"Папа, пойдём в Волшебную Страну…"
Кира хочет сейчас рассказать немного о своём отце - папе Юре (мы уже писали о нём вот здесь), о своём детстве и о самых ранних образах-штрихах альтерристического мировосприятия - если угодно, о первоначальном своём становлении в качестве альтерриста.
Рассказывает Кира:
**************************
"Я сказала папе: папа, пойдём в Волшебную Страну! И папа согласился. Мы взяли компасы и пошли…"
Это было написано мною лет в пять - цветным карандашом на совсем не белой бумаге, крупными неровными печатными буквами, с так называемыми "авторскими" знаками препинания - и подразумевало начало длинного рассказа о ещё более длинном путешествии через горы и долины, через всякие преграды, о путешествии в некий край, который - как я чувствовала с самого раннего детства - ждёт меня домой.
Текст этот - не буду скрывать, не получивший практически никакого буквального продолжения - был для меня очень важен и сильно отличался в своём значении от разных других вещей, которые я к тому времени писала. Надо сказать, что я совершенно свободно читала уже с трёх лет, но писать начала примерно в четыре, как-то не сразу осознав, что можно и нужно записывать пережитое-увиденное-прочувствованнное - мне казалось, что я и без того всё помню, что ничего важного и интересного не забуду и так. К школьному времени, конечно, осознание необходимости записывать "для памяти" уже произошло - однако писать означенное произведение я начала, как уже было сказано, существенно раньше, и не по сей причине, а по другой, сформулировать которую не так-то просто, но я постараюсь:))
К указанному возрасту, то есть к пяти годам, у меня, разумеется, уже состоялось великое множество захватывающих приключений во всяческих "иных краях" - и, конечно же, я не так редко рисовала на эту тему картинки и даже сопровождала их подписями. Это могли быть иллюстрации к тому, что уже произошло, а могли быть изображения, создаваемые одновременно с переживаемыми событиями и фиксирующие процесс происходящего - такой своего рода весьма характерный момент детского альтерризма: нечто возникает перед мысленным взором и тут же либо фиксируется в череде картинок типа "комикса", либо разновременные события изображаются на одной-единственной картинке, так что в итоге разобраться в сюжете под силу только самому автору. Можно сказать, что такие специфические рисунки в некотором смысле уже близки к словам, к вербальному отображению / преображению мира - поскольку они, в своей фиксации происходящего перед мысленным взором "здесь и сейчас", означают нечто "мироустановительное", "миротворческое": "Он сказал - и сделалось, Он повелел - и явилось" (с)… Это созидающее, "демиургическое" значение слова было мне к тому времени хорошо известно - однако, как сказано выше, я тогда мало уделяла внимания тому, чтобы фиксировать соответствующие вербально-миротворческие акты карандашом на бумаге: всё случилось, всё получилось - вот и ладушки, чего тут ещё записывать-то!.. Что же заставило меня поступить иначе - написать эти самые слова, сделав для них даже специальную книжечку из сложенных вчетверо "листов для заметок" с папиной работы, на которых я обычно рисовала, из которых делала самолётики, снежинки и так далее?
Я полагаю, что дело именно в том, что на этапе, когда я эти самые слова писала - предварительно произнеся их вслух, как произносят заклинание - мне ещё не виделось абсолютно никакой реальной перспективы, кроме собственно "желания / замысла", я ещё не чувствовала ничего, кроме жгучего драйва "Пойдём!" - ничего ещё не случилось, ничего ещё не получилось. Я понимала, что мне нужно домой, где меня ждут - и что дорога к моему дому лежит через те края, которые я (благодаря прочтению сказок Волкова) в самом общем и неопределённом смысле называла "Волшебной Страной". Произнося эти слова и фиксируя их на бумаге, я вербализовала своё главное стремление, своё заветное желание - полагая таким образом реальное начало тому пути, который в конечном итоге действительно привёл меня домой, и - на моё счастье - привёл достаточно рано, чтобы мне удалось успеть то, что мне совершенно необходимо было успеть.
Почему именно к папе обращено это заклинание, этот призыв, эта мольба? Насколько мне представляется, папа мой в строгом смысле слова альтерристом не был - однако он всегда в такой мере был для меня защитником, помощником и сочувствователем-сообщником по большим радостям и маленьким хитростям, что обратиться к нему со столь важной для меня просьбой было делом совершенно естественным. Что именно папа, а не кто иной, кое-что существенное о дороге в Волшебную Страну вполне реально знает и сопроводить меня туда практически очень даже может - в этом у меня не имелось ни малейшего сомнения.
