Российско-американские сюжеты
В годы, последовавшие за Крымской войной 1853-1856 гг., состояние и русского, и американского общества характеризовалось высокой степенью политического возбуждения. В России это был результат недавнего поражения и надежды на реформы с началом нового царствования, в США же всё глубже становился кризис, приведший вскоре к Гражданской войне.
Именно этот накал политических дебатов актуализировал сравнения проблем России и Америки как защитниками рабства, так и социальными критиками. Ведущий идеолог рабовладения Джордж Фицхью, для которого папа римский был «радикальным реформатором», а Луи-Наполеон и королева Виктория «наполовину социалистами», писал в 1857 году о Юге США как о «единственной, за исключением России, консервативной части цивилизованного человечества» .
Джордж Фицхью
В русских же журналах в тот период печаталось большое количество статей об Америке. Это объяснялось, в частности, смягчением цензуры в России со сменой императора, которая теперь позволяла публиковать нападки на американское рабство, но продолжала блокировать критику крепостного права. Представители русской либеральной интеллигенции использовали возможности «эзопова языка» и переводили «Хижину дяди Тома», печатали статьи о рабстве американских негров, преподавали историю рабовладения в Америке в российских университетах. Можно сказать, что Соединённые Штаты в русском либеральном общественном мнении того периода были не столько образцом государственного устройства, сколько дружественной страной с проблемами, подобными российским.
.jpg)
Роман Гарриет Бичер-Стоу переиздавали в России многократноС другой стороны, в Соединённых Штатах в тот же исторический период крепостное право в России использовалось как аргумент и иллюстрация в национальных дебатах о судьбе рабовладения. Можно сказать, что Соединённые Штаты и Россия в середине XIX века играли друг для друга роль своего рода зеркала, пусть искажённого, но позволявшего разглядеть некоторые характеристики и проблемы собственного общества.
П.Я. Чаадаев, которому был закрыт путь в российскую прессу, в январе 1854 года анонимно напечатал во французском журнале “L’Universe” свои рассуждения: «Если бы в России рабство было таким же учреждением, каким оно было у народов древнего мира или каково оно сейчас в Северо-американских Соединенных Штатах, оно бы несло за собой только те последствия, которые естественно вытекают из этого отвратительного института: бедствие для раба, испорченность для рабовладельца; последствия рабства в России неизмеримо шире».
П.Я.Чаадаев
Особенно наглядно роль зеркала проявилась в эпизоде середины 1850-х годов. У этого сюжета два главных героя.
Дмитрий КаченовскийДмитрий Иванович Каченовский родился в 1827 году, в 1849 г. защитил в Харьковском университете магистерскую, а в 1855 г. в Московском - докторскую диссертацию и занял кафедру международного и государственного права в Харькове. Областью его научных интересов было международное право в его историческом развитии. В 1856 году харьковский профессор опубликовал в «Русском вестнике» обширную статью, посвящённую американскому государственному деятелю Даниелю Вебстеру, выказав глубокие познания в области американской истории и политики. Д.И. Каченовский придерживался либеральных взглядов (в Москве он сблизился с членами либерального кружка Т.Н. Грановского), что в России конца 1850-х годов означало, прежде всего, резко критическое отношение к крепостному праву.
Эндрю Д.УайтЭндрю Диксон Уайт был на 5 лет моложе Каченовского (родился в 1832 г.), окончил в 1853 г. Йель и по приглашению бывшего губернатора Коннектикута Томаса Сеймура, назначенного посланником в России, отправился в Европу в качестве атташе американской миссии в Санкт-Петербурге (по дороге Уайт задержался почти на год в Париже). По возвращении в США в 1857 году Уайт начал преподавание истории в университете Мичигана, а позже стал одним из известнейших реформаторов высшего образования в своей стране. По своим взглядам в 1850-е Уайт был близок к аболиционистам и критиковал рабство негров во многих аудиториях.
Неизвестно, встречались ли Уайт и Каченовский между собой, но к 1857 году они пришли к использованию схожей системы аргументации в своей критике «особых институтов» своих стран.
