Очередная серия абсурдопереводов
По личной просьбе elf_daelin пришлось перевести еще одну историю из Hunter: the Vigil - Horror Recognition Guide. Рассказ называется Frostbite girl и, как и The Ogre, касается сложных взаимоотношений Охотников со сбежавшими из Аркадии Подменышами.
Итак, Снегурочка. Букв много.
Ян
Вот что я нашла. Купила у сам-знаешь-кого, сука он редкостная, как всегда. Грустное чтиво. И ты тоже не ехидничай - имею я право сказать, что мне жаль парня.
-Джесс
Люди вокруг нее ведут себя странно. О да, она симпатичная, это, отчасти, и есть тому объяснение (закон такой есть, красивые люди всегда нас, обычных людей, смущают). Но было нечто большее, чем обычная смесь неловкости, почтительности, ревности и всего в таком роде. И, если честно, она не была такой уж красивой. Все вокруг нее становится странным, по крайней мере для меня, хотя бы на мгновение. Не могу внятно объяснить, кроме как сказать, что чувствуешь себя слегка под кайфом, будто бы проснулся после особенно яркого сна, и еще немного грустным. Нет, не то. Черт. Не могу объяснить так, что бы вы поняли. Я и сам понять не могу.
Встретил я ее в Фуд-Лайон. Забрел туда, когда проверял свидетельства о Черном Псе (легендарном, поэтому с большой буквы), которые на проверку оказались полной лажей - заурядным сбежавшим и одичавшим черным английским мастиффом. Весьма крупным. Но совершенно заурядным. Буду честным: у меня были свои причины завести с ней разговор, и ее, кажется, это заинтересовало. Она постоянно казалась чем-то встревоженной, но меня это не особо напрягало. Если совсем честно - меня так обрадовало, что со мной действительно говорит женщина, несмотря на то, что я начал излучать то, что Эрни называет "волны охотника", говоря проще - "стал выглядеть как парень, который ночью рыскает по пустынным автобусным остановкам в поисках кого бы убить".
Проблема была в том, что меня не отпускало ощущения того, что с ней что-то не так, и я при этом был в своих подозрениях не одинок. Как раз в это время заступала новая смена, и несколько ее коллег прошли мимо нас, пока мы разговаривали. По тем взглядам, которые они бросали, я видел идущую в них борьбу между желанием подойти поближе и немедленно бежать как можно дальше. Затем я снова перевел свое внимание на нее, посмотрел на ее улыбку, и часть меня попыталась заставить забыть остальную часть о своих обязанностях.
Я осознал, что она не просто встревожена. Ее трясет. Я ей об этом сказал и предложил свой плащ, хотя бы на то время, пока мы идем к машине. Она посмеялась и сказала мне: "Вот это любопытно. Никто никогда не смотрел на бирку с моей фамилией. Всегда звали меня Дрожалочкой". Она пожала плечами: "Затрудненная циркуляция крови. У мамы то же самое было. Врач как-то говорил мне научное название этому, но давно. Я давно с этим свыклась". Она поблагодарила меня за любезность и легонько пожала мне руку, и мать вашу за ногу, это была самая холодная рука, которую я когда-либо встречал у живого человека! Она натурально казалась холоднее, чем температура воздуха на улице, хотя до весны было еще несколько недель.
У ее машины мы еще немного постояли и пообщались. Я не мог отделаться от мысли, что что-то было… не так. Как-то неправильно. То ли от того, как она смотрела по сторонам, когда она думала, что я на нее не смотрю. Так оглядываются преступники, которые опасаются полицейских. Или женщины, с которыми плохо обращаются, оглядываются, не возникнет ли их психически неуравновешенный мужчина, что бы уволочь их за руку отсюда прочь. Опять же, странно, что в прохладе раннего утра она тряслась меньше, чем будучи в магазине. И, конечно, это могло быть мое перешедшее все границы изумительно отточенная чувствительность к серьезным отклонениям от нормальности. Я не думаю, что она мои наблюдения отследила, за последние пару лет я стал мастером в области бросания взглядов украдкой. Я думаю, что в половине случаев люди не замечают всякую странную фигню только потому, что их уверили в том, что ничего ночью необычного на самом деле не происходит. Поэтому они не хотят замечать.
Как ни странно, мы обменялись телефонными номерами. Позвонить она не обещала, и я тоже. Скорее всего, мы оба понимали, что продолжать будет плохой идеей. Но, несмотря на это, я взял клочок бумаги между большим и указательным пальцами, и, перед тем как она отпустила его, почувствовал - будто электрический заряд сквозь меня прошел.
Я бы сказал, что мне не помешал бы холодный душ, но думаю, что он только напомнит мне о ней.
------------------------------
Этой ночью она мне снилась. Два дня прошло с тех пор, как я взял ее номер. Я ей не звонил, она мне тоже. Прошу прощения, но у меня все еще голова ватная. Я только проснулся.
По-моему, это был мой самый красочный сон. Теперь вот я лежу в кровати, и мне кажется, что настоящая жизнь не такая уж настоящая по сравнению с этим сном, хотя постепенно, конечно, я просыпаюсь, и воспоминания о нем исчезают. Попытаюсь вспомнить все, что смогу. Уверен, это стоит записать.
Я гулял среди снегов. Снег был везде. Думаю, это был лес… нет, кристаллы льда, метров пятнадцать в высоту, или даже больше. Они произрастали из массивных оснований, потом становились все тоньше и тоньше, пока не становились похожими на прозрачные перья. Был закат. Небо было пурпурно-голубое, и немного красное на горизонте. Ноги мои уже стали неметь от передвижения сквозь доходящего мне до бедер прекрасного белого крошева снега. И даже не столько тяжело было идти сквозь этот покров, сколько от холода каждое, даже самое маленькое, действие превращалось в подвиг. Легкие жгло ледяным огнем, горло пересохло так, как может высохнуть только от сильного холода.
Теперь, когда я пытаюсь вспомнить, смутно припоминаю чувство, будто я каким-то образом заблудился и набрел на эту ледяную пустыню. Припоминаю осколки сна, который был у меня перед этим, или это был тот же сон - что-то про портного, который должен был сделать мне пару белых штанов, за которые я ему должен был отдать рюкзак, полный маленьких грейпфрутов (которые, в свою очередь, мне в руки не давались). Но затем все поменялось, как будто в том сне я свернул не туда и оказался в невероятно настоящем месте. Я искал ее. Понятия не имею зачем, если честно, я весь день перед этим о ней вообще не вспоминал. Ну, может, пару раз только, но это не оправдывает то, что я видел чужой сон о ней. Чужой сон. Как нельзя лучше подходит под описание того, что я чувствовал.
