Легенда о святом Беарии
Есть на южном склоне горы Фремон узкое и глубокое ущелье. По ущелью бежит бурная мелкая речушка, холодная даже в самые жаркие дни, потому что течет она в тени нависающих над водой ив и тополей. Имени у речки нет - то есть, настоящего имени, такого, которое можно было бы нанести на карту; в народе же речка получила прозвание Ключа Святого Беария. Говорят, что святой высек воду из камня, когда пожелал напиться, и с тех пор она течет себе, на радость всем путникам, которые зачем-то пожелают забраться на высоту двух тысяч футов по кривым тропинкам горы Фремон.
Именно здесь, на самом краю ущелья, в полусотне футов над шумящей речкой, обосновался когда-то в пещере святой. Ныне пещера эта широко известна и открыта для посещения всем жаждущим приобщиться святости. Над нею выстроена роскошно отделанная часовня, а у входа в часовню днем сидит дружелюбный пухлый монах из Беарийского монастыря, стены и башенки которого прилепились к Фремону тут же, неподалеку.
За скромную плату монах проведет вас в часовню, укажет на затейливые фрески, равных которым по красоте вы не найдете во всей Итардии. Если же вы не поскупитесь, то ради вас он отопрет кованую решетку, закрывающую вход в самую пещеру, и покажет каменный гроб, в котором, как гласит легенда, нетленными хранятся мощи святого. Стены пещеры исцарапаны и исписаны отдельными словами и целыми фразами - по большей части, непристойными, но, как вам охотно объяснит монах, несущими в себе глубокий духовный смысл. Ибо святой любил изъясняться загадками, и как от жизни нужно отринуть грубую плотскую часть, обратив свои помыслы к душе и Богу, так и за нацарапанными бранными словами святого следует видеть божественную мудрость и благие намерения.
Легенда гласит, что святой Беарий был сыном богатого торговца скотом и до двадцати лет не знал забот и нужды. Не вполне понятно, почему так происходит, но как показывает практика, лучшие святые всегда получаются из пресыщенных жизнью юнцов, которые оставляют богемную жизнь и предпочитают простую и праведную жизнь отшельника честному труду и заботе о престарелых родителях. Так случилось и со святым Беарием. Когда его отец решил учить сына своему ремеслу, ибо почувствовал, что срок его жизни мало-помалу истекает, будущий святой вдруг отчетливо осознал тщетность и суету мира. Легенда не сообщает нам подробностей, но мы можем предположить, что это произошло в момент, когда старик отец объяснял ему обязанности по содержанию скота, чистке стойл и заготовке корма.
Как бы там ни было, святой решил уединиться от мира, и выбрал для своего уединения гору Фремон, точнее ее южный склон. А еще точнее, ту самую знаменитую пещеру над ущельем. Во времена Беария никакого монастыря в этих краях не было и в помине. Сама же пещера была довольно мрачной и унылой, а вход в нее зарос кустарником и травой. Осмотрев свое новое обиталище, Беарий признал его вполне подходящим для отшельничества, и со рвением принялся за пост и молитву.
Однажды, молясь, как обычно, на закате у берега речки, святой попался на глаза влюбленной парочке, в обнимку прогуливавшейся по тенистым тропкам Фремона. Девушка, приникнув к плечу возлюбленного, полушепотом спросила у него:
- А правду говорят, что он святой?
На что юноша хмыкнул с видом человека, досконально осведомленного о святости окружающих, и ответил:
- Говорят? Да ты посмотри на него! Он не просто святой, он чертовски святой! Провалиться мне на этом месте, если он не святее папы римского!
Юноша не провалился ни на этом месте, ни на каком-либо другом, из чего следует сделать вывод, что святой Беарий и впрямь удостоился благодати божией и в полной мере заслужил звание святого человека.
Деяния его говорят о нем лучше любых слов. Судите сами.
