Про погоду
Трех дней не проходит без приключений. Сказать, что я их не ищу, означает не сказать ничего: я отчаянно мечтаю сидеть на диване и вышивать крестиком. Вдобавок, в продумывании мелочей я дохожу до панического педантизма; я острожна и осмотрительна, как предпенсионный агент ноль-ноль-семь. Но даже если удается обо всем упомнить, небеса обрушиваются погодой.
В Эквадоре мы попали на год Эль Ниньо: нас слегка подтопило, сильно подмочило, но все же не смыло. Предусмотрительно мною приготовленные крем от загара, шляпа с гигантскими полями и подводные маски толклись в рюзаке, шелестели и позвякивали, но так ни разу и не были извлечены наружу - их успешно заменили целлофановые накидки на весь сезон.
Вернувшись из сырого эквадорского лета в канун Нового года в Нью-Йорк, мы застали мелькающие по всем новостям снежные заносы. Спасло нас количество аутентичных пончо из альпаки, купленных в подарок: в них мы и выплыли из аэропорта, одеялообразных, андских и узорчатых. Судя по тому, как нас нас оглядывались вежливые и виды видавшие Нью-Йорские японцы, вид у нас был не местный. Утром первого января дорогой мужчина большой лопатой откапывал нашу машину, разбивая снег; я лежала у добрых людей дома на диване и жаловалась на то, как тяжело копать.
Приехав в Теннесси, мы разобрали сумки, блаженно полежали полдня на диване, собрали сумки и поехали в Новый Орлеан на конференцию. "О, наконец-то погреемся,"- наивно приговаривали мы, упаковывая футболки. "И даже съездим к океану," - кивали мы друг другу, вспоминая о том, как в Эквадоре не хватало беззаботных солнечных дней на застланном стеной дождя побережье. Телевизор заманчивый женским голосом обещал плюс двадцать по Цельсию.
Из Нового Орлеана уезжать пришлось очень спешно: по тому же автомобильному мосту, по которому год назад мы удирали от торнадо, мы теперь удирали от наводнения. Миссисипи бурлила и обещала разлиться; было холодно и очень серо. Дорогой мужчина сосредоточенно вел машину, почти упираясь бровями в лобовое стекло, а я оказывала посильную помощь с пассажирского сидения, как то: причитала, сморкалась в запасенный толстый рулон бумаги и волновалась всеми силами своей простуженной души.
Успешно выехав из дельты до начала наводнения, мы облегченно выдохнули, вдохнули и въехали прямо в ледяной шторм. Я раньше не знала, что такое бывает: едешь несколько часов по густому дождю, и ничего особенного вроде бы не происходит, только дорогу видно немного хуже. А потом вдруг за какие-то несколько минут леденеет сначала лобовое стекло (и думаешь - почему же дворники так плохо работают, не понимая), леденеют и сами дворники, и, глянув в зеркальце заднего вида, ты замечаешь, что все оно в горизонтальных сосульках, а на радиоантенне у тебя на глазах образовывается флаг изо льда. Дождь при этом идет совершенно так же, как все предыдущие часы, не превращаясь ни в снег, ни в град, только почему-то рестораны все спешно закрываются, радио глохнет, а кювет постепенно заполняется машинами, потерявшими контроль.
Теперь мы в Алабаме, наслаждаемся заснеженным видом из окна гостиницы, а также объявлениями о черезвычайной ситуации в штате. Дети не ходят в школы; капусту не завозят в рестораны и не кладут в щедрые бутерброды (что в этой стране кажется куда большим признаком чрезвычайности, чем закрытие школ); в кюветах свободных мест все меньше и мы, не претендуя, не строим пока даже планов о возвращении домой.
В Эквадоре мы попали на год Эль Ниньо: нас слегка подтопило, сильно подмочило, но все же не смыло. Предусмотрительно мною приготовленные крем от загара, шляпа с гигантскими полями и подводные маски толклись в рюзаке, шелестели и позвякивали, но так ни разу и не были извлечены наружу - их успешно заменили целлофановые накидки на весь сезон.
Вернувшись из сырого эквадорского лета в канун Нового года в Нью-Йорк, мы застали мелькающие по всем новостям снежные заносы. Спасло нас количество аутентичных пончо из альпаки, купленных в подарок: в них мы и выплыли из аэропорта, одеялообразных, андских и узорчатых. Судя по тому, как нас нас оглядывались вежливые и виды видавшие Нью-Йорские японцы, вид у нас был не местный. Утром первого января дорогой мужчина большой лопатой откапывал нашу машину, разбивая снег; я лежала у добрых людей дома на диване и жаловалась на то, как тяжело копать.
Приехав в Теннесси, мы разобрали сумки, блаженно полежали полдня на диване, собрали сумки и поехали в Новый Орлеан на конференцию. "О, наконец-то погреемся,"- наивно приговаривали мы, упаковывая футболки. "И даже съездим к океану," - кивали мы друг другу, вспоминая о том, как в Эквадоре не хватало беззаботных солнечных дней на застланном стеной дождя побережье. Телевизор заманчивый женским голосом обещал плюс двадцать по Цельсию.
Из Нового Орлеана уезжать пришлось очень спешно: по тому же автомобильному мосту, по которому год назад мы удирали от торнадо, мы теперь удирали от наводнения. Миссисипи бурлила и обещала разлиться; было холодно и очень серо. Дорогой мужчина сосредоточенно вел машину, почти упираясь бровями в лобовое стекло, а я оказывала посильную помощь с пассажирского сидения, как то: причитала, сморкалась в запасенный толстый рулон бумаги и волновалась всеми силами своей простуженной души.
Успешно выехав из дельты до начала наводнения, мы облегченно выдохнули, вдохнули и въехали прямо в ледяной шторм. Я раньше не знала, что такое бывает: едешь несколько часов по густому дождю, и ничего особенного вроде бы не происходит, только дорогу видно немного хуже. А потом вдруг за какие-то несколько минут леденеет сначала лобовое стекло (и думаешь - почему же дворники так плохо работают, не понимая), леденеют и сами дворники, и, глянув в зеркальце заднего вида, ты замечаешь, что все оно в горизонтальных сосульках, а на радиоантенне у тебя на глазах образовывается флаг изо льда. Дождь при этом идет совершенно так же, как все предыдущие часы, не превращаясь ни в снег, ни в град, только почему-то рестораны все спешно закрываются, радио глохнет, а кювет постепенно заполняется машинами, потерявшими контроль.
Теперь мы в Алабаме, наслаждаемся заснеженным видом из окна гостиницы, а также объявлениями о черезвычайной ситуации в штате. Дети не ходят в школы; капусту не завозят в рестораны и не кладут в щедрые бутерброды (что в этой стране кажется куда большим признаком чрезвычайности, чем закрытие школ); в кюветах свободных мест все меньше и мы, не претендуя, не строим пока даже планов о возвращении домой.