"Галактика". Глава 1. Ловушка вольных. (часть 2)
Кое-кому из пиратов уже не суждено было подняться. Нет, они даже не ушиблись при падении - прекрасно сработали боевые комбинезоны. Просто в поперечный коридор, в который упали вольные, уже вышла задняя группа лигурийцев.
Два ручных резонатора и два рассекателя ударили по вольным. Увернуться в узком коридоре не было никакой возможности. Трое умерли на месте: двое - от резонаторов, а третьего перерезало рассекателями. Еще у кого-то из вольных резонатором задело руку. Нечеловеческий вой раздался из глотки раненого, обезумевшего от дикой боли.
Остальных спасло только то, что их частично закрыли мертвые товарищи. Лигурийцы не могли пользоваться селгенстами для прицеливания - мешали помехи. А без селгенстов из ручных резонаторов трудно стрелять, толком не видя цели. Так что семерым уцелевшим нужно было благодарить своих мертвых. Но и им приходилось туго - все еще барахтаясь в общей куче, вольные не могли толком защищаться.
И тут сверху мягко спрыгнули двое вольных с гравикомпенсаторами. Их ноги еще не коснулись пола, а их ручные резонаторы уже начали стрелять. Один лигуриец попал под луч и был убит, а второй, оказавшийся помощником капитана, каким-то чудом среагировал и отскочил в сторону, сбивая прицел. И сам ударил в ответ, падая на бок.
Помощник был вооружен рассекателем. В отличие от резонатора, это оружие действует лишь на небольших дистанциях. На больших расстояниях его поле слишком сильно ослабевает. Зато луч рассекателя, в отличие от резонатора, расходится широким веером, позволяя одним выстрелом поразить сразу несколько целей. Помощник сполна воспользовался этой особенностью своего оружия, ударив плоским белым полем рассекателя по обоим противникам.
Рассекатель не зря получил такое название. Дело в том, что его поле раздвигает атомы вещества на расстояние, при котором атомы перестают притягиваться друг к другу. Так как поле плоское и очень тонкое, то оно действует подобно острейшему ножу. И любой предмет, только что представлявший собой единое целое, распадается на две части. Рассекателю все равно, что резать - хоть прочнейшие кристаллы, хоть слабое человеческое тело. Плоский луч перечеркнул вольных на уровне груди, и они развалились на две части, не издав ни звука.
Лигуриец приземлился неудачно, приложившись плечом о пол и выпустив из руки рассекатель. Помощник был уверен, что двое его уцелевших товарищей продолжат стрелять по вольным, все еще пытавшимся выбраться из общей кучи. Помощник был уверен, что двое его уцелевших товарищей продолжат стрелять по вольным, все еще пытавшимся выбраться из общей кучи. Но он забыл, что его товарищи впервые участвовали в настоящем бою. Оба они стояли столбом и с ужасом смотрели на то, что осталось от двух вольных. Крик помощника вывел их из оцепенения, но выстрелить они уже не успели - пираты не прощали подобных ошибок. Умело распорядившись подаренными мгновениями, трое вольных успели нацелить ручные резонаторы и выстрелить. На долю одного из лигурийцев пришлось два радужных луча, на долю второго - один, и оба торговца рухнули как подкошенные. Помощник все-таки успел схватить свой рассекатель, и его ответный выстрел пришелся по лицу одного из вольных. Но это оказалось последним, что успел сделать в своей жизни отважный лигуриец - в следующее мгновение два радужных луча скрестились на нем, и помощник замер на полу, так и не выпустив из руки оружие.
Хегатул видел все это с помощью бортовых мергенстов, но у него не было времени оплакивать гибель старого товарища. Пока длилась эта короткая схватка, двое вольных, разделавшихся с носовой группой, добрались до входа в рубку. Пиратам нельзя было отказать в тактической грамотности: что бы ни случилось внизу, как бы не повернулась там схватка, но корабль не будет захвачен до тех пор, пока командный центр не перейдет под контроль вольных. Лигурийцы допустили серьезную ошибку, пропустив вольных к рубке, девять звездолетчиков, почти добравшихся до шестерых уцелевших вольных, уже не могли по-настоящему влиять на ход событий.