В какой-то момент я стал звать Дрожалочку. Может, она начала отвечать, может просто эхо возвращало мне мой искаженный глыбами льда голос, в этом я не уверен. Сейчас вспомнить уже трудно, но что я действительно помню, так это то, что увидел свое отражение на льду и понял, что мои глаза никак на свет не реагируют - они были полностью пустыми и мертвыми. Мерзость. Почему среди всего того, что у меня в голове отчетливо сохранилось, обязательно должно быть вот такое?
Ее я не нашел. Просто в какой-то момент рухнул без сил. А затем нечто начало ко мне приближаться. Я его не видел и не слышал; я это знал. Затем я проснулся. Или сон закончился. Или я просто не могу подумать, что произошло следом. Вообще уже сейчас все это кажется гораздо менее реальным, чем было пару минут назад. Практически все уже из головы выветрилось… просто обычные разрозненные кусочки сна. Сейчас отмотаю назад и заслушаю, что я там записал. Одну секунду.
Ого. Вот это просто невероятный сон. Даже больше того, потому что теперь я помню только ерунду про портного и грейпфруты, серьезно, я вот слушаю свою же запись, про весь этот ледяной лес, и это как будто бы мне кто-то другой свой сон рассказывает.
------------------------------
Мы встретились, что бы попить кофе. Просто попить кофе и поболтать. Все вокруг казалось более четким; более настоящим. Бумажные подставки на столе - насыщенный красный, с зубчиками по периметру - у всего этого была такая насыщенная текстура, которую я никогда не замечал. Запахи переполняли мой нос: легкая горечь от кофе в воздухе смешалась со сладкими запахами от самой разнообразной выпечки. Просто взглянув на губы других посетителей, я мог видеть, какие слова они произносят. Мои пальцы инстинктивно скользили по вырезанным по углам стола всякими тупыми старшеклассниками нелестным выражениям про девчонок, которые дались слишком легко, или не дались вовсе.
Я уже собрался было ей сказать, что знаю, что что-то не так, но она меня опередила. "Я знаю, что ты хочешь обо мне сказать", сказала она. "Да, ты прав. Я не такая, как все. Извини, что не сказала сразу, но я… скажем так, меня преследуют. С целью причинить вред". Она бросила совершенно заговорщический взгляд. "Последние пару лет я провела в бегах". Она засмеялась - весьма неприятным смехом. "Годами бегаю, все никак убежать не могу".
Разговор переходит от одной темы к другой, но я всегда ловлю себя на мысли, что говорю ей гораздо больше, чем она говорит мне. Она обронит пару слов о себе (и еще неизвестно, правда это, или нет), а затем следует мой монолог минут на пять, не меньше. Не знаю, сверхъестественная эта способность или просто талант заставлять других людей раскрываться перед ней. Может, и то, и другое.
Она рассказала мне, что была обычным человеком, как и я (эту историю я уже слышал и раньше, конечно, но только в ее исполнении она заставила меня чувствовать себя неправым). Даже и не знаю, плохо ли это - не только жалеть ее, но и осознавать, что я никогда не жалел других чудовищ… существ… как их там. Я уверен, что это в нашем разговоре всплыло, и еще более уверен, что она это про себя отметила, чтобы найти-таки способ заставить меня сделать то, что она хочет.
В конечном итоге, мы ни до чего не договорились и ни к какому заключению не пришли. Но вообще-то мы и встречались под предлогом поболтать-попить кофе, так что и договоров с заключениями быть никаких не должно. Я понимаю, что она чего-то замышляет, но что именно - выяснить не смог. Кажется, она пытается понять, насколько я подхожу под роль Белого рыцаря (или козла отпущения, вот угадай).
Когда она собралась уходить, то остановилась, обернулась и легонько поцеловала меня. Снова то же ощущение электрического разряда. Надо было мне остановить ее. Но я не хотел. Когда она отвернулась, я хотел позвать ее, попросить вернуться, но все, что мог сделать, это молча сидеть, улыбаясь, как идиот.
------------------------------
"Ну пожааааааалуйста?"
Это она так просит. Она подходит ближе и улыбается, когда говорит это, и я знаю, что она знает, какое действие это на меня производит. Совершенно ясно, что она слишком запугана, чтобы проверять самой, но, в то же время, очевидно, что команду я с собой взять не смогу. Меня обматерят, и за дело: это глупость. От начала и до конца полностью несусветная глупость. Что еще глупее, так это то, что я согласился не ради хотя бы в каком-то приближении достойной причине. Я сказал да, потому что посмотрел в ее глаза и увидел в них нужду и всю ее беззащитность, и я знал, что она мною манипулирует, и мне это было неважно. Надо же было так все испортить то.
Я ее спросил, а что, собственно, ищем, и тут она замялась. Я из нее, наконец, выудил, что ее "Увели", как она об этом говорит, вот в таком ключе. (Но то выражение, с которым она это слово произнесла, заставляет меня использовать для него заглавную букву). Я не смог вытянуть из нее ни слова о том, куда именно ее привели. Она только покачала головой и начала смотреть куда-то вдаль. Все равно что пытаться по одному слову вытаскивать из контуженого ветерана. Она просто замолкла, когда я попытался выяснить больше, поэтому попытки эти я прекратил. И тут же она вернулась назад и вот уже улыбается мне своею фирменной улыбкой. И без каких-либо вопросов с моей стороны она уверяет меня, что я буду в безопасности - что годами там ничего не происходило.
Естественно, что ее реакция на мои вопросы только добавила мне скепсиса касательно того, насколько там "безопасно", но я давно уже свыкся с ощущением опасности. Не в смысле "я охренеть какой крутой", просто констатация факта безумия. Я один из тех тупых бедолаг, которые идут прямиком туда, откуда нормальные люди бегом бегут.
------------------------------
Дальнейшее с моих слов записала Кэрол, потому что я пью через трубочку горячий кофе и пытаюсь хоть как-то привести себя в чувство. Несомненно, на моем правом плече присутствуют следы обморожения (болит ужасно, синяк размером с бейсбольную перчатку), и еще гипотермия средней тяжести в довесок. До завтра поймем, надо ли будет срезать слой кожи, хотя Кэрол говорит, что не придется, все со мной будет хорошо. Чувствую себя отвратительно, к счастью, я к своим словам отношусь серьезно, так что позже к этому вернусь, что бы подтвердить, так ли все было. В общем, как я дошел до жизни такой:
Я проник в заброшенную школу, на которую указала мне Дрожалочка. Она была полностью уверена, что там будет какая-то зацепка касательно того, что мы оба ищем, но сама туда пойти не может. Что-то она сказала про обещание, которое она сделала и нарушить не может. Когда я ее об этом спросил, она уточнила, что не просто не хочет нарушать обещание, а именно не может этого сделать. Что слова - даже сказанные небрежно - имеют власть, все в таком роде. Если бы я что-то в этом еще понимал.
