекарствами, решительно выступали против вивисекции и жестокого обращения с животными. Гиммлер даже создал экспериментальные органические фермы, чтобы выращивать травы для лечебных целей СС. А Гитлер временами мог звучать как настоящий зеленый утопист, обсуждая авторитетно и подробно различные возобновляемые источники энергии (включая экологически приемлемую гидроэнергетику и добычу природного газа из шлама) в качестве альтернативы углю, и объявляя «гидро-, ветровую и приливную энергетику» как энергетику будущего (32).
Даже в разгар войны нацистские лидеры сохраняли приверженность экологическим идеалам, какие были для них важнейшим элементом расового омоложения. В декабре 1942 года Гиммлер издал указ «Об обращении с землей на восточных территориях» относительно недавно аннексированных частей Польши. В нем, в частности, говорится:
Крестьянин нашего расового происхождения всегда старался увеличить природные силы почвы, растений и животных и сохранить баланс всей природы. Для него уважение к божественному творению является мерой всей культуры. Поэтому, если новые Lebensräume (жилые пространства) станут родиной для наших поселенцев, то запланированная организация ландшафта, предполагающая его близость к природе, является решающим условием. Это одна из основ укрепления Немецкого Народа (33).
Этот отрывок повторяет почти все тропы, составляющие классическую экофашистскую идеологию - Lebensraum, Heimat, аграрную мистику, здоровье Народа, близость к природе и уважение к ней (явно построенные как стандарты, в соответствии с которыми следует судить общество), поддерживающую хрупкое равновесие природы и земные силы почвы и ее существ. Такими мотивами были не просто персональная идиосинкразия со стороны Гитлера, Гиммлера или Розенберга. Даже Геринг, который вместе с Геббельсом был членом нацистского окружения, менее всего склонного к экологическим идеям, порой казался преданным защитником природы (34). Эти симпатии также едва ли были ограничены высшими эшелонами партии. Изучение списков членов нескольких основных организаций Натуршуца (природоохранных) веймарской эпохи показало, что к 1939 году членами НСДАП стали 60% этих защитников природы (по сравнению с примерно 10% среди всех взрослых мужчин и 25% среди учителей и юристов) (35). Очевидно, что сходство между защитниками окружающей среды и национал-социализмом было глубоким.
Таким образом, на уровне идеологии экологические темы играли жизненно важную роль в немецком фашизме. Однако было бы серьезной ошибкой относиться к этим элементам как к простой пропаганде, умело развернутой для маскировки истинного характера нацизма как технократического индустриального гиганта. Реальная история немецкого антиурбанизма и аграрного романтизма резко возражает этой точке зрения:
Ничто не может быть более неправильным, чем предполагать, что большинство ведущих национал-социалистических идеологов цинично симулировали аграрный романтизм и враждебность к городской культуре, без какого-либо внутреннего убеждения и исключительно в электоральных и пропагандистских целях, чтобы обмануть общественность […]. На самом деле большинство ведущих идеологов национал-социализма были, без сомнения, более или менее склонны к аграрному романтизму и антиурбанизму и были убеждены в необходимости относительной реаграризации (36).
Однако остается вопрос: в какой степени нацисты действительно осуществляли экологическую политику в течение двенадцати лет существования Рейха? Существуют убедительные доказательства того, что «экологическая» тенденция в партии, хотя и в значительной степени игнорируемая сегодня, имела серьезный успех в течение большей части правления партии. Это «зеленое крыло» NSDAP было представлено прежде всего Вальтером Дарре, Фрицем Тодтом, Алвином Зейфертом и Рудольфом Гессом, четырьмя фигурами, в первую очередь формировавшими фашистскую экологию на практике.