Как многие альтерристы (да и не только альтерристы), я могу свидетельствовать о себе: "Моими самыми близкими друзьями детства были книги!" - самым же близким другом книг в нашем доме был мой папа. Он любил книги так, как любят живых существ, и героев книг он любил именно как живых существ - его прежде всего волновали их переживания и приключения, а вовсе не "высокая идея произведения", не "многоплановый символизм образов" и не "чарующая художественность текста". При этом папа мой прекрасно отличал качественный текст от халтуры, хороший перевод от плохого и пр. - просто реальная жизнь конкретных персонажей интересовала его существенно больше, чем всё то, что вокруг этой реально-конкретной жизни могло быть накручено. В этом отношении мы с папой всегда были полными единомышленниками - и пересказывали друг другу истории из книг как пересказывают сюжеты из жизни приятелей или просто знакомых. Наш с папой книжный мир был, конечно же, миром художественной литературы - скорее прозы, чем поэзии (хотя некоторые поэтические произведения нами "удостаивались":)), скорее фантастики, чем классики (папа любил и классику тоже, местами даже очень, но приохотить к ней меня толком так и не сумел - языковой барьер устойчиво оказывался для меня непреодолимым, всё происходило слишком медленно - чрезмерное "многабукаф" на несопоставимо малое количество действий, слов, чувств и мыслей героев, которые меня жгуче интересовали). Несмотря на несовпадение "литературных пристрастий", мы с папой всегда знали, о чём нам интересно будет поговорить - и от этих наших разговоров до разговоров с самими героями книг было натурально рукой подать. Так что различные дороги, ведущие в разнообразные иные края, были нами с папой (и с любимыми персонажами вместе) обсуждаемы в самых разных ракурсах и по самым разным поводам, многократно и со вкусом:))
Существует и ещё один, исключительно важный для меня момент.
Мысль о Волшебной Стране как о чём-то таком, куда можно дойти пешком через горы и долины, пришла ко мне, конечно, из серии сказок Волкова, - однако первые же впечатления, связанные с "путешествием в Волшебную Страну" как вхождением / погружением в некую пограничную область, откуда открывается путь в другие миры, путь домой, путь в альтерру - пришли из иного источника, и это опять-таки теснейшим образом связано с папой.
В первые годы моей жизни мы несколько раз снимали на лето дачу в Кронколонии, это такое тихое местечко в окрестностях Ораниенбаума. Сама Кронколония была необыкновенно уютной деревенькой - с коровами и курами, с домиком загадочной старушки на окраине, к которой мы с папой разок-другой заходили в гости (я до сих пор подозреваю, что то была настоящая баба-яга, не без странностей, но в целом очень милая и славная - тем более, что ни мама, ни даже папа впоследствии совершенно не могли мне объяснить, какое такое "в гостях у старушки" я вспоминаю:)) Однако главным сокровищем тех мест были заросли камышей - воображение побуждает предположить, что это те самые знаменитые "плавни Кронколонии", за которые сейчас отчаянно сражаются экологи. Тогда, в детстве, я не знала об экологии ровным счётом ничего, но таинственная жизнь в зарослях камышей буквально сводила меня с ума - она существовала совершенно отдельно от жизни всего прочего мира, прочий мир для пребывающего в этих зарослях становился зыбким и неактуальным, как сновидение в разгар дня. Такого я не видела больше никогда в жизни - вся моя более поздняя жизнь связана с лесом, а не с морем, не с водной стихией; наверное, такие необыкновенные заросли могли бы обнаружиться и на каком-нибудь большом озере - но мне вот больше ни разу не довелось встретиться с чем-либо подобным здесь, в мире первой реальности.