С тех пор, как покинул он отчий дом, он не брился и не стриг волос, не менял и даже не снимал с себя одежду. Все свободное время он проводил в молитве - а надо сказать, что свободного времени у него было хоть отбавляй. Молился он, стоя на коленях на жесткой земле или на камнях, отчего колени его стали твердыми и мозолистыми, словно у верблюда. Пил он только воду из источника, пищей же ему служили корки хлеба, которые ему ежедневно приносили в клювах вороны (уже потом, после его смерти, в его пещере нашли множество птичьих костей - что, вроде бы, косвенно подтверждает эту часть легенды).
Влюбленных парочек по тропинкам горы Фремон шаталось в те дни великое множество, и далеко не все возвращались к себе домой столь же невинными, как были до прогулки. Так что через какой-нибудь год или полтора на много миль вокруг Фремона распространился слух, что молитва святого отшельника может помочь забеременеть.
Женщины, желающие познать радость материнства, сначала по одной, а потом и стайками, потянулись к убежищу святого. Некоторым и правда удалось понести и через положенное время родить здоровое дитя. Поговаривали, что тех родительниц, к которым святой особенно благоволил, господь наградил младенцем, похожим с лица на самого святого: это было настолько явное знамение, что даже самые недоверчивые были повергнуты в смущение и осмеяны, а убеждение в святости отшельника только укрепилось в народе.
Каждая из женщин несла святому в благодарность за его молитвы горшочек молока, или свежий хлеб, обернутый в тряпицу, или кусок вяленого мяса, или фунт гороха, или корзину груш, или мешочек изюма. Нам неизвестно, перестали ли с этого времени птицы носить ему сухие корки, или нет, но достоверно известно, что святой никогда не отказывался от подарков, ибо был слишком добр, чтобы огорчать дарителей отказом. Мягкий душистый хлеб и вкусное, жирное молоко вставали у него поперек горла, но он ел и пил, а иной раз и сам указывал, какие из продуктов наименее подходят для питания отшельника, и готов был питаться лишь ими - лишь бы только не обидеть никого из просителей. Укладываясь спать на свое ложе, состоявшее из пучка соломы, святой доставал из-под свернутого в куль мешка, заменявшего ему подушку, старую, высохшую корку заплесневелого хлеба, вдыхал ее аромат и ронял горькие слезы, тоскуя по былым временам.
И все же он был достаточно крепок духом, чтобы не сетовать на жизнь: ни одной жалобы на судьбу не вырвалось из его груди. Понимая, что Господь посылает ему испытания, чтобы укрепить его в вере и еще больше возвеличить его подвиг, святой со смирением и кротостью принимал все удары судьбы.
А удары посыпались на него со всех сторон.
Лет через шесть или семь после того, как святой вселился в пещеру, еще один юноша с едва проклюнувшимся пушком на верхней губе, тоже сын богатых родителей, жаждущий отринуть труды земные ради трудов духовных, вдохновился его примером и обосновался в пещере неподалеку от пещеры святого Беария.
- Научи меня, как мне жить? - попросил он святого.
- Молча, - посоветовал ему святой. - Заткнись!
Юноша воспринял его совет слишком буквально, решив, что одним из условий отшельнической жизни является молчаливое созерцание и вдумчивое самосовершенствование. Он притащил в свою пещеру охапку сена и травы и, по примеру святого Беария, принялся каждодневно молиться на берегу речки.
Уединению святого, и так непрестанно нарушаемому толпами потенциальных мамаш, пришел конец. С рассветом он выходил из пещеры, чтобы напиться из речки и сотворить молитву, и первым делом сталкивался с деятельным молодым отшельником, уже стоящим на коленях на берегу, в своем новехоньком, с иголочки, рубище с плотным капюшоном и подпоясанным новенькой веревкой. Святому ничего не оставалось, кроме как вставать на колени неподалеку и молиться шепотом - а не во весь голос, как он привык - потому что одно дело возносить мольбы, когда их никто не слышит, и совсем другое - когда поблизости торчат в разные стороны чьи-то нескромные уши. При этом он часто бросал неодобрительные взгляды на своего молодого соседа, который по молодости лет и недостатку опыта и молился недостаточно усердно, и поклоны клал неправильно, и вообще, как казалось святому, удалился от мира, совершенно не подготовившись к жизни отшельника.
