Север: Аляска: север (или записки из города N, он же Nome)
В эти дни нам не везет с погодой в той же мере, в коей везет с людьми. Аляска труднопродима, дорога, малоизучена и скудно описана... Если только не иметь северных знакомств. А знакомства на севере завязываются со скоростью перемены ветра. До отъезда я написала паре местных биологов, которых нашла через социальные сети. Ответы на вопросы о моржах перешли в приглашения, приглашения - в ужины и беседы на уютной кухне, ужины - в знакомство и приятельство с еще четырьмя местными биологами, друзьями двоих, уже нам знакомых... Дальше подарками северного гостеприимства сам собой возник ночлег в разных уголках Аляски, материализовался внедорожник и даже забрезжила прогулка на маленьком самолете, чьи отважные пилоты (а надо быть отважным, чтобы летать в таком климате) оказались, как можно представить, отнюдь не закаленными бородатыми мужчинами, а хрупкими американскими девушками.
Впрочем, прочитав, можно подумать, что население северной Аляски целиком состоит из биологов. Это не так. Деревни, в основном, состоят из эскимосов. Эскимосы в массе своей бедны, нередко пьяны и неизбывно печальны. Я их вполне понимаю: достаточно пожить в поселке в десять деревянных домов на отшибе у моря, куда дорога закрыта с октября по июнь. Выбраться оттуда в такое время возможно лишь на собаках - но разве прокормишь круглый год столько собак? Хотя жизнь тут по-своему американская: среди интересных новостей может быть новая дверь, доставленная за полострова из супермаркета соседу. А в магазине с совершенно эскимосским названием и припиской «народные промыслы» вместо ожидаемых меховых шапок и поделок из моржовых бивней и китовых позвонков упираешься в кока-колу.
С эскимосами соседствуют белые старатели: местная газета до сих пор убеждает (в первую очередь, самих старателей), что гарантированный почасовой заработок собирателя золота на пляже выше, чем зарплата работника Макдональдса. Учитывая богатство местной земли ресурсами, в это нетрудно поверить. И, оставив Макдональдсы, забросив казенную метлу и чужие хотдоги, едет отовсюду небогатый люд, ставит временные жилища, продуваемые всеми ветрами, и имеющие каждое по мультипликационной трубе для топки, но не имеющие ничего более.
Если же отвлечься от золота и деревень, от «народных промыслов», от нетрезвых и грустных... То во всем вокруг чувствуется какая-то затаенная нежность: в изумрудной зелени, холмы покрывающей, в мягко окутывающих туманах, в круглосуточном серебристом свете: белые ночи, серые дни, в местных девушках - не красивых, но чем-то милых зимних вишнях, в придорожных полосах сиреневого иван-чая и, конечно, во мне - ведь чем еще греться в такую погоду.
Впрочем, прочитав, можно подумать, что население северной Аляски целиком состоит из биологов. Это не так. Деревни, в основном, состоят из эскимосов. Эскимосы в массе своей бедны, нередко пьяны и неизбывно печальны. Я их вполне понимаю: достаточно пожить в поселке в десять деревянных домов на отшибе у моря, куда дорога закрыта с октября по июнь. Выбраться оттуда в такое время возможно лишь на собаках - но разве прокормишь круглый год столько собак? Хотя жизнь тут по-своему американская: среди интересных новостей может быть новая дверь, доставленная за полострова из супермаркета соседу. А в магазине с совершенно эскимосским названием и припиской «народные промыслы» вместо ожидаемых меховых шапок и поделок из моржовых бивней и китовых позвонков упираешься в кока-колу.
С эскимосами соседствуют белые старатели: местная газета до сих пор убеждает (в первую очередь, самих старателей), что гарантированный почасовой заработок собирателя золота на пляже выше, чем зарплата работника Макдональдса. Учитывая богатство местной земли ресурсами, в это нетрудно поверить. И, оставив Макдональдсы, забросив казенную метлу и чужие хотдоги, едет отовсюду небогатый люд, ставит временные жилища, продуваемые всеми ветрами, и имеющие каждое по мультипликационной трубе для топки, но не имеющие ничего более.
Если же отвлечься от золота и деревень, от «народных промыслов», от нетрезвых и грустных... То во всем вокруг чувствуется какая-то затаенная нежность: в изумрудной зелени, холмы покрывающей, в мягко окутывающих туманах, в круглосуточном серебристом свете: белые ночи, серые дни, в местных девушках - не красивых, но чем-то милых зимних вишнях, в придорожных полосах сиреневого иван-чая и, конечно, во мне - ведь чем еще греться в такую погоду.