Киев. Хроника соприкосновений
Старое и новое, о любимом городе. Да будет эссеистика.
Киев. Хроника соприкосновений.
1. Утро. Купола
Город прорезается преждевременно криком весенним сквозь грязь, серость, бедность зимы, сквозь угрюмость лиц и погоды. Городу полторы тысячи лет и весен. За долгий свой век город выносил тысячи жадных владык и нищих гениев, хотя и от тех и от других городу не осталось ни золота палат, ни роскоши дворцов, ни общепризнанных шедевров. А остались лишь - и разве этого мало - мифологический привкус, мистика улиц и зданий, богатая длинная история и тысячи маленьких историй. И купола - летящие, золотые, воздушные, огромные и крошечные, ослепляющие новизной и тусклые возрастом, гордо стоящие на холмах и приютившиеся на склонах, парящие над рекой или выпрыгивающие из толпы многоэтажек...
Красивый мой, уставший мой город - когда же и ты станешь богат, когда бока твои округлятся уютной и благородной старостью, как у соседей твоих: Вены, Кракова, Праги? Когда же сотрется с лиц людей твоих это жуткое выражение, как у выжившего, но обреченного последнего человека? Когда же жители твои уважать начнут возраст твой, себя уважая? Когда глазам моим больно будет лишь подниматься к ослепительному золоту верхушек церквей, но не больно будет опускаться назад на улицы?
А купола шепчут: перемелется...
2. Зима. Желание
В Киеве снег. В Киеве маршрутки текут по грязным дорогам. В маршрутках осколки жизни: длинные ресницы-«придай объем», моргающие на огни города сквозь заляпаные стекла окон; парень с наглым взглядом - ему и ни снилась отстраненность вежливости, он слишком зол на эту жизнь, чтобы уметь не расходовать по мелочам хотя бы красоту грубо вылепленного мужского лица; бабулька в шляпе, опущенные уголки губ замыкают полукруг яркого шарфа на шее. Крышка люка в потолке грюкает на поворотах, сидящие под ней ежатся от сквозняка и залетающего в щели сырого снега. Маршрут Маяковского-Ахматовой-Булгакова - за музыкальной школой, пожалуйста. Нет, водитель, ну я же попросил! Рывок, стоп, бульканье лужистой каши под чужими ногами. Руки - в перчатки, в рукава, в карманы, подальше от кусающего ветра. Находясь за тысячи километров, я вижу все это с эпилептивной отчетливостью, как нечто, происходящее внутри меня, а не снаружи.
На самом деле у меня уютный плед, комфортная квартира, сияющая машина под окном, зеленые кусты, подстригаемые оплачиваемым садовником и солнечно-теплый март за дверью. Но часть меня все еще живет в том городе и той жизни, считаясь с их сезонами, привычками и ритмом. Это неизбежно; это неистребимо. За это можно цепляться, с этим можно носиться, как с писаной торбой, а можно тихо держать при себе, лишний раз не тревожа памятью. Но в любом случае рано или поздно в момент физической слабости, вируса, лунного затмения и вынужденного одиночества оно догоняет необходимостью вернуться. И необходимость эта тем больше, чем труднее ее осуществить.
...я тихо встаю с дивана, подхожу на цыпочках к компьютеру, будто боясь его вспугнуть и, нежно нажимая клавиши, начинаю искать авиабилеты.
3. Запахи
Перевешивала кожаные вещи, пылящиеся в шкафу за ненадобностью - плащ, жакет - если бы в моей Америке носили такое элегантное удовольствие... И обволокли запахи: кожа, дымок, еще что-то - Киев, родной, стольный, русский - Русь ведь. Захотелось опять: ночь, фонари редко (тут ведь все светится, не страшно совсем). Ветер чтобы свежий (нет тут свежего ветра, все влажно, душно). Я - красивая, душистая, стучу каблуками (никто ведь тут каблуками не стучит по улице). Моя легкая тревога: поздно, Киев - не Америка. Дома, солидные возрастом, но не размером; улочки тесноватые, подворотни, дворики. Маршрутки (нет тут маршруток - не нужны) пустые в ряд - потому что ночь. Люди пешком - пешком! - ходят…
Перекладывала шелковые платки. Театр, суета симпатичных девочек со скромными мальчиками, сдержанность (еда - в театре? во время спектакля?). Бабульки-билетчицы строгие, не улыбаются, "как дела" не спрашивают. И запахи, запахи: духи, шоколадница, кофе, город мой... Забегаловки с едой для меня лучшей, чем здесь в ресторанах, студенты худенькие парочками (найдешь тут разве двух худых студентов?). И холодно-ветренно, так, чтоб кутаться, чтоб ходить быстро-быстро, чтобы эхо не успевало за цоканьем…
4. Жара. Сезонное
Потерянные запахи, забытые оттенки вкуса - мне кажется, я смотрю на Киев глазами иностранца.
