«ПЕТРИФИКАЦИЯ». Количественная оценка петровских реформ. Главы 7-8 - окончание.
7. Идеологическая революция: полицейская Россия.
В области идеологии Петр оказался революционером еще более, чем во всем остальном. Он отверг идеологию Царства (мы здесь рассматриваем его, как понятие идеологическое) центром которой была идея религиозной справедливости (добра и зла, греха и воздаяния за то и другое), и обратился к идеологии имперской, центром которой была идея силы. То есть самым серьезным образом петровские реформы затронули церковь и пестуемую ею нравственность. Как измерить этот переход?
Я б предложил один такой показатель - динамику строительства московских церквей по десятилетиям (рис. 7), которую можно реконструировать по сохранившимся церквям 17 и 18 века. Для количественного сопоставления на всем рассматриваемом периоде он годится ограниченно, но заметные изменения, происходившие в на грани 17 и 18 вв., отражены достоверно.
Так, сравнивая 30-летие периоды 1671-1700 и 1701-1730 гг., мы обнаруживаем, что количество церквей составляет для них 59 и 25 соответственно, то есть строительство уменьшилось в 2 раза. С одной стороны, это показатель обеднения купечества, средства которого были главным источником в церковном строительстве. Его короткий расцвет в конце 17 века был связан с окончанием крупных войн и складыванием всероссийского рынка. Некоторый вклад в уменьшение строительства церквей внесло также уменьшения московского населения. Обнаружим ли мы на этом графике увеличение оборотов и доходов частной торговли, о которых говорил Г. Струмилин? Нет, тут нет ничего подобного.
С другой стороны, в этом процессе проглядывает смена тенденции: церковь оттесняется складывающейся империей на второй план. Изменяется ее положение в обществе, меняется само общество. В нем возникает нечто новое для России..
Рис. 7. Состав московских церквей 17-18 вв. по десятилетиям строительства.
А именно, при Петре возникло полицейское государство. Суть петровского идеологического переворота описал Георгий Флоровский[1]: «Изменяется самочувствие и самоопределение власти. Государственная власть самоутверждается в своем самодовлении, утверждает свою суверенную самодостаточность. И во имя этого своего первенства и суверенитета не только требует от Церкви повиновения и подчинения, нo и стремится как-то вобрать и включить Церковь внутрь себя, ввести и включить ее в состав и в связь государственного строя и порядка. Государство отрицает независимость церковных прав и полномочий, и сама мысль о церковной независимости объявляется и обзывается «папизмом». Государство утверждает себя самое, как единственный, безусловный и всеобъемлющий источник всех полномочий, и всякого законодательства, и всякой деятельности или творчества. Все должно стать и быть государственным, и только государственное попускается и допускается впредь. У Церкви не остается и не оставляется самостоятельного и независимого круга дел, - ибо государство все дела считает своими. И всего менее у Церкви остается власть, ибо государство чувствует и считает себя абсолютным. Именно в этом вбирании всего в себя государственной властью и состоит замысел того «полицейского государства», которое заводит и учреждает в России Петр...
«Полицейское государство» есть не только и даже не столько внешняя, сколько внутренняя реальность. Не столько строй, сколько стиль жизни. Не только политическая теория, но и религиозная установка. «Полицеизм» есть замысел построить и «регулярно сочинить» всю жизнь страны и народа, всю жизнь каждого отдельного обывателя, ради его собственной и «общей пользы» или «общего блага».
Флоровский обращает внимание, что деятельность Петра и его идеолога Феофана Прокоповича имитирует европейскую Реформацию и так описывает результат этой деятельности для церкви: «Петровская Реформация разрешилась протестантской псевдоморфозой церковности. Создается опасная привычка называть или, скорее, прикрывать вещи именами, им заведомо не соответственными. Начинается «вавилонское пленение» Русской Церкви... Духовенство в России с Петровской эпохи становится «запуганным сословием». Отчасти оно опускается или оттесняется в социальные низы. А на верхах устанавливается двусмысленное молчание. Лучшие замыкаются внутри себя, - уходят во «внутреннюю пустыню» своего сердца, ибо во внешнюю пустыню в XVIII-м веке уходить не дозволялось. Эта запуганная скованность «духовного чина» есть один из самых прочных итогов Петровской Реформы. И в дальнейшем Русское церковное сознание долгое время развивается под этим двойным торможением - административным приказом и внутренним испугом...».