Кровь и почва как официальная доктрина
«Единство крови и почвы должно быть восстановлено», - провозгласил Ричард Вальтер Дарре в 1930 году (37). Эта печально известная фраза обозначала квази-мистическую связь между «кровью» (расой или Народом) и «почвой» (землей и природной средой), характерную для германских народов и отсутствующую, например, среди кельтов и славян. Для энтузиастов Крови и Почвы евреи были особенно безродными, блуждающими людьми, неспособными к каким-либо истинным отношениям с землей. Другими словами, немецкая кровь породила исключительную претензию на священную немецкую землю. Хотя термин «кровь и почва» циркулировал в кругах фёлькишцев, по крайней мере, со времени Вильгельма, именно Дарре сначала популяризировал его как лозунг, а затем закрепил его как руководящий принцип нацистской мысли. Опираясь на Арндт и Рила, он предсказывал полномасштабную рурализацию жизни Германии и Европы, основанную на возрожденном йоменском крестьянстве для обеспечения расового здоровья и экологической устойчивости.
Дарре был одним из главных партийных «теоретиков расы», а также способствовал активизации крестьянской поддержки нацистов в критический период начала 1930-х годов. С 1933 по 1942 год он занимал посты Имперского крестьянского вождя и Министра сельского хозяйства. Это было далеко не второстепенное хозяйство, министерство сельского хозяйства имело четвертый по величине бюджет среди всех бесчисленных нацистских министерств даже во время войны (38). С этой позиции Дарре смог оказать жизненно важную поддержку различным экологически ориентированным инициативам. Он сыграл важную роль в объединении туманных протоэкологических тенденций в национал-социализме:
Именно Дарре дал отвратительным антицивилизационным, антилиберальным, антисовременным и скрытым антигородским настроениям нацистской элиты опору в аграрной мистике. И кажется, что Дарре оказал огромное влияние на идеологию национал-социализма, как если бы он был в состоянии сформулировать значительно более четко, чем раньше, систему ценностей аграрного общества, содержавшуюся в нацистской идеологии, и - прежде всего - легитимизировать эту аграрную модель и дать нацистской политике цель, явно ориентированную на далеко идущую реаграризацию (39).
Эта цель не только вполне соответствовала империалистической экспансии во имя Lebensraum, но и была одним из ее основных оправданий и даже мотивом. На языке, изобиловавшем биологическими метафорами организма, Дарре заявил: «Концепция крови и почвы дает нам моральное право забрать столько земель на Востоке, сколько необходимо для установления гармонии между телом нашего Народа и геополитическим пространством» (40).
Помимо предоставления зеленого камуфляжа для колонизации Восточной Европы, Дарре работал над установкой экологически чувствительных принципов как основы сельскохозяйственной политики Третьего рейха. Даже в самых продуктивных фазах эти заветы оставались символом нацистской доктрины. Когда «Битва за производство» (схема повышения производительности сельскохозяйственного сектора) была провозглашена на втором Имперском крестьянском конгрессе в 1934 году, самый первый пункт программы гласил: «Сохраняйте почву здоровой!» Но самым важным нововведением Дарре стало широкомасштабное внедрение методов органического земледелия, которые в значительной степени обозначены как lebensgesetzliche Landbauweise, или земледелие в соответствии с законами жизни. Термин еще раз указывает на идеологию естественного порядка, лежащую в основе такой реакционной экологической мысли. Толчком к этим беспрецедентным мерам явились антропософия Рудольфа Штайнера и его методы биодинамического культивирования (41).
Кампания по институционализации органического сельского хозяйства охватила десятки тысяч мелких крестьянских и фермерских хозяйств по всей Германии. Он встретил значительное сопротивление со стороны других членов нацистской иерархии, прежде всего Баке и Геринга. Но Дарре, с помощью Гесса и других, был в состоянии проводить эту политику до своей вынужденной отставки в 1942 году (события, не имевшего ничего общего с его любовью к защите окружающей среды). Его усилия ни в коей мере не представляли собой просто личные пристрастия Дарре. Как указывает стандартная история немецкой сельскохозяйственной политики, Гитлер и Гиммлер «полностью симпатизировали этим идеям» (42). Влияние Дарре на нацистский аппарат оказалось таким, что уровень государственной поддержки экологически обоснованным методам ведения сельского хозяйства и планированию землепользования на практике не имеют аналогов ни в одном государстве ни до, ни после.