А лето неласково давит жарой и солнцем. Улицы тужатся транспортными пробками, люди раздуваются и краснеют от духоты, пыли и отсутствия кондиционеров. Горячка дня разливается по телу и мозгу, разрешая раздеться, ибо не помещаются уже в распаренный ум мысли о внешнем виде и приличиях. И удушливым днем Киев становится почти так же уродлив, как красив бывает ночью. Но в любое время суток по бездорожью окраин, равно как и по кривым, мощеным корявым историческим камнем улицам центра вышагивают умопомрачительные девушки в фантастической обуви. Если приехать днем к главному - красному - корпусу университета, то кажется, что попал на начало бала - в нарядах красавиц-студенток не увидеть ни ежедневности сasual, ни официальности делового стиля. Бордовые шелка платьев, розовые кружева отнюдь не нижних юбок, декольте, что плавно переходят в разрезы от бедра, и пошатывающаяся от высоты каблуков походка - не то птицы, не то принцессы сказочной страны. Впечатление смещенной реальности дополняют древние и как-будто бессменные старики, что по-прежнему режутся в шашки и домино в парке Шевченко. Впрочем, там же на несказочно пыльных бордюрах сидят чумазые дети со взрослыми глазами, а продавщицы ларьков, удачно совмещающих пиво-никотин-мороженое, сплошь сердиты, и одинаково быстро рассыпаются усталым смехом или хамской бранью - смотря по ситуации, но больше по настроению.
Я шлепаю пешком через этот край несказочных чудес и отшметываю по кусочку горячий и самый вкусный в мире хлеб - киевский. Как же избаловаться надо было кухнями народов мира и отличными ресторанами, чтобы съесть с таким удовольствием сразу всю четвертушку - 46 копеек, 50 с пакетиком...
5. Снег в Америке
Жиденький однодневный снег в Теннесси заставляет китайцев бегать с топотом по коридорам от окна к окну со всей толпой своих детей и бабушек. Отчего мне очень хочется словить всю их довольную компанию одним большим сачком и спросить: а знаете ли вы, как красив Киев под снегом? Не в жиже грязи межсезонной, ляпающей по одежде до пояса (потому что бывает и такой Киев), а под хрустящей, кусающейся морозом белизной? Тогда, когда снега прячут налет опальности древней столицы - всю эту убогость углов и трещины старости под сиянием крыш и вывесок, и оставляют только лучшее: причудливый узор не голых, но снегом покрытых ветвей, резную нарядность старинных фасадов, соборную читоту, и не по-городскому свежий зимний воздух речного ветра, облетевшего - хочется верить - все заповедные острова и холмы любимого града.