Дверной проем в командный центр был заблокирован, но для вольных это не стало серьезной преградой. Хегатул увидел, как один из вольных снял с пояса рассекатель, тогда как второй на всякий случай навел на торговцев тяжелый резонатор. Не стрелял он, видимо, потому, что опасался нанести серьезные повреждения командному центру. По этой же причине пираты не стали вламываться в рубку напрямую - через стену.
Капитан и модитат переглянулись - пришел и их черед. Модитат нервно сжимал в руке рассекатель, ожидая появления врага, резонатор Хегатула тоже был направлен в сторону входа, который после смены вектора гравиполя оказался над головами.
Белая аккуратная трещина прорезала пагими-дверь рубки. Хегатул тут же отдал команду лусагану на полную блокировку. Отныне никто, кроме него самого, не смог бы вернуть управление кораблем. Тем временем дверь прорезало еще две трещины, образовав треугольник, в который мог свободно пройти человек.
Лигурийцы ждали, что вольные попытаются одним прыжком проникнуть в рубку, воспользовавшись гравискоками, но они ошиблись. Вместо людей в проем влетел небольшой черный предмет размером с кулак. Хегатул выстрелил по нему совершенно автоматически; в мозгу еще не успела погаснуть мыслекоманда на открытие огня, а капитан уже узнал этот предмет и понял, что все кончено. Резонатор был настроен на уничтожение людей, а не устройств. В следующее мгновение его сознание погасло.
***
Хегатул открыл глаза. Сознание вернулось внезапно, словно кто-то щелкнул выключателем. Капитан не помнил, сколько времени он пробыл в бессознательном состоянии. Последнее воспоминание было об оглушающей гранате, влетевшей в командный центр. В голове слегка звенело, но, в целом, Хегатул чувствовал себя нормально. Он лежал на спине и видел перед собой прорезанный вольными треугольник на месте входного проема. Ага, значит, он по-прежнему в рубке. Капитан попробовал пошевелиться и обнаружил, что руки и ноги у него связаны. Вдобавок руки оказались заведены за спину, из-за чего лежать было очень неудобно.
Внезапно, резкий рывок повернул Хегатула на бок. Лигуриец увидел прямо перед собой ухмыляющуюся физиономию человека в снаряжении дожвелигнийского десантника, с полушлемом-наводчиком на голове. Полушлем был откинут на затылок, открывая светлые круги вокруг глаз. Вся остальная кожа на лице человека была темной, почти коричневой. Вне всякого сомнения, Хегатул видел перед собой типичного выходца с Орсуна - белая кожа вокруг глаз, полностью лишенная пигмента, являлась отличительной особенностью всех орсунцев. Встречались они на просторах Галактики крайне редко, так как Орсун находился на индустриальной стадии развития и не входил в Восьмерку Развитых Планет. Поэтому, если кто из орсунцев и вырывался за пределы родной планеты, то исключительно благодаря редкому стечению обстоятельств.
Орсунец сидел на корточках перед лежащим на полу лигурийцем, одной рукой держа его за плечо, а в другой сжимая направленный на капитана нейростимулятор.
- Ну что, торгаш, отлетался? - безо всякого переводчика поинтересовался орсунец на лигурийском. - Ты капитан этого корыта?
Выговор его был правильный, что мало вязалось с общепринятым мнением о недоразвитости родившихся вне Восьмерки Развитых. Впрочем, лигурийцы в прошлом вообще довольно пренебрежительно относились к обитателям других планет, считая себя на голову выше остальных. Но Санованская война наглядно продемонстрировала ошибочность такой точки зрения.
Не дождавшись ответа от лигурийца, вольный - а это был несомненно вольный - продолжая ухмыляться, положил нейростимулятор на пол и расчетливым движением ударил Хегатула кулаком в ухо. Пленник на мгновение увидел звезды перед глазами, но боль помогла стряхнуть остатки заторможенности. Узел мышечного усилителя, облегавшего руку орсунца, разодрал щеку, и на лице капитана появилась кровь. Однако, Хегатул продолжал хранить молчание.
Орсунец задумался. Ухмылка на пару секунд сменилась оценивающим выражением, а затем снова появилась на лице. Вольный подобрал нейростимулятор, встал, отпустив Хегатула, и направился в другую часть рубки. Лигуриец воспользовался возможностью осмотреться и, кое-как повернувшись на бок, увидел второго вольного, возившегося с главными пультами. Они были вмонтированы в боковую стену и из-за смены вектора гравиполя оказались повернуты на девяносто градусов, так что пирату пришлось использовать гравикомпенсатор и стоять на стене, которая раньше была полом. Казалось, что он висит горизонтально в воздухе, прижимаясь ногами к стене. Хегатул видел только половину рубки - для того, чтобы посмотреть на другую, ему нужно было перевернуться. И именно в той, в невидимой ему части находился орсунец.