Прежде святой мог поспать подольше, если ему снился приятный сон. Ведь сны, как известно, посылает Господь, и через них же Господь общается с людьми; а если так, обязательно следует досматривать сны до конца, иначе можно пропустить какое-то из Господних сообщений. Руководствуясь этим соображением, святой никогда не поднимался с постели, не удостоверившись, что все сны, посланные ему Господом, уже просмотрены.
Но с появлением молодого отшельника все изменилось. Если святой приходил к утренней молитве позже, чем его сосед, у него появлялось давно позабытое чувство - чувство, какое испытывает ребенок в большом семействе, проснувшись слишком поздно и обнаруживая всю родню уже за столом, перед котелком, на донышке которого остывают жалкие остатки каши.
Он, конечно, понимал, что молодой отшельник в плане святости и схимнического подвига ему и в подметки не годится. Но ядовитое жало ревности вонзалось ему в самое сердце. Он стал просыпаться и вставать раньше. Первые несколько дней ему удавалось опередить молодого отшельника, и когда тот появлялся, зевающий и заспанный, он испытывал какое-то злорадное удовлетворение, словно в класс посреди урока ввалился опоздавший ученик. Однако однажды, придя утром на берег речки, он обнаружил там своего соседа. Засопев, святой плюнул и встал на колени. В этот день он несколько раз сбивался с молитвы и ему приходилось начинать все заново. Кое-как доведя дело до конца, он ушел к себе в пещеру и просидел там почти весь день, бурча что-то себе под нос.
На следующее утро он пришел на берег еще раньше, и снова опередил юношу. Но уже через день молодой отшельник снова сидел на своем месте и самым бессовестным образом молился, всей своей сутулой фигурой демонстрируя святому Беарию праведное усердие, и как бы давая ему понять, что прикладываемые им усилия позволят ему в самом скором времени перещеголять Беария и в святости, и в непогрешимости, а что касается беременностей, то в этом он готов дать Беарию сто очков форы хоть сейчас. Святой бесился, но виду не подавал. В течение нескольких последующих месяцев он вставал все раньше и раньше, задолго до появления первых лучей солнца, и всякий раз не позднее чем через неделю обнаруживал, что молодой отшельник снова его опередил. В конце концов он обнаружил, что если будет вставать еще раньше, то ему придется просыпаться прежде, чем он ляжет спать. Тогда святой проявил невиданную хитрость: дождавшись, когда молодой отшельник удалится в свою пещеру ко сну, он вышел на берег реки и молился там до тех пор, пока на берег не вышел, протирая кулаками глаза, его юный сосед. Так стал он поступать каждый день, или, вернее сказать, каждую ночь. Как ни тщился молодой отшельник проснуться раньше Беария, ему этого сделать не удавалось. В конце концов юноша стал спать так мало, что весь осунулся, побледнел, исхудал и начал падать в обмороки: сказывался недостаток сна. Сам же Беарий, молясь всю ночь, под утро уходил к себе в пещеру и там блаженно растягивался на соломе, чтобы вздремнуть. На губах его играла довольная улыбка, а на сердце воцарились покой и умиротворение.
Изредка, правда, его будили женщины, приходившие к нему со своими обычными просьбами, но он, спросив имя, за кого ему помолиться, показывал, куда поставить горшок с молоком и корзинку с хлебом, переворачивался на другой бок и снова засыпал.
Неизвестно, сколько потребовалось бы времени молодому отшельнику, чтобы раскусить эту хитрость святого - возможно, он никогда не приблизился бы к ее разгадке, ибо чем раньше он ложился, надеясь утром встать пораньше, тем раньше и святой выходил на свои полуночные бдения - но в этот момент коварная судьба подкинула Беарию еще одно испытание.