Небольшие локусы воды - то большего, то меньшего размера - разделённые зарослями камышей, соединённые между собой причудливой формы "проливами"; огромные валуны - то большего, то меньшего размера - высящиеся из вод, как одинокие острова; то пасмурно-тёмная водная гладь, покрытая узорами овальных листьев - то ослепительное сияние белых кувшинок, дрожание света в верхних слоях… - то рябь, то полный покой. И всегда, когда ни придёшь - покой в самом глубоком смысле слова, неотмирность, пограничье реальностей. Льюисовский Край Света! - не удивительно, что я так запала потом на последние страницы "Покорителя Зари"…
Вода в зарослях камышей Кронколонии была на самом деле мелкой - папе до пояса, а то и до колена - но для меня-маленькой она была настоящей морской глубиной; плавать я не умела, и папа переносил меня от валуна к валуну, посадив себе не плечи, а иногда и просто на руках, если близко - он был волшебным великаном, титаном, хранителем неба и вод. Он приносил мне охапки белых и жёлтых кувшинок (жёлтые были просто красивыми цветами, а белые означали тайну, мистерию, колдовство…) - и мы делали из них венки и ожерелья, украшали наши острова-валуны и самих себя. Мы были русалками и водяными, нас окружали обитатели всех четырёх стихий… - мы с папой могли провести на выбранном камне один час или весь день, и папа то плавал, то грелся на солнце, а мне и купаться не хотелось даже - так хорошо было сидеть на своём "острове", рассматривая дно с высоты или трещины-узоры на каменной поверхности. Здравое размышление подсказывает, что и мама должна была тоже бывать с нами, по крайней мере в какие-то моменты - но почему-то я совершенно её там не помню. Это было наше с папой личное царство - наша Волшебная Страна, наше пограничье, наше перепутье дорог, ведущих в дальние края. Там происходили самые ранние приключения в других мирах, которые сохранила моя память; для очистки совести следует сказать, что довольно-таки долгое время спустя, лет в десять, а то и в одиннадцать моих, мы снова жили один сезон в Кронколонии, поэтому теоретически память может обманывать меня, предлагая поздние переживания взамен ранних - но сдаётся мне, что в это самое "позднее" лето мы почему-то в камыши так ни разу и не сходили, да и папа тогда появлялся на даче очень спорадически (напряжённая работа, командировки…) - так что, возможно, ни фига меня память не обманывает, и на самом деле истории с пиратами и амазонками происходили в камышино-лилейных зарослях в мои четыре-пять, а вовсе не в десять-одиннадцать. Да оно и по ощущениям больше на то похоже - хотя, конечно, из дальней дали нынешнего дня трудно оценить степень зрелости собственного детского восприятия…
Кстати о пиратах. Когда мне было около двух лет, на Новый Год мне подарили игрушечного пса - чёрного, огромного (мне казалось тогда, что он едва ли не с меня ростом, хотя на самом деле он был длиною примерно с мужской локоть), изображавшего собою нечто вроде "упрощённого" ньюфаундленда. Его звали Пират, и он был моим любимым другом много лет - я потеряла его из виду только когда всерьёз покинула родительский кров, за чем последовали всевозможные разъезды-переезды, так что куда в итоге мой бедный Пират подевался, я не знаю. Пока я была маленькой, он всё время присутствовал где-то рядом - я ощущала исходящую от него спокойную силу зашиты, и это тоже было окрашено эмоциональной гаммой моей неразрывной связи с папой. Немаловажно, что тут играет роль вот какой любопытный момент - у нас с папой в отношениях было ещё и такое, что мы составляли пару "человек и его друг собака", точнее говоря - "человек и его щенок", может быть даже - "мальчик / юноша и его щенок" (тогда, конечно, мой друг-человек представлялся мне супер-взрослым, великим и премудрым - но теперь-то я знаю, что здесь, в первой реальности, у моего папы был пёсик, когда он был мальчиком - и не удивлюсь, если вместе со мною-щенком он снова погружался в себя-подростка). Разумеется, я был щенком-мальчиком, щенком мужского пола - и для меня это было очень значимым аспектом реализации мужской части моего естества: быть верным младшим другом своего верного старшего друга, учеником и помощником своего наставника. Как ни странно, сейчас я не могу вспомнить того имени, которым меня-щенка звали - вообще-то я помнила это имя очень много лет - но может быть, дело в том, что моё имя просто совпадало с именем моего младшего чёрнолохматого друга, о котором было сказано выше, что меня тоже звали "Пират" - очень вероятно, что мы с ним были тёзки и вот так вот интересно переплетались ролями и статусами. Надо сказать, что это имя моё было в некотором смысле формальным, точнее - "паспортным" - потому что подзывал меня-щенка папа всё равно не по имени, а специальным посвистом, особой трелью, от которой моё сердце сразу же пускалось в пляс, и я летела (летел!) навстречу моему другу, срываясь с любого места, бросая любое занятие. Так было в течение достаточно долгого времени - помню, что я сама была уже подростком, однако мы с папой время от времени про это дивное дело вспоминали, особенно когда снова доводилось гулять вдвоём.
