Российско-американские сюжеты
Американскую русистику создавали в значительной степени русские эмигранты. Сегодня небольшая биографическая справка об одном из них.
Михаил Михайлович Карпович - историк, публицист, мемуарист, редактор нью-йоркского "Нового Журнала". По семейным преданиям, польский род Карповичей некогда имел двойную фамилию (Кораб-Карповичи) и графский титул. Мать Карповича - М.Е.Преснякова, сестра историка А.Преснякова, также происходила из старинного дворянского рода.
Родился в 1887 г. (по другим сведениям, в 1888 г.) в г. Тифлис (ныне Тбилиси, Грузия). Историей увлекся, когда еще был гимназистом, тогда же примкнул к революционному движению, сблизился с эсэрами, пропагандировал их взгляды. В 1905 г. был арестован, сидел в Мцхетской крепости. В 1906 г. поступил в Московский университет, слушал лекции В.Ключевского, участвовал в семинарах Д.Петрушевского. В 1907-1908 гг. посещал Сорбонну.
В 1914 г. окончил Московский университет и был оставлен при кафедре истории. Тема его магистерской диссертации - "Александр I и Священный Союз". Работал в Историческом музее.
В 1916 г. призван в армию и направлен в секретариат при Особом совещании по обороне. Вскоре после Февральской революции близкий знакомый Карповича по Тифлису, товарищ министра торговли и промышленности Временного правительства Б.Бахметьев получил назначение послом России в США и предложил Карповичу войти в состав отправлявшейся туда "чрезвычайной миссии". Карпович отправился за океан в качестве личного секретаря посла. Но вскоре возвращаться им стало некуда, - в России произошла революция. Весной 1924 г. российское посольство в Вашингтоне было закрыто, и Карпович переехал в Нью-Йорк. Там он выступал с докладами, на жизнь зарабатывал книжной торговлей.
Один из первых американцев, изучавших русскую историю, Арчибальд Кулидж, помог ему с лекциями в колледжах. В конце 1920-х гг. принимал участие в работе студенческого христианского кружка РСХД в г. Бостон (США). В 1927 г. по рекомендации А.Кулиджа и М.Ростовцева был приглашен в Гарвардский университет преподавать русскую историю; последовательно занимал должности лектора, доцента, профессора и заведующего славянским отделением.
Усилиями русского профессора Гарвард стал центром исследований России. Как писал о Карповиче один из его учеников, он открыл студентам путь к познанию "действительной, а не воображаемой России". Вел три обширных курса: "Введение в историю России", "Русская литература XIX в.", "История идейных течений в России", читал также лекции по всеобщей истории Европы. По отзывам слушателей, каждая такая лекция была произведением искусства, заключая в себе богатство материала, тонкость анализа и совершенство формы.
Карпович был научным руководителем у более чем тридцати соискателей степени PhD по русской истории. Через своих студентов, среди которых были, например, Ричард Пайпс, Дональд Тредголд, Джордж Фишер, Роберт Дэниелс, Ханс Роггер, Роберт Пол Браудер, он повлиял на знания и мысли образованной Америки о России.
Помимо Гарварда, Карпович преподавал в других американских университетах, выступал с докладами в русских просветительских организациях. С 1943 г. Карпович - главный редактор основанного в 1941 г. в Нью-Йорке "Нового журнала". Считая эту работу чрезвычайно важной, он превратил журнал в одно из самых читаемых периодических изданий русского зарубежья. По словам американского историка Ф.Мосли, Карпович стремился "содействовать двусторонней связи между русской мыслью и свободным миром".
По своим общественно-политическим взглядам Карпович был внепартийным демократом, сторонником "все более социально окрашенного" либерализма, понимая либерализм как "пафос свободы и свободы личности - в первую очередь". В наш жестокий век, подчеркивал Карпович, необходимо снова "восславить свободу", но если в XIX в. А.Токвиль призывал "либерализировать" политическую демократию, то теперь столь же важно - "либерализировать" демократию социальную.
Говорили, что Карпович не стал профессиональным антикоммунистом, поскольку считал, что идеологическая позиция повредит ему как историку. При этом он никогда не скрывал, что считает победу большевиков катастрофой, и предпочитал по возможности не читать лекций по советскому периоду - из опасения, как он сам говорил, проявить необъективность.