По воспоминаниям одного из студентов Харьковского университета, знаменитого в будущем социолога М.М. Ковалевского, профессор Д.И. Каченовский в конце 1850-х годов «по целым месяцам излагал историю отмены торга неграми, а сотни слушателей в его прозрачных намёках справедливо видели атаку против крепостного права».
М.М.КовалевскийДругой студент Харьковского университета (будущий градоначальник Одессы) П.А. Зеленой так вспоминал об одной из таких публичных лекций (состоявшейся 10 ноября 1857 года): «Лекция проф. Каченовского, о которой в печати нельзя было ничего сказать, сказанная с величайшим одушевлением, собравшая столько слушателей, что они не могли поместиться в зале и прилегающем коридоре, произвела потрясающее впечатление. ... Нет нужды объяснять, что всякий слушатель ясно понимал и чувствовал, что, рассказывая о страданиях рабов, Каченовский разумеет белых, а не одних чёрных».
П.А.ЗеленойМемуарист привёл стихотворение, разошедшееся в списках на другой день после лекции:
Я помню час: о неграх он читал.
...
И стало стыдно, страшно нам!
Наш заражённый рабством, смрадный,
Гнетущий воздух гнусен стал,
А выход из него отрадно
Звездой надежды засиял! .
В те годы Каченовский включал критику рабства негров во все свои лекции и публикации, например, в рецензию на труды английского общества социологов.
В американской прессе не было цензуры, и, казалось бы, американцам не нужен был «эзопов язык» и иностранные аллюзии для того, чтобы обсуждать внутренние проблемы. Однако в Соединённых Штатах в тот же самый период происходили до удивления похожие события. Выпускник Йеля Эндрю Диксон Уайт по возвращении из России в Соединённые Штаты был приглашён прочесть лекцию в своей альма-матер. Это было, по воспоминаниям Уайта, время расцвета публичных лекций. В качестве материала для выступления Уайт выбрал свой российский опыт, озаглавив лекцию «Цивилизация в России». Точную дату лекции установить не удалось, но она была прочитана в начале осени 1857 года (то есть за месяц-полтора до записанного мемуаристом выступления Д.И. Каченовского).
В автобиографии Уайт так вспоминал о своём выступлении: «В этой лекции я не упоминал об американском рабстве, но … набросал, широкими мазками, последствия крепостной системы, - последствия не только для крепостных, но и для их владельцев, и для общего состояния империи. Я описал её достаточно чёрным цветом, как она того заслуживала, и, хотя ни слова не было сказано об американских делах, каждый думающий человек должен был почувствовать, что это было сильнейшим обвинением против нашей собственной системы рабства, какое было в моих силах сделать».
Таким образом, Уайт прибег к тому же самому приёму, который был распространён в современной ему России и получил там название «эзопова языка». Критика рабства негров в Америке была скрыта им за критическим разбором ужасов крепостного права в России.
Это зеркальное отражение ситуации в столь различных странах заставляет задуматься над целым рядом проблем.
Во-первых, очевиден тот факт, что в первой половине XIX века, вплоть до отмены «особых установлений» - рабства в США и крепостного права в России - их наличие сближало две страны. Существование социального института принудительного труда и личной несвободы парадоксальным образом сближало как консервативные круги двух стран, так и критиков этих институтов. В то время как защитники рабства апеллировали к чужому опыту для оправдания своих установлений, радикалы видели в другой стране своего рода зеркало собственных социальных язв.
Во-вторых, либеральная профессура и в России, и в США стремилась играть важную роль в идейной подготовке отмены рабства и крепостного права, видя свой долг в пропаганде антирабовладельческих взглядов. Университетская кафедра стала одной из трибун, с которых антирабовладельческая проповедь звучала наиболее убедительно и достигала ушей наиболее благодарной молодёжной аудитории.