Пробраться туда было довольно легко. Добрые люди замок с цепи сняли уже пару лет как. Но пройдясь туда-сюда, я пришел к выводу, что здесь все глухо. Умом-то я понимал, что продолжать искать смысла не имеет, но я туда полез не для того, что бы решить проблему. Я полез, что бы она была счастлива. В общем, часа два я бродил и прятался, как будто подросток какой, пытающийся втайне ото всех распить полторашку дешевого пива. Повсюду стоял запах плесени вперемешку с запахами отправлений естественных нужд, как в исполнении животных, так и человеческих. Судя по разбросанному мусору, тут обитали бездомные. Шкафчики и стены стали полем битвы надписей и настенного уличного искусства, по большей части, весьма посредственного, хотя попадались и вполне приличные экземпляры. В какой-то момент что-то в темноте пробежало, я отпрыгнул с воплем, но решил, что это была крыса. В общем, что бы то ни было, оно успело убежать раньше, чем я на него навел луч света, и не решилось появиться снова.
Я никогда себя таким новичком не чувствовал - даже когда в первый раз вышел на поиск. И этот факт меня заставил чувствовать себя неудачником, а это, в свою очередь, почему то привело меня к мысли про Дрожалочку. И вот, наконец, разум все же возобладал над гормонами (или что там заставляло меня думать о ней). Я вышел на заросшую площадку и принялся искать по карманам сигареты.
Откуда-то из теней появилась рука и сомкнулась на моем плече, и я прямо почувствовал, как утекает тепло из моего тела сквозь место касания. В тот момент мне казалось, что уже никогда согреться не удастся. Ледяное облако дыхания проникало мне в ухо, голос, который говорил со мной, был похож на треск столетнего льда, который решил устроиться поудобнее. Я никогда не забуду, что оно мне сказало: "Куда же, куда же ушла яхонтовая моя девочка? Маленький мой ледничок в лучах солнечного света, алебастровая моя любимица? Ты ведь встречал ее, не так ли, человек? Скажи мне, где она".
Думаю, я выдавил из себя что-то нечленораздельное. Вряд ли я в тот момент был способен на вразумительную речь. Я до сих пор трясусь, когда вспоминаю это. Кажется, оно прижалось ко мне в попытке разобрать, какие там слова или звуки я издаю, стуча зубами. Краем глаза я видел какое-то движение и слышал звук, как будто сантиметров тридцать льда на озере размышляют, расступаться им под твоими ногами, или нет.
"Постарайся получше, о человек… еще получше постарайся". Ледяная тварь еще сильнее сжала мне плечо. Я понял это по ноющему ощущению, которое должно было быть болью, но холод заглушал попытки почувствовать ее. "Или ты себя предложишь мне взамен?" Оно засмеялось. С таким же звуком глыбы люда падают на крышу, одна за другой. "Если скажешь ты, что не желаешь пойти ко мне домой, я отпущу тебя. Договорились мы с тобой, о человек?"
Никогда я еще с такой силой не пытался выдавить из себя хотя бы один гребаный внятный звук, как в тот момент. Мои губы не были даже способны произнести даже такое сложное слово, как "нет". Все, что я из себя выдавил, это серию стонов и хрипов. Если бы меня так не заморозили, я уверен, что обмочился бы.
Даже не видя чудовище, я понял, что оно улыбнулось. Я услышал усмешку в его ужасающем голосе; я откуда-то знал, что так трещит промерзшая кожа, которую оставили посреди арктической метели. "Тогда, договорились". Вторая рука коснулась моего плеча. Я не знаю точно, что случилось после. Точно знаю, что я взвыл, от ужаса, от боли, в диапазоне от ноты ля до ноты си. Оно меня отпустило и исчезло в облаке кусочков льда в тот же момент, как я упал на землю. За считанные секунды они расплавились и исчезли в никуда. Я свернулся калачиком на площадке, пытаясь хоть чуточку согреться, и мое сознание отключилось под полночный звон колоколов далекой церкви. Хоть убей, не помню, начали ли они звонить до, во время или уже после того, как я начал кричать.
Когда я очнулся, только-только забрезжил рассвет. Я смог засунуть руку в карман и вытащить мобильник. Рукой своей я вообще ничего не чувствовал, вся она полностью потеряла чувствительность. Меня так колотило, что даже обратиться к адресной книге в телефоне было практически невозможно, мне это еле-еле удалось. Я набрал телефон Энди (первый попавшийся мне номер, позвонив по которому мне нет нужды объяснять, чем я таким занимался, что теперь выгляжу, как кусок мяса из морозильника) и, заикаясь, обрисовал свое местонахождение, а так же очень сильно попросил о помощи.
После этого я снова вырубился, и только очень смутно помню, как меня волокли к машине. Потом меня запихали в горячую ванну и беспрестанно поили горячим чаем, кружку за кружкой. Кэрролл сразу обнадежила, что на плече от всего этого теперь останется шрам. Вот чего мне точно не хватало: боевых ран без возможности объяснить их происхождение. Хорошо, что к обычным врачам я больше не хожу.
------------------------------
Вернувшись на место преступления (если это так можно назвать) всей командой, все, что мы смогли выяснить, ничего ровным счетом нам не объяснило. Было совершенно очевидно, где именно я стоял, на это указывали весьма расползшиеся трещины в асфальте, по форме напоминающие отпечатки ног; причем поползли они не от веса, что характерно, а явно от воздействия погодных нагрузок. Странно то, что трещин не было на месте большого пальца правой ноги, как будто бы его ампутировали. Непонятно.
В любом случае, отпечатки ног красовались совсем рядом со стеной, а это значит, что никто ко мне сзади подобраться не мог, если только он не обладает способностью ходить сквозь стены. Энди указал на отличающийся цвет строительного раствора, скрепляющего близлежащие кирпичи, чуть темнее, чем во всей остальной стене, как будто его чем-то подкрасили - но даже с принятыми на нашей службе стандартами это показалось надуманным. Прогулка по окрестностям обнаружила церковь, чьи колокола я слышал, но ничего выдающегося относительно этого места обнаружить не смогли. Немного обветшалая, поиск по сети ничего нам не выдал, касательно замеченных в ней чудес или других феноменов.
Лучшее, что команда смогла отыскать, это несколько древних сказок про фей (не те, что в Диснеевских мультфильмах показывают, а старые-недобрые про "мы похитим твоих детей" дохристианских чудовищ из другого мира, в которых нет ни намека на счастливый конец), в которых звон колоколов изгоняет некоторых нечеловеческих существ. Естественно, что большинство подобных историй мы нашли из религиозных источников, а те живописны лишь в описаниях могущества Христа, изгоняющее всякое зло, а фактическая сторона у них хромает. В этом вечный гребаный недостаток работы с всякими церковными житиями. В итоге, мы вернулись, откуда начали, хотя и приобрели несколько тем для дальнейших размышлений и, быть может, методики работы с этим явлением, если еще раз его встретим. Здравствуй, новое хрень, прописавшаяся в моем наборе необходимых на экстренные случаи вещей, железные гвозди, ветка рябины, конская подкова и всякая подобная ерунда внесут свой вклад в подтверждение моего и без того очевидного безумия. Еще Эрни посоветовал в следующий раз надевать одежду наизнанку. Почему-то мне кажется, что вот такие вещи должны работать. Вероятно, они как-то связаны с их собственным волшебством, говорят, что так считали древние германцы, кельты и как-их-там-еще.