Самое серьезное превращение претерпела идея роли человека в обществе. Если церковь оставляет человеку свободу выбора и оценки, то имперская идеология ее не позволяет, она будто отнимает самое душу. По Флоровскому: «В строительной сутолоке Петровского времени некогда было одуматься и опомниться. Когда стало свободнее, душа уже была растрачена и опустошена. Нравственная восприимчивость притупилась. Религиозная потребность была заглушена и заглохла. Уже в следующем поколении начинают с тревогой говорить «о повреждении нравов в России». И скорее не договаривают до конца».
Это сказано о «новых людях», поколении, взращенном реформами, правящему слою. Но, собственно, к духовному конформизму той или иной степени при Петре принуждается весь народ.
В общем-то, как мы видим, все эти оценки - о деградации общества и его моральном обеднении. Нельзя сказать, что каждая кардинальная реформа должна вести к такому. Можно вспомнить, к примеру, что японская модернизация хоть тоже породила милитаризм, но не была связана с разрушением культуры, не превратилась в войну с обликом страны и ее народа.
Лично мне представляется, что сама личность Петра сильно отпечаталась на том времени. Он, что называется, депривант по терминологии современного чешского психолога и философа Йиржи Коуколика, который объясняет это понятие так: «Деприванты - это люди, которые по биологическим, психологическим или социокультурным причинам не достигли человеческой нормы или потеряли ее. Это выразительнее проявляется в области чувств, чем в интеллектуальной области. По отношению к норме они являются в определенном смысле «неудавшимися» или «покалеченными», но не больными. Эти люди, особенно их наступательные типы, имеют тенденции тратить все усилия на получение власти и имущества и на манипуляцию другими людьми. Это запасная программа человечества, в которой не хватает необходимой доли ответственности, альтруизма и творчества. Деприванты имеют тенденцию объединяться в коалиции. Уничтожают высшие, более дифференцированные эмоциональные и моральные ценности. Разрушения иногда - это их базовая жизненная программа».
То есть война, объявленная всей прежней культуре Петром, не является обязательной частью всякой модернизации, но, может быть, особенностью его личности.
Мы обсуждаем в этом очерке количественные оценки. Как извлечь их из обсуждения идеологии?
Нравственность, конечно, не только формируется общественными условиями, но и сама трансформируется в дальнейшее социальное устройство, отражается в отношениях между людьми, экономике, политике. То есть за изменениями идеологии общества в некоторых количественных отношениях (пусть точно и не определяемых ввиду сложности такой задачи) следуют и последствия для дальнейшего развития или его торможения.
Если Петр разорял крестьян ради войны, то духовное обеднение всей нации имело эффект еще больший, и это сказалось на будущем. Именно об этом говорил Ключевский, когда формулировал следующий вывод о конце Северной войны: “Упадок платежных и нравственных сил народа едва ли окупился бы, если бы Петр завоевал не только Ингрию с Ливонией, но и всю Швецию и даже пять Швеций”.
8. Итоги.
Спор о деяниях Петра начался давно. Немало было историков, которые хвалили Петра через НО - мол, делал зло ради добра. Всем им разом ответил Борис Башилов (Поморцев)[2]: “Все историки, приводя “частности”, перечисляют вопиющие примеры безалаберности, бесхозяйственности, беспощадности, великого разорения и весьма скромных успехов и в результате сложения бесконечных минусов, грязи и крови получается портрет этакого “национального гения”. Думаю, что столь странного арифметического действия во всей мировой литературе не было еще никогда”.