Папа дружил со мною-щенком трепетно и уважительно, как дружил со всеми зверьми, которые оказывались в его орбите - и надо сказать, что все звери неизменно отвечали папе взаимностью. Я не могу припомнить ни одного живого существа - ни собаки, ни кошки, ни даже какого-нибудь хомячка - которое бы не ответило взаимностью моему папе. Точно так же, по существу, обстояло дело и с людьми - папа знал по именам едва ли не всех продавщиц в окрестных магазинчиках и киосках, почтальонов и гардеробщиц в тех местах, где ему доводилось бывать хотя бы более одного раза, мастеров во всевозможных ремонтных мастерских… Его глаза начинали лучиться мечтательной улыбкой, как только разговор касался любого из этих, можно сказать, едва-едва знакомых: "О, это такой забавный старичок! Его зовут Иван Иванович, он очень хороший - всегда оставляет мне утреннюю газету (всегда пропускает меня в служебный туалет, всегда берёт у меня в починку старые-престарые часы…- и т.п.) - и ты знаешь, он вообще-то очень интересный человек, он собирает старинные открытки (умеет разбираться в съедобных грибах, разводит у себя дома на окне кактусы…) - а ещё у него дочка учится в институте - тут недалеко, на канале Грибоедова - и вот она недавно по пути на занятия обнаружила на высоком дереве кошку, так что вместо занятий получилась целая история…" - и всё это мой папа обычно излагал не так, как это выглядит тут на тексте, не тараторя и не спеша - а вдумчиво и в охотку, не упуская случая расцветить рассказ мягким юмором и при этом ни на миг не теряя собеседника из внимания - интересно ли на самом деле тому слушать про приключения дочки Иван Ивановича на высоком дереве, или же он занят другими мыслями и вообще торопится. Соответственно, лица практически всех, кто знал моего папу, при упоминании его имени сияли такой же точно мечтательной улыбкой - "О, Юрий Борисович! ну что вы, это такой человек… Как он вообще? Передавайте ему привет!"
Наша собачка Катя, Катя-Собакатя (прожившая с нами девять лет, с трагического для нашей семьи 1999, когда умерла моя младшая сестра Лана, до 2008) всегда забиралась к папе Юре на колени, лишь только завидев его присевшим и уж тем более прилегшим - она ведь и вообще-то в глубине души считала себя кошкой, а появление моего папы мгновенно лишало её самообладания, заставляя сворачиваться клубком поближе к его рукам, на худой конец - к ногам. Сколько у нас фоток папы Юры с Катюшей на коленях, на груди, на руках - трудно сосчитать. Наш старый Котенька (который, собственно, и завёл себе Катю-Собакатю, а больше категорически никого к нашему дому не подпускал), после потери зрения ставший по отношению к посторонним совсем суровым, охотно позволял папе Юре гладить себя и сам шёл к нему на руки - они всегда очень хорошо понимали друг друга, два ветерана защиты дома, два юмориста, два философичных ворчуна. Прошло время, и состав нашей караульной службы постепенно сменился, Котенька с Катюшей передали эстафету плеяде младых котобойцов - а 23 февраля сего года, в День Защитника, их примеру последовал наконец и папа Юра.
К чему я рассказываю всё это здесь?
Мне представляется, что всё вышеизложенное имеет самое прямое отношение к теме непосредственного служения альтерриста, к теме хранительского служения вообще. То, что как альтерристы и как хранители мы состоялись именно такими, какие мы есть, то, что нам вообще в этом отношении удалось - всё это в значительной степени заложено моим папой ещё тогда, когда он носил меня за кувшинками на Край Света, когда я дерзновенно начертала те самые тайнодейственные строчки - "папа, пойдём в Волшебную Страну!"
Территория Волшебной Страны начинается вот прямо здесь и сейчас, на наших двенадцати сотках, в нашем дивном, пронзительном, сокрушающем сердце райском саду - где играет в зарослях черники вечно юный эльфёнок-Рыжик, где взирает аквамариновым оком на потомков прародительница-Муся, где ласточкой-грифоном нарезает фигуры в небесах другая прародительница - Васечка, где в укромных уголках можно встретить старушку Кэти - гаенковскую трёхцветку, успевшую прикипеть душой и к этому обиталищу, где Катя-Собакатя валяется день-деньской кверху лапами под любимой берёзой, на вытертой траве, где бессменный наш Котенька (в компании с неразлучным своим "спарринг-партнёром", ветераном-соседом Тошей) в неусыпном бдении охраняет дом, руководя активностью нынешних стражей, Тёмы с Марсиком - и где папа Юра может теперь наконец спокойно проводить столько времени, сколько душе угодно, не заботясь о том, как поскорее добраться до нас и поскорее же вернуться в город, на свой боевой пост, чтобы успешно хранить городское жильё с урбанистической частью семейства. Теперь он может ни о чём не волноваться - ведь для Хранителя Места, вошедшего в полную силу, физические расстояния никакой роли не играют.
Спасибо тебе за нашу Волшебную Страну, папа! Пойдём по ней вместе странствовать и дальше - ведь наша Волшебная Страна с нами, а мы с тобой.
