Повесть (продолжение)
- Ты был где-то далеко… - Алина прижалась к моему плечу. - Не здесь… Не со мной…
Я рассеянно кивнул.
Картинка. Такая яркая… Вот так, наверное, он узнает о нас всех…
Догорела последняя свеча, и комната погрузилась в душный мрак, словно из нее вдруг разом забрали вместе со светом воздух.
Заверещала рация на комоде.
- Господин Ромул! - голос Ханса прерывался от волнения. - Моя мать!..
- Ну, что, что?..
Я начал натягивать штаны: что бы он ни готовился произнести, оно явно сулило выползание из теплой постели в студеную пустоту Нижнего Квартала.
Скоро зима...
- Господин Ромул!.. - всхлипнул Ханс. - Моя мать!.. Она покончила с собой!.. Мы патрулировали тут… И я решил зайти… А она висит в петле!..
- Ты не в состоянии сам составить акт? - я застегнул мундир.
Алина из-под руки смотрела скорее тоскливо, чем осуждающе. Сколько раз я оставлял ее вот так…
- Я боюсь к ней прикоснуться!.. А вдруг… Господин Ромул, вы…
- Ты же работал в Блоке Дознания! - рявкнул я, закрепляя пушку за поясом. - Кретин… Адрес давай!.. - я повернулся к Алине. - Скоро буду… Составить акт о смерти… Формальность…
Я автоматически проверил пушку, внезапно осознавая, что после того, что она сказала, уходить стало сложней, и мой взгляд дольше обычного задержался на спусковом крючке…
«Собака любит хозяина искренне и беззаветно…»
- Ромул… - Алина, завернувшись в простыню, перебирала тонкими пальцами кисти у откинутого покрывала. - Ромул… Я должна тебе сказать… Я уже очень давно хочу тебе сказать, но мне все не верилось… У нас будет ребенок.
Я, уже взявшись за ручку входной двери, резко обернулся.
«Я такая счастливая, Ромул! Я никогда не подозревала, что могу быть такой счастливой!»…
«Мы сразу начали тушить, огонь до них почти не добрался… До девочки тоже…»
Мария была еще жива, когда дом полыхнул ярким заревом…
Хотя, какое это имело значение?..
У них не принято воспитывать чужих детей…
«Вы могли бы написать прошение. Они не жили бы в таких ужасных условиях…»
Мог бы. Если бы успел…
- Вот, значит, как… - у мундира вдруг начала жать верхняя пуговица, и я сосредоточился на том, чтобы ее расстегнуть.
У Алины дрожали губы.
- Ты не рад, Ромул?.. Я думала…
- Приносить ребенка в мир, который перед нами - это преступление! Сначала нужно…
Я замолчал, поняв, что повторяю слова Донатоса. Алина, закусив губу, молча смотрела на меня…
В доме Ханса, выходящем на Пустошь, было темнее, чем в других уголках Нижнего Квартала.
Немудрено, что старуха свихнулась. Она же почти не выходила из дома…
Ханс размазывал слезы по щекам.
- А тебе не приходило в голову, что у них тоже были родные?.. - он смотрел на меня недоумевающе, и я пояснил. - Ну, у тех, кого пытали вы с Гюнтером?.. Ты не думал, когда вы применяли третью степень, что они тоже чьи-то…
Я махнул рукой, прерывая сам себя.
Что с тобой, Ромул?.. Такие речи были бы позволительны разве что юнцу, вроде Гая…
- Вы тоже применяли третью степень, господин Ромул, - с достоинством произнес Ханс, выходя из комнаты. - Подожду бригаду на улице, в этот час им сложно будет найти нужный дом…
В распахнутое окно, - отчего-то они все так любят открывать эти окна в непогоду, словно извне может прийти кто-то большой и сильный и спасти их, - просматривалась Пустошь, глухая, темная.
Гиблое место Города, торфяники, выжженные много-много лет назад…
А ведь сегодня ровно 50 дней, как я применял третью степень… Правда, если верить Донатосу, их души так и не находят последнего пристанища…
Старуха, умиротворенная, лежала на кровати. Я пошарил в карманах, отбирая монеты мелкого достоинства. Дань перевозчику…
«Почему у дяди монетки на глазах, мама?»