Вспоминая усвоенное в университете, один из студентов Карповича с уверенностью утверждал, что, по убеждению его учителя, "дворянский мир времен Александра I и Николая I, при всех изъянах самодержавия и крепостничества, был золотым веком русской цивилизации, представлял собой первое крупное достижение так называемого русского гуманизма". Та эра, по воспоминаниям студента Карповича, Мартина Малиа, вызывала у него "смутные сентиментальные чувства". Говоря о советском периоде, ему было больно свидетельствовать об упадке русской гуманистической традиции.
Среди наиболее значительных научных работ Карповича - "Императорская Россия. 1801-1917" (Нью-Йорк, 1932, на англ. яз.), раздел по истории России в коллективной работе "Экономическая история Европы с 1750 г." (Нью-Йорк, 1970, на англ. яз.). Обзор литературы о русской революции, опубликованный Карповичем в 1930 г. положил начало изучению этой темы в США.
Отвечая на вопрос, что "вызвало Февраль и привело к Октябрю", Карпович писал: "Неустойчивость русского государственного и общественного строя делала революцию, при неблагоприятных условиях, возможной. Война превратила эту возможность в вероятность. И только возникший во время войны острый политический кризис сделал революцию, в конечном счете, неизбежной. А за этот политический кризис ответственность лежала целиком на близорукой, более того - безумной политике власти" (притом, что после 17.10.1905 в России "самодержавие перестало существовать", "конституционный режим определенно был").
Возлагая вину за Февральскую революцию на "человеческую глупость правящих кругов", Карпович не усматривал здесь вины либералов. "Большинство оппозиции не только не хотело революции, но было озабочено тем, как бы ее предотвратить". Напротив, за "крушение Февраля" Карпович возлагал ответственность не только на Временное правительство, но и на всю русскую демократию. "Если бы она тогда действовала как единое целое, если бы все демократические партии безоговорочно сплотились вокруг Временного правительства, если бы они все вели решительную борьбу с максималистскими тенденциями, как в своей собственной среде, так и в народных массах, - то шансы на преодоление большевистской опасности и на спасение России от катастрофы, несомненно, возросли бы во много раз".
Вместе с двумя другими русскими историками-эмигрантами, Флоринским и Вернадским, Карпович задал рамки оценок русской истории в американской историографии. Противники как самодержавия, так и большевиков, они сыграли свою роль в том, что образованным англоязычным читателям трудно было расстаться с мыслью, будто бы демократический дух русских не отличается от демокартизма жителей Канзаса или Нью-Йорка, будто бы большевизм - вопиющая аномалия в эволюции Российского государства, что русские каким-то образом скоро покончат с коллективизмом и однопартийным правлением.
Эти ученые стали предтечами англо-американской школы советологии, получившей название тоталитарной. Их подход предстал в виде ортодоксальной истины, перекочевавшей впоследствии из 1940-х в 1960-е годы, и основывался на оценке большевиков как людей, тоталитарных по духу.
К 70-летию Карповича 27 его учеников преподнесли ему сборник своих очерков с посвящением: "Михаилу Карповичу в знак преклонения, любви и благодарности". Прошедшие его школу историки преподавали более чем в 20 университетах и колледжах США, в том числе в Гарвардском, Йельском, Калифорнийском и Чикагском университетах.
Важная часть наследия Карповича-публициста - его «Комментарии», печатавшиеся в «Новом Журнале» с 1951 по 1958 гг. В некоторых из «Комментариев» раскрываются его взгляды на характер исторического процесса. В «Философии случая» (Новый Журнал. 1954. № 37) он говорит о догматизме детерминистического подхода: разрушая детерминизм, мы открываем возможность для разумного вмешательства человека «в слепой ход событий» - возможность сознательной борьбы со случайностью. Прикладной вывод из этой теоретической мысли состоит для Карповича в объединении гуманистических усилий против «роста бесчеловечности в мире».
Тематический диапазон «Комментариев» широк. Это и проблемы национальностей в России, и российско-американские отношения, и роль эмиграции в сохранении культурного наследия. О круге тем могут дать представление заголовки, встречающиеся в «Комментариях»: «Философия компромисса», «Цена революции», «Америка и ее союзники», «О русском мессианстве», «К спору о Достоевском», «Проблема свободы творчества в советской России», «Несколько мыслей об историческом романе», «После Сталина: в России», «После Сталина: на Западе», «О трудностях западного мира», «По поводу американских выборов», «Эмиграция и политика».