6. Праздники
Град стольный русский после Америк радует глаз людиками, закутанными, как капусты, и выглядывающими из одежин-раковин лицами, как редиски; радует теснотой транспорта общественного, приучающего лезть друг на друга как пауки в банке; радует обилием мелких начальников везде и всюду, да таких, что каждый павлин думает, что он фламинго, а он-то - пыжик с перышком... Но да ладно, травма узнавания болит только первые две недели, а вообще любимый город всех других краше. К тому же, в любимом городе можно купить обалденную елку. Дабы обалденная елка не сыпалась, не кололась, и не падала, а так же в поддержку защиты окружающей среды - быть ей искусственной, но совсем как настоящей. И я выбираю очаровательную сосенку в супермаркете из толп не менее симпатичных резиновых-пластиковых-электрических товарок, чтобы, привезя домой, обнаружить, что мое совсем как настоящее дерево тоже сыпется, колется, и иногда падает. Еще я помню, что есть у искусственных елок неоспоримое преимущество - их можно сложить и убрать в шкаф. Однако моя - совсем как настоящая - не складывается вовсе, а только веточки слегка подгибаются, и запихивается это полутораметровое счастье в огромный мешок. И вот с таким мешком, новогодней улыбкой и мироощущением Деда Мороза еду я из Киева к маме, предвкушая ее счастливый ужас и протяжное "куда ж мы это ста-а-авить бу-у-удем!". Я ведь знаю уже, что елка ни в один угол маминой квартиры не влезет, а потому стоять ей празднично прямо посредине, чтобы не забывали мы ни на минуту, спотыкаясь, чертыхаясь, выдергивая искусственные иголки отовсюду, и обходя этого монстрика по стеночкам, что Новый Год нынче на дворе. А посему - радоваться колокольчиками, смеяться бубенчиками, улыбаться снегурочками, как бы там оно ни было!
7. Graduation
Собственная ладность, кучность и молодость пьянят бесшабашно, и в ответ на осуждающие взгляды бабулек-лавочек (так, наверное, стареют кентавры, из человека-коня превращаясь в бабульку-лавочку) хочется выкинуть что-нибудь эдакое - чтоб уж точно запомнили. Но мы - дипломированные магистры и люди приличные, а потому всего лишь...
...наряжаемся в футболки, расписанные понятными только «ботаникам» шутками («Я - гетеросексуал» - впереди, и сзади: «но готов к гомоморфизмам!»).
...обнимаемся-целуемся не взасос, но запоем.
...купаемся в ближайших к alma mater фонтанах.
...скандируем хором теоремы на улицах, как футбольные лозунги.
...катаемся наперегонки на тележках из супермаркета, пока на пути не выстраиваются стеночкой - как в "Кавказской пленнице" - охранники магазина.
...поем душевно и на латыни.
...и зажигаем в последний раз любимый город солнечным беззаботным счастьем, бесцеремонно вешая его на шею прохожим и друг другу. Чтобы вернуться поздней ночью к своим недавно появившимся супругам или даже детям, уснуть в недавно снятой крошечной, но отдельной от всех квартире, пойти на недавно отвоеванное рабочее место и быть - так, наверное, стареют кентавры - абсолютно взрослыми людьми.
8. Транзит
Около трети дорог Киева, предполагающих больше трех полос, не имеет разметки. От этого поток машин похож не на упорядоченное движение, но на стадо баранов.
Около трети красавиц Киева одеты так, что наиболее разумным кажется снять с них всю эту немыслимо вульгарную дрянь. И тут же заняться с ними сексом.
Около трети улиц Киева прекрасны. С остальных давно пора убрать мусор и закончить стройку.
Около трети своих лет я провела в Киеве. Хотя, уже меньше.
За первую треть часа в Киеве ко мне обратились за помощью несколько незнакомцев. Ни один из них не просил о деньгах.
Около трети улиц Киева стоят в пробках даже в самое свободное от трафика время дня.
Около трети исторических зданий Киева, отчаянно требовавших ремонта еще на моей памяти, уже либо снесены, либо стыдливо прикрыты серой сеткой - «на снос».
Около трети встречавшихся мне в Киеве мужчин всех возрастов успели осмотреть меня так, будто это они собираются немедленно заняться со мной сексом.
Хотелось бы написать, что со времени моего последнего приезда цены в Киеве выросли на треть. Но они выросли в три раза.
За первую треть часа в Киеве мне несколько раз непрошенно помогли словом или делом - очень споро и прикрывая собственную наивную инициативу угрюмым лицом.
Около трети Киева я все еще помню наизусть с закрытыми глазами.
От подбивания этой глупой псевдостатистики меня отрывает очередная попытка машины не то взлететь, не то провалиться под землю, когда правое колесо попадает в ямку, левое - на горбик. Водила привычно сплевывает ругательство; я, удерживаясь потереть ушибленную сиденьем такси поясницу, поднимаю глаза к небу. А сероватое небо над разбитой дорогой завешено плакатами - каждые десять метров - желто-голубой фон, золотистые подсолнухи и по-детски требовательное «Любіть Україну!».