«Каждый умерший должен заплатить свою дань перевозчику Харону, дабы тот переправил его по ту сторону Реки…»
- Слабакам всегда удается очень точно ткнуть в больное место, не так ли, Ромул?..
Сегодня он находился одновременно со всех сторон.
Остерегается…
Я опустился на кровать рядом со старухой.
- Ты тратишь свой дар, братец, на досужие развлечения. Не жалко?
Рэм рассмеялся, и свечи, зажженные Хансом, затрепетали, роняя воск на дощатый пол.
- Этот дар безбрежен. Да ты и сам мог бы убедиться в этом! Но ты всегда был слишком рационален, Ромул!..
- Да что ты знаешь обо мне?.. - слова вырвались с досады, от дыхания смерти всего в паре сантиметров, теперь их уже не спрятать назад.
Сейчас он опять втянет в диалог. А ты не сможешь вовремя спохватиться…
- Все. Я знаю все, - легкое движение, и на стене заплясали темные тени, складываясь в причудливые фигуры: в детстве мне всегда было не по себе, когда старикашка Свен, наш наставник, таскался по спальням с фонарем, будя посреди ночи и создавая на стенах чудовищ. - Когда мы придем к власти, - веско добавил Рэм, усмехаясь, - мы принесем свет в каждый дом!
- Когда ты придешь к власти, Рэм, - поморщился я, - первое, что ты сделаешь, это разнесешь Город на кусочки! А ведь это ты… - от внезапной догадки я аж подскочил на продавленной кровати. - Это ведь ты убил их всех…
- Кого их?.. - тени сложились в оскаленную волчью морду, потом разом исчезли, словно кто-то смысл их водой.
- Мать. Твоих братьев… Это же ты сделал так, чтобы они умерли, что нет?..
- Наших братьев… - вкрадчиво подсказал Рэм. - Нет! Ты ошибаешься…
На улице послышалась сирена похоронной бригады, сейчас притащится Ханс, и я снова не успею…
Не успею договорить с ним…
- Не ври, Рэм…
- Да нет же, нет! - свечи вспыхнули ярче, и стало светло, почти, как днем, потом вдруг начали гаснуть, одна за другой, словно по чьему-то властному приказу, воздух сгустился, забивая легкие…
- Что с Вами, господин Ромул?! - Ханс испуганно остановился на пороге. - Вы как-то странно смотрите. Вы видели его, да? - он понизил голос. - Того, кто приходит за душами?..
Я провел рукой по лбу, откидывая волосы.
- Почти…
… Мальчик сидит у самой кромки прибоя, подперев кулаками подбородок. Пряди давно не стриженых вихров свисают ему на глаза. Недавно он начал бриться, и на щеке алеет свежий порез.
Он смотрит, как двое ребят чуть поодаль спорят, кому будет принадлежать выловленная из воды раковина.
Мальчик щелкает пальцами, и они одновременно стихают.
- Дайте ее мне!
Один из ребят прячет добычу за спину, и мальчик окидывает его долгим взглядом. Руки у хозяина раковины разжимаются, и она падает на песок.
- Дай мне ее, Ричард! - тот медлит, и мальчик легким движением поднимается на ноги. - Подойди сюда, Ричард, и дай ее мне!
- Это я нашел ее, Рэм, - голос второго из ребят дрожит от обиды. - Она - моя!..
- Заткнись! - мальчик привычным движением дотрагивается до глаза, пытаясь сдержать его дрожь. - А ты, Ричард, дай мне раковину… Быстро!
- Тебе надо, Рэм, - Ричард, вместо того, чтобы подойти, отбегает на безопасное расстояние и показывает брату язык, - ты и бери!
Второй из ребят наклоняется, но мальчик останавливает его взглядом.
- Подойди ко мне, Ричард… Подойди…
Тот силится оставаться на месте, но ноги не слушаются его, таща к кромке прибоя.
- Ну, что тебе, Рэм?..
Короткий удар, и он хватается за губу.
- А теперь, Ричард, подними раковину и подай ее мне… Вот так… Молодец…
Мальчик улыбается, прикладывая находку к уху.