Взгляды Карповича на эмиграцию точно охарактеризовал в 1959 А.Ф. Керенский: «В условиях, в которых находится русская эмиграция, думал Карпович, для реальной политической борьбы, которая требует точного разделения борющихся партий, нет места. Ее задача другая: сохранить внутри себя основные религиозные, интеллектуальные и культурные ценности, выношенные русским народом за долгие столетия, и самой не выродиться в скопление безликих беженцев. Вот эту задачу удержать эмиграцию на высоком культурно-духовном уровне, на котором уже стояла Россия перед войной 1914 года, сохранить в ней на будущее основы этой культуры, эту задачу и преследовал Карпович, и в этом была его служба России; и поэтому он занял в эмигрантской среде такое особое место» (Новый Журнал. 1959. № 58. С. 8).
Стоит отметить, что Карпович оказался первым, помогшим Владимиру Набокову после переезда того в США, многое из их общения запечатлено в романе "Пнин". Вот что об этом писал в Европу сам писатель: "Живем среди великолепных зеленых зарослей у этого изумительно доброго Карповича, где можно разгуливать полуголым , пишу английский роман и ловлю американских бабочек... Положение мое мучительно неопределенное, но пока ничего не вышло, и мысль о зиме внушает страх..."
Набоковы в США, лето 1941
А вот как об этом писал исследователь биографии Набокова:
"Карпович, преподаватель истории в Гарварде, с которым Набоков подружился в 1932 году в Праге, предложил Набоковым погостить в его летнем доме в Вермонте. ... 15 июля Набоковы покинули духоту Нью-Йорка и отправились в летний дом Карповича на старой ферме, где когда-то варили кленовый сироп, в Вест-Вардзборо, штат Вермонт. Эта дощатая постройка, ветхая, покосившаяся, покрытая облупленной краской, была куда скромнее, чем особняк кирпичной кладки в пятой главе «Пнина», в котором летом собираются интеллектуалы русской эмиграции, но в ней царила та же атмосфера, да и окружение было сходным: море зелени, клен, бук, сосна, бальзамический тополь, и Набоков сказал в интервью: «прямо как в Сибири» - где он, конечно же, никогда не бывал, - и определенно нерусская фауна: колибри, большие мрачные дикобразы, неуловимые, элегантные скунсы.
Михаил Карпович приехал в Америку молодым, невысокого ранга дипломатом и остался после революции. Став преподавателем в Гарварде, он оказался генералом русистики в Соединенных Штатах, поскольку, хотя сам писал мало, практически все выдающиеся специалисты были его учениками. Обладая удивительной притягательностью и сильным влиянием, он пытался собрать в одну кучу всех бывших соотечественников и помог Набокову, как никто из русских эмигрантов в Америке. В 1942 году Карпович вместе с Марком Алдановым основал «Новый журнал», в каком-то смысле заменивший «Современные записки» и уже просуществовавший более шестидесяти лет.
В то лето у Карповича гостил вместе с женой и с детьми Николай Тимашев, социолог из Гарварда. Тимашев заметил, что атмосфера в доме Карповичей напоминала русскую усадьбу: «Сколько там было увлекательных разговоров, столь характерных для русской интеллигенции! Особенно запомнилось мне лето 1940 г., когда там гостил В.В. Набоков-Сирин. При участии Набокова, моей покойной жены, M.M. [Карповича] и других там составлялся рукописный журнал под заглавием „Дни нашей жизни“, в котором была и местная хроника, и юмористика, и стихи, и шутливые полемики, преимущественно насчет значения разных русских слов». Две литературные пародии Набокова, недавно обнаруженные в номерах «Нового русского слова» за 1940 год, вероятно, были написаны для этого журнала - иначе трудно объяснить их веселый отпускной дух".
Умер Карпович в Бостоне в 1959 году.