По этим причинам Дарре иногда считали предвестником современного движения Зеленых. Его биограф однажды назвал его «Отцом Зеленых» (43). Ее книга «Кровь и почва», несомненно, лучший отдельный источник Дарре на немецком или английском языках, последовательно преуменьшает откровенные фашистские элементы в его мышлении, изображая его лишь как неинформированного аграрного радикала. Эта серьезная ошибка в суждении указывает на сильно дезориентирующую тягу «экологической» ауры. Одних только опубликованных работ Дарре, датируемых началом двадцатых годов, достаточно, чтобы обвинить его в качестве яростного расистского и ура-патриотического идеолога, особенно склонного к вульгарному и ненавистному антисемитизму (он говорил о евреях, как показательно, как о «сорняках»). Его десятилетнее пребывание в должности верного слуги и, кроме того, архитектора нацистского государства демонстрирует его приверженность невменяемому делу Гитлера. В одном рассказе даже утверждается, что именно Дарре убедил Гитлера и Гиммлера в необходимости истребления евреев и славян (44). В целом экологические аспекты его мысли нельзя отделить от их чисто нацистских рамок. Дарре не является воплощением «искупительных» аспектов национал-социализма, а представляет собой зловещий призрак экофашизма у власти.
Реализация Экофашистской Программы
Часто указывают, что аграрные и романтические моменты в нацистской идеологии и политике находились в постоянном напряжении, если не в прямом противоречии с технократическо-индустриальным направлением быстрой модернизации Третьего рейха. Но нечасто отмечают, что даже эти модернизирующие тенденции имели значительную экологическую составляющую. Двумя людьми, несущими основную ответственность за поддержание обязательств по защите окружающей среды в период интенсивной индустриализации, были рейхсминистр Фриц Тодт и его помощник, специалист по планированию и инженер высокого уровня Алвин Зейферт.
Тодт был «одним из самых влиятельных национал-социалистов» (45), непосредственно отвечавшим за вопросы технологической и промышленной политики. На момент своей смерти в 1942 году он возглавлял три различных министерских кабинета в дополнение к огромной квазиофициальной организации Тодта и «сконцентрировал основные технические задачи рейха в своих руках» (46). По словам его преемника Альберта Шпеера, Тодт «любил природу» и «неоднократно имел серьезные столкновения с Борманом, протестуя против порчи последним ландшафта вокруг Оберзальцберга» (47). Другой источник называет его просто «экологом» (48). Эта репутация основана главным образом на попытках Тодта построить систему автобанов в рамках одного из крупнейших строительных проектов, созданных в этом столетии, настолько экологически чувствительное, насколько это было возможно.
Выдающийся историк немецкого машиностроения так описывает это обязательство: «Тодт требовал от завершенной технологической работы гармонии с природой и ландшафтом, тем самым выполняя современные экологические принципы инженерии, а также «органологические» принципы своей эпохи в соответствии с их корнями в идеологии völkisch» (49). Экологические аспекты этого подхода к строительству выходят далеко за рамки акцента на гармоничную адаптацию к природной среде по эстетическим причинам. Тодт также установил жесткие критерии по сохранению водно-болотных угодий, лесов и экологически чувствительных районов. Но, как и в случае с Арндтом, Рилем и Дарре, эти экологические проблемы были неразрывно связаны с националистическим мировоззрением. Сам Тодт кратко выразил эту связь: «Выполнение простых транспортных задач не является конечной целью строительства немецкой магистрали. Немецкая магистраль должна быть выражением окружающего ландшафта и выражением немецкой сути» (50).