- Она шумит? - с опаской спрашивает Ричард.
Пальцы его, прижатые к губе, красные от крови.
- Ну, конечно! - мальчик проводит брату рукой по голове, и второй из ребят ревностно следит за этим движением. - Они всегда шумят!..
Женщина с черными глазами, подволакивая правую ногу, подходит к ним сзади.
Волосы ее, наполовину седые, выбиваются из прически.
Не обращая на нее внимания, мальчик снова садится на песок.
- Рэм! - она опирается всем весом на палку, и та жалобно скрипит. - Ты снова увел их без моего согласия! Ты же должен понимать, что я волнуюсь!.. Сегодня сильно штормит…
- Не стоит волноваться, - не поворачиваясь, сквозь зубы цедит мальчик. - Они под моим присмотром… Разве ты не этого хотела всегда?.. Чтобы я играл с ними… Так в чем же проблема?.. Мы строим город…
Женщина, нахмурившись, смотрит на песчаное сооружение.
- Знакомые здания…
- Конечно! - мальчик, наконец, удостаивает ее взглядом. - Это наш Город… Скоро он будет принадлежать мне…
Он встает и несколькими толчками носком ботинка сравнивает сооружение с основанием. Лицо его меняется, до тех пор, пока не приобретает знакомые ей черты…
- Рэм… - в голосе женщины боль. - Я же просила тебя… Я же просила… Неужели тебе доставляет такое удовольствие мучить меня?.. Уже два года никаких вестей…
- Связь с Городом прервана, - мальчик принимает привычный облик, такие превращения до сих пор даются ему с трудом, и он усилием воли пытается успокоить бешено колотящееся сердце. - Последнего Оплота больше нет…
- Откуда ты знаешь, Рэм?.. Откуда ты знаешь так многое?.. Эти твои друзья, с которыми ты встречаешься под покровом ночи!.. Я боюсь за тебя, Рэм!.. - она смотрит на него с горечью, и он вновь отворачивается.
Волны накатывают на берег, их грохот сливается с криком чаек.
Мальчик смотрит на одну из птиц, смотрит до тех пор, пока она камнем не обрушивается в пенящуюся воду.
Волосы закрывают ему глаза, скрывая нервный тик.
- Рэм! - ребята с недоумением смотрят на разрушенные песчаные строения. - Мы разве больше не будем сегодня играть?..
- Отвяжитесь! - он снимает ботинки и заходит в волны, сразу окатывающие его до пояса. - Оставьте меня одного хоть на минуту, и мы будем играть во что-нибудь другое!..
Женщина, уже с трудом преодолевающая дорогу, идущую вверх, останавливается.
- Рэм… - она говорит еле слышно, но слова, даже произнесенные шепотом, свободно доходят до него, и она это знает. - Зачем ты так с ними, Рэм?.. Они же твои братья… А ты вечно причиняешь им боль… Это же ты ударил Ричарда?..
- Они тоже причиняли мне боль, стоило мне замечтаться… - в черных глазах мальчика еле заметная усмешка. - Ну, и потом… Человек должен быть с детства приучен к боли, тогда она не будет для него неожиданностью!..
- Они любят тебя, Рэм… - женщина вытирает слезы.
Он пожимает плечами.
- Что мне делать с этой информацией? Для каких целей ее приспособить?..
- Поклянись мне, Рэм! - она вдруг смотрит на него с неожиданной мольбой. - Поклянись мне, если со мной что-нибудь случится, что ты не бросишь их!.. Поклянись памятью вашего отца!..
- От нашего отца осталась лишь пыль, - он держится за глаз, который косит сегодня сильнее обычного. - Так ли существенна будет его память?..
- Поклянись мне, Рэм… - шепчет женщина.
- Ну, хорошо! - мальчик достает из кармана рубашки перочинный ножик и, стиснув зубы, быстрым движением рассекает себе запястье: волны, в которых он стоит, тут же окрашиваются багровым, но он не обращает на это внимания, повторяя слова заклинания, выученного накануне. - Это древняя клятва, нарушив которую, ты умрешь в страшных мучениях… Такая клятва тебя удовлетворяет, мама?..