Источники: Дональд Дэвис, Юджин Трани. Кривые зеркала: США и их отношения с Россией и Китаем в ХХ веке. Вадим Крейд. КАРПОВИЧ МИХАИЛ МИХАЙЛОВИЧ (1888 - 1959) // Новый исторический вестник. Михаил Карпович. Брайан Бойд. ВЛАДИМИР НАБОКОВ: АМЕРИКАНСКИЕ ГОДЫ
Михаил Михайлович Карпович - историк, публицист, мемуарист, редактор нью-йоркского "Нового Журнала". По семейным преданиям, польский род Карповичей некогда имел двойную фамилию (Кораб-Карповичи) и графский титул. Мать Карповича - М.Е.Преснякова, сестра историка А.Преснякова, также происходила из старинного дворянского рода.
Родился в 1887 г. (по другим сведениям, в 1888 г.) в г. Тифлис (ныне Тбилиси, Грузия). Историей увлекся, когда еще был гимназистом, тогда же примкнул к революционному движению, сблизился с эсэрами, пропагандировал их взгляды. В 1905 г. был арестован, сидел в Мцхетской крепости. В 1906 г. поступил в Московский университет, слушал лекции В.Ключевского, участвовал в семинарах Д.Петрушевского. В 1907-1908 гг. посещал Сорбонну.
В 1914 г. окончил Московский университет и был оставлен при кафедре истории. Тема его магистерской диссертации - "Александр I и Священный Союз". Работал в Историческом музее.
В 1916 г. призван в армию и направлен в секретариат при Особом совещании по обороне. Вскоре после Февральской революции близкий знакомый Карповича по Тифлису, товарищ министра торговли и промышленности Временного правительства Б.Бахметьев получил назначение послом России в США и предложил Карповичу войти в состав отправлявшейся туда "чрезвычайной миссии". Карпович отправился за океан в качестве личного секретаря посла. Но вскоре возвращаться им стало некуда, - в России произошла революция. Весной 1924 г. российское посольство в Вашингтоне было закрыто, и Карпович переехал в Нью-Йорк. Там он выступал с докладами, на жизнь зарабатывал книжной торговлей.
Один из первых американцев, изучавших русскую историю, Арчибальд Кулидж, помог ему с лекциями в колледжах. В конце 1920-х гг. принимал участие в работе студенческого христианского кружка РСХД в г. Бостон (США). В 1927 г. по рекомендации А.Кулиджа и М.Ростовцева был приглашен в Гарвардский университет преподавать русскую историю; последовательно занимал должности лектора, доцента, профессора и заведующего славянским отделением.
Усилиями русского профессора Гарвард стал центром исследований России. Как писал о Карповиче один из его учеников, он открыл студентам путь к познанию "действительной, а не воображаемой России". Вел три обширных курса: "Введение в историю России", "Русская литература XIX в.", "История идейных течений в России", читал также лекции по всеобщей истории Европы. По отзывам слушателей, каждая такая лекция была произведением искусства, заключая в себе богатство материала, тонкость анализа и совершенство формы.
Карпович был научным руководителем у более чем тридцати соискателей степени PhD по русской истории. Через своих студентов, среди которых были, например, Ричард Пайпс, Дональд Тредголд, Джордж Фишер, Роберт Дэниелс, Ханс Роггер, Роберт Пол Браудер, он повлиял на знания и мысли образованной Америки о России.
Помимо Гарварда, Карпович преподавал в других американских университетах, выступал с докладами в русских просветительских организациях. С 1943 г. Карпович - главный редактор основанного в 1941 г. в Нью-Йорке "Нового журнала". Считая эту работу чрезвычайно важной, он превратил журнал в одно из самых читаемых периодических изданий русского зарубежья. По словам американского историка Ф.Мосли, Карпович стремился "содействовать двусторонней связи между русской мыслью и свободным миром".
По своим общественно-политическим взглядам Карпович был внепартийным демократом, сторонником "все более социально окрашенного" либерализма, понимая либерализм как "пафос свободы и свободы личности - в первую очередь". В наш жестокий век, подчеркивал Карпович, необходимо снова "восславить свободу", но если в XIX в. А.Токвиль призывал "либерализировать" политическую демократию, то теперь столь же важно - "либерализировать" демократию социальную.
Говорили, что Карпович не стал профессиональным антикоммунистом, поскольку считал, что идеологическая позиция повредит ему как историку. При этом он никогда не скрывал, что считает победу большевиков катастрофой, и предпочитал по возможности не читать лекций по советскому периоду - из опасения, как он сам говорил, проявить необъективность.