10 марта 2011
Кира Румянцева
**************************
А вот это озеро, увы, не наше - фотки с цветущей лилией у нас не нашлось, и мы раздобыли эту фотку вот здесь. Вместе с тем это озеро так похоже на наше озеро, которое мы всё время фотографируем - как будто это и правда оно...
Рассказывает Кира:
**************************
"Я сказала папе: папа, пойдём в Волшебную Страну! И папа согласился. Мы взяли компасы и пошли…"
Это было написано мною лет в пять - цветным карандашом на совсем не белой бумаге, крупными неровными печатными буквами, с так называемыми "авторскими" знаками препинания - и подразумевало начало длинного рассказа о ещё более длинном путешествии через горы и долины, через всякие преграды, о путешествии в некий край, который - как я чувствовала с самого раннего детства - ждёт меня домой.
Текст этот - не буду скрывать, не получивший практически никакого буквального продолжения - был для меня очень важен и сильно отличался в своём значении от разных других вещей, которые я к тому времени писала. Надо сказать, что я совершенно свободно читала уже с трёх лет, но писать начала примерно в четыре, как-то не сразу осознав, что можно и нужно записывать пережитое-увиденное-прочувствованнное - мне казалось, что я и без того всё помню, что ничего важного и интересного не забуду и так. К школьному времени, конечно, осознание необходимости записывать "для памяти" уже произошло - однако писать означенное произведение я начала, как уже было сказано, существенно раньше, и не по сей причине, а по другой, сформулировать которую не так-то просто, но я постараюсь:))
К указанному возрасту, то есть к пяти годам, у меня, разумеется, уже состоялось великое множество захватывающих приключений во всяческих "иных краях" - и, конечно же, я не так редко рисовала на эту тему картинки и даже сопровождала их подписями. Это могли быть иллюстрации к тому, что уже произошло, а могли быть изображения, создаваемые одновременно с переживаемыми событиями и фиксирующие процесс происходящего - такой своего рода весьма характерный момент детского альтерризма: нечто возникает перед мысленным взором и тут же либо фиксируется в череде картинок типа "комикса", либо разновременные события изображаются на одной-единственной картинке, так что в итоге разобраться в сюжете под силу только самому автору. Можно сказать, что такие специфические рисунки в некотором смысле уже близки к словам, к вербальному отображению / преображению мира - поскольку они, в своей фиксации происходящего перед мысленным взором "здесь и сейчас", означают нечто "мироустановительное", "миротворческое": "Он сказал - и сделалось, Он повелел - и явилось" (с)… Это созидающее, "демиургическое" значение слова было мне к тому времени хорошо известно - однако, как сказано выше, я тогда мало уделяла внимания тому, чтобы фиксировать соответствующие вербально-миротворческие акты карандашом на бумаге: всё случилось, всё получилось - вот и ладушки, чего тут ещё записывать-то!.. Что же заставило меня поступить иначе - написать эти самые слова, сделав для них даже специальную книжечку из сложенных вчетверо "листов для заметок" с папиной работы, на которых я обычно рисовала, из которых делала самолётики, снежинки и так далее?
Я полагаю, что дело именно в том, что на этапе, когда я эти самые слова писала - предварительно произнеся их вслух, как произносят заклинание - мне ещё не виделось абсолютно никакой реальной перспективы, кроме собственно "желания / замысла", я ещё не чувствовала ничего, кроме жгучего драйва "Пойдём!" - ничего ещё не случилось, ничего ещё не получилось. Я понимала, что мне нужно домой, где меня ждут - и что дорога к моему дому лежит через те края, которые я (благодаря прочтению сказок Волкова) в самом общем и неопределённом смысле называла "Волшебной Страной". Произнося эти слова и фиксируя их на бумаге, я вербализовала своё главное стремление, своё заветное желание - полагая таким образом реальное начало тому пути, который в конечном итоге действительно привёл меня домой, и - на моё счастье - привёл достаточно рано, чтобы мне удалось успеть то, что мне совершенно необходимо было успеть.
Почему именно к папе обращено это заклинание, этот призыв, эта мольба? Насколько мне представляется, папа мой в строгом смысле слова альтерристом не был - однако он всегда в такой мере был для меня защитником, помощником и сочувствователем-сообщником по большим радостям и маленьким хитростям, что обратиться к нему со столь важной для меня просьбой было делом совершенно естественным. Что именно папа, а не кто иной, кое-что существенное о дороге в Волшебную Страну вполне реально знает и сопроводить меня туда практически очень даже может - в этом у меня не имелось ни малейшего сомнения.