Я рассеянно кивнул.
Картинка. Такая яркая… Вот так, наверное, он узнает о нас всех…
Догорела последняя свеча, и комната погрузилась в душный мрак, словно из нее вдруг разом забрали вместе со светом воздух.
Заверещала рация на комоде.
- Господин Ромул! - голос Ханса прерывался от волнения. - Моя мать!..
- Ну, что, что?..
Я начал натягивать штаны: что бы он ни готовился произнести, оно явно сулило выползание из теплой постели в студеную пустоту Нижнего Квартала.
Скоро зима...
- Господин Ромул!.. - всхлипнул Ханс. - Моя мать!.. Она покончила с собой!.. Мы патрулировали тут… И я решил зайти… А она висит в петле!..
- Ты не в состоянии сам составить акт? - я застегнул мундир.
Алина из-под руки смотрела скорее тоскливо, чем осуждающе. Сколько раз я оставлял ее вот так…
- Я боюсь к ней прикоснуться!.. А вдруг… Господин Ромул, вы…
- Ты же работал в Блоке Дознания! - рявкнул я, закрепляя пушку за поясом. - Кретин… Адрес давай!.. - я повернулся к Алине. - Скоро буду… Составить акт о смерти… Формальность…
Я автоматически проверил пушку, внезапно осознавая, что после того, что она сказала, уходить стало сложней, и мой взгляд дольше обычного задержался на спусковом крючке…
«Собака любит хозяина искренне и беззаветно…»
- Ромул… - Алина, завернувшись в простыню, перебирала тонкими пальцами кисти у откинутого покрывала. - Ромул… Я должна тебе сказать… Я уже очень давно хочу тебе сказать, но мне все не верилось… У нас будет ребенок.
Я, уже взявшись за ручку входной двери, резко обернулся.
«Я такая счастливая, Ромул! Я никогда не подозревала, что могу быть такой счастливой!»…
«Мы сразу начали тушить, огонь до них почти не добрался… До девочки тоже…»
Мария была еще жива, когда дом полыхнул ярким заревом…
Хотя, какое это имело значение?..
У них не принято воспитывать чужих детей…
«Вы могли бы написать прошение. Они не жили бы в таких ужасных условиях…»
Мог бы. Если бы успел…
- Вот, значит, как… - у мундира вдруг начала жать верхняя пуговица, и я сосредоточился на том, чтобы ее расстегнуть.
У Алины дрожали губы.
- Ты не рад, Ромул?.. Я думала…
- Приносить ребенка в мир, который перед нами - это преступление! Сначала нужно…
Я замолчал, поняв, что повторяю слова Донатоса. Алина, закусив губу, молча смотрела на меня…
В доме Ханса, выходящем на Пустошь, было темнее, чем в других уголках Нижнего Квартала.
Немудрено, что старуха свихнулась. Она же почти не выходила из дома…
Ханс размазывал слезы по щекам.
- А тебе не приходило в голову, что у них тоже были родные?.. - он смотрел на меня недоумевающе, и я пояснил. - Ну, у тех, кого пытали вы с Гюнтером?.. Ты не думал, когда вы применяли третью степень, что они тоже чьи-то…
Я махнул рукой, прерывая сам себя.
Что с тобой, Ромул?.. Такие речи были бы позволительны разве что юнцу, вроде Гая…
- Вы тоже применяли третью степень, господин Ромул, - с достоинством произнес Ханс, выходя из комнаты. - Подожду бригаду на улице, в этот час им сложно будет найти нужный дом…
В распахнутое окно, - отчего-то они все так любят открывать эти окна в непогоду, словно извне может прийти кто-то большой и сильный и спасти их, - просматривалась Пустошь, глухая, темная.
Гиблое место Города, торфяники, выжженные много-много лет назад…
А ведь сегодня ровно 50 дней, как я применял третью степень… Правда, если верить Донатосу, их души так и не находят последнего пристанища…
Старуха, умиротворенная, лежала на кровати. Я пошарил в карманах, отбирая монеты мелкого достоинства. Дань перевозчику…
«Почему у дяди монетки на глазах, мама?»