Вспоминая усвоенное в университете, один из студентов Карповича с уверенностью утверждал, что, по убеждению его учителя, "дворянский мир времен Александра I и Николая I, при всех изъянах самодержавия и крепостничества, был золотым веком русской цивилизации, представлял собой первое крупное достижение так называемого русского гуманизма". Та эра, по воспоминаниям студента Карповича, Мартина Малиа, вызывала у него "смутные сентиментальные чувства". Говоря о советском периоде, ему было больно свидетельствовать об упадке русской гуманистической традиции.
Среди наиболее значительных научных работ Карповича - "Императорская Россия. 1801-1917" (Нью-Йорк, 1932, на англ. яз.), раздел по истории России в коллективной работе "Экономическая история Европы с 1750 г." (Нью-Йорк, 1970, на англ. яз.). Обзор литературы о русской революции, опубликованный Карповичем в 1930 г. положил начало изучению этой темы в США.
Отвечая на вопрос, что "вызвало Февраль и привело к Октябрю", Карпович писал: "Неустойчивость русского государственного и общественного строя делала революцию, при неблагоприятных условиях, возможной. Война превратила эту возможность в вероятность. И только возникший во время войны острый политический кризис сделал революцию, в конечном счете, неизбежной. А за этот политический кризис ответственность лежала целиком на близорукой, более того - безумной политике власти" (притом, что после 17.10.1905 в России "самодержавие перестало существовать", "конституционный режим определенно был").
Возлагая вину за Февральскую революцию на "человеческую глупость правящих кругов", Карпович не усматривал здесь вины либералов. "Большинство оппозиции не только не хотело революции, но было озабочено тем, как бы ее предотвратить". Напротив, за "крушение Февраля" Карпович возлагал ответственность не только на Временное правительство, но и на всю русскую демократию. "Если бы она тогда действовала как единое целое, если бы все демократические партии безоговорочно сплотились вокруг Временного правительства, если бы они все вели решительную борьбу с максималистскими тенденциями, как в своей собственной среде, так и в народных массах, - то шансы на преодоление большевистской опасности и на спасение России от катастрофы, несомненно, возросли бы во много раз".
Вместе с двумя другими русскими историками-эмигрантами, Флоринским и Вернадским, Карпович задал рамки оценок русской истории в американской историографии. Противники как самодержавия, так и большевиков, они сыграли свою роль в том, что образованным англоязычным читателям трудно было расстаться с мыслью, будто бы демократический дух русских не отличается от демокартизма жителей Канзаса или Нью-Йорка, будто бы большевизм - вопиющая аномалия в эволюции Российского государства, что русские каким-то образом скоро покончат с коллективизмом и однопартийным правлением.
Эти ученые стали предтечами англо-американской школы советологии, получившей название тоталитарной. Их подход предстал в виде ортодоксальной истины, перекочевавшей впоследствии из 1940-х в 1960-е годы, и основывался на оценке большевиков как людей, тоталитарных по духу.
К 70-летию Карповича 27 его учеников преподнесли ему сборник своих очерков с посвящением: "Михаилу Карповичу в знак преклонения, любви и благодарности". Прошедшие его школу историки преподавали более чем в 20 университетах и колледжах США, в том числе в Гарвардском, Йельском, Калифорнийском и Чикагском университетах.
Важная часть наследия Карповича-публициста - его «Комментарии», печатавшиеся в «Новом Журнале» с 1951 по 1958 гг. В некоторых из «Комментариев» раскрываются его взгляды на характер исторического процесса. В «Философии случая» (Новый Журнал. 1954. № 37) он говорит о догматизме детерминистического подхода: разрушая детерминизм, мы открываем возможность для разумного вмешательства человека «в слепой ход событий» - возможность сознательной борьбы со случайностью. Прикладной вывод из этой теоретической мысли состоит для Карповича в объединении гуманистических усилий против «роста бесчеловечности в мире».
Тематический диапазон «Комментариев» широк. Это и проблемы национальностей в России, и российско-американские отношения, и роль эмиграции в сохранении культурного наследия. О круге тем могут дать представление заголовки, встречающиеся в «Комментариях»: «Философия компромисса», «Цена революции», «Америка и ее союзники», «О русском мессианстве», «К спору о Достоевском», «Проблема свободы творчества в советской России», «Несколько мыслей об историческом романе», «После Сталина: в России», «После Сталина: на Западе», «О трудностях западного мира», «По поводу американских выборов», «Эмиграция и политика».