Спустя несколько секунд вольный дал о себе знать гулкими приближающимися шагами. Судя по шуршанию, сопровождавшему шаги, вольный что-то тащил по полу. С шумом бросив свой груз за Хегатулом, орсунец снова появился в его поле зрения. Резкий рывок перевернул пленника на другой бок, и взгляд капитана уперся в модитата.
В первое мгновение Хегатул решил, что модитат мертв. Но, заметив, как вздымается грудь молодого лигурийца, он понял, что ошибся. На это же указывали скованные специальными пагими-лентами запястья и лодыжки - не стали бы вольные сковывать мертвого.
«Лучше бы ты умер, - с какой-то отрешенностью подумал капитан, глядя на модитата. - Вольные не упустят возможности поиздеваться, и мы еще будем мечтать о быстрой смерти».
Орсунец направил на модитата нейростимулятор и принялся приводить того в чувство. Секунда, другая - и второй пленник, застонав, открыл глаза. Вольный провел ладонью по верхней части нейростимулятора. Схлопнув раструб, тот трансформировался в небольшой цилиндр, и отправился в один из многочисленных карманов комбинезона. Орсунец весело подмигнул модитату:
- Ну что, малыш? Пришел в себя? Вот и хорошо! А то у нас тут скучно, потому что твой старший товарищ совсем не хочет разговаривать. Вот ты мне и поможешь его разговорить.
- Не дождешься ты от меня помощи, пират! - с вызовом ответил модитат.
Вольный сделал страдальческое лицо.
- Нехорошо оскорблять людей! Тебя разве не учили вежливости? Ну ничего, я исправлю недостатки твоего воспитания.
Сказав это, орсунец перевернул модитата лицом вниз, схватил его пальцы и сжал ладонь. Пленник зашипел, изо всех сил стараясь удержать крик боли. Хегатул увидел, как буграми вздулись толстые волокна перчатки на кисти вольного и понял, что тот не просто сжимает пальцы модитата, а использует усилитель, способный раздробить даже гранитный камень. Раздался хруст, и несчастный лигуриец задохнулся и взвыл, выгнувшись дугой. Вольный разжал руку и повернулся к Хегатулу. Улыбки на лице орсунца уже не было.
- Итак, лигуриец. Вот твой земляк, и от тебя зависит его судьба. Я знаю, что ты капитан. Отдашь разблокирующий мыслекод - мальчишка умрет быстро. Не отдашь - будет подыхать долго и мучительно. И ты, кстати, тоже. Все равно ведь расскажешь, куда ты денешься? Только всем хуже сделаешь, если продолжишь молчать.
Орсунец, увидев, что капитан колеблется, схватил покалеченную ладонь модитата, уже выше, и, глядя в глаза Хегатулу, снова сжал пальцы. Модитат громко вскрикнул и тут же потерял сознание от болевого шока. Увы, в спасительном забытьи он пробыл недолго. К жестокой реальности его снова вернул нейростимулятор. Молодой лигуриец тяжело дышал, на лице, повернутом к капитану, застыла гримаса боли.
- Ну что, будем молчать и дальше? Я ведь так долго могу продолжать, - усмехнулся вольный.
- Оставь его в покое, - наконец, ответил Хегатул.
- О, заговорил! - обрадовался орсунец, отпуская модитата. - Ну что, отдашь мыслекод?
- Да, - нехотя отозвался капитан.
Хегатул знал, что верить вольным нельзя и, скорее всего, его и модитата в любом случае ждала мучительная смерть. Но он больше не мог смотреть на страдания своего земляка. По крайней мере капитан перестал бы чувствовать свою вину за боль модитата. Его совесть и без того была отягощена гибелью членов экипажа.
Вольный обмотал вокруг головы Хегатула широкую ленту пореска и приготовился принимать мыслеобраз. Капитан с трудом удержался от желания передать в мозг пирату яркую и сочную картину того, как он отрывает тому голову. Вольный вряд ли бы оценил юмор и запросто мог сам в ответ оторвать голову лигурийцу - не мысленно, а по-настоящему. Мощности у мышечного усилителя для этого хватало. Хегатул сосредоточился и вызвал в памяти нужный мыслеобраз.