Наконец, нельзя не отметить разницу в условиях этой пропаганды. Если в Российской империи прибегать к «эзопову языку» заставляла жёсткая цензура, и, например, Д.И.Каченовский оказывался даже под арестом за свои высказывания, то Э.Д.Уайту не грозило ничего подобного. Закреплённая в Первой поправке к конституции и укоренённая в американских обычаях свобода слова позволяла ему открыто говорить на любую тему. Сам Уайт, близкий к аболиционистам, не раз прямо выступал с критикой рабства негров. Почему же в своём выступлении он ни разу не провёл прямой параллели между Россией и порядками, существовавшими на американском Юге?
После лекции некоторые аболиционисты поспешили даже обвинить оратора в отказе от борьбы за отмену рабства в США. Объясняя свой подход, Уайт позже написал: «Было бы гораздо проще прямо атаковать рабство и таким образом немедленно закрыть умы и сердца подавляющего большинства аудитории. Но я понимал тогда, как и всегда в последующем, что первой и важнейшей задачей является побудить людей к размышлениям, и дать им открыть или подумать, что они открыли истину самостоятельно».
В годы, непосредственно предшествовавшие Гражданской войне, американское общество, скатывавшееся к неотвратимому конфликту, ещё стремилось к сохранению единства, развивая то, что можно назвать «механизмами консенсуса», как в политике, так и в общественном сознании. Анализ этого сюжета российско-американских отношений предвоенного периода помогает глубже понять различие двух обществ в области выработки консенсусного подхода к острым проблемам общественной жизни.
Нам представляется, что эта ситуация очень ярко иллюстрирует некоторые закономерности существования свободы слова в Соединённых Штатах середины XIX века (а вероятно, и в наши дни). Люди и группы людей могут открыто обсуждать и пропагандировать свои взгляды в публичных выступлениях и в прессе. Однако взгляды, которые большинство американцев считает радикальными, опасными для стабильности общества, не будут восприняты слушателями. Уайт знал, что прямая критика рабства в Соединённых Штатах 1850-х годов прозвучит как радикальная пропаганда, и «умы и сердца подавляющего большинства аудитории» будут немедленно закрыты. Его просто не услышат. «Эзопов язык» в этих условиях был нужен для того, чтобы обойти не внешнюю государственную цензуру, а самоцензуру американцев, чтобы разрушить тот самый механизм общественного консенсуса, который поддерживал стабильность в обществе путём исключения рабства из круга обсуждаемых проблем. Эта самоцензура играла роль своего рода «защитного механизма», сохранявшего стабильность в обществе и оставляющего радикальные идеи на обочине политической и общественной жизни.
В отличие от Соединённых Штатов, в России именно внешняя, государственная цензура была призвана сохранять стабильность в обществе и предохранять его от распространения радикальных идей. В результате отмена цензуры в разные периоды отечественной истории немедленно приводила к радикализации общественных дебатов в условиях отсутствия самоцензуры или других стабилизирующих механизмов. Отсюда же следует и необходимость, встававшая перед каждым российским руководством, стремившимся восстановить стабильность в стране, - введение какой-то формы цензуры или контроля над содержанием общественных дебатов.
Лекция Уайта привлекла внимание, и он повторил её в нескольких колледжах и университетах, а также в городах западной части штата Нью-Йорк, Мичигана и Огайо. После отмены крепостного права в России отредактированный и дополненный вариант этой речи был опубликован в «Atlantic Monthly» .
Дальнейшая жизнь и карьера Уайта сложилась удачнее, чем у его русского единомышленника.
Д.И.Каченовский всю жизнь посвятит Харьковскому университету, будет любимцем студентов, опубликует несколько книг в Европе, и станет одним из основателей Лондонского института международного права, однако в 1872 году в возрасте 45 лет умрёт от чахотки.
Главным его научным трудом на американскую тематику стал очерк о Дэниеле Вебстере (Уэбстере), опубликованный в «Русском вестнике» в 1856 г., а потом в виде книги на французском языке в Бельгии .