Южный склон горы Фремон, как известно, изрыт пещерами. Откровенно говоря, он напоминал бы колонию береговых стрижей, не будь он густо покрыт кустарником и лесом. Пещер так много, и они так разнообразны, что они могли бы вместить в себя не только двух, и даже не двести, а добрых две тысячи отшельников - и на горе Фремон все еще осталось бы немало укромных местечек, где могли бы вдоволь нацеловаться юные парочки.
И вот в одну из пещер, чуть ниже по склону, вселились сразу двое новых отшельников. А за ними, не прошло и года, прибыли еще четверо, и все расселились неподалеку. Еще через пять лет отшельников стало больше дюжины, а спустя десятилетие их численность перевалила за пятьдесят голов.
Место утренней молитвы на берегу речушки стало походить на тюленье лежбище. Тут и там били поклоны, обратив плешивые или лохматые головы к солнцу, десятки богомольцев самых разнообразных видов и сортов. Тут были и толстяки, чей живот внушительно свешивался вперед, скрывая в жирных складках веревочный пояс; были и такие, которым такого пояса хватило бы, чтобы обмотать себя трижды, и все равно конец веревки волочился бы по земле. Были совсем молодые, едва оперившиеся юнцы, возжелавшие отринуть земное в надежде, что «эта рыжая коза Лиза еще пожалеет, что меня бросила, когда меня причислят к лику святых». Были и древние седобородые старцы, которых на грешной земле уже ничто не держало, и они переселялись на гору, поближе к царствию небесному.Были и просто лодыри всех возрастов, ничего в жизни не умевшие, кроме как выпрашивать блага у вышестоящих. В жизни последних после обращения в отшельники, впрочем, мало что поменялось.
Весь этот люд глубоко почитал святого Беария и считал его своим наставником и учителем - несмотря на то, что он и десятком слов не обменялся с каждым из них, да и те редкие слова чаще всего бывали чем-нибудь вроде: «Отстань», «Заткнись» или «Тебе здесь сортир что ли?» Но даже эти столь бедные отвлеченными концепциями фразы стали для общины отшельников настоящими сокровищами, из которых они наловчились извлекать для себя уроки духовно-нравственного содержания. Собираясь группками по нескольку человек, они обсуждали каждое слово, вылетевшее из уст обожаемого учителя, каждый его жест, истолковывая их с благочестивым усердием.
- А вы слышали, вчера он показал брату Миотасу средний палец!
- Вот как?
- Быть не может! Ты выдумываешь?
- Клянусь Господом, я сам это видел!
- Не лги, лгать грешно!
- Нет, нет, все верно, я тоже это видел, только поначалу значения не придал. Что бы это значило, брат Косиан?
- М-м-м… - мычал седобородый Косиан, почесывая левой рукою укушенный блохой бок и разглядывая заскорузлую правую пятерню. - Эк ведь, задача…
- А я вот думаю, может он хотел сказать брату Миотасу, чтоб тот помылся? Воняет от него, правду сказать, как от…
- Тьфу на тебя, дурень ты этакий! Даром что бороду отрастил, а ума не нажил!..
- А я вот как думаю, братия: ведь средний палец, смотрите-ка - выше прочих выступает. Беарий-то наверное имел в виду вот что: кто выше других - тот одинок. Поджав остальные пальцы, он как бы говорил Миотасу: «Отшельническая святость - превыше всякой другой, и отшельник - превыше прочих людей»!
- Разумно, брат Фимос!
- Сдается мне, ты прав, брат! А как мудр наш святой, ведь в одиночку ни в жизнь не разгадаешь его загадок!
- И то верно. Кто бы мог подумать… Средний палец, а?
- Да-а… Мудрость - это, братия, такая штука… Это вам не в носу ковырять.