------------------------------
Когда я вернулся домой, меня там ждало письмо. Забавно, но не помню я, как ей свой адрес сообщал. Может, она задействовала магию для того, что бы найти меня. Или поступила проще, обратилась к друзьям, которые умеют пользоваться компьютером. В конечном счете, неважно. Его просунули под дверь моей квартиры, а не поместили в вечно пустующий почтовый ящик. Даже не знаю, как это расценивать, то ли как знак того, что достать она меня может где угодно, то ли как то, что лично ее волнует произошедшее. Или оба варианта сразу. Может она в принципе не задумывалась о моем отношении к неприкосновенности частной жизни и безопасности. Думаю, это самое вероятное объяснение, хотя я, конечно, циник тот еще, так что относиться к моим о людях суждениям всегда надо с долей недоверия.
Вообще, конечно, это не то, что я ожидал, хотя, если уж совсем честно, я от нее вообще ничего не ожидал. И что в нем было написано, должно было быть правдой, потому как иначе это самая дурная в мире ложь. В смысле, кому придет в голову писать неправду, которая предполагает убиение отправителя? Только если она сама хочет умереть, но я, видать, еще не такой циник, чтобы предполагать такой вариант.
Письмо я прикрепил. Делай с ним, чего хочешь. Может, для тебя оно скажет больше, чем мне, потому что я вообще ничего не понимаю.
Брайан,
Мне ужасно жаль. Я тебя отправила туда, прекрасно зная, что он постарается тебя забрать. Я думала, может, ты для него составишь такой интерес, что про меня забудут. Я полагала, что, дав ему новую игрушку в коллекцию, он решит, что мы в расчете, после моего "предательства". Все так сложно, и до обидного просто.
Я плохой человек. Я на самом деле то ужасное чудище, как ты обо мне думаешь. Я вижу твое сердце гораздо лучше, чем ты сам можешь предположить. Я хожу по твоим снам с той же легкостью, как ты ходишь по городским улицам. Твое сердце шепчет мне свои секреты. Я знаю, что ты ко мне чувствуешь - или чувствовал. В этом есть и моя заслуга: я заставила тебя чувствовать, по умыслу или же случайно. Я лишь надеюсь, что ты мне в этом веришь, хотя я пойму, если ты решишь больше не верить ни единому моему слову.
Ты мне был небезразличен. Ты мне все еще небезразличен. Просто себя я люблю больше, от моей души остались одни ошметки, и я стала эгоистичной сукой. Ты же был ко мне добр; добрее, чем я того заслуживала. Все, что я еще могу сказать, лишь повторит то, что я только что сказала, и вряд ли ты от этого мне скорее поверишь. Вот еще что, ты ненадолго подарил мне ощущения того, что я в безопасности, что я нужна и меня принимают, и память об этом мне очень важна, не могу передать, насколько.
Что бы ты не решил сделать - со мной или для меня - я все пойму. У тебя есть право на любое возмездие, которое придет тебе в голову.
- Дрожалочка.
Зачем я решился позвонить ей и попытался вызвать на разговор, я не знаю. Это глупость, и я это прекрасно разумом своим понимал, набирая при этом ее номер и слушая пару гудков перед тем, как она подняла трубку. Когда я услышал ее обычные рабочий приветливый голос, сразу понял, что она не посмотрела на определитель номера. После двух секунд тишины, она поняла. Она не назвала моего имени, но даже по ее дыханию мне было слышно, что груз вины за свой поступок она над собой чувствует, что ее это гнетет, что она знает, на другом конце провода парень, которого она крупно подставила.
Ничего лучше я не придумал, как попросить ее встретиться со мной, и она согласилась. По ее тону было слышно, что она ждет, что я заявлюсь с дробовиком и выскажу ей с помощью него все свое неодобрение. И было понятно, что она с этим смирилась, что она действительно верит в то, что сама понаписала про мое право сделать с ней все, что угодно, и тем самым свершить возмездие. Было бы гораздо легче, если бы она вела себя как лживая сволочь. Но нет, даже в этом она мне задачу усложнила.
Я увидел ее сквозь окно кофейни, прежде чем зайти внутрь. Потребовалось еще мгновение, что бы собраться с силами. Я хотел вломиться внутрь и задушить ее. Я хотел зайти внутрь, обнять и поцеловать ее. Я хотел вбежать, схватить ее за руку и убежать вместе с ней, неважно куда, может и места такого вовсе нет нигде. Я вошел внутрь - ни поспешая, ни медленно - тщательно выверено, без малейшей идеи, что делать - и уселся рядом с ней за столом.
Дрожалочка извинилась передо мной, но извинения ее прозвучали пустыми звуками. Несмотря на это, я отчаянно желал простить ее, зная, при этом, что это часть ее волшебства… часть того, что делает ее нелюдем. Это механизм самозащиты хищника, как и у всех остальных. Она питается доверием и влечением и желаниями. Она заставляет желать ее, быть с ней, и самое печальное в том, что я верю ей, когда она говорит, что делает это не по злому умыслу. То ледяное чудище сделало с ней что-то ужасное, и теперь она вернулась калекой. Теперь она питается теплом, что бы выжить; теплом человеческих тел и душ. Она виновна в своем состоянии не больше, чем виновен бешеный пес. Только она в сотню раз опаснее.
Наплевать. Я не мог себя заставить убить ее или выматерить ее, вообще что угодно с ней сделать кроме того, что бы просто уйти и оставить все, как есть. За каждый свой шаг прочь я платил болью. Я хотел обернуться назад и обнимать ее до тех пор, пока она не согреется. Но в этом-то все и дело. Она никогда не согреется. Ей никогда не будет достаточно. Всегда в ее душе будет зиять дыра, и осколок льда вечно будет заменять ей душу.
Мой совет тому, кто читает это: не вмешивайтесь. Не идите по моим следам. Если кто-нибудь когда-нибудь станет любить вас за то, что вы есть, бегите прочь. Это либо слишком добрый человек, который не достоин всего того дерьма, которое вы на него выльете, либо кто-нибудь похожий на Дрожалочку, от которых вам станет так плохо и пусто, как вы никогда себе и представить не могли. Если вы читаете это и только начали, серьезно, задумайтесь на мгновение, серьезно задумайтесь - хотите ли вы продолжать. Легче не будет, и не закончится, пока не кончитесь вы сами.