Начиная с 1860-х годов, Каченовский больше не обращался к американской тематике. С одной стороны, это связано с тем, что сосредоточившийся на преподавании харьковский профессор, как сказано в его некрологе «в последние 10 лет перед смертью ... стал реже появляться в печати». Однако нельзя сбрасывать со счета и разочарование Каченовского ходом событий в США, где конфликт не удалось разрешить правовыми способами, и разразилась гражданская война.
Соединённые Штаты перестали быть примером для России, освободивших крепостных мирным путём; изменилась, как верил Каченовский, и её внешняя политика: «С падением прежней основы русского быта, т.е. крепостного состояния, падает сама собою завоевательная политика... Обратите внимание на последние наши дипломатические бумаги, например, на депешу князя Горчакова к Северо-Американским Штатам по поводу тамошней войны. Она написана в примирительном духе; в ней высказаны мысли, достойные двух великих народов, уважающих друг друга. Дай Бог, чтобы русская дипломатия чаще заявляла себя таким образом!»
После нескольких лет преподавания в университете Мичигана Эндрю Уайт станет одним из основателей и первым президентом Корнельского университета, на этом посту многое сделает для реформы высшего образования в США. Затем Уайт будет избран первым президентом Американской исторической ассоциации, приглашён на дипломатическую работу в качестве посланника США в России, и, позднее, в Германии. Уайт умер в 1918 году, не дожив 3 дней до своего 86-летия.
Что же касается отношения Уайта к России, то оно также переживёт драматическую трансформацию. С энтузиазмом поддержав реформы Александра II, Уайт тяжело воспримет известие об убийстве царя народовольцами. Его отношение к России и вера в её прекрасное будущее сменится пессимизмом и негативными оценками. В целом, это отношение совпадёт с эволюцией взглядов целого поколения американцев. В основе этой эволюции лежат объективные процессы взаимного отчуждения стран и обществ.
После отмены крепостного права в России и рабства негров в Соединённых Штатах две страны перестали играть роль взаимных зеркал. Страны стали ближе к Европе и дальше друг от друга. Сближавшие их институты исчезли, а разделявшие принципы упрочились, что и стало важнейшим фактором отдаления стран друг от друга в последней трети XIX - начале XX века.
Источник: Курилла И.И. Заокеанские партнеры: Америка и Россия в 1830-1850-е годы. Волгоград, 2005.
Именно этот накал политических дебатов актуализировал сравнения проблем России и Америки как защитниками рабства, так и социальными критиками. Ведущий идеолог рабовладения Джордж Фицхью, для которого папа римский был «радикальным реформатором», а Луи-Наполеон и королева Виктория «наполовину социалистами», писал в 1857 году о Юге США как о «единственной, за исключением России, консервативной части цивилизованного человечества» .
Джордж Фицхью
В русских же журналах в тот период печаталось большое количество статей об Америке. Это объяснялось, в частности, смягчением цензуры в России со сменой императора, которая теперь позволяла публиковать нападки на американское рабство, но продолжала блокировать критику крепостного права. Представители русской либеральной интеллигенции использовали возможности «эзопова языка» и переводили «Хижину дяди Тома», печатали статьи о рабстве американских негров, преподавали историю рабовладения в Америке в российских университетах. Можно сказать, что Соединённые Штаты в русском либеральном общественном мнении того периода были не столько образцом государственного устройства, сколько дружественной страной с проблемами, подобными российским.
Роман Гарриет Бичер-Стоу переиздавали в России многократноС другой стороны, в Соединённых Штатах в тот же исторический период крепостное право в России использовалось как аргумент и иллюстрация в национальных дебатах о судьбе рабовладения. Можно сказать, что Соединённые Штаты и Россия в середине XIX века играли друг для друга роль своего рода зеркала, пусть искажённого, но позволявшего разглядеть некоторые характеристики и проблемы собственного общества.
П.Я. Чаадаев, которому был закрыт путь в российскую прессу, в январе 1854 года анонимно напечатал во французском журнале “L’Universe” свои рассуждения: «Если бы в России рабство было таким же учреждением, каким оно было у народов древнего мира или каково оно сейчас в Северо-американских Соединенных Штатах, оно бы несло за собой только те последствия, которые естественно вытекают из этого отвратительного института: бедствие для раба, испорченность для рабовладельца; последствия рабства в России неизмеримо шире».