И я узнаю свою столицу.
Киев. Хроника соприкосновений.
1. Утро. Купола
Город прорезается преждевременно криком весенним сквозь грязь, серость, бедность зимы, сквозь угрюмость лиц и погоды. Городу полторы тысячи лет и весен. За долгий свой век город выносил тысячи жадных владык и нищих гениев, хотя и от тех и от других городу не осталось ни золота палат, ни роскоши дворцов, ни общепризнанных шедевров. А остались лишь - и разве этого мало - мифологический привкус, мистика улиц и зданий, богатая длинная история и тысячи маленьких историй. И купола - летящие, золотые, воздушные, огромные и крошечные, ослепляющие новизной и тусклые возрастом, гордо стоящие на холмах и приютившиеся на склонах, парящие над рекой или выпрыгивающие из толпы многоэтажек...
Красивый мой, уставший мой город - когда же и ты станешь богат, когда бока твои округлятся уютной и благородной старостью, как у соседей твоих: Вены, Кракова, Праги? Когда же сотрется с лиц людей твоих это жуткое выражение, как у выжившего, но обреченного последнего человека? Когда же жители твои уважать начнут возраст твой, себя уважая? Когда глазам моим больно будет лишь подниматься к ослепительному золоту верхушек церквей, но не больно будет опускаться назад на улицы?
А купола шепчут: перемелется...
2. Зима. Желание
В Киеве снег. В Киеве маршрутки текут по грязным дорогам. В маршрутках осколки жизни: длинные ресницы-«придай объем», моргающие на огни города сквозь заляпаные стекла окон; парень с наглым взглядом - ему и ни снилась отстраненность вежливости, он слишком зол на эту жизнь, чтобы уметь не расходовать по мелочам хотя бы красоту грубо вылепленного мужского лица; бабулька в шляпе, опущенные уголки губ замыкают полукруг яркого шарфа на шее. Крышка люка в потолке грюкает на поворотах, сидящие под ней ежатся от сквозняка и залетающего в щели сырого снега. Маршрут Маяковского-Ахматовой-Булгакова - за музыкальной школой, пожалуйста. Нет, водитель, ну я же попросил! Рывок, стоп, бульканье лужистой каши под чужими ногами. Руки - в перчатки, в рукава, в карманы, подальше от кусающего ветра. Находясь за тысячи километров, я вижу все это с эпилептивной отчетливостью, как нечто, происходящее внутри меня, а не снаружи.
На самом деле у меня уютный плед, комфортная квартира, сияющая машина под окном, зеленые кусты, подстригаемые оплачиваемым садовником и солнечно-теплый март за дверью. Но часть меня все еще живет в том городе и той жизни, считаясь с их сезонами, привычками и ритмом. Это неизбежно; это неистребимо. За это можно цепляться, с этим можно носиться, как с писаной торбой, а можно тихо держать при себе, лишний раз не тревожа памятью. Но в любом случае рано или поздно в момент физической слабости, вируса, лунного затмения и вынужденного одиночества оно догоняет необходимостью вернуться. И необходимость эта тем больше, чем труднее ее осуществить.
...я тихо встаю с дивана, подхожу на цыпочках к компьютеру, будто боясь его вспугнуть и, нежно нажимая клавиши, начинаю искать авиабилеты.
3. Запахи
Перевешивала кожаные вещи, пылящиеся в шкафу за ненадобностью - плащ, жакет - если бы в моей Америке носили такое элегантное удовольствие... И обволокли запахи: кожа, дымок, еще что-то - Киев, родной, стольный, русский - Русь ведь. Захотелось опять: ночь, фонари редко (тут ведь все светится, не страшно совсем). Ветер чтобы свежий (нет тут свежего ветра, все влажно, душно). Я - красивая, душистая, стучу каблуками (никто ведь тут каблуками не стучит по улице). Моя легкая тревога: поздно, Киев - не Америка. Дома, солидные возрастом, но не размером; улочки тесноватые, подворотни, дворики. Маршрутки (нет тут маршруток - не нужны) пустые в ряд - потому что ночь. Люди пешком - пешком! - ходят…
Перекладывала шелковые платки. Театр, суета симпатичных девочек со скромными мальчиками, сдержанность (еда - в театре? во время спектакля?). Бабульки-билетчицы строгие, не улыбаются, "как дела" не спрашивают. И запахи, запахи: духи, шоколадница, кофе, город мой... Забегаловки с едой для меня лучшей, чем здесь в ресторанах, студенты худенькие парочками (найдешь тут разве двух худых студентов?). И холодно-ветренно, так, чтоб кутаться, чтоб ходить быстро-быстро, чтобы эхо не успевало за цоканьем…
4. Жара. Сезонное
Потерянные запахи, забытые оттенки вкуса - мне кажется, я смотрю на Киев глазами иностранца.
