Три замечания, почему "уничтожение государства" это хорошо
Размышления с позиции «объективной обусловленности» даются мне трудно. Все-таки «психологизм» и «субъективизм» - привычная мне среда. Отчасти и буржуазность мышления тому причиной, полагаю. Однако некоторое движение за прошедшие несколько дней я совершил.
Уяснил, что значительное большинство населения страны «прикреплено» к территории и связывает с ней собственную жизнь. Что даже порождает некое противоречие с более «мобильными» группами населения. Уяснил также, что взаимодействие этих групп людей между собой неизбежно, и «прекращение регистрации браков отнюдь не приведет к прекращению рождения детей». Это означает, что «уничтожение государства» не приведет к уничтожению «идентичности» и общения людей, да и вообще в той же степени не означает никакой катастрофы, как уже произведенное «уничтожение семьи» или предстоящее «уничтожение собственности». Кроме того, уничтожение частной собственности на средства производства и «уничтожение государства» позволит избегать чрезмерного сосредоточения влияния в одних руках. Уничтожение собственности лишит возможности присваивать чужой труд и, соответственно, накапливать «неживого», «овеществленного» труда в миллиарды раз больше, чем другой имеет труда «живого». Отсутствие частной собственности на средства производства лишит возможности шантажировать угрозой лишения доступа к жизненным благам. И тд, и тп. Но совершенно аналогично и «уничтожение государства» уже не позволит одному или нескольким людям сосредотачивать в своих руках «санкцию миллионов», чтобы распоряжаться ей уже как бы не по своей воле, а «токмо волей пославшего мя народа». Но одновременно это и ставит вопрос: как же будет осуществляться координация многочисленных общин между собой? Разве это не породит каких-то заменителей «государства» и привычного нам могучего «аппарата», наделяющего большим влиянием тех, кто его возглавляет? И точно так же, неужели существование крупных предприятий не породит вновь существенного неравенства возможностей? Пусть директор комбината не будет настолько властен, как частный собственник, но разве его влияние не будет многократно превышать возможности «обычного» работника?
На последний вопрос сразу могу заметить, что о полном уничтожении неравенства речи я нигде и не встречал. Всего лишь уменьшится дисбаланс, и он в большей мере, чем сейчас, будет зависеть от личного труда человека, а не от того, сколько чужого «неживого» труда он сумел накопить или украсть, или ограбить. А вот вопрос координации общин интересен.
Сейчас, как никогда ранее, существует множество возможностей для реализации своих прав граждан - например, доступа к информации. Еще сто лет назад доступ к той же информации, что у немногих, требовал сначала ее сведения, потом публикации и распространения - все занимало часы, дни и недели. Сейчас, благодаря развитию компьютеров и сетей, технологическое ограничение отсутствует: если мы представим гипотетическое координационное бюро общин, то каждый человек, член каждой общины, сможет работать с той же информацией, что и «координатор», - соответственно, контролировать и проверять его работу.
То же касается и вопроса обмена информацией. В нашей инфосфере еще часто встречается представление о законах как о чем-то таком, что «дает» законодатель: диктует свою волю, требует ее исполнения, а, пожалуй, еще и «исправляет нравы подданных». Хотя если мы обратимся к славе законодателей древности (и тем более ученых-естествоиспытателей), то обнаружим, что хороший закон это, скорее, то, что «открывается», а не дается: сначала формируется практика или потребность в ней, а потом она фиксируется законом, который облегчает выполнение того, что уже сложилось как обычай. Хороший общественный закон подобен открытому «закону природы» («если бросить тело такой-то массы с такой-то высоты, то результат будет вот таким»), и его формулирование позволяет использовать уже известное с наибольшей эффективностью. Законодатель в этом смысле тот, кто подмечает и выделяет из множества кажущихся случайными событий то, что складывается в закономерность. То есть хороший общественный закон похож одновременно на правило, согласно которому асфальтовая дорожка должна прокладываться там, где уже ходят люди и проложили свою тропу, а не там, где это кажется более уместным или «красивым» кому-то постороннему. Поскольку если последний будет ориентироваться на свое чувство прекрасного, а не потребности тех, кто ходит по тропе, то дорожку он, конечно, проложит, но и тропка останется, будет смущать его взор, станет источником грязи на твердом покрытии, да и самим пешеходам, возможно, обеспечит таким образом неудобство.
Благодаря большим возможностям обмена информацией сейчас мы фактически совершенно не нуждаемся в своих «представителях» в «законодательных» органах. «Представители» были неизбежны во время, когда невозможно было одновременно находиться в одном конце Англии и беседовать с людьми в другом. Сейчас функция «представителей» не то что совершенно не ясна, а является очевидным пережитком прошлого. Хотя она и чрезвычайно выгодна для немногих, сосредотачивающих в своих руках огромное влияние: невозможно подкупить десять миллионов человек, поскольку если их подкупать, это и будет значить, что некто (подкупающий) дает им то, чего они и хотят; однако совершенно не сложно подкупить одного или двадцать представителей этих десяти миллионов. То же касается и политического и любого другого давления: запугать одного или двадцать намного проще, чем десять миллионов; особенно учитывая, что запугивание двадцати можно даже сохранить в тайне, хотя бы на какое-то время, а запугивание десяти миллионов скрыть не удастся никак.
Соответственно, любые обсуждения можно проводить без всякого участия каких бы то ни было «представителей» - публичное обсуждение десяти миллионов будет еще и намного более эффективным, подробным и разнообразным, нежели обсуждение пусть даже нескольких сотен людей. И, конечно, если обсуждение можно проводить без участия «представителей», то и коллективные решения, фиксирующее сложившийся обычай (или желание установленного большинства), можно принимать также без всяких представителей. Защиту информации и голосования от подделок тоже обеспечивать вполне возможно, да и, благо, общественный контроль и внимание также позволят замечать и расследовать все подозрительные ситуации. А благодаря тому, что доступ к ключевой информации будут иметь все и всегда, и «замалчивать» что-либо не удастся - да и у кого хватит влияния для этого в новой ситуации? Миллиардер может вложить десять миллионов (пятьдесят годовых доходов весьма обеспеченных, даже по американским меркам, людей) в противозаконную операцию, но кто сможет сделать подобное, когда и миллион будет редкостью и будет означать поистине выдающиеся трудовые способности человека?
Российское государство уже добилось больших успехов в «цифровизации». При этом возможности, какие предоставляют современные технологии для расширения демократии, не то что не исчерпаны, а вряд ли даже половину своего потенциала реализовали.
Таким образом, если мы представляем ситуацию «уничтожения государства», то видим, что те, кто будет осуществлять координацию общин между собой, будут заниматься именно этим, а не чем-то другим: обсуждение, принятие норм, реализация - все это будет осуществляться другими. Конечно, и функция координатора уже дает некий простор для злоупотребления, если ее осуществляет недобросовестный человек. Но, во-первых, в условиях, где отсутствует возможность накопить чрезмерно большое влияние, меньше и мотивов для злоупотреблений; а во-вторых, распределенный общественный контроль, как правило, намного эффективнее любого другого. «Уничтожение государства» приведет к значительному снижению расходов на «государственный аппарат», высвободив ресурсы для других направлений, будь то культура, образование, наука или здравоохранение, или что-то еще. Но это будет даже не главным, а побочным эффектом, поскольку главный результат - повышение контроля человека над собственной жизнью и жизнью своей общины, снижение или полная ликвидация его зависимости от решений сверхвлиятельных людей.