Мыслить системно, с серебряной ложкой в руке
Умер Аркадий Драгомощенко.
Это было под Бердянском, в окрестности маяка. В первый день отпуска, прочитав одну из двух книг, заботливо уложенных в сумку, - Ричард Бротиган - столкнулся с ужасной мыслью, что скоро читать будет нечего. Вторая книга - маленький покетбук Филиппа Жакоте - не давал надежды, что её чтение растянется надолго. Но оставалась ещё и распечатка какого-то сборника стихов Драгомощенко - белые листы, забитые в две колонки, согнутые пополам.
Целыми днями ползал на пузе по солёным болотам. Старенький "Зенит" со стареньким длиннофокусным объективом и желание сфотографировать белую цаплю. Подползал вроде бы тихо, брал фотоаппарат на изготовку, щёлкал - но дистанция всё-таки не была достаточной для чёткого close-up: цапля на снимке выходила белой кляксой, затерянной среди клякс зелёного, бурого, жёлтого и кобальтового.
Нашёл островок, на котором часто собирались морские птицы. На этом птичьем базаре появлялась и цапля - белый исполин среди серых камушков чаек. Подползал. Ничего не получалось - как только расстояние уменьшалось до некой критической отметки опасности, какая-то птица разведчик, невидимая в раскалённом небе, кричала коротко и отрывисто. Мне она представлялась маньше горошины, состоящей из одних зорких глаз и громкого горла. Весь базар резко срывался в небо и, похохатывая надо мной, опускался на соседнее болотце, отрезанное стеной тростника. Я переходил и туда (тростник коварен) - всё повторялось. Я заходил в такие болотные дебри, что мне позавидовал бы сам Стэплтон.
А затем я сменил тактику. Садился на песок чётко напротив островка. Раскрывал огромный зонт, влезал под него, взводил курок фотоаппарата, выверял экспозицию и ждал. На эту бэконовскую картинку - зонт и торчащие из-под него ступни - дивились мужики, копавшие в болотах червя, чтобы ловить пеленгаса. Потом всё затихало. Лёгкий ветерок приносил хлопья пены. Пахло солью.
Тогда я вытаскивал из кармана бриджей распечатку и в сумраке под зонтом читал стихи Драгомощенко. Разъярялся страшно. Прятал распечатку. Вытаскивал снова. Читал и успокаивался: всё окружающее каким-то странным образом совмещалось со стихами. И тогда я понял причину своего раздражения - я раздражался из-за непроницаемости языка. Язык может быть непроницаем - как птицы, островок посреди солёного болота, маяк, выгоревшее небо.
Позже сидел под маслинами на берегу моря, которое врезалось в сушу ножом воды. Сидел и в сотый раз повторял, как мантру: "Мыслить системно, с серебряной ложкой в руке". Ироническая мантра. Системно мыслить не получалось. А вот вообще не мыслить - вполне.
* * *
Сожжёные солнцем (не временем!) кости чайки на берегу топкого болотца. Такая белизна бывает только у костей, ломких, рассыпающихся от первого прикосновения. Memento, как бы говорят эти хрупкие доказательства существования.
Замирая надолго в зарослях тростника, рассматриваешь островки длинофокусным зрением объектива.
Ноги уходят в землю по колено.
Ветер хлещет плетью порывов.
Звёздное небо колет комариными укусами.
Кожа требует влаги.
Ничего не существует, кроме воды, ветра и звёзд.
Нет, не так. Ничего не существует.
16.08.2008., Бердянск
Это было под Бердянском, в окрестности маяка. В первый день отпуска, прочитав одну из двух книг, заботливо уложенных в сумку, - Ричард Бротиган - столкнулся с ужасной мыслью, что скоро читать будет нечего. Вторая книга - маленький покетбук Филиппа Жакоте - не давал надежды, что её чтение растянется надолго. Но оставалась ещё и распечатка какого-то сборника стихов Драгомощенко - белые листы, забитые в две колонки, согнутые пополам.
Целыми днями ползал на пузе по солёным болотам. Старенький "Зенит" со стареньким длиннофокусным объективом и желание сфотографировать белую цаплю. Подползал вроде бы тихо, брал фотоаппарат на изготовку, щёлкал - но дистанция всё-таки не была достаточной для чёткого close-up: цапля на снимке выходила белой кляксой, затерянной среди клякс зелёного, бурого, жёлтого и кобальтового.
Нашёл островок, на котором часто собирались морские птицы. На этом птичьем базаре появлялась и цапля - белый исполин среди серых камушков чаек. Подползал. Ничего не получалось - как только расстояние уменьшалось до некой критической отметки опасности, какая-то птица разведчик, невидимая в раскалённом небе, кричала коротко и отрывисто. Мне она представлялась маньше горошины, состоящей из одних зорких глаз и громкого горла. Весь базар резко срывался в небо и, похохатывая надо мной, опускался на соседнее болотце, отрезанное стеной тростника. Я переходил и туда (тростник коварен) - всё повторялось. Я заходил в такие болотные дебри, что мне позавидовал бы сам Стэплтон.
А затем я сменил тактику. Садился на песок чётко напротив островка. Раскрывал огромный зонт, влезал под него, взводил курок фотоаппарата, выверял экспозицию и ждал. На эту бэконовскую картинку - зонт и торчащие из-под него ступни - дивились мужики, копавшие в болотах червя, чтобы ловить пеленгаса. Потом всё затихало. Лёгкий ветерок приносил хлопья пены. Пахло солью.
Тогда я вытаскивал из кармана бриджей распечатку и в сумраке под зонтом читал стихи Драгомощенко. Разъярялся страшно. Прятал распечатку. Вытаскивал снова. Читал и успокаивался: всё окружающее каким-то странным образом совмещалось со стихами. И тогда я понял причину своего раздражения - я раздражался из-за непроницаемости языка. Язык может быть непроницаем - как птицы, островок посреди солёного болота, маяк, выгоревшее небо.
Позже сидел под маслинами на берегу моря, которое врезалось в сушу ножом воды. Сидел и в сотый раз повторял, как мантру: "Мыслить системно, с серебряной ложкой в руке". Ироническая мантра. Системно мыслить не получалось. А вот вообще не мыслить - вполне.
* * *
Сожжёные солнцем (не временем!) кости чайки на берегу топкого болотца. Такая белизна бывает только у костей, ломких, рассыпающихся от первого прикосновения. Memento, как бы говорят эти хрупкие доказательства существования.
Замирая надолго в зарослях тростника, рассматриваешь островки длинофокусным зрением объектива.
Ноги уходят в землю по колено.
Ветер хлещет плетью порывов.
Звёздное небо колет комариными укусами.
Кожа требует влаги.
Ничего не существует, кроме воды, ветра и звёзд.
Нет, не так. Ничего не существует.
16.08.2008., Бердянск