П.Я.Чаадаев
Особенно наглядно роль зеркала проявилась в эпизоде середины 1850-х годов. У этого сюжета два главных героя.
Дмитрий КаченовскийДмитрий Иванович Каченовский родился в 1827 году, в 1849 г. защитил в Харьковском университете магистерскую, а в 1855 г. в Московском - докторскую диссертацию и занял кафедру международного и государственного права в Харькове. Областью его научных интересов было международное право в его историческом развитии. В 1856 году харьковский профессор опубликовал в «Русском вестнике» обширную статью, посвящённую американскому государственному деятелю Даниелю Вебстеру, выказав глубокие познания в области американской истории и политики. Д.И. Каченовский придерживался либеральных взглядов (в Москве он сблизился с членами либерального кружка Т.Н. Грановского), что в России конца 1850-х годов означало, прежде всего, резко критическое отношение к крепостному праву.
Эндрю Д.УайтЭндрю Диксон Уайт был на 5 лет моложе Каченовского (родился в 1832 г.), окончил в 1853 г. Йель и по приглашению бывшего губернатора Коннектикута Томаса Сеймура, назначенного посланником в России, отправился в Европу в качестве атташе американской миссии в Санкт-Петербурге (по дороге Уайт задержался почти на год в Париже). По возвращении в США в 1857 году Уайт начал преподавание истории в университете Мичигана, а позже стал одним из известнейших реформаторов высшего образования в своей стране. По своим взглядам в 1850-е Уайт был близок к аболиционистам и критиковал рабство негров во многих аудиториях.
Неизвестно, встречались ли Уайт и Каченовский между собой, но к 1857 году они пришли к использованию схожей системы аргументации в своей критике «особых институтов» своих стран.
По воспоминаниям одного из студентов Харьковского университета, знаменитого в будущем социолога М.М. Ковалевского, профессор Д.И. Каченовский в конце 1850-х годов «по целым месяцам излагал историю отмены торга неграми, а сотни слушателей в его прозрачных намёках справедливо видели атаку против крепостного права».
М.М.КовалевскийДругой студент Харьковского университета (будущий градоначальник Одессы) П.А. Зеленой так вспоминал об одной из таких публичных лекций (состоявшейся 10 ноября 1857 года): «Лекция проф. Каченовского, о которой в печати нельзя было ничего сказать, сказанная с величайшим одушевлением, собравшая столько слушателей, что они не могли поместиться в зале и прилегающем коридоре, произвела потрясающее впечатление. ... Нет нужды объяснять, что всякий слушатель ясно понимал и чувствовал, что, рассказывая о страданиях рабов, Каченовский разумеет белых, а не одних чёрных».
П.А.ЗеленойМемуарист привёл стихотворение, разошедшееся в списках на другой день после лекции:
Я помню час: о неграх он читал.
...
И стало стыдно, страшно нам!
Наш заражённый рабством, смрадный,
Гнетущий воздух гнусен стал,
А выход из него отрадно
Звездой надежды засиял! .
В те годы Каченовский включал критику рабства негров во все свои лекции и публикации, например, в рецензию на труды английского общества социологов.
В американской прессе не было цензуры, и, казалось бы, американцам не нужен был «эзопов язык» и иностранные аллюзии для того, чтобы обсуждать внутренние проблемы. Однако в Соединённых Штатах в тот же самый период происходили до удивления похожие события. Выпускник Йеля Эндрю Диксон Уайт по возвращении из России в Соединённые Штаты был приглашён прочесть лекцию в своей альма-матер. Это было, по воспоминаниям Уайта, время расцвета публичных лекций. В качестве материала для выступления Уайт выбрал свой российский опыт, озаглавив лекцию «Цивилизация в России». Точную дату лекции установить не удалось, но она была прочитана в начале осени 1857 года (то есть за месяц-полтора до записанного мемуаристом выступления Д.И. Каченовского).