Главным советником и сотрудником Тодта по вопросам окружающей среды был его заместитель Алвин Зейферт, которого Тодт, по сообщениям, однажды назвал «фанатичным экологом» (51). У Зейферта было официальное звание «Имперский адвокат по ландшафту», но его прозвищем в партии стало «Герр Мать-Земля». «Имя было заслуженным, Зайферт мечтал о «полном переходе от технологий к природе» (52) и часто лирически отзывался о чудесах немецкой природы и трагедии невнимательности «человечества». Еще в 1934 году он писал Гессу, требуя внимания к водным проблемам и ссылаясь на «методы работы, более приспособленные к природе» (53). Выполняя свои официальные обязанности, Зейферт подчеркивал важность дикой природы и энергично выступал против монокультуры, осушения водно-болотных угодий и химизации сельского хозяйства. Он критиковал Дарре как слишком умеренного и «призывал к аграрной революции в направлении «более крестьянского, естественного, простого» метода ведения хозяйства, «независимого от капитала»» (54).
С технологической политикой Третьего рейха, доверенной таким фигурам, даже массовое наращивание нацистами промышленного потенциала приобрело ярко-зеленый оттенок. Особое положение природы в философской доктрине партии помогло добиться того, что и наиболее радикальные инициативы нередко встречали сочувствие в высших органах нацистского государства. В середине тридцатых годов Тодт и Зейферт энергично настаивали на всеобъемлющем законе Рейха о защите Матери-Земли «для того, чтобы остановить устойчивую утрату этой незаменимой основы всей жизни» (55). Зейферт сообщал, что все министерства были подготовлены сотрудничать, кроме одного. Только министр экономики выступил против законопроекта из-за его влияния на добычу полезных ископаемых.
Но даже такие промахи были бы немыслимы без поддержки заместителя канцлера рейха Рудольфа Гесса, обеспечившего «зеленое крыло» НСДАП надежным якорем на самой вершине партийной иерархии. Было бы трудно переоценить силу и центральное положение Гесса в сложном правительственном механизме национал-социалистического режима. Он вступил в партию в 1920 году в качестве члена №16 и в течение двух десятилетий был преданным личным заместителем Гитлера. Он был назван «ближайшим доверенным лицом Гитлера» (56), а сам Фюрер назвал Гесса своим «ближайшим советником» (57). Гесс был не только важнейшим партийным лидером, но и вторым в очереди (после Геринга), чтобы сменить Гитлера. Кроме того, все законы и все указы, прежде чем стать законами, должны были пройти через его офис.
Гесс как заядлый любитель природы и как верующий штейнерит настаивал на строго биодинамической диете - даже строгих вегетарианских стандартов Гитлера для него было недостаточно, он принимал только гомеопатические лекарства. Именно Гесс представил Дарре Гитлеру, обеспечив тем самым «зеленое крыло» своей первой силовой базой. Он был даже более настойчивым сторонником органического земледелия, чем Дарре, и подтолкнул последнего предпринять более демонстративные шаги в поддержку lebensgesetzliche Landbauweise (58). Его офис также непосредственно отвечал за планирование землепользования по всему Рейху, нанимая ряд специалистов, разделявших экологический подход Зейферта (59).
Благодаря восторженной поддержке Гесса «зеленое крыло» смогло добиться самых заметных успехов. Уже в марте 1933 года был принят и реализован широкий спектр природоохранных законов на национальном, региональном и местном уровнях. Эти меры, включавшие программы лесовосстановления, законопроекты, защищающие виды животных и растений, а также законы о сохранении природы, блокировавшие промышленное развитие, несомненно, «считались одними из самых прогрессивных в мире в то время» (60). Постановления о планировании были разработаны для защиты среды обитания диких животных и в то же время требовали уважения к священному Немецкому лесу. Нацистское государство также создало первые природные заповедники в Европе.
Наряду с усилиями Дарре по реаграризации и поддержке органического сельского хозяйства, а также с попытками Тодта и Зейферта институционализировать экологически чувствительное планирование землепользования и промышленную политику, главным достижением нацистских экологов был Reichsnaturschutzgesetz 1935 года. Это совершенно беспрецедентный «Закон об охране природы» не только установил руководящие принципы для охраны флоры, фауны и «природные памятники» по всему Рейху, он также ограничил коммерческий доступ к другим участкам дикой природы. Кроме того, всеобъемлющий указ «требовал от всех национальных, государственных и местных должностных лиц своевременно консультироваться с властями Натуршуца, прежде чем принимать какие-либо меры, которые приведут к фундаментальным изменениям в сельской местности» (61).