- А вот скажи, брат Фимос, как ты думаешь, почему святой Беарий после этого Миотасу вслед дважды крикнул «Козел вонючий»?
- М-м-м…
Слух о великом святом, живущем в пещере на горе Фремон, распространился по всей стране, и даже далеко за ее пределы. Отовсюду потянулись паломники, жаждавшие напиться из источника его мудрости, или хотя бы поглазеть на святого. Мудрый старец, убеленный сединами, с растрепанной грязной бородой, которая, должно быть, была бы белой, если бы была чистой, по утрам выходил из своей пещеры, бросал полный ненависти взгляд на галдящее стадо своих бородатых фанатов, с чувством плевал на землю и возвращался к себе в пещеру.
За долгие годы он проникся глубочайшим презрением к суете мира, людское общество было ему ненавистно. Ему начало даже казаться, что он ушел в отшельники именно потому, что хотел скрыться от шума и толчеи больших поселений, а вовсе не бежал от тяжкого труда на скотном дворе. Однако теперь святой начал подозревать, что как бы далеко он ни ушел от грешного мира, этот самый грешный мир его все равно найдет и навяжет свое общество. Время от времени его посещала мысль уйти прочь от горы Фремон, найти новое, укромное прибежище, где-нибудь в лесу или в горах. Однако он чувствовал, что слишком стар для этого.
В конце концов святой и вовсе перестал выходить из своей пещеры. Питье ему приносили в кувшине к самому входу в его пещеру, пищу тоже оставляли на большом камне у входа, а отхожим местом ему служило кожаное ведро, содержимое которого он при каждом удобном случае опорожнял на любого, кто показывался ему на глаза. Тем не менее, отшельники по-прежнему благоговейно внимали каждому слову, произнесенному святым. Беарию было не более пятидесяти лет, но выглядел он на все восемьдесят - сказывалась жизнь в пещере, лишения и отшельническая святость.
Отшельники уже не допускали толпы бездетных дамочек к святому, дабы те не беспокоили его. Больше того - святой и не успел бы помолиться за всех желающих, и потому добрые последователи Беария приняли на себя его ношу. Работы хватало всем: не только вся округа, но и люди в далеких землях и странах понимали, что нет человека более святого, чем отшельник, добровольно ушедший от мира. А раз так, то и молитвам его Господь уделит заведомо больше внимания, чем молитвам простых людей. Из самых дальних мест тянулись к Фремону грешники, желающие замолить свой грех и готовые платить за то, чтобы не молиться самостоятельно. Нередко к отшельникам приходили солдаты, желавшие получить прощение за свои прегрешения - особенно касавшиеся заповедей «Не убий», которую они охотно нарушали в бою, и «Не укради», еще более охотно нарушавшуюся при разграблении захваченных городов. Отшельники с готовностью отпускали им грехи, забирая себе немалую часть их мародерской добычи, от которой, по их убеждениям, и был самый вред.
Вокруг пещеры Беария вырос целый пещерный город. Здесь были пещеры, в которых жили отшельники, пещеры, в которых готовилась еда для всей братии, пещеры, в которых проходили молитвы и проповеди, пещеры, в которых хранились припасы, вещи и прочие ценности. Тропы, по которым прежде могли пробраться только влюбленные парочки и горные козлы, стали настолько утоптанными и широкими, что по ним без труда проезжала повозка, влекомая парой лошадей. Приличный участок склона был огорожен деревянным заборчиком, за которым паслись овцы отшельников, а солнечная сторона долины была полностью засажена виноградниками. Апофеозом стало возведение каменной стены вокруг обитаемых пещер, ибо у святых богомольцев, отринувших земные блага, накопилось столько ценного имущества, что они беспокоились за его сохранность.
Выглянув однажды утром из пещеры, Беарий едва смог поверить своим глазам. Он несколько раз потер их грязными кулаками, но увиденное не рассеивалось, словно утренний туман - рабочие таскали камни, а несколько каменотесов обтачивали их и укладывали ровными рядами. Часть стены уже обозначилась вдоль ручья, а в одном месте явно назревала большая круглая башня. Отшельники готовились строить над пещерами если не дворец, то по меньшей мере крепость.