Как многие альтерристы (да и не только альтерристы), я могу свидетельствовать о себе: "Моими самыми близкими друзьями детства были книги!" - самым же близким другом книг в нашем доме был мой папа. Он любил книги так, как любят живых существ, и героев книг он любил именно как живых существ - его прежде всего волновали их переживания и приключения, а вовсе не "высокая идея произведения", не "многоплановый символизм образов" и не "чарующая художественность текста". При этом папа мой прекрасно отличал качественный текст от халтуры, хороший перевод от плохого и пр. - просто реальная жизнь конкретных персонажей интересовала его существенно больше, чем всё то, что вокруг этой реально-конкретной жизни могло быть накручено. В этом отношении мы с папой всегда были полными единомышленниками - и пересказывали друг другу истории из книг как пересказывают сюжеты из жизни приятелей или просто знакомых. Наш с папой книжный мир был, конечно же, миром художественной литературы - скорее прозы, чем поэзии (хотя некоторые поэтические произведения нами "удостаивались":)), скорее фантастики, чем классики (папа любил и классику тоже, местами даже очень, но приохотить к ней меня толком так и не сумел - языковой барьер устойчиво оказывался для меня непреодолимым, всё происходило слишком медленно - чрезмерное "многабукаф" на несопоставимо малое количество действий, слов, чувств и мыслей героев, которые меня жгуче интересовали). Несмотря на несовпадение "литературных пристрастий", мы с папой всегда знали, о чём нам интересно будет поговорить - и от этих наших разговоров до разговоров с самими героями книг было натурально рукой подать. Так что различные дороги, ведущие в разнообразные иные края, были нами с папой (и с любимыми персонажами вместе) обсуждаемы в самых разных ракурсах и по самым разным поводам, многократно и со вкусом:))
Существует и ещё один, исключительно важный для меня момент.
Мысль о Волшебной Стране как о чём-то таком, куда можно дойти пешком через горы и долины, пришла ко мне, конечно, из серии сказок Волкова, - однако первые же впечатления, связанные с "путешествием в Волшебную Страну" как вхождением / погружением в некую пограничную область, откуда открывается путь в другие миры, путь домой, путь в альтерру - пришли из иного источника, и это опять-таки теснейшим образом связано с папой.
В первые годы моей жизни мы несколько раз снимали на лето дачу в Кронколонии, это такое тихое местечко в окрестностях Ораниенбаума. Сама Кронколония была необыкновенно уютной деревенькой - с коровами и курами, с домиком загадочной старушки на окраине, к которой мы с папой разок-другой заходили в гости (я до сих пор подозреваю, что то была настоящая баба-яга, не без странностей, но в целом очень милая и славная - тем более, что ни мама, ни даже папа впоследствии совершенно не могли мне объяснить, какое такое "в гостях у старушки" я вспоминаю:)) Однако главным сокровищем тех мест были заросли камышей - воображение побуждает предположить, что это те самые знаменитые "плавни Кронколонии", за которые сейчас отчаянно сражаются экологи. Тогда, в детстве, я не знала об экологии ровным счётом ничего, но таинственная жизнь в зарослях камышей буквально сводила меня с ума - она существовала совершенно отдельно от жизни всего прочего мира, прочий мир для пребывающего в этих зарослях становился зыбким и неактуальным, как сновидение в разгар дня. Такого я не видела больше никогда в жизни - вся моя более поздняя жизнь связана с лесом, а не с морем, не с водной стихией; наверное, такие необыкновенные заросли могли бы обнаружиться и на каком-нибудь большом озере - но мне вот больше ни разу не довелось встретиться с чем-либо подобным здесь, в мире первой реальности.