В автобиографии Уайт так вспоминал о своём выступлении: «В этой лекции я не упоминал об американском рабстве, но … набросал, широкими мазками, последствия крепостной системы, - последствия не только для крепостных, но и для их владельцев, и для общего состояния империи. Я описал её достаточно чёрным цветом, как она того заслуживала, и, хотя ни слова не было сказано об американских делах, каждый думающий человек должен был почувствовать, что это было сильнейшим обвинением против нашей собственной системы рабства, какое было в моих силах сделать».
Таким образом, Уайт прибег к тому же самому приёму, который был распространён в современной ему России и получил там название «эзопова языка». Критика рабства негров в Америке была скрыта им за критическим разбором ужасов крепостного права в России.
Это зеркальное отражение ситуации в столь различных странах заставляет задуматься над целым рядом проблем.
Во-первых, очевиден тот факт, что в первой половине XIX века, вплоть до отмены «особых установлений» - рабства в США и крепостного права в России - их наличие сближало две страны. Существование социального института принудительного труда и личной несвободы парадоксальным образом сближало как консервативные круги двух стран, так и критиков этих институтов. В то время как защитники рабства апеллировали к чужому опыту для оправдания своих установлений, радикалы видели в другой стране своего рода зеркало собственных социальных язв.
Во-вторых, либеральная профессура и в России, и в США стремилась играть важную роль в идейной подготовке отмены рабства и крепостного права, видя свой долг в пропаганде антирабовладельческих взглядов. Университетская кафедра стала одной из трибун, с которых антирабовладельческая проповедь звучала наиболее убедительно и достигала ушей наиболее благодарной молодёжной аудитории.
Наконец, нельзя не отметить разницу в условиях этой пропаганды. Если в Российской империи прибегать к «эзопову языку» заставляла жёсткая цензура, и, например, Д.И.Каченовский оказывался даже под арестом за свои высказывания, то Э.Д.Уайту не грозило ничего подобного. Закреплённая в Первой поправке к конституции и укоренённая в американских обычаях свобода слова позволяла ему открыто говорить на любую тему. Сам Уайт, близкий к аболиционистам, не раз прямо выступал с критикой рабства негров. Почему же в своём выступлении он ни разу не провёл прямой параллели между Россией и порядками, существовавшими на американском Юге?
После лекции некоторые аболиционисты поспешили даже обвинить оратора в отказе от борьбы за отмену рабства в США. Объясняя свой подход, Уайт позже написал: «Было бы гораздо проще прямо атаковать рабство и таким образом немедленно закрыть умы и сердца подавляющего большинства аудитории. Но я понимал тогда, как и всегда в последующем, что первой и важнейшей задачей является побудить людей к размышлениям, и дать им открыть или подумать, что они открыли истину самостоятельно».
В годы, непосредственно предшествовавшие Гражданской войне, американское общество, скатывавшееся к неотвратимому конфликту, ещё стремилось к сохранению единства, развивая то, что можно назвать «механизмами консенсуса», как в политике, так и в общественном сознании. Анализ этого сюжета российско-американских отношений предвоенного периода помогает глубже понять различие двух обществ в области выработки консенсусного подхода к острым проблемам общественной жизни.
Нам представляется, что эта ситуация очень ярко иллюстрирует некоторые закономерности существования свободы слова в Соединённых Штатах середины XIX века (а вероятно, и в наши дни). Люди и группы людей могут открыто обсуждать и пропагандировать свои взгляды в публичных выступлениях и в прессе. Однако взгляды, которые большинство американцев считает радикальными, опасными для стабильности общества, не будут восприняты слушателями. Уайт знал, что прямая критика рабства в Соединённых Штатах 1850-х годов прозвучит как радикальная пропаганда, и «умы и сердца подавляющего большинства аудитории» будут немедленно закрыты. Его просто не услышат. «Эзопов язык» в этих условиях был нужен для того, чтобы обойти не внешнюю государственную цензуру, а самоцензуру американцев, чтобы разрушить тот самый механизм общественного консенсуса, который поддерживал стабильность в обществе путём исключения рабства из круга обсуждаемых проблем. Эта самоцензура играла роль своего рода «защитного механизма», сохранявшего стабильность в обществе и оставляющего радикальные идеи на обочине политической и общественной жизни.