«Каждый умерший должен заплатить свою дань перевозчику Харону, дабы тот переправил его по ту сторону Реки…»
- Слабакам всегда удается очень точно ткнуть в больное место, не так ли, Ромул?..
Сегодня он находился одновременно со всех сторон.
Остерегается…
Я опустился на кровать рядом со старухой.
- Ты тратишь свой дар, братец, на досужие развлечения. Не жалко?
Рэм рассмеялся, и свечи, зажженные Хансом, затрепетали, роняя воск на дощатый пол.
- Этот дар безбрежен. Да ты и сам мог бы убедиться в этом! Но ты всегда был слишком рационален, Ромул!..
- Да что ты знаешь обо мне?.. - слова вырвались с досады, от дыхания смерти всего в паре сантиметров, теперь их уже не спрятать назад.
Сейчас он опять втянет в диалог. А ты не сможешь вовремя спохватиться…
- Все. Я знаю все, - легкое движение, и на стене заплясали темные тени, складываясь в причудливые фигуры: в детстве мне всегда было не по себе, когда старикашка Свен, наш наставник, таскался по спальням с фонарем, будя посреди ночи и создавая на стенах чудовищ. - Когда мы придем к власти, - веско добавил Рэм, усмехаясь, - мы принесем свет в каждый дом!
- Когда ты придешь к власти, Рэм, - поморщился я, - первое, что ты сделаешь, это разнесешь Город на кусочки! А ведь это ты… - от внезапной догадки я аж подскочил на продавленной кровати. - Это ведь ты убил их всех…
- Кого их?.. - тени сложились в оскаленную волчью морду, потом разом исчезли, словно кто-то смысл их водой.
- Мать. Твоих братьев… Это же ты сделал так, чтобы они умерли, что нет?..
- Наших братьев… - вкрадчиво подсказал Рэм. - Нет! Ты ошибаешься…
На улице послышалась сирена похоронной бригады, сейчас притащится Ханс, и я снова не успею…
Не успею договорить с ним…
- Не ври, Рэм…
- Да нет же, нет! - свечи вспыхнули ярче, и стало светло, почти, как днем, потом вдруг начали гаснуть, одна за другой, словно по чьему-то властному приказу, воздух сгустился, забивая легкие…
- Что с Вами, господин Ромул?! - Ханс испуганно остановился на пороге. - Вы как-то странно смотрите. Вы видели его, да? - он понизил голос. - Того, кто приходит за душами?..
Я провел рукой по лбу, откидывая волосы.
- Почти…
… Мальчик сидит у самой кромки прибоя, подперев кулаками подбородок. Пряди давно не стриженых вихров свисают ему на глаза. Недавно он начал бриться, и на щеке алеет свежий порез.
Он смотрит, как двое ребят чуть поодаль спорят, кому будет принадлежать выловленная из воды раковина.
Мальчик щелкает пальцами, и они одновременно стихают.
- Дайте ее мне!
Один из ребят прячет добычу за спину, и мальчик окидывает его долгим взглядом. Руки у хозяина раковины разжимаются, и она падает на песок.
- Дай мне ее, Ричард! - тот медлит, и мальчик легким движением поднимается на ноги. - Подойди сюда, Ричард, и дай ее мне!
- Это я нашел ее, Рэм, - голос второго из ребят дрожит от обиды. - Она - моя!..
- Заткнись! - мальчик привычным движением дотрагивается до глаза, пытаясь сдержать его дрожь. - А ты, Ричард, дай мне раковину… Быстро!
- Тебе надо, Рэм, - Ричард, вместо того, чтобы подойти, отбегает на безопасное расстояние и показывает брату язык, - ты и бери!
Второй из ребят наклоняется, но мальчик останавливает его взглядом.
- Подойди ко мне, Ричард… Подойди…
Тот силится оставаться на месте, но ноги не слушаются его, таща к кромке прибоя.
- Ну, что тебе, Рэм?..
Короткий удар, и он хватается за губу.
- А теперь, Ричард, подними раковину и подай ее мне… Вот так… Молодец…
Мальчик улыбается, прикладывая находку к уху.