Если на вас такой расклад нагоняет депрессию, идите отсюда и не оглядывайтесь. Есть вещи, которые лучше не знать. А решите продолжать, ну, тогда мой тост за вашу полную и окончательную твердолобость, мне вас жаль, дальше вам не будет лучше, чем есть сейчас.
Итак, Снегурочка. Букв много.
Ян
Вот что я нашла. Купила у сам-знаешь-кого, сука он редкостная, как всегда. Грустное чтиво. И ты тоже не ехидничай - имею я право сказать, что мне жаль парня.
-Джесс
Люди вокруг нее ведут себя странно. О да, она симпатичная, это, отчасти, и есть тому объяснение (закон такой есть, красивые люди всегда нас, обычных людей, смущают). Но было нечто большее, чем обычная смесь неловкости, почтительности, ревности и всего в таком роде. И, если честно, она не была такой уж красивой. Все вокруг нее становится странным, по крайней мере для меня, хотя бы на мгновение. Не могу внятно объяснить, кроме как сказать, что чувствуешь себя слегка под кайфом, будто бы проснулся после особенно яркого сна, и еще немного грустным. Нет, не то. Черт. Не могу объяснить так, что бы вы поняли. Я и сам понять не могу.
Встретил я ее в Фуд-Лайон. Забрел туда, когда проверял свидетельства о Черном Псе (легендарном, поэтому с большой буквы), которые на проверку оказались полной лажей - заурядным сбежавшим и одичавшим черным английским мастиффом. Весьма крупным. Но совершенно заурядным. Буду честным: у меня были свои причины завести с ней разговор, и ее, кажется, это заинтересовало. Она постоянно казалась чем-то встревоженной, но меня это не особо напрягало. Если совсем честно - меня так обрадовало, что со мной действительно говорит женщина, несмотря на то, что я начал излучать то, что Эрни называет "волны охотника", говоря проще - "стал выглядеть как парень, который ночью рыскает по пустынным автобусным остановкам в поисках кого бы убить".
Проблема была в том, что меня не отпускало ощущения того, что с ней что-то не так, и я при этом был в своих подозрениях не одинок. Как раз в это время заступала новая смена, и несколько ее коллег прошли мимо нас, пока мы разговаривали. По тем взглядам, которые они бросали, я видел идущую в них борьбу между желанием подойти поближе и немедленно бежать как можно дальше. Затем я снова перевел свое внимание на нее, посмотрел на ее улыбку, и часть меня попыталась заставить забыть остальную часть о своих обязанностях.
Я осознал, что она не просто встревожена. Ее трясет. Я ей об этом сказал и предложил свой плащ, хотя бы на то время, пока мы идем к машине. Она посмеялась и сказала мне: "Вот это любопытно. Никто никогда не смотрел на бирку с моей фамилией. Всегда звали меня Дрожалочкой". Она пожала плечами: "Затрудненная циркуляция крови. У мамы то же самое было. Врач как-то говорил мне научное название этому, но давно. Я давно с этим свыклась". Она поблагодарила меня за любезность и легонько пожала мне руку, и мать вашу за ногу, это была самая холодная рука, которую я когда-либо встречал у живого человека! Она натурально казалась холоднее, чем температура воздуха на улице, хотя до весны было еще несколько недель.
У ее машины мы еще немного постояли и пообщались. Я не мог отделаться от мысли, что что-то было… не так. Как-то неправильно. То ли от того, как она смотрела по сторонам, когда она думала, что я на нее не смотрю. Так оглядываются преступники, которые опасаются полицейских. Или женщины, с которыми плохо обращаются, оглядываются, не возникнет ли их психически неуравновешенный мужчина, что бы уволочь их за руку отсюда прочь. Опять же, странно, что в прохладе раннего утра она тряслась меньше, чем будучи в магазине. И, конечно, это могло быть мое перешедшее все границы изумительно отточенная чувствительность к серьезным отклонениям от нормальности. Я не думаю, что она мои наблюдения отследила, за последние пару лет я стал мастером в области бросания взглядов украдкой. Я думаю, что в половине случаев люди не замечают всякую странную фигню только потому, что их уверили в том, что ничего ночью необычного на самом деле не происходит. Поэтому они не хотят замечать.
Как ни странно, мы обменялись телефонными номерами. Позвонить она не обещала, и я тоже. Скорее всего, мы оба понимали, что продолжать будет плохой идеей. Но, несмотря на это, я взял клочок бумаги между большим и указательным пальцами, и, перед тем как она отпустила его, почувствовал - будто электрический заряд сквозь меня прошел.
Я бы сказал, что мне не помешал бы холодный душ, но думаю, что он только напомнит мне о ней.
------------------------------
Этой ночью она мне снилась. Два дня прошло с тех пор, как я взял ее номер. Я ей не звонил, она мне тоже. Прошу прощения, но у меня все еще голова ватная. Я только проснулся.
По-моему, это был мой самый красочный сон. Теперь вот я лежу в кровати, и мне кажется, что настоящая жизнь не такая уж настоящая по сравнению с этим сном, хотя постепенно, конечно, я просыпаюсь, и воспоминания о нем исчезают. Попытаюсь вспомнить все, что смогу. Уверен, это стоит записать.
Я гулял среди снегов. Снег был везде. Думаю, это был лес… нет, кристаллы льда, метров пятнадцать в высоту, или даже больше. Они произрастали из массивных оснований, потом становились все тоньше и тоньше, пока не становились похожими на прозрачные перья. Был закат. Небо было пурпурно-голубое, и немного красное на горизонте. Ноги мои уже стали неметь от передвижения сквозь доходящего мне до бедер прекрасного белого крошева снега. И даже не столько тяжело было идти сквозь этот покров, сколько от холода каждое, даже самое маленькое, действие превращалось в подвиг. Легкие жгло ледяным огнем, горло пересохло так, как может высохнуть только от сильного холода.
Теперь, когда я пытаюсь вспомнить, смутно припоминаю чувство, будто я каким-то образом заблудился и набрел на эту ледяную пустыню. Припоминаю осколки сна, который был у меня перед этим, или это был тот же сон - что-то про портного, который должен был сделать мне пару белых штанов, за которые я ему должен был отдать рюкзак, полный маленьких грейпфрутов (которые, в свою очередь, мне в руки не давались). Но затем все поменялось, как будто в том сне я свернул не туда и оказался в невероятно настоящем месте. Я искал ее. Понятия не имею зачем, если честно, я весь день перед этим о ней вообще не вспоминал. Ну, может, пару раз только, но это не оправдывает то, что я видел чужой сон о ней. Чужой сон. Как нельзя лучше подходит под описание того, что я чувствовал.
В какой-то момент я стал звать Дрожалочку. Может, она начала отвечать, может просто эхо возвращало мне мой искаженный глыбами льда голос, в этом я не уверен. Сейчас вспомнить уже трудно, но что я действительно помню, так это то, что увидел свое отражение на льду и понял, что мои глаза никак на свет не реагируют - они были полностью пустыми и мертвыми. Мерзость. Почему среди всего того, что у меня в голове отчетливо сохранилось, обязательно должно быть вот такое?