Вольный, «слушавший» мысли лигурийца, внезапно увидел рубку какого-то корабля, явно боевого, поскольку люди в ней были в военной форме. В лигурийской форме. Они смотрели в большую сергер-сферу, показывавшую огромный искусственный остров, атакованный орбитальными штурмовиками. Когда-то он мог плавать под водой, но после очередной атаки лишился этой возможности. Ощетинившийся башнями стационарных «одуванчиков» и резонаторов, остров пылал, охваченный не только обычным огнем, но и радиацией, всегда сопутствующей ударам резонаторов. Сергер-сфера показывала уровень излучения в нескольких точках, и везде он был выше смертельного. Это означало, что ни один из нейтрализаторов больше не работал, и штурмовики безнаказанно расстреливали остров с большого расстояния. Отбиваться от штурмовиков ему уже было нечем - все малые батареи рассекателей и резонаторов обратились в руины, а уцелевшие сверхмощные резонаторы и «одуванчики» планетарной обороны были бесполезны против штурмовиков. Единственное, что оставалось гарнизонам башен - это с яростью обреченных вести огонь по атакующим эскадрам Союза, выплескивая в космос фонтаны энергии, словно пытаясь как можно быстрее освободиться от тяжкого бремени. Но вот очередной заход - и все кончено: серым песком рассыпались последние уцелевшие башни. В обороне планеты образовалась брешь…
Мыслеобраз растаял. Орсунец заинтересованно посмотрел на Хегатула.
- Это что, гибель ОППО-29?
- Да, - неохотно ответил лигуриец. Ему было противно от того, что ярчайшее воспоминание об одном из самых трагических и, одновременно, великих моментов в истории Лигурии, теперь стал частью сознания пирата и убийцы. Одного из тех, кто послужил причиной этой трагедии.
- Ага, значит ты ветеран? То-то у вас оборона была так хорошо подготовлена.
Похоже, сцена гибели океанической платформы ничуть не взволновала орсунца. Он отвернулся и направился к пульту, где присоединился к другому вольному. Пара секунд - и вектор гравиполя неожиданно изменился, что означало переход контроля над кораблем к вольному. Пол снова стал полом, а стена - стеной из-за чего оба лигурийца тяжело рухнули с полутораметровой высоты. Хуже всего пришлось капитану: он не только здорово приложился плечом о пол, но и оказался придавлен модитатом. Кое-как, извиваясь, Хегатул выбрался из-под сопланетника, снова впавшего в беспамятство.
Вольные включили кадеим и вышли на связь с зайотами. Хегатул разглядел в сергер-сфере лицо какого-то прегетянина.
- Все, Мкасто, корабль наш! - сказал орсунец на лигурийском. Похоже, у этого вепрата основным языком общения был именно лигурийский. Что неудивительно, так как его знали большинство жителей Галактики.
- Ваш-то он ваш, но какой ценой? - недовольно ответил прегетянин.
- А что не так? - насторожился орсунец.
- Я не понял, Фестасиг, кто в штурмовой группе главный? Ты что, до сих пор не связался с остальными? - Мкасто явно разозлился на Фестасига.
Орсунец вжал голову в плечи и, вероятно, собрался исправить свою оплошность, вызвав по конселг-связи остальных членов группы. Однако, это не потребовалось. Не успел он активировать персональный конселг, как в рубку один за другим ввалилось трое вольных. Один из них волочил трубу тяжелого резонатора, совершенно не заботясь о сохранности ценного оружия. Ручные резонаторы двух других висели на поясах. Все трое выглядели донельзя вымотанными. Оглядевшись и увидев, что все в порядке, они, недолго думая, повалились прямо на пол, срывая с головы полушлемы-наводчики.
Возникла пауза. Фестасиг переводил взгляд с прибывших на дверной проем и обратно. В конце концов, он не выдержал и спросил, обращаясь к тому, у которого был тяжелый резонатор:
- Миланаса, а где остальные?