Беария затрясло, словно в лихорадке. Он выскочил из пещеры - возможно, впервые за несколько лет покинув ее пределы - схватил с камня принесенный ему кувшин со свежим молоком, и, выкрикивая какие-то проклятия, помчался вниз. Завидев перед собой какого-то юнца с корзиной винограда в руках, Беарий метнул в него кувшин, попав тому в плечо и облив молоком с головы до ног, после чего сам замертво рухнул на камни.
Перепуганный юнец позвал других отшельников, но к тому времени, когда они прибежали, святой уже не подавал признаков жизни. Господь уже принял его дух, несомненно, приготовив для него укромный и уединенный от всех уголок небесных пажитей.
Отшельники установили для святого в дальнем углу его пещеры каменный саркофаг, в который почтительно опустили тело, а над пещерой всего за год выстроили красивую часовню. Каменные стены к тому времени поднялись почти на пятнадцать футов, а за монастырем закрепилось название Беарийского - по имени старца Беария. Монахи-отшельники, которых насчитывалось уже более двухсот человек, расписали часовню фресками, изображавшими всю жизнь святого - от его рождения, которое, как верили, сопровождалось чудесными явлениями (в частности, у матери святого отошли не воды, а чистейшее вино сорта «Изабелла», правда, чуть отдававшее уксусом, что предрекало горькую судьбу будущего святого), до самой его мирной смерти (на фреске не забыт был и кувшин с молоком, в воображении художника превратившийся в целую бочку, из которой монастырская братия, будто бы, пила нескисавшее молоко целый год). В день смерти Беария установился ежегодный праздник, во время которого было принято с самого утра выходить из келий, украшать себя цветами и лентами, обниматься и благословлять друг друга, плясать, петь и радоваться - одним словом, проделывать все то, чего Беарий всю жизнь избегал и от всей души ненавидел.
Не забывали монахи и мудрость святого отшельника. По памяти они бережно записали в толстую книгу его высказывания и поучения - впрочем, стараясь избегать бездумного дословного повторения и больше следуя подлинному духу, чем букве. Вот почему слова мудреца, обращенные к одному из братьев: «Помолчал бы ты лучше, глядишь, за умного сошел бы!» превратились в: «Истинная мудрость заключена в молчании». Другие его слова: «Убирайтесь к дьяволу, черти полосатые, дайте поспать!» - преобразились в увлекательную историю о шумном бесе, которого святой изгнал молитвой прямиком в ад. Воспоминания о старом отшельнике, из года в год пересказывавшиеся монахами, в конце концов стали легендой, а легенда, укоренившись в умах и памяти, превратилась в подлинную историю.
Если вам доведется проездом побывать неподалеку от горы Фремон (едва ли вы специально поедете в такую глухомань, как Итардия), не пожалейте времени на то, чтобы подняться к Беарийскому монастырю и посетить пещеру святого Беария. Местные утверждают, что отшельник все еще прислушивается к искренним молитвам людей, а порой даже помогает бесплодным женщинам забеременеть - правда, не так часто, как при жизни. Видимо, до того прекрасного и уединенного райского уголка, где ныне обитает неистовый старец, не всякая молитва способна добраться.
Поговаривают также, что те, кто молится святому особенно долго и усердно, в хорошую безветренную погоду могут услышать откуда-то издалека, не то из пещеры, не то с небес, его ответ:
- Заткнись! Заткнись! Отстань от меня, козел вонючий!..
Пусть не смущают молящегося эти грубые слова. Ибо святой любил изъясняться загадками, и во всяком слове его умный человек разглядит благие намерения и священную мудрость.
Непременно разглядит. Нужно только постараться.
Этот блог нуждается в вашей поддержке!