Ее я не нашел. Просто в какой-то момент рухнул без сил. А затем нечто начало ко мне приближаться. Я его не видел и не слышал; я это знал. Затем я проснулся. Или сон закончился. Или я просто не могу подумать, что произошло следом. Вообще уже сейчас все это кажется гораздо менее реальным, чем было пару минут назад. Практически все уже из головы выветрилось… просто обычные разрозненные кусочки сна. Сейчас отмотаю назад и заслушаю, что я там записал. Одну секунду.
Ого. Вот это просто невероятный сон. Даже больше того, потому что теперь я помню только ерунду про портного и грейпфруты, серьезно, я вот слушаю свою же запись, про весь этот ледяной лес, и это как будто бы мне кто-то другой свой сон рассказывает.
------------------------------
Мы встретились, что бы попить кофе. Просто попить кофе и поболтать. Все вокруг казалось более четким; более настоящим. Бумажные подставки на столе - насыщенный красный, с зубчиками по периметру - у всего этого была такая насыщенная текстура, которую я никогда не замечал. Запахи переполняли мой нос: легкая горечь от кофе в воздухе смешалась со сладкими запахами от самой разнообразной выпечки. Просто взглянув на губы других посетителей, я мог видеть, какие слова они произносят. Мои пальцы инстинктивно скользили по вырезанным по углам стола всякими тупыми старшеклассниками нелестным выражениям про девчонок, которые дались слишком легко, или не дались вовсе.
Я уже собрался было ей сказать, что знаю, что что-то не так, но она меня опередила. "Я знаю, что ты хочешь обо мне сказать", сказала она. "Да, ты прав. Я не такая, как все. Извини, что не сказала сразу, но я… скажем так, меня преследуют. С целью причинить вред". Она бросила совершенно заговорщический взгляд. "Последние пару лет я провела в бегах". Она засмеялась - весьма неприятным смехом. "Годами бегаю, все никак убежать не могу".
Разговор переходит от одной темы к другой, но я всегда ловлю себя на мысли, что говорю ей гораздо больше, чем она говорит мне. Она обронит пару слов о себе (и еще неизвестно, правда это, или нет), а затем следует мой монолог минут на пять, не меньше. Не знаю, сверхъестественная эта способность или просто талант заставлять других людей раскрываться перед ней. Может, и то, и другое.
Она рассказала мне, что была обычным человеком, как и я (эту историю я уже слышал и раньше, конечно, но только в ее исполнении она заставила меня чувствовать себя неправым). Даже и не знаю, плохо ли это - не только жалеть ее, но и осознавать, что я никогда не жалел других чудовищ… существ… как их там. Я уверен, что это в нашем разговоре всплыло, и еще более уверен, что она это про себя отметила, чтобы найти-таки способ заставить меня сделать то, что она хочет.
В конечном итоге, мы ни до чего не договорились и ни к какому заключению не пришли. Но вообще-то мы и встречались под предлогом поболтать-попить кофе, так что и договоров с заключениями быть никаких не должно. Я понимаю, что она чего-то замышляет, но что именно - выяснить не смог. Кажется, она пытается понять, насколько я подхожу под роль Белого рыцаря (или козла отпущения, вот угадай).
Когда она собралась уходить, то остановилась, обернулась и легонько поцеловала меня. Снова то же ощущение электрического разряда. Надо было мне остановить ее. Но я не хотел. Когда она отвернулась, я хотел позвать ее, попросить вернуться, но все, что мог сделать, это молча сидеть, улыбаясь, как идиот.
------------------------------
"Ну пожааааааалуйста?"
Это она так просит. Она подходит ближе и улыбается, когда говорит это, и я знаю, что она знает, какое действие это на меня производит. Совершенно ясно, что она слишком запугана, чтобы проверять самой, но, в то же время, очевидно, что команду я с собой взять не смогу. Меня обматерят, и за дело: это глупость. От начала и до конца полностью несусветная глупость. Что еще глупее, так это то, что я согласился не ради хотя бы в каком-то приближении достойной причине. Я сказал да, потому что посмотрел в ее глаза и увидел в них нужду и всю ее беззащитность, и я знал, что она мною манипулирует, и мне это было неважно. Надо же было так все испортить то.
Я ее спросил, а что, собственно, ищем, и тут она замялась. Я из нее, наконец, выудил, что ее "Увели", как она об этом говорит, вот в таком ключе. (Но то выражение, с которым она это слово произнесла, заставляет меня использовать для него заглавную букву). Я не смог вытянуть из нее ни слова о том, куда именно ее привели. Она только покачала головой и начала смотреть куда-то вдаль. Все равно что пытаться по одному слову вытаскивать из контуженого ветерана. Она просто замолкла, когда я попытался выяснить больше, поэтому попытки эти я прекратил. И тут же она вернулась назад и вот уже улыбается мне своею фирменной улыбкой. И без каких-либо вопросов с моей стороны она уверяет меня, что я буду в безопасности - что годами там ничего не происходило.
Естественно, что ее реакция на мои вопросы только добавила мне скепсиса касательно того, насколько там "безопасно", но я давно уже свыкся с ощущением опасности. Не в смысле "я охренеть какой крутой", просто констатация факта безумия. Я один из тех тупых бедолаг, которые идут прямиком туда, откуда нормальные люди бегом бегут.
------------------------------
Дальнейшее с моих слов записала Кэрол, потому что я пью через трубочку горячий кофе и пытаюсь хоть как-то привести себя в чувство. Несомненно, на моем правом плече присутствуют следы обморожения (болит ужасно, синяк размером с бейсбольную перчатку), и еще гипотермия средней тяжести в довесок. До завтра поймем, надо ли будет срезать слой кожи, хотя Кэрол говорит, что не придется, все со мной будет хорошо. Чувствую себя отвратительно, к счастью, я к своим словам отношусь серьезно, так что позже к этому вернусь, что бы подтвердить, так ли все было. В общем, как я дошел до жизни такой:
Я проник в заброшенную школу, на которую указала мне Дрожалочка. Она была полностью уверена, что там будет какая-то зацепка касательно того, что мы оба ищем, но сама туда пойти не может. Что-то она сказала про обещание, которое она сделала и нарушить не может. Когда я ее об этом спросил, она уточнила, что не просто не хочет нарушать обещание, а именно не может этого сделать. Что слова - даже сказанные небрежно - имеют власть, все в таком роде. Если бы я что-то в этом еще понимал.