Башилов, собственно, в этих словах обозначил необходимость анализировать историю более детально и ответственно, не полагаясь на личные прихоти. А это становится возможным, когда в руках появляются цифры, проясняются взаимосвязи между разными сторонами реформ, возникает возможность сравнить петровское время с аналогичными периодами в историографии других стран.
Именно через цифры мы видим, что Петр был, прежде всего, реформатор армии. Он численно увеличил ее, оснастил артиллерией, осваивал тактику и стратегию современного ему военного искусства, использовал их в сражениях с сильным противником. Хотя, если исходить из численности населения Швеции примерно в 3 млн. человек (в сравнении с 12-13 млн. населения России, считая и инородцев), то победа эта была достигнута над противником с меньшим экономическим и демографическим потенциалом. Он и сказался, в конце концов. Причем, Петр в ходе войны явно зря перенапрягал силы народа, то строя большой бесполезный флот, то свой «парадиз» - Петербург, то уже в конце правления замышляя новую войну и ради того содержа огромную по тем временам и возможностям страны армию.
Реформа эта стоило дорого большей части народа: изнуренная аграрная экономика, существенное уменьшение населения, социальная деградация, вызванная террором и подавлением традиционной культуры. Один из русских историков, Н. Костомаров, оправдывал деспотию в стиле парадокса: “Он (Петр) любил Россию, любил русский народ, любил его не в смысле массы современных и подвластных ему русских людей, а в смысле того идеала, до какого желал довести этот народ; вот эта то любовь составляет в нем то высокое качество, которое побуждает нас помимо нашей собственной воли, любить его личность, оставляя в стороне и его кровавые расправы и весь его деморализующий деспотизм”. То есть, переводим на неукрашенный язык, русского народа Петр не любил, а любил идеал в виде европейца, и его хотел достичь. Результат усилий по превращению русского в европейца был весьма сомнителен и являлся деморализацией. Но даже и за попытку европеизации, за «любовь» к чужим Костомаров готов простить кровавые расправы, совершенные в России, как и деморализацию русского народа.
Сравнения с Западом, однако, не получится: парадоксально учеба у первых капиталистических стран - Голландии и Англии - обернулась обращением к более грубой и жесткой феодальной модели, лишь внешне украшенной западными заимствованиями. Этот шаг назад и есть центр реформ.
Что кроется за словами об усилении крепостного права при Петре? Почему оно получило поддержку части общества? До Петра крестьянин уже был прикреплен к земле, и переход земли во владение осуществлялся с крестьянами, к ней прикрепленными. Но поместье чаще всего было государственным, данным помещику в пользование за службу, подати крестьянин платил самостоятельно, при этом владел имуществом, мог торговать или отходить на промыслы, переход поместий из рук в руки не затрагивал его личной жизни, и это сохраняло за ним часть независимости.
Петр передал сбор и оплату подушной подати в руки помещика, уравняв крестьян тем самым с холопами и резко изменив правовое положение крестьян. Сами поместья в 1731 году, уже при Анне Иоанновне, были уравнены с вотчинами, Это привело к тому, что часть вопросов, связанных с крестьянами, стала внутренним делом дворянских семей: крестьян стало можно переводить с земли на землю, продавать их отдельно от земли, даже разделяя при этом крестьянские семьи, сдавать в рекруты.
С точки зрения экономики крестьянин, составлявший по своему правому положению общее с недвижимостью - землей, и потому уже обладавший некоторыми признаками имущества, стал вдруг имуществом явным, причем движимым и высоколиквидным. Это и есть, фактически, главное изобретение монарха. Петр открыл для экономики примерно 5 млн. крестьян мужского пола со средней ценой примерно 20-25 рублей (женщины стоили заметно дешевле) - это 100-125 млн. рублей «имущества», которое приносило суммарный доход государству и помещику не менее 8-10% в год. Не так уж много? Как сказать. Во-первых, это имущество множилось по законам демографии. Во-вторых, цены на крестьян росли, к концу правления Екатерины II достигнув уровня примерно 100 рублей. Потому ее усилия по освобождению крестьян не имели и не могли иметь результата. За «систему Петра» были заинтересованные лица - дворяне. И она просуществовала 140 лет (1721-1861).