Небольшие локусы воды - то большего, то меньшего размера - разделённые зарослями камышей, соединённые между собой причудливой формы "проливами"; огромные валуны - то большего, то меньшего размера - высящиеся из вод, как одинокие острова; то пасмурно-тёмная водная гладь, покрытая узорами овальных листьев - то ослепительное сияние белых кувшинок, дрожание света в верхних слоях… - то рябь, то полный покой. И всегда, когда ни придёшь - покой в самом глубоком смысле слова, неотмирность, пограничье реальностей. Льюисовский Край Света! - не удивительно, что я так запала потом на последние страницы "Покорителя Зари"…
Вода в зарослях камышей Кронколонии была на самом деле мелкой - папе до пояса, а то и до колена - но для меня-маленькой она была настоящей морской глубиной; плавать я не умела, и папа переносил меня от валуна к валуну, посадив себе не плечи, а иногда и просто на руках, если близко - он был волшебным великаном, титаном, хранителем неба и вод. Он приносил мне охапки белых и жёлтых кувшинок (жёлтые были просто красивыми цветами, а белые означали тайну, мистерию, колдовство…) - и мы делали из них венки и ожерелья, украшали наши острова-валуны и самих себя. Мы были русалками и водяными, нас окружали обитатели всех четырёх стихий… - мы с папой могли провести на выбранном камне один час или весь день, и папа то плавал, то грелся на солнце, а мне и купаться не хотелось даже - так хорошо было сидеть на своём "острове", рассматривая дно с высоты или трещины-узоры на каменной поверхности. Здравое размышление подсказывает, что и мама должна была тоже бывать с нами, по крайней мере в какие-то моменты - но почему-то я совершенно её там не помню. Это было наше с папой личное царство - наша Волшебная Страна, наше пограничье, наше перепутье дорог, ведущих в дальние края. Там происходили самые ранние приключения в других мирах, которые сохранила моя память; для очистки совести следует сказать, что довольно-таки долгое время спустя, лет в десять, а то и в одиннадцать моих, мы снова жили один сезон в Кронколонии, поэтому теоретически память может обманывать меня, предлагая поздние переживания взамен ранних - но сдаётся мне, что в это самое "позднее" лето мы почему-то в камыши так ни разу и не сходили, да и папа тогда появлялся на даче очень спорадически (напряжённая работа, командировки…) - так что, возможно, ни фига меня память не обманывает, и на самом деле истории с пиратами и амазонками происходили в камышино-лилейных зарослях в мои четыре-пять, а вовсе не в десять-одиннадцать. Да оно и по ощущениям больше на то похоже - хотя, конечно, из дальней дали нынешнего дня трудно оценить степень зрелости собственного детского восприятия…
Кстати о пиратах. Когда мне было около двух лет, на Новый Год мне подарили игрушечного пса - чёрного, огромного (мне казалось тогда, что он едва ли не с меня ростом, хотя на самом деле он был длиною примерно с мужской локоть), изображавшего собою нечто вроде "упрощённого" ньюфаундленда. Его звали Пират, и он был моим любимым другом много лет - я потеряла его из виду только когда всерьёз покинула родительский кров, за чем последовали всевозможные разъезды-переезды, так что куда в итоге мой бедный Пират подевался, я не знаю. Пока я была маленькой, он всё время присутствовал где-то рядом - я ощущала исходящую от него спокойную силу зашиты, и это тоже было окрашено эмоциональной гаммой моей неразрывной связи с папой. Немаловажно, что тут играет роль вот какой любопытный момент - у нас с папой в отношениях было ещё и такое, что мы составляли пару "человек и его друг собака", точнее говоря - "человек и его щенок", может быть даже - "мальчик / юноша и его щенок" (тогда, конечно, мой друг-человек представлялся мне супер-взрослым, великим и премудрым - но теперь-то я знаю, что здесь, в первой реальности, у моего папы был пёсик, когда он был мальчиком - и не удивлюсь, если вместе со мною-щенком он снова погружался в себя-подростка). Разумеется, я был щенком-мальчиком, щенком мужского пола - и для меня это было очень значимым аспектом реализации мужской части моего естества: быть верным младшим другом своего верного старшего друга, учеником и помощником своего наставника. Как ни странно, сейчас я не могу вспомнить того имени, которым меня-щенка звали - вообще-то я помнила это имя очень много лет - но может быть, дело в том, что моё имя просто совпадало с именем моего младшего чёрнолохматого друга, о котором было сказано выше, что меня тоже звали "Пират" - очень вероятно, что мы с ним были тёзки и вот так вот интересно переплетались ролями и статусами. Надо сказать, что это имя моё было в некотором смысле формальным, точнее - "паспортным" - потому что подзывал меня-щенка папа всё равно не по имени, а специальным посвистом, особой трелью, от которой моё сердце сразу же пускалось в пляс, и я летела (летел!) навстречу моему другу, срываясь с любого места, бросая любое занятие. Так было в течение достаточно долгого времени - помню, что я сама была уже подростком, однако мы с папой время от времени про это дивное дело вспоминали, особенно когда снова доводилось гулять вдвоём.