А лето неласково давит жарой и солнцем. Улицы тужатся транспортными пробками, люди раздуваются и краснеют от духоты, пыли и отсутствия кондиционеров. Горячка дня разливается по телу и мозгу, разрешая раздеться, ибо не помещаются уже в распаренный ум мысли о внешнем виде и приличиях. И удушливым днем Киев становится почти так же уродлив, как красив бывает ночью. Но в любое время суток по бездорожью окраин, равно как и по кривым, мощеным корявым историческим камнем улицам центра вышагивают умопомрачительные девушки в фантастической обуви. Если приехать днем к главному - красному - корпусу университета, то кажется, что попал на начало бала - в нарядах красавиц-студенток не увидеть ни ежедневности сasual, ни официальности делового стиля. Бордовые шелка платьев, розовые кружева отнюдь не нижних юбок, декольте, что плавно переходят в разрезы от бедра, и пошатывающаяся от высоты каблуков походка - не то птицы, не то принцессы сказочной страны. Впечатление смещенной реальности дополняют древние и как-будто бессменные старики, что по-прежнему режутся в шашки и домино в парке Шевченко. Впрочем, там же на несказочно пыльных бордюрах сидят чумазые дети со взрослыми глазами, а продавщицы ларьков, удачно совмещающих пиво-никотин-мороженое, сплошь сердиты, и одинаково быстро рассыпаются усталым смехом или хамской бранью - смотря по ситуации, но больше по настроению.
Я шлепаю пешком через этот край несказочных чудес и отшметываю по кусочку горячий и самый вкусный в мире хлеб - киевский. Как же избаловаться надо было кухнями народов мира и отличными ресторанами, чтобы съесть с таким удовольствием сразу всю четвертушку - 46 копеек, 50 с пакетиком...
5. Снег в Америке
Жиденький однодневный снег в Теннесси заставляет китайцев бегать с топотом по коридорам от окна к окну со всей толпой своих детей и бабушек. Отчего мне очень хочется словить всю их довольную компанию одним большим сачком и спросить: а знаете ли вы, как красив Киев под снегом? Не в жиже грязи межсезонной, ляпающей по одежде до пояса (потому что бывает и такой Киев), а под хрустящей, кусающейся морозом белизной? Тогда, когда снега прячут налет опальности древней столицы - всю эту убогость углов и трещины старости под сиянием крыш и вывесок, и оставляют только лучшее: причудливый узор не голых, но снегом покрытых ветвей, резную нарядность старинных фасадов, соборную читоту, и не по-городскому свежий зимний воздух речного ветра, облетевшего - хочется верить - все заповедные острова и холмы любимого града.