Хегатул не сразу смог определить, с какой планеты родом Миланаса. Лишь когда вольный скользнул по нему отсутствующим взглядом, лигуриец разглядел светлую, почти бесцветную радужную оболочку глаз и опознал выходца с Клевоны. Клевона была феодальной планетой, и оставалось лишь гадать, какими путями Миланасу занесло на большую дорогу галактического разбоя. Наконец, клевонец ответил.
- Остальные остались в том проклятом коридоре. Когда мы грохнулись вниз, нас такая куча была, что можно было голыми руками брать. И ведь брали!
Голос клевонца сорвался на крик. Он сел и с ненавистью указал в сторону пленников.
- Эти проклятые лигурийцы уже ждали нас там, четверо! Сразу же принялись палить. Квстон и Йиллус, на наше счастье, появились вовремя, убили одного, но среди них оказался больно прыткий и обоих срезал рассекателем. Жутко повезло, что двое других струхнули, поэтому мы все-таки успели подняться и начали стрелять. Но тот, шустрый, перед смертью все равно еще одного успел разрезать. Меня едва не задел! Иллиау резонатором зацепило, руку и бедро. Как он орал! Я только глянул, сразу понял - не жилец. Пришлось добить. А тут по нам еще и сверху принялись стрелять! Пока мы за угол смогли спрятаться - еще троих потеряли. Хорошо, я эту дуру успел подобрать, - Миланаса кивнул на свое оружие. - Так что когда отдышались, ни один гад не ушел, всех перестрелял! А после огляделись - оказалось, только трое нас и осталось. Наверх подняться не могли, так и сидели среди трупов, пока гравиполе не сменилось.
Хегатул с горечью слушал рассказ вольного. Смерть помощника он видел, но о судьбе девяти оставшихся своих людей из двух групп он не знал. Значит, погибли все, кроме него и модитата. К боли потери примешивалась гордость: хуже вооруженные, совершенно не обученные, его люди едва не уничтожили штурмовой отряд вольных! Если бы помощника поддержали его товарищи, если бы две штурмовые группы смогли уничтожить оставшихся вольных - тогда бы в руках у лигурийцев оказался один из тяжелых резонаторов. А при таком раскладе вольным бы пришлось туго… Увы, все, что удалось торговцам - это уничтожить десять вольных из пятнадцати.
Тут подал голос Мкасто, до этого молча наблюдавший за происходящим в рубке:
- Хорошо хоть, что на другом транспорте обошлось всего одним убитым. А то с нас Техогн и так шкуру снимет за потерянный корабль. Ладно, готовьтесь к полету. Пора на базу.
- А с пленными что делать? - спросил Фестасиг.
- Что хочешь. Мне они не нужны.
С этими словами, Мкасто исчез из сергер-сферы. Фестасиг повернулся к пленным, и Хегатул встретился с холодными глазами орсунца. Тот уже решил их судьбу, и его решение вряд ли могло обрадовать пленников.
- Ну что, ветеран, - сказал орсунец, подходя к Хегатулу. - Капитан Мкасто сказал, что вы ему не нужны. Я бы вас просто выбросил за борт, как мусор, если бы не десять моих мертвых кухжентов [1]. Нет, конечно, мы вам благодарны, потому что пятину победителей придется делить не на пятнадцать, а на пять человек. Но потом ко мне в группу никто не пойдет. Не любят у нас идти к тем, у кого народ дохнет. Так что кому-то придется за это ответить. Догадываешься, кому?
Хегатул не стал отвечать. Зачем? И так все ясно. Капитану вдруг так жутко захотелось жить, что лишь огромным напряжением сил удалось подавить стон. Орсунцу молчание лигурийца пришлось не по вкусу, и он пнул пленника в бок. Хегатул согнулся от боли.
- Эй, Фестасиг, только не марай тут пол и стены, а то потом сам отмывать будешь! - проворчал один из вольных.
- Не замараю, - пообещал орсунец, не оборачиваясь. Он перевел взгляд на модитата, все еще лежавшего без сознания, и вновь вытащил нейростимулятор. Через несколько секунд молодой лигуриец пришел в себя.
- Малыш, я разбудил тебя, чтобы сообщить, что ты сейчас умрешь, - почти ласково произнес Фестасиг, доставая из-за спины ручной резонатор. - Ты готов к этому?
Ненависть вспыхнула в глазах модитата. Несмотря на терзавшую боль, он нашел в себе силы выпрямиться и громко произнести:
- Эллато Легареа! [2]
Вольный усмехнулся.