Рекрутчина, кстати, приносила еще больший доход крепостникам. Вскоре после правления Петра купить рекрута можно было за 120 рублей, к концу правления Екатерины уже за 400 рублей[3]. Откупались от рекрутчины те же крестьяне, спасавшие своих братьев, но покупавшие вскладчину иной человеческий товар. Так созданная Петром экономическая система подавала руку его армии - обе имели в себе один и тот же рабовладельческий дух. Предметом торговли оказались, заметим, христиане - вот и изменение положения церкви оказалось кстати.
Главное детище Петра, военная реформа, показала, что каждое социальное действие имеет свои последствия. Не только что Россия долгое время не могла выбраться из сугубо силовой концепции внешней и внутренней политики, но она вдобавок с трудом перерабатывала новую сословность, превратившую большую часть населения в социально малоподвижную, порабощенную часть общества - и все ради той же армии.
Никуда не деться также от фактов потери динамики развития, характерной для торговой России XVII века. В самом деле, и в XVII веке можно найти примеры мануфактур: из 64 установленных (их количество было больше) казне принадлежали 19, то есть около 30 %, а во времена Петра долгое время казенные мануфактуры были в огромном перевесе. Лишь к концу правления их доля снизилась до 45 % за счет появления частных предприятий, ориентированных на внутренний рынок. Далее мануфактуры развивались, конечно, но, скажем, уральские металлургические заводы производили железо на экспорт в Англию, потому что внутренний рынок в нем не нуждался, промышленный переворот откладывался.
Вообще я бы сказал, что в области промышленности успех приходит с постепенным демонтажем «системы Петра». К примеру, текстильные мануфактуры самым активным образом начали развиваться в 19 веке - и мы видим, что тут доминирует капитал старообрядцев, которым лишь уменьшение гонений позволило реализовать свои способности в организации дела и принципиальность в жизненных установках. То же самое можно сказать о фаянсовой и фарфоровой промышленности, в которой частники, в основном старообрядцы, почти с самого начала успешно конкурировали с государственными заводами. Бум в строительстве железных дорог и вовсе возникает вскоре после отмены крепостного права. В самой деревне наемный рабочий в XIX веке становится выгодней крепостного, но эта истина была оплачена особенно дорого.
Конкуренция более развитой экономики, в конце концов, ликвидировала все петровские «достижения», но разве не лучше было б обойтись без наиболее одиозных успехов?
В русской историографии от восхищения реформаторством Петра, высказанным, к примеру, историком Сергеем Соловьевым, в России отходили, казалось бы, чем дальше, тем больше. Но зато Петр I нашел себе защитника в лице И. В. Сталина, и по его заказу А. Толстой создал лубочную версию петровских деяний для массового читателя, которая крепко укоренилась в его сознании. Широкая публика по-прежнему судит о том времени скорей по роману Толстого, чем по фактам. Хотя критиков петровского времени и прибавилось, но снова и снова появляются некие общие восторги перед «великими деяниями» и личностью Петра типа нелепости М. Буланже: «Человек, который хотел хорошего, но не успел». По мне, так Петр успел все, и даже сверх того.
Дело, возможно, в том, что словесные оценки событий, привычные для историков, не очень помогают разобраться в ситуации, по сути своей, экономической, и очень сильно определяемой цифрами. Кстати, цифры и графики более привычны и для большинства современных читателей, получивших естественнонаучное или техническое образование. С помощью таких читателей, как мне кажется, нужно оценивать и обсуждать количественные данные. Некоторые уже устоявшиеся оценки будут подтверждены или поставлены под сомнение.
[1] Флоровский Г. Пути русского богословия. Париж, 1937, стр. 89 - 90.
[2] Башилов Б. (Поморцев М). Петр I и исторические результаты совершенной им революции.
[3] Жирнов Е. Душа согласно прейскуранту. «Деньги» № 5 (760), 2010