Пробраться туда было довольно легко. Добрые люди замок с цепи сняли уже пару лет как. Но пройдясь туда-сюда, я пришел к выводу, что здесь все глухо. Умом-то я понимал, что продолжать искать смысла не имеет, но я туда полез не для того, что бы решить проблему. Я полез, что бы она была счастлива. В общем, часа два я бродил и прятался, как будто подросток какой, пытающийся втайне ото всех распить полторашку дешевого пива. Повсюду стоял запах плесени вперемешку с запахами отправлений естественных нужд, как в исполнении животных, так и человеческих. Судя по разбросанному мусору, тут обитали бездомные. Шкафчики и стены стали полем битвы надписей и настенного уличного искусства, по большей части, весьма посредственного, хотя попадались и вполне приличные экземпляры. В какой-то момент что-то в темноте пробежало, я отпрыгнул с воплем, но решил, что это была крыса. В общем, что бы то ни было, оно успело убежать раньше, чем я на него навел луч света, и не решилось появиться снова.
Я никогда себя таким новичком не чувствовал - даже когда в первый раз вышел на поиск. И этот факт меня заставил чувствовать себя неудачником, а это, в свою очередь, почему то привело меня к мысли про Дрожалочку. И вот, наконец, разум все же возобладал над гормонами (или что там заставляло меня думать о ней). Я вышел на заросшую площадку и принялся искать по карманам сигареты.
Откуда-то из теней появилась рука и сомкнулась на моем плече, и я прямо почувствовал, как утекает тепло из моего тела сквозь место касания. В тот момент мне казалось, что уже никогда согреться не удастся. Ледяное облако дыхания проникало мне в ухо, голос, который говорил со мной, был похож на треск столетнего льда, который решил устроиться поудобнее. Я никогда не забуду, что оно мне сказало: "Куда же, куда же ушла яхонтовая моя девочка? Маленький мой ледничок в лучах солнечного света, алебастровая моя любимица? Ты ведь встречал ее, не так ли, человек? Скажи мне, где она".
Думаю, я выдавил из себя что-то нечленораздельное. Вряд ли я в тот момент был способен на вразумительную речь. Я до сих пор трясусь, когда вспоминаю это. Кажется, оно прижалось ко мне в попытке разобрать, какие там слова или звуки я издаю, стуча зубами. Краем глаза я видел какое-то движение и слышал звук, как будто сантиметров тридцать льда на озере размышляют, расступаться им под твоими ногами, или нет.
"Постарайся получше, о человек… еще получше постарайся". Ледяная тварь еще сильнее сжала мне плечо. Я понял это по ноющему ощущению, которое должно было быть болью, но холод заглушал попытки почувствовать ее. "Или ты себя предложишь мне взамен?" Оно засмеялось. С таким же звуком глыбы люда падают на крышу, одна за другой. "Если скажешь ты, что не желаешь пойти ко мне домой, я отпущу тебя. Договорились мы с тобой, о человек?"
Никогда я еще с такой силой не пытался выдавить из себя хотя бы один гребаный внятный звук, как в тот момент. Мои губы не были даже способны произнести даже такое сложное слово, как "нет". Все, что я из себя выдавил, это серию стонов и хрипов. Если бы меня так не заморозили, я уверен, что обмочился бы.
Даже не видя чудовище, я понял, что оно улыбнулось. Я услышал усмешку в его ужасающем голосе; я откуда-то знал, что так трещит промерзшая кожа, которую оставили посреди арктической метели. "Тогда, договорились". Вторая рука коснулась моего плеча. Я не знаю точно, что случилось после. Точно знаю, что я взвыл, от ужаса, от боли, в диапазоне от ноты ля до ноты си. Оно меня отпустило и исчезло в облаке кусочков льда в тот же момент, как я упал на землю. За считанные секунды они расплавились и исчезли в никуда. Я свернулся калачиком на площадке, пытаясь хоть чуточку согреться, и мое сознание отключилось под полночный звон колоколов далекой церкви. Хоть убей, не помню, начали ли они звонить до, во время или уже после того, как я начал кричать.
Когда я очнулся, только-только забрезжил рассвет. Я смог засунуть руку в карман и вытащить мобильник. Рукой своей я вообще ничего не чувствовал, вся она полностью потеряла чувствительность. Меня так колотило, что даже обратиться к адресной книге в телефоне было практически невозможно, мне это еле-еле удалось. Я набрал телефон Энди (первый попавшийся мне номер, позвонив по которому мне нет нужды объяснять, чем я таким занимался, что теперь выгляжу, как кусок мяса из морозильника) и, заикаясь, обрисовал свое местонахождение, а так же очень сильно попросил о помощи.
После этого я снова вырубился, и только очень смутно помню, как меня волокли к машине. Потом меня запихали в горячую ванну и беспрестанно поили горячим чаем, кружку за кружкой. Кэрролл сразу обнадежила, что на плече от всего этого теперь останется шрам. Вот чего мне точно не хватало: боевых ран без возможности объяснить их происхождение. Хорошо, что к обычным врачам я больше не хожу.
------------------------------
Вернувшись на место преступления (если это так можно назвать) всей командой, все, что мы смогли выяснить, ничего ровным счетом нам не объяснило. Было совершенно очевидно, где именно я стоял, на это указывали весьма расползшиеся трещины в асфальте, по форме напоминающие отпечатки ног; причем поползли они не от веса, что характерно, а явно от воздействия погодных нагрузок. Странно то, что трещин не было на месте большого пальца правой ноги, как будто бы его ампутировали. Непонятно.
В любом случае, отпечатки ног красовались совсем рядом со стеной, а это значит, что никто ко мне сзади подобраться не мог, если только он не обладает способностью ходить сквозь стены. Энди указал на отличающийся цвет строительного раствора, скрепляющего близлежащие кирпичи, чуть темнее, чем во всей остальной стене, как будто его чем-то подкрасили - но даже с принятыми на нашей службе стандартами это показалось надуманным. Прогулка по окрестностям обнаружила церковь, чьи колокола я слышал, но ничего выдающегося относительно этого места обнаружить не смогли. Немного обветшалая, поиск по сети ничего нам не выдал, касательно замеченных в ней чудес или других феноменов.
Лучшее, что команда смогла отыскать, это несколько древних сказок про фей (не те, что в Диснеевских мультфильмах показывают, а старые-недобрые про "мы похитим твоих детей" дохристианских чудовищ из другого мира, в которых нет ни намека на счастливый конец), в которых звон колоколов изгоняет некоторых нечеловеческих существ. Естественно, что большинство подобных историй мы нашли из религиозных источников, а те живописны лишь в описаниях могущества Христа, изгоняющее всякое зло, а фактическая сторона у них хромает. В этом вечный гребаный недостаток работы с всякими церковными житиями. В итоге, мы вернулись, откуда начали, хотя и приобрели несколько тем для дальнейших размышлений и, быть может, методики работы с этим явлением, если еще раз его встретим. Здравствуй, новое хрень, прописавшаяся в моем наборе необходимых на экстренные случаи вещей, железные гвозди, ветка рябины, конская подкова и всякая подобная ерунда внесут свой вклад в подтверждение моего и без того очевидного безумия. Еще Эрни посоветовал в следующий раз надевать одежду наизнанку. Почему-то мне кажется, что вот такие вещи должны работать. Вероятно, они как-то связаны с их собственным волшебством, говорят, что так считали древние германцы, кельты и как-их-там-еще.