Взгляды Карповича на эмиграцию точно охарактеризовал в 1959 А.Ф. Керенский: «В условиях, в которых находится русская эмиграция, думал Карпович, для реальной политической борьбы, которая требует точного разделения борющихся партий, нет места. Ее задача другая: сохранить внутри себя основные религиозные, интеллектуальные и культурные ценности, выношенные русским народом за долгие столетия, и самой не выродиться в скопление безликих беженцев. Вот эту задачу удержать эмиграцию на высоком культурно-духовном уровне, на котором уже стояла Россия перед войной 1914 года, сохранить в ней на будущее основы этой культуры, эту задачу и преследовал Карпович, и в этом была его служба России; и поэтому он занял в эмигрантской среде такое особое место» (Новый Журнал. 1959. № 58. С. 8).
Стоит отметить, что Карпович оказался первым, помогшим Владимиру Набокову после переезда того в США, многое из их общения запечатлено в романе "Пнин". Вот что об этом писал в Европу сам писатель: "Живем среди великолепных зеленых зарослей у этого изумительно доброго Карповича, где можно разгуливать полуголым , пишу английский роман и ловлю американских бабочек... Положение мое мучительно неопределенное, но пока ничего не вышло, и мысль о зиме внушает страх..."
Набоковы в США, лето 1941
А вот как об этом писал исследователь биографии Набокова:
"Карпович, преподаватель истории в Гарварде, с которым Набоков подружился в 1932 году в Праге, предложил Набоковым погостить в его летнем доме в Вермонте. ... 15 июля Набоковы покинули духоту Нью-Йорка и отправились в летний дом Карповича на старой ферме, где когда-то варили кленовый сироп, в Вест-Вардзборо, штат Вермонт. Эта дощатая постройка, ветхая, покосившаяся, покрытая облупленной краской, была куда скромнее, чем особняк кирпичной кладки в пятой главе «Пнина», в котором летом собираются интеллектуалы русской эмиграции, но в ней царила та же атмосфера, да и окружение было сходным: море зелени, клен, бук, сосна, бальзамический тополь, и Набоков сказал в интервью: «прямо как в Сибири» - где он, конечно же, никогда не бывал, - и определенно нерусская фауна: колибри, большие мрачные дикобразы, неуловимые, элегантные скунсы.
Михаил Карпович приехал в Америку молодым, невысокого ранга дипломатом и остался после революции. Став преподавателем в Гарварде, он оказался генералом русистики в Соединенных Штатах, поскольку, хотя сам писал мало, практически все выдающиеся специалисты были его учениками. Обладая удивительной притягательностью и сильным влиянием, он пытался собрать в одну кучу всех бывших соотечественников и помог Набокову, как никто из русских эмигрантов в Америке. В 1942 году Карпович вместе с Марком Алдановым основал «Новый журнал», в каком-то смысле заменивший «Современные записки» и уже просуществовавший более шестидесяти лет.
В то лето у Карповича гостил вместе с женой и с детьми Николай Тимашев, социолог из Гарварда. Тимашев заметил, что атмосфера в доме Карповичей напоминала русскую усадьбу: «Сколько там было увлекательных разговоров, столь характерных для русской интеллигенции! Особенно запомнилось мне лето 1940 г., когда там гостил В.В. Набоков-Сирин. При участии Набокова, моей покойной жены, M.M. [Карповича] и других там составлялся рукописный журнал под заглавием „Дни нашей жизни“, в котором была и местная хроника, и юмористика, и стихи, и шутливые полемики, преимущественно насчет значения разных русских слов». Две литературные пародии Набокова, недавно обнаруженные в номерах «Нового русского слова» за 1940 год, вероятно, были написаны для этого журнала - иначе трудно объяснить их веселый отпускной дух".
Умер Карпович в Бостоне в 1959 году.
Источники: Дональд Дэвис, Юджин Трани. Кривые зеркала: США и их отношения с Россией и Китаем в ХХ веке. Вадим Крейд. КАРПОВИЧ МИХАИЛ МИХАЙЛОВИЧ (1888 - 1959) // Новый исторический вестник. Михаил Карпович. Брайан Бойд. ВЛАДИМИР НАБОКОВ: АМЕРИКАНСКИЕ ГОДЫ