Хотя эффективность законодательства была сомнительной, традиционные немецкие экологи были в восторге от его принятия. Вальтер Шенихен объявил это «окончательным исполнением романтических устремлений» (62), а Ханс Клозе, преемник Шенихена на посту Рейх-агентства по охране природы, охарактеризовал нацистскую экологическую политику как «высшую точку защиты природы» в Германии. Возможно, наибольший успех этих мер заключался в содействии «интеллектуальной перестройке немецкого Naturschutz» и интеграции основного экологического подхода в нацистское предпринимательство (63).
Хотя достижения «зеленого крыла» были грандиозными, их не следует преувеличивать. Конечно, экологические инициативы вряд ли были универсально популярны в партии. Геббельс, Борман и Гейдрих, например, непримиримо противостояли им и считали Дарре, Гесса и их товарищей ненадежными мечтателями, эксцентриками или просто угрозами безопасности. Это последнее подозрение, казалось, было подтверждено знаменитым полетом Гесса в Великобританию в 1941 году; после чего тенденция к защите окружающей среды была в основном подавлена. Тодт погиб в авиакатастрофе в феврале 1942 года, и вскоре после этого Дарре был лишен всех своих постов. В течение последних трех лет нацистского пожара «зеленое крыло» не играло активной роли. Однако их работа давно оставила неизгладимый след.
Фашистская экология в контексте
Чтобы сделать этот удручающий и неприятный анализ более приемлемым, есть соблазн прийти к совершенно неправильному выводу, а именно к тому, что даже самые предосудительные политические начинания иногда дают похвальные результаты. Но настоящий урок заключается как раз в обратном: даже самые похвальные из причин могут быть извращены и использованы для служения преступной дикости. «Зеленое крыло» НСДАП не было группой невинных, смущенных и управляемых идеалистов или реформаторов изнутри; они были сознательными покровителями и исполнителями мерзкой программы, явно посвященной бесчеловечному расистскому насилию, массовым политическим репрессиям и военному господству во всем мире. Их «экологическое» вовлечение, далеко не компенсирующее эти фундаментальные обязательства, углубило и радикализировало их. В конце концов, их конфигурация экологической политики была непосредственно и существенно ответственна за организованное массовое убийство.
Ни один аспект нацистского проекта не может быть правильно понят без изучения его последствий в Холокосте. В нем экологические аргументы также сыграли зловещую роль. Мало того, что «зеленое крыло» заново экипировало энергичный антисемитизм традиционной реакционной экологии, но и вызвало новый всплеск ярких расистских фантазий об органической неприкосновенности и политической мести. Слияние антигуманистической догмы с фетишизацией естественной «чистоты» дало не просто обоснование, но стимул для самых отвратительных преступлений Третьего рейха. Коварная привлекательность экофашизма высвободила убийственную энергию, ранее не применявшуюся. Наконец, вытеснение любого социального анализа разрушения окружающей среды в пользу мистической экологии послужило неотъемлемым компонентом при подготовке окончательного решения:
Объяснить разрушение сельской местности и ущерб окружающей среде, не подвергая сомнению связь немецкого народа с природой, можно было сделать, лишь не анализируя ущерб окружающей среде в контексте общества и отказываясь понимать их как выражение противоречивых социальных интересов. Если бы это было сделано, это привело бы к критике самого национал-социализма, поскольку он не был защищен от таких сил. Одним из решений тогда было связать экологические проблемы с разрушительным влиянием других рас. Тогда можно было бы представить национал-социализм борющимся за ликвидацию других рас, чтобы позволить врожденному пониманию и чувству природы немецкого народа утвердиться, что обеспечит гармоничную жизнь, близкую к природе в будущем (64).
Это истинное наследие экофашизма у власти: «геноцид превратился в необходимость под покровом защиты окружающей среды» (65).