- Ну, сейчас посмотрим на твою гордость. Ты меня еще умолять будешь о легкой смерти, ноги мне лизать!
Сказав это, Фестасиг прицелился в ногу модитата и выстрелил. Луч ударил в лодыжку пленника, и тот изогнулся от новой боли. Модитату оставалось жить считанные минуты, пока яды разносились по организму, поражая в первую очередь печень, сердце и мозг. Но перед этим пленнику предстояло сорвать голос от нестерпимой боли и мучиться, мучиться, мучиться.
Вольный склонился над модитатом.
- Ну как? Хочешь, я прекращу это все? Тебе надо лишь попросить. Попроси, и я, может быть, пожалею тебя.
Модитат что-то захрипел. Вольный наклонился ниже.
- Повтори, я не расслышал!
Лигуриец, напрягая силы и преодолевая нестерпимую боль, громко и отчетливо произнес:
- Грязный кочегар!
Фестасига аж подбросило. Всем известно, что Орсун переполнен разнообразными фабриками и заводами, коптящими небо планеты дымом, извергаемым огромными грязными трубами. Именно за это, а также за белые круги на черном лице, орсунцев вся Галактика за глаза называла кочегарами. Это было самое страшное оскорбление для тех, кому удалось выбраться с Орсуна. Их словно бы вновь и вновь тыкали лицом в их происхождение, от которого они не могли никуда деться - разве что изменив внешность. Поэтому неудивительно, что Фестасиг мгновенно пришел в неописуемую ярость. Лицо орсунца перекосилось, правая рука сжалась в кулак, а из перчатки мышечного усилителя выдвинулся острый клинок «когтя», чуть длиннее ладони. Фестасиг широко размахнулся и со всей силы ударил модитата в грудь. Пронзенный в сердце, молодой лигуриец дернулся и затих. Голова его безжизненно откинулась на пол.
- Эй, Фестасиг, ты же обещал не пачкать! - недовольно заметил один из кухжентов орсунца. Тот не отреагировал, продолжая с ненавистью смотреть на мертвого модитата. Спустя пару секунд он встрепенулся, спрятал коготь в перчатке и повернулся к Хегатулу. На лице Фестасига не было и тени былой вальяжности, только бешенство. Судя по насмешливым выражениям лиц других вольных, модитат попал в самое больное место орсунца. И тот явно собирался отыграться за свое унижение на последнем лигурийце, оставшемся в живых.
- Я совершил ошибку, убив этого молокососа, но ты так легко не отделаешься, - пообещал Фестасиг. - Умирать будешь очень долго.
Он перевернул лигурийца на живот, схватил его за кисть левой руки и, нацелив излучатель резонатора, выстрелил. Дикая боль, словно кончик мизинца попал в жаркое пламя, охватила руку Хегатула. Он чувствовал, как под воздействием ядов миллиметр за миллиметром отмирают ткани в пальце. Пройдет очень много времени, прежде чем отомрет вся рука, но Хегатулу предстояло ощущать это каждую секунду. Ощущать, как медленно умирает организм, неспособный справиться с маленькой, но смертельной раной. Единственный способ выжить - это немедленно сделать ампутацию. Но Хегатул был связан и не мог этого сделать, а уж вольные точно не стали бы лечить пленника. Капитану оставалось только одно: собрать всю волю и терпеть, стараясь не закричать от боли. Он захрипел сквозь стиснутые зубы, находя в себе силы радоваться тому, что еще способен сопротивляться.
Орсунец снова перевернул лигурийца и заглянул ему в лицо, надеясь разглядеть признаки слабости. Напрасная надежда - капитан держался стойко и не собирался показывать пирату, насколько ему больно. Небольшая, но все же победа. Фестасиг, недовольный стойкостью капитана, собрался сделать что-то еще, но тут его окликнул один из кухжентов:
- Фестасиг, тебя вызывает Мкасто!
- Ну что там еще? - недовольно отозвался орсунец. - Выведи его на кадеим.
В сергер-сфере снова появился Мкасто.
- Фестасиг, у нас проблемы. Мы, кажется, вляпались.
[1] Кухжент - дожвелигнийское обращение к соратникам, членам одного боевого подразделения. Кроме того, так вольные называют других членов своего вепрата.
[2] «Во имя Лигурии!» (лиг.)