Про Читу, самолеты и профессоров
Город Чита - какой-то забытый край земли.
В Чите везде - песок. Песчаные почвы, по-этому песок на земле и в воздухе, скрипит на зубах, забивается в обувь и волосы. В Чите в плохом смысле удивительный аэропорт. Я такого больше нигде не видел - к самолетам не подвозят, а просто открывают двери и говорят - вон, туда идите, садитесь… Провожающие выходят вместе с улетающими на летное поле и бродят между самолетами, спрашивая аэродромных рабочих и друг друга - «эй, этот куда летит? Куда?! Вася! Выходи, это не наш! Этот в Новосибирск!» Какая там авиационная безопасность? Кажется, что в самолет можно пронести все, что угодно, хоть крокодила...
А еще в Чите, в Читинском государственном университете живет и работает профессор, доктор наук, заведующий кафедрой, который живет в сарае. Сарай представляет собой довольно большой ангар, доверху заваленный всякой рухлядью. Там можно найти водопроводные трубы, какие-то железки непонятного назначения, старые оконные рамы и двери, оставшиеся, видимо, после ремонта, детали сложных самодельных установок, созданных руками самого профессора и его аспирантов. Все это лежит в огромных, бесформенных кучах, навалом, обильно покрытое пылью и грязью с улицы. Здесь же, в кучах, можно обнаружить несколько телевизоров, видеомагнитофонов, опытный глаз разглядит двд-плеер и даже еще нестарый ноутбук. Между куч этого хлама протоптаны дорожки, по которым аккуратно, стараясь не поднимать пыль, передвигается профессор и другие сотрудники кафедры. За решеткой, какой обычно огораживают высоковольтные части электроустано-вок с висящей табличкой «Не влезай, убьет!», находится спальня профессора. Профессор спит на раскладном чем-то многократно облитом кресле, используя вместо подушки старое тряпье и укрываясь обрывками пальто и шуб. На случай сильного мороза около кресла валяются валенки. Кроме кресла в спальне можно увидеть пару-тройку велосипедов, детские санки, растрескавшиеся лыжи, на острых загнутых концах которых сушатся трусы профессора. Здесь же находится заплеванная раковина, а дальше, в глубине спальни громоздятся еще какие-то кучи непонятно чего - они скрыты темнотой.
В сарае, как заверил меня профессор (он предлагал мне там поселиться), все отлично приспособлено для жизни. Имеется холодильник, телефон, телевизор (помимо тех, что на полу), микроволновка и плитка. Есть туалет и даже душ. Правда, я плохо себе представ-ляю, как можно ходить в тот туалет и мыться в таком душе, но я ведь и в куче тряпья в валенках не сплю…
«Туалет немного не доделан, объяснял он мне, двери пока нет. Но это ничего, тут же все свои. Да и видно сразу, занято или свободно. А в душе… тоже двери нет… и плитки на стенах. Но вода есть! Так что можно мыться.»
Вообще самый главный в этом ангаре вовсе не профессор, а его кот. Шикарный, красивый черный кот - профессор его очень любит, вкусно кормит и уважительно называет Прохором. Кот отвечает профессору взаимностью.
Вообще-то у профессора есть семья и квартира, машина «Тойота» и много еще чего, но на вопрос о том, почему же он не живет дома отвечает уклончиво - «ну, там ведь жена… а здесь - хорошо…»
Там - жена. А здесь - хорошо.
В Чите везде - песок. Песчаные почвы, по-этому песок на земле и в воздухе, скрипит на зубах, забивается в обувь и волосы. В Чите в плохом смысле удивительный аэропорт. Я такого больше нигде не видел - к самолетам не подвозят, а просто открывают двери и говорят - вон, туда идите, садитесь… Провожающие выходят вместе с улетающими на летное поле и бродят между самолетами, спрашивая аэродромных рабочих и друг друга - «эй, этот куда летит? Куда?! Вася! Выходи, это не наш! Этот в Новосибирск!» Какая там авиационная безопасность? Кажется, что в самолет можно пронести все, что угодно, хоть крокодила...
А еще в Чите, в Читинском государственном университете живет и работает профессор, доктор наук, заведующий кафедрой, который живет в сарае. Сарай представляет собой довольно большой ангар, доверху заваленный всякой рухлядью. Там можно найти водопроводные трубы, какие-то железки непонятного назначения, старые оконные рамы и двери, оставшиеся, видимо, после ремонта, детали сложных самодельных установок, созданных руками самого профессора и его аспирантов. Все это лежит в огромных, бесформенных кучах, навалом, обильно покрытое пылью и грязью с улицы. Здесь же, в кучах, можно обнаружить несколько телевизоров, видеомагнитофонов, опытный глаз разглядит двд-плеер и даже еще нестарый ноутбук. Между куч этого хлама протоптаны дорожки, по которым аккуратно, стараясь не поднимать пыль, передвигается профессор и другие сотрудники кафедры. За решеткой, какой обычно огораживают высоковольтные части электроустано-вок с висящей табличкой «Не влезай, убьет!», находится спальня профессора. Профессор спит на раскладном чем-то многократно облитом кресле, используя вместо подушки старое тряпье и укрываясь обрывками пальто и шуб. На случай сильного мороза около кресла валяются валенки. Кроме кресла в спальне можно увидеть пару-тройку велосипедов, детские санки, растрескавшиеся лыжи, на острых загнутых концах которых сушатся трусы профессора. Здесь же находится заплеванная раковина, а дальше, в глубине спальни громоздятся еще какие-то кучи непонятно чего - они скрыты темнотой.
В сарае, как заверил меня профессор (он предлагал мне там поселиться), все отлично приспособлено для жизни. Имеется холодильник, телефон, телевизор (помимо тех, что на полу), микроволновка и плитка. Есть туалет и даже душ. Правда, я плохо себе представ-ляю, как можно ходить в тот туалет и мыться в таком душе, но я ведь и в куче тряпья в валенках не сплю…
«Туалет немного не доделан, объяснял он мне, двери пока нет. Но это ничего, тут же все свои. Да и видно сразу, занято или свободно. А в душе… тоже двери нет… и плитки на стенах. Но вода есть! Так что можно мыться.»
Вообще самый главный в этом ангаре вовсе не профессор, а его кот. Шикарный, красивый черный кот - профессор его очень любит, вкусно кормит и уважительно называет Прохором. Кот отвечает профессору взаимностью.
Вообще-то у профессора есть семья и квартира, машина «Тойота» и много еще чего, но на вопрос о том, почему же он не живет дома отвечает уклончиво - «ну, там ведь жена… а здесь - хорошо…»
Там - жена. А здесь - хорошо.