6. Праздники
Град стольный русский после Америк радует глаз людиками, закутанными, как капусты, и выглядывающими из одежин-раковин лицами, как редиски; радует теснотой транспорта общественного, приучающего лезть друг на друга как пауки в банке; радует обилием мелких начальников везде и всюду, да таких, что каждый павлин думает, что он фламинго, а он-то - пыжик с перышком... Но да ладно, травма узнавания болит только первые две недели, а вообще любимый город всех других краше. К тому же, в любимом городе можно купить обалденную елку. Дабы обалденная елка не сыпалась, не кололась, и не падала, а так же в поддержку защиты окружающей среды - быть ей искусственной, но совсем как настоящей. И я выбираю очаровательную сосенку в супермаркете из толп не менее симпатичных резиновых-пластиковых-электрических товарок, чтобы, привезя домой, обнаружить, что мое совсем как настоящее дерево тоже сыпется, колется, и иногда падает. Еще я помню, что есть у искусственных елок неоспоримое преимущество - их можно сложить и убрать в шкаф. Однако моя - совсем как настоящая - не складывается вовсе, а только веточки слегка подгибаются, и запихивается это полутораметровое счастье в огромный мешок. И вот с таким мешком, новогодней улыбкой и мироощущением Деда Мороза еду я из Киева к маме, предвкушая ее счастливый ужас и протяжное "куда ж мы это ста-а-авить бу-у-удем!". Я ведь знаю уже, что елка ни в один угол маминой квартиры не влезет, а потому стоять ей празднично прямо посредине, чтобы не забывали мы ни на минуту, спотыкаясь, чертыхаясь, выдергивая искусственные иголки отовсюду, и обходя этого монстрика по стеночкам, что Новый Год нынче на дворе. А посему - радоваться колокольчиками, смеяться бубенчиками, улыбаться снегурочками, как бы там оно ни было!
7. Graduation
Собственная ладность, кучность и молодость пьянят бесшабашно, и в ответ на осуждающие взгляды бабулек-лавочек (так, наверное, стареют кентавры, из человека-коня превращаясь в бабульку-лавочку) хочется выкинуть что-нибудь эдакое - чтоб уж точно запомнили. Но мы - дипломированные магистры и люди приличные, а потому всего лишь...
...наряжаемся в футболки, расписанные понятными только «ботаникам» шутками («Я - гетеросексуал» - впереди, и сзади: «но готов к гомоморфизмам!»).
...обнимаемся-целуемся не взасос, но запоем.
...купаемся в ближайших к alma mater фонтанах.
...скандируем хором теоремы на улицах, как футбольные лозунги.
...катаемся наперегонки на тележках из супермаркета, пока на пути не выстраиваются стеночкой - как в "Кавказской пленнице" - охранники магазина.
...поем душевно и на латыни.
...и зажигаем в последний раз любимый город солнечным беззаботным счастьем, бесцеремонно вешая его на шею прохожим и друг другу. Чтобы вернуться поздней ночью к своим недавно появившимся супругам или даже детям, уснуть в недавно снятой крошечной, но отдельной от всех квартире, пойти на недавно отвоеванное рабочее место и быть - так, наверное, стареют кентавры - абсолютно взрослыми людьми.
8. Транзит
Около трети дорог Киева, предполагающих больше трех полос, не имеет разметки. От этого поток машин похож не на упорядоченное движение, но на стадо баранов.
Около трети красавиц Киева одеты так, что наиболее разумным кажется снять с них всю эту немыслимо вульгарную дрянь. И тут же заняться с ними сексом.
Около трети улиц Киева прекрасны. С остальных давно пора убрать мусор и закончить стройку.
Около трети своих лет я провела в Киеве. Хотя, уже меньше.
За первую треть часа в Киеве ко мне обратились за помощью несколько незнакомцев. Ни один из них не просил о деньгах.
Около трети улиц Киева стоят в пробках даже в самое свободное от трафика время дня.
Около трети исторических зданий Киева, отчаянно требовавших ремонта еще на моей памяти, уже либо снесены, либо стыдливо прикрыты серой сеткой - «на снос».
Около трети встречавшихся мне в Киеве мужчин всех возрастов успели осмотреть меня так, будто это они собираются немедленно заняться со мной сексом.
Хотелось бы написать, что со времени моего последнего приезда цены в Киеве выросли на треть. Но они выросли в три раза.
За первую треть часа в Киеве мне несколько раз непрошенно помогли словом или делом - очень споро и прикрывая собственную наивную инициативу угрюмым лицом.
Около трети Киева я все еще помню наизусть с закрытыми глазами.
От подбивания этой глупой псевдостатистики меня отрывает очередная попытка машины не то взлететь, не то провалиться под землю, когда правое колесо попадает в ямку, левое - на горбик. Водила привычно сплевывает ругательство; я, удерживаясь потереть ушибленную сиденьем такси поясницу, поднимаю глаза к небу. А сероватое небо над разбитой дорогой завешено плакатами - каждые десять метров - желто-голубой фон, золотистые подсолнухи и по-детски требовательное «Любіть Україну!».
И я узнаю свою столицу.