* * *
Опыт «зеленого крыла» немецкого фашизма является отрезвляющим напоминанием о политической нестабильности экологии. Это, конечно, не указывает на какую-либо врожденную или неизбежную связь между экологическими проблемами и правой политикой. Наряду с реакционной традицией, рассмотренной здесь, имелось также и жизненно важное наследие леволиберальной экологии, как в Германии, так и в других странах (66). Однако можно выявить определенные закономерности: «Хотя обеспокоенность по поводу проблем, связанных с растущим господством человечества над природой, все чаще разделяют все более широкие группы людей, охватывающие множество идеологий, наиболее последовательный ответ «про-естественного порядка» нашло политическое воплощение на радикально правом крыле» (67). Это общая нить, сшивающая просто консервативные или даже якобы аполитичные проявления защиты окружающей среды, с ее прямой фашистской разновидностью.
Совершенно очевидно, что история опровергает бессмысленное утверждение о том, что «те, кто хочет реформировать общество в соответствии с природой, не левые и не правые, а экологически ориентированные» (68). Экологические темы можно мобилизовать как слева, так и справа, ведь они требуют явного социального контекста, если они хотят иметь какую-либо политическую приемлемость вообще. «Экология» сама по себе не предписывает политику; она должна быть истолкована, опосредована некой теорией общества, чтобы обрести политический смысл. Неспособность учесть эту опосредованную взаимосвязь между социальным и экологическим является отличительной чертой реакционной экологии.
Как отмечено выше, этот провал чаще всего принимает форму «реформирования общества в соответствии с природой», то есть формулирования некой версии «естественного порядка» или «естественного закона» и представления ему человеческих потребностей и действий. Как следствие, основные социальные процессы и социальные структуры, составляющие и формирующие отношения людей с окружающей средой, остаются неисследованными. Такое преднамеренное невежество, в свою очередь, затеняет способы, какими все представления о природе сами производятся в обществе, и оставляет без сомнения властные структуры, одновременно предоставляя им явно «естественно предопределенный» статус. Таким образом, замена долгосрочных социально-экологических исследований экомистицизмом имеет катастрофические политические последствия, поскольку сложность диалектики общества и природы обрушивается в очищенное Единство. Идеологически заряженный «естественный порядок» не оставляет места для компромисса, его требования абсолютны.
По всем этим причинам лозунг, выдвинутый многими современными зелеными «Мы не правые и не левые, а впереди идущие», исторически наивен и политически фатален. Необходимый проект создания освободительной экологической политики требует глубокого осознания и понимания наследия классического экофашизма и его концептуальной преемственности с современным экологическим дискурсом. Сама по себе «экологическая» ориентация вне критических социальных рамок опасна. История фашистской экологии показывает, что при благоприятных условиях такая ориентация может быстро привести к варварству.
Источники
32. Picker, Hitlers Tischgespräche, pp. 139-140.
33. Цитата из: Heinz Haushofer, Ideengeschichte der Agrarwirtschaft und Agrarpolitik im deutschen Sprachgebiet, Band II, München, 1958, p. 266.
34. См.: Dominick, The Environmental Movement in Germany, p. 107.
35. Там же, p. 113.
36. Bergmann, Agrarromantik und Großstadtfeindschaft, p. 334. Ernst Nolte использует такой же аргумент в: Three Faces of Fascism, New York, 1966, pp. 407-408, хотя при переводе он немного потерялся. См. также: Norbert Frei, National Socialist Rule in Germany, Oxford, 1993, p. 56: «Изменение отношения «почве» не было избирательной тактикой. Это был один из основных идеологических элементов национал-социализма...»
37. R. Walther Darré, Um Blut und Boden: Reden und Aufsätze, München, 1939, p. 28. Цитата из речи 1930 года "Blood and Soil as the Foundations of Life of the Nordic Race."