Папа дружил со мною-щенком трепетно и уважительно, как дружил со всеми зверьми, которые оказывались в его орбите - и надо сказать, что все звери неизменно отвечали папе взаимностью. Я не могу припомнить ни одного живого существа - ни собаки, ни кошки, ни даже какого-нибудь хомячка - которое бы не ответило взаимностью моему папе. Точно так же, по существу, обстояло дело и с людьми - папа знал по именам едва ли не всех продавщиц в окрестных магазинчиках и киосках, почтальонов и гардеробщиц в тех местах, где ему доводилось бывать хотя бы более одного раза, мастеров во всевозможных ремонтных мастерских… Его глаза начинали лучиться мечтательной улыбкой, как только разговор касался любого из этих, можно сказать, едва-едва знакомых: "О, это такой забавный старичок! Его зовут Иван Иванович, он очень хороший - всегда оставляет мне утреннюю газету (всегда пропускает меня в служебный туалет, всегда берёт у меня в починку старые-престарые часы…- и т.п.) - и ты знаешь, он вообще-то очень интересный человек, он собирает старинные открытки (умеет разбираться в съедобных грибах, разводит у себя дома на окне кактусы…) - а ещё у него дочка учится в институте - тут недалеко, на канале Грибоедова - и вот она недавно по пути на занятия обнаружила на высоком дереве кошку, так что вместо занятий получилась целая история…" - и всё это мой папа обычно излагал не так, как это выглядит тут на тексте, не тараторя и не спеша - а вдумчиво и в охотку, не упуская случая расцветить рассказ мягким юмором и при этом ни на миг не теряя собеседника из внимания - интересно ли на самом деле тому слушать про приключения дочки Иван Ивановича на высоком дереве, или же он занят другими мыслями и вообще торопится. Соответственно, лица практически всех, кто знал моего папу, при упоминании его имени сияли такой же точно мечтательной улыбкой - "О, Юрий Борисович! ну что вы, это такой человек… Как он вообще? Передавайте ему привет!"
Наша собачка Катя, Катя-Собакатя (прожившая с нами девять лет, с трагического для нашей семьи 1999, когда умерла моя младшая сестра Лана, до 2008) всегда забиралась к папе Юре на колени, лишь только завидев его присевшим и уж тем более прилегшим - она ведь и вообще-то в глубине души считала себя кошкой, а появление моего папы мгновенно лишало её самообладания, заставляя сворачиваться клубком поближе к его рукам, на худой конец - к ногам. Сколько у нас фоток папы Юры с Катюшей на коленях, на груди, на руках - трудно сосчитать. Наш старый Котенька (который, собственно, и завёл себе Катю-Собакатю, а больше категорически никого к нашему дому не подпускал), после потери зрения ставший по отношению к посторонним совсем суровым, охотно позволял папе Юре гладить себя и сам шёл к нему на руки - они всегда очень хорошо понимали друг друга, два ветерана защиты дома, два юмориста, два философичных ворчуна. Прошло время, и состав нашей караульной службы постепенно сменился, Котенька с Катюшей передали эстафету плеяде младых котобойцов - а 23 февраля сего года, в День Защитника, их примеру последовал наконец и папа Юра.
К чему я рассказываю всё это здесь?
Мне представляется, что всё вышеизложенное имеет самое прямое отношение к теме непосредственного служения альтерриста, к теме хранительского служения вообще. То, что как альтерристы и как хранители мы состоялись именно такими, какие мы есть, то, что нам вообще в этом отношении удалось - всё это в значительной степени заложено моим папой ещё тогда, когда он носил меня за кувшинками на Край Света, когда я дерзновенно начертала те самые тайнодейственные строчки - "папа, пойдём в Волшебную Страну!"
Территория Волшебной Страны начинается вот прямо здесь и сейчас, на наших двенадцати сотках, в нашем дивном, пронзительном, сокрушающем сердце райском саду - где играет в зарослях черники вечно юный эльфёнок-Рыжик, где взирает аквамариновым оком на потомков прародительница-Муся, где ласточкой-грифоном нарезает фигуры в небесах другая прародительница - Васечка, где в укромных уголках можно встретить старушку Кэти - гаенковскую трёхцветку, успевшую прикипеть душой и к этому обиталищу, где Катя-Собакатя валяется день-деньской кверху лапами под любимой берёзой, на вытертой траве, где бессменный наш Котенька (в компании с неразлучным своим "спарринг-партнёром", ветераном-соседом Тошей) в неусыпном бдении охраняет дом, руководя активностью нынешних стражей, Тёмы с Марсиком - и где папа Юра может теперь наконец спокойно проводить столько времени, сколько душе угодно, не заботясь о том, как поскорее добраться до нас и поскорее же вернуться в город, на свой боевой пост, чтобы успешно хранить городское жильё с урбанистической частью семейства. Теперь он может ни о чём не волноваться - ведь для Хранителя Места, вошедшего в полную силу, физические расстояния никакой роли не играют.
Спасибо тебе за нашу Волшебную Страну, папа! Пойдём по ней вместе странствовать и дальше - ведь наша Волшебная Страна с нами, а мы с тобой.
10 марта 2011
Кира Румянцева
**************************
А вот это озеро, увы, не наше - фотки с цветущей лилией у нас не нашлось, и мы раздобыли эту фотку вот здесь. Вместе с тем это озеро так похоже на наше озеро, которое мы всё время фотографируем - как будто это и правда оно...