- Она шумит? - с опаской спрашивает Ричард.
Пальцы его, прижатые к губе, красные от крови.
- Ну, конечно! - мальчик проводит брату рукой по голове, и второй из ребят ревностно следит за этим движением. - Они всегда шумят!..
Женщина с черными глазами, подволакивая правую ногу, подходит к ним сзади.
Волосы ее, наполовину седые, выбиваются из прически.
Не обращая на нее внимания, мальчик снова садится на песок.
- Рэм! - она опирается всем весом на палку, и та жалобно скрипит. - Ты снова увел их без моего согласия! Ты же должен понимать, что я волнуюсь!.. Сегодня сильно штормит…
- Не стоит волноваться, - не поворачиваясь, сквозь зубы цедит мальчик. - Они под моим присмотром… Разве ты не этого хотела всегда?.. Чтобы я играл с ними… Так в чем же проблема?.. Мы строим город…
Женщина, нахмурившись, смотрит на песчаное сооружение.
- Знакомые здания…
- Конечно! - мальчик, наконец, удостаивает ее взглядом. - Это наш Город… Скоро он будет принадлежать мне…
Он встает и несколькими толчками носком ботинка сравнивает сооружение с основанием. Лицо его меняется, до тех пор, пока не приобретает знакомые ей черты…
- Рэм… - в голосе женщины боль. - Я же просила тебя… Я же просила… Неужели тебе доставляет такое удовольствие мучить меня?.. Уже два года никаких вестей…
- Связь с Городом прервана, - мальчик принимает привычный облик, такие превращения до сих пор даются ему с трудом, и он усилием воли пытается успокоить бешено колотящееся сердце. - Последнего Оплота больше нет…
- Откуда ты знаешь, Рэм?.. Откуда ты знаешь так многое?.. Эти твои друзья, с которыми ты встречаешься под покровом ночи!.. Я боюсь за тебя, Рэм!.. - она смотрит на него с горечью, и он вновь отворачивается.
Волны накатывают на берег, их грохот сливается с криком чаек.
Мальчик смотрит на одну из птиц, смотрит до тех пор, пока она камнем не обрушивается в пенящуюся воду.
Волосы закрывают ему глаза, скрывая нервный тик.
- Рэм! - ребята с недоумением смотрят на разрушенные песчаные строения. - Мы разве больше не будем сегодня играть?..
- Отвяжитесь! - он снимает ботинки и заходит в волны, сразу окатывающие его до пояса. - Оставьте меня одного хоть на минуту, и мы будем играть во что-нибудь другое!..
Женщина, уже с трудом преодолевающая дорогу, идущую вверх, останавливается.
- Рэм… - она говорит еле слышно, но слова, даже произнесенные шепотом, свободно доходят до него, и она это знает. - Зачем ты так с ними, Рэм?.. Они же твои братья… А ты вечно причиняешь им боль… Это же ты ударил Ричарда?..
- Они тоже причиняли мне боль, стоило мне замечтаться… - в черных глазах мальчика еле заметная усмешка. - Ну, и потом… Человек должен быть с детства приучен к боли, тогда она не будет для него неожиданностью!..
- Они любят тебя, Рэм… - женщина вытирает слезы.
Он пожимает плечами.
- Что мне делать с этой информацией? Для каких целей ее приспособить?..
- Поклянись мне, Рэм! - она вдруг смотрит на него с неожиданной мольбой. - Поклянись мне, если со мной что-нибудь случится, что ты не бросишь их!.. Поклянись памятью вашего отца!..
- От нашего отца осталась лишь пыль, - он держится за глаз, который косит сегодня сильнее обычного. - Так ли существенна будет его память?..
- Поклянись мне, Рэм… - шепчет женщина.
- Ну, хорошо! - мальчик достает из кармана рубашки перочинный ножик и, стиснув зубы, быстрым движением рассекает себе запястье: волны, в которых он стоит, тут же окрашиваются багровым, но он не обращает на это внимания, повторяя слова заклинания, выученного накануне. - Это древняя клятва, нарушив которую, ты умрешь в страшных мучениях… Такая клятва тебя удовлетворяет, мама?..