------------------------------
Когда я вернулся домой, меня там ждало письмо. Забавно, но не помню я, как ей свой адрес сообщал. Может, она задействовала магию для того, что бы найти меня. Или поступила проще, обратилась к друзьям, которые умеют пользоваться компьютером. В конечном счете, неважно. Его просунули под дверь моей квартиры, а не поместили в вечно пустующий почтовый ящик. Даже не знаю, как это расценивать, то ли как знак того, что достать она меня может где угодно, то ли как то, что лично ее волнует произошедшее. Или оба варианта сразу. Может она в принципе не задумывалась о моем отношении к неприкосновенности частной жизни и безопасности. Думаю, это самое вероятное объяснение, хотя я, конечно, циник тот еще, так что относиться к моим о людях суждениям всегда надо с долей недоверия.
Вообще, конечно, это не то, что я ожидал, хотя, если уж совсем честно, я от нее вообще ничего не ожидал. И что в нем было написано, должно было быть правдой, потому как иначе это самая дурная в мире ложь. В смысле, кому придет в голову писать неправду, которая предполагает убиение отправителя? Только если она сама хочет умереть, но я, видать, еще не такой циник, чтобы предполагать такой вариант.
Письмо я прикрепил. Делай с ним, чего хочешь. Может, для тебя оно скажет больше, чем мне, потому что я вообще ничего не понимаю.
Брайан,
Мне ужасно жаль. Я тебя отправила туда, прекрасно зная, что он постарается тебя забрать. Я думала, может, ты для него составишь такой интерес, что про меня забудут. Я полагала, что, дав ему новую игрушку в коллекцию, он решит, что мы в расчете, после моего "предательства". Все так сложно, и до обидного просто.
Я плохой человек. Я на самом деле то ужасное чудище, как ты обо мне думаешь. Я вижу твое сердце гораздо лучше, чем ты сам можешь предположить. Я хожу по твоим снам с той же легкостью, как ты ходишь по городским улицам. Твое сердце шепчет мне свои секреты. Я знаю, что ты ко мне чувствуешь - или чувствовал. В этом есть и моя заслуга: я заставила тебя чувствовать, по умыслу или же случайно. Я лишь надеюсь, что ты мне в этом веришь, хотя я пойму, если ты решишь больше не верить ни единому моему слову.
Ты мне был небезразличен. Ты мне все еще небезразличен. Просто себя я люблю больше, от моей души остались одни ошметки, и я стала эгоистичной сукой. Ты же был ко мне добр; добрее, чем я того заслуживала. Все, что я еще могу сказать, лишь повторит то, что я только что сказала, и вряд ли ты от этого мне скорее поверишь. Вот еще что, ты ненадолго подарил мне ощущения того, что я в безопасности, что я нужна и меня принимают, и память об этом мне очень важна, не могу передать, насколько.
Что бы ты не решил сделать - со мной или для меня - я все пойму. У тебя есть право на любое возмездие, которое придет тебе в голову.
- Дрожалочка.
Зачем я решился позвонить ей и попытался вызвать на разговор, я не знаю. Это глупость, и я это прекрасно разумом своим понимал, набирая при этом ее номер и слушая пару гудков перед тем, как она подняла трубку. Когда я услышал ее обычные рабочий приветливый голос, сразу понял, что она не посмотрела на определитель номера. После двух секунд тишины, она поняла. Она не назвала моего имени, но даже по ее дыханию мне было слышно, что груз вины за свой поступок она над собой чувствует, что ее это гнетет, что она знает, на другом конце провода парень, которого она крупно подставила.
Ничего лучше я не придумал, как попросить ее встретиться со мной, и она согласилась. По ее тону было слышно, что она ждет, что я заявлюсь с дробовиком и выскажу ей с помощью него все свое неодобрение. И было понятно, что она с этим смирилась, что она действительно верит в то, что сама понаписала про мое право сделать с ней все, что угодно, и тем самым свершить возмездие. Было бы гораздо легче, если бы она вела себя как лживая сволочь. Но нет, даже в этом она мне задачу усложнила.
Я увидел ее сквозь окно кофейни, прежде чем зайти внутрь. Потребовалось еще мгновение, что бы собраться с силами. Я хотел вломиться внутрь и задушить ее. Я хотел зайти внутрь, обнять и поцеловать ее. Я хотел вбежать, схватить ее за руку и убежать вместе с ней, неважно куда, может и места такого вовсе нет нигде. Я вошел внутрь - ни поспешая, ни медленно - тщательно выверено, без малейшей идеи, что делать - и уселся рядом с ней за столом.
Дрожалочка извинилась передо мной, но извинения ее прозвучали пустыми звуками. Несмотря на это, я отчаянно желал простить ее, зная, при этом, что это часть ее волшебства… часть того, что делает ее нелюдем. Это механизм самозащиты хищника, как и у всех остальных. Она питается доверием и влечением и желаниями. Она заставляет желать ее, быть с ней, и самое печальное в том, что я верю ей, когда она говорит, что делает это не по злому умыслу. То ледяное чудище сделало с ней что-то ужасное, и теперь она вернулась калекой. Теперь она питается теплом, что бы выжить; теплом человеческих тел и душ. Она виновна в своем состоянии не больше, чем виновен бешеный пес. Только она в сотню раз опаснее.
Наплевать. Я не мог себя заставить убить ее или выматерить ее, вообще что угодно с ней сделать кроме того, что бы просто уйти и оставить все, как есть. За каждый свой шаг прочь я платил болью. Я хотел обернуться назад и обнимать ее до тех пор, пока она не согреется. Но в этом-то все и дело. Она никогда не согреется. Ей никогда не будет достаточно. Всегда в ее душе будет зиять дыра, и осколок льда вечно будет заменять ей душу.
Мой совет тому, кто читает это: не вмешивайтесь. Не идите по моим следам. Если кто-нибудь когда-нибудь станет любить вас за то, что вы есть, бегите прочь. Это либо слишком добрый человек, который не достоин всего того дерьма, которое вы на него выльете, либо кто-нибудь похожий на Дрожалочку, от которых вам станет так плохо и пусто, как вы никогда себе и представить не могли. Если вы читаете это и только начали, серьезно, задумайтесь на мгновение, серьезно задумайтесь - хотите ли вы продолжать. Легче не будет, и не закончится, пока не кончитесь вы сами.
Если на вас такой расклад нагоняет депрессию, идите отсюда и не оглядывайтесь. Есть вещи, которые лучше не знать. А решите продолжать, ну, тогда мой тост за вашу полную и окончательную твердолобость, мне вас жаль, дальше вам не будет лучше, чем есть сейчас.