В отличие от Соединённых Штатов, в России именно внешняя, государственная цензура была призвана сохранять стабильность в обществе и предохранять его от распространения радикальных идей. В результате отмена цензуры в разные периоды отечественной истории немедленно приводила к радикализации общественных дебатов в условиях отсутствия самоцензуры или других стабилизирующих механизмов. Отсюда же следует и необходимость, встававшая перед каждым российским руководством, стремившимся восстановить стабильность в стране, - введение какой-то формы цензуры или контроля над содержанием общественных дебатов.
Лекция Уайта привлекла внимание, и он повторил её в нескольких колледжах и университетах, а также в городах западной части штата Нью-Йорк, Мичигана и Огайо. После отмены крепостного права в России отредактированный и дополненный вариант этой речи был опубликован в «Atlantic Monthly» .
Дальнейшая жизнь и карьера Уайта сложилась удачнее, чем у его русского единомышленника.
Д.И.Каченовский всю жизнь посвятит Харьковскому университету, будет любимцем студентов, опубликует несколько книг в Европе, и станет одним из основателей Лондонского института международного права, однако в 1872 году в возрасте 45 лет умрёт от чахотки.
Главным его научным трудом на американскую тематику стал очерк о Дэниеле Вебстере (Уэбстере), опубликованный в «Русском вестнике» в 1856 г., а потом в виде книги на французском языке в Бельгии .
Начиная с 1860-х годов, Каченовский больше не обращался к американской тематике. С одной стороны, это связано с тем, что сосредоточившийся на преподавании харьковский профессор, как сказано в его некрологе «в последние 10 лет перед смертью ... стал реже появляться в печати». Однако нельзя сбрасывать со счета и разочарование Каченовского ходом событий в США, где конфликт не удалось разрешить правовыми способами, и разразилась гражданская война.
Соединённые Штаты перестали быть примером для России, освободивших крепостных мирным путём; изменилась, как верил Каченовский, и её внешняя политика: «С падением прежней основы русского быта, т.е. крепостного состояния, падает сама собою завоевательная политика... Обратите внимание на последние наши дипломатические бумаги, например, на депешу князя Горчакова к Северо-Американским Штатам по поводу тамошней войны. Она написана в примирительном духе; в ней высказаны мысли, достойные двух великих народов, уважающих друг друга. Дай Бог, чтобы русская дипломатия чаще заявляла себя таким образом!»
После нескольких лет преподавания в университете Мичигана Эндрю Уайт станет одним из основателей и первым президентом Корнельского университета, на этом посту многое сделает для реформы высшего образования в США. Затем Уайт будет избран первым президентом Американской исторической ассоциации, приглашён на дипломатическую работу в качестве посланника США в России, и, позднее, в Германии. Уайт умер в 1918 году, не дожив 3 дней до своего 86-летия.
Что же касается отношения Уайта к России, то оно также переживёт драматическую трансформацию. С энтузиазмом поддержав реформы Александра II, Уайт тяжело воспримет известие об убийстве царя народовольцами. Его отношение к России и вера в её прекрасное будущее сменится пессимизмом и негативными оценками. В целом, это отношение совпадёт с эволюцией взглядов целого поколения американцев. В основе этой эволюции лежат объективные процессы взаимного отчуждения стран и обществ.
После отмены крепостного права в России и рабства негров в Соединённых Штатах две страны перестали играть роль взаимных зеркал. Страны стали ближе к Европе и дальше друг от друга. Сближавшие их институты исчезли, а разделявшие принципы упрочились, что и стало важнейшим фактором отдаления стран друг от друга в последней трети XIX - начале XX века.
Источник: Курилла И.И. Заокеанские партнеры: Америка и Россия в 1830-1850-е годы. Волгоград, 2005.