38. Bramwell, Ecology in the 20th Century, p. 203. См. также: Frei, National Socialist Rule in Germany, p. 57, который подчеркивает, что полный контроль Darré над сельскохозяйственной политикой представлял собой исключительно сильную позицию в нацистской системе.
39. Bergmann, Agrarromantik und Großstadtfeindschaft, p. 312.
40. Там же, p. 308.
41. См.: Haushofer, Ideengeschichte der Agrarwirtschaft, pp. 269-271, и Bramwell, Ecology in the 20th Century, pp. 200-206, о решающем влиянии идей штейнеритов на Darré.
42. Haushofer, Ideengeschichte der Agrarwirtschaft, p. 271.
43. Anna Bramwell, "Darré. Was This Man 'Father of the Greens'?" History Today, September 1984, vol. 34, pp. 7-13. Эта отвратительная статья представляет собой одну длинную серию искажений, призванных нарисовать Дарре героем-антигитлеровцем - усилие столь же нелепое, сколь и отвратительное.
44. Roger Manvell and Heinrich Fraenkel, Hess: A Biography, London, 1971, p. 34.
45. Franz Neumann, Behemoth. The Structure and Practice of National Socialism 1933-1944, New York, 1944, p. 378.
46. Albert Speer, Inside the Third Reich, New York, 1970, p. 263.
47. Там же, p. 261.
48. Bramwell, Ecology in the 20th Century, p. 197.
49. Karl-Heinz Ludwig, Technik und Ingenieure im Dritten Reich, Düsseldorf, 1974, p. 337.
50. Цитата из: Rolf Peter Sieferle, Fortschrittsfeinde? Opposition gegen Technik und Industrie von der Romantik bis zur Gegenwart, München, 1984, p. 220. Тодт был таким же убежденным нацистом, как Дарре или Гесс; о его верности антисемитской политике (и мелочности в ней), см. Alan Beyerchen, Scientists Under Hitler, New Haven, 1977, pages 66-68 and 289.
51. Bramwell, Blood and Soil, p. 173.
52. Alwin Seifert, Im Zeitalter des Lebendigen, Dresden, 1941, p. 13. Название книги гротескно неуместно, учитывая дату публикации; это означает «в век живых».
53. Alwin Seifert, Ein Leben für die Landschaft, Düsseldorf, 1962, p. 100.
54. Bramwell, Ecology in the 20th Century, p. 198. Брамвел цитирует статьи Дарре как источник внутренней цитаты.
55. Seifert, Ein Leben für die Landschaft, p. 90.
56. William Shirer, Berlin Diary, New York, 1941, p. 19. Ширер также называет Гесса «протеже» Гитлера (588) и "единственным человеком в мире, которому он полностью верит" (587), и также обосновывает положение Дарре и Тодта (590).
57. Цитата из: Manvell and Fraenkel, Hess, p. 80. Еще одним замечательным подтверждением статуса «зеленой» фракции является заявление Гитлера, что Тодт и Гесс были двумя «единственными людьми из всех, кто меня окружал, к которым я был искренне и внутренне привязан». (Hess, p. 132).
58. See Haushofer, Ideengeschichte der Agrarwirtschaft, p. 270, and Bramwell, Ecology in the 20th Century, p. 201.
59. Там же, pp. 197-200. Большая часть работы Тодта также шла через офис Гесса.
60. Raymond Dominick, "The Nazis and the Nature Conservationists", The Historian vol. XLIX no. 4 (August 1987), p. 534.
61. Там же, p. 536.
62. Hermand, Grüne Utopien in Deutschland, p. 114.
63. Dominick, "The Nazis and the Nature Conservationists", p. 529.
64. Gröning and Wolschke-Bulmahn, "Politics, planning and the protection of nature", p. 137.
65. Там же, p. 138.
66. Linse's Ökopax und Anarchie, среди прочего, предлагает подробное рассмотрение истории эко-анархизма в Германии.
67. Pois, National Socialism and the Religion of Nature, p. 27.
68. Bramwell, Ecology in the 20th Century, p. 48.
http://www.spunk.org/library/places/germany/sp001630/peter.html