Три Парки (8): Барыня Светка. Ненависть и несвобода. Шлепки и объятия
Продолжение.
Предыдущая часть - вот здесь.
* * *
Однако про этап разрушения Дома - всё-таки позже; сперва ещё про конфликты, точнее - про схватку.
Схватка, конфликт, силовое взаимодействие, насилие, недобровольное общение, нападение, наказание, ненависть - как часто это всё оказывается сплетено между собой, перепутано, свалено в кучу!.. Как любое чадо ЗА, я с рождения знал, что по существу дела схватка и ненависть противоположны: настоящая схватка всегда добровольна, ненависть же есть плод смешения отвращения и гнева, следствие невозможности расстыковаться; радостный азарт схватки порождает дружбу противников, ненависть недобровольного сцепления лишает шансов подружиться. Я с рождения знал это - но что было б со мной, если б я не получил подтверждения этой правды здесь, от моих Трёх Парок?!.. Даже Мама Зоя понимала, что честная битва расчищает поле для нелицемерного примирения, для любви - хоть и не вытягивала, скисала, норовила слинять; даже Мама Зоя понимала, что настоящая любовь бывает только добровольной - хоть и норовила возложить на других ответственность за поддержание нашей общей любви, нашего Дома, нашего "мы-вместе".
Мы все понимали, что наше "мы-вместе" не означает ни "нос к носу", ни "у нас нет секретов", ни "мы всегда в ладу" - но означает "мы друг про друга помним, мы друг другу рады, мы друг у друга есть". Это радость приятия, порождаемая свободой и порождающая свободу - и она непременно включает пение боевых рогов, азарт схватки, раскрытие друг перед другом с самых разных сторон; взаимные объяснения на тему кто что думал, когда делал или говорил то или иное, с жаркими предположениями друг о друге и не менее жарким подтверждением / опровержением сих предположений - то есть прокачивание навыков ментализации в полевых условиях - было нормой жизни.
Я познавал свободу в спорах с Бабушкой про Волка, в обсуждении старых книг с Папой Юрой, в яростных драках с Ланкой, в отстаивании прав перед Мамой Зоей - но одновременно познавал и несвободу, в компании с её верными спутницами, фальшью и ненавистью. Фальшь была виднее и противнее, ненависть я поначалу путал со злостью - и очень удивлялся, терялся, видя, что - нет, не оно: злость и азарт ведут к сближению, ненависть разделяет. В детстве я почти не встречал дома ненависти - даже в тяжёлые дни у нас бывало довольно свободы - и стал опознавать ненависть лишь столкнувшись с нею снаружи; а вот фальшь - да, с фальшью в исполнении мамы я познакомился давно.
Первой моей ненавистью - почти как первой любовью, только тут не "я" ключевое слово, а "меня" - была ненависть городских дворовых детей, особенно со двора-за-домом-напротив. Помню, девчонки налетели стаей, как гуси - шипя, вереща, плюясь - затащили в лужу, сорвали берет... Моим главным чувством была растерянность: они чего?!.. Взрослым умом понимаю, что территории были поделены, и моя прогулка в их пределах была расценена как вторжение - хотя они не сумели объясниться ни в тот раз, ни потом. Я просто постепенно привык. У нас на дворе дети были разные, одни мне нравились, другие не очень, с одними сразу сложилось, с другими были конфликты - но таких коллективных истерик не бывало. Может, просто потому что тут я был свой. Как ни забавно, на даче было гораздо лучше, как-то разумнее и человечнее, что ли; я уже рассказывал про "зайчиков", про Лену Волкову ( вот здесь и здесь)... - в общем, там была настоящая жизнь, в городском же дворе было невразумительное, плохо поддающееся контролю нечто.
Как-то раз я уже поминал "Барыню Светку" - первую мою повесть, написанную в первом классе (настоящей ручкой косыми буквами, а не печатными цветным карандашом! в настоящей тетрадке с промокашкой, а не в самопальной брошюрке из зелёных листов!) - в ней я излил весь тогдашний опыт детских городских войн. Пореалово Светка была моей ровесницей, именно что с нашего двора, не с чужого, но дико склочная, отношения не заладились. "Мы со Светкой невзлюбили друг друга с первого взгляда" - такими словами начиналась повесть, в которой Светка была изображена юной барыней, по сути царицей, угнетательницей и мучительницей своих простонародных ровесников. Мы бесстрашно сражались с её гнётом, дело кончилось революцией; вещь писалась между октябрём и Новым годом, так что в ней ожидаемо присутствовал Светкин дворец на манер Зимнего, по которому участники событий рассекали на санках: специальные перила-рельсы по всему дворцу, устанавливаешь на них полозья - и вжжжих!.. Вверх, вниз, вбок, куда только перила достают - а куда нет, там санки прыгают, выкидывая с боков крылышки-плавники: ууух!.. Светкину власть мы свергли, сама она скрылась, грозя отомстить; возможно, повесть была бы продолжена новыми приключениями - но тут мы со Светкой внезапно подружились.
Шла третья четверть первого класса, начиналась весна - тающие сугробы, ручьи, покрытые чёрными узорами ледяные арки... Я занимался тем, что для себя называл "помогать весне": прокапывал канавки, по которым вода весело стекала вниз, к разогретым решёткам люков. Светка подошла, села на корточки, стала ковырять лопаткой со своей стороны; я обрадовался, показал систему каналов - она обрадовалась, начала было рыть подобную, но отвлеклась на строительство крепостной стены - я обрадовался, притащил веток, понатыкал в качестве рощи у ворот; далее пошло в ход содержимое карманов: пуговицы, спички, фантики, жестянки от обувного крема... - словом, день прошёл не зря. После этого Светка уже не скандалила про моём появлении, а совсем даже наоборот:) В очередной раз наткнувшись на тетрадь с повестью, я вдруг резко устыдился и уничтожил её - о чём впоследствии ужасно, горько жалел. Ведь одно дело пореаловая подруга, а другое прожитые приключения, восторг битвы, шквал страстей! - такую реликвию не сохранил, йэхх.
Рассказывая про "Барыню Светку", я сформулировал так:
"Занятный момент: "не сразу научился общаться с дворовыми детьми" - это, по сути, именно про способность различать добровольное и недобровольное общение, отличать радостный азарт схватки от ненависти. (...) В здешнем малолетстве я крайне редко испытывал ненависть, потому что крайне редко оказывался несвободен - а уж несвобода в отношении схватки мне вообще представлялась дикостью: не хочешь драться - так и не дерись же, ну?:) Начав общаться с "уличными" детьми, я растерялся: лезут играть и драться, как будто хотят дружить, а потом истерят и выражают ненависть = показывают желание чтоб тебя тут не было... (...) Постепенно понял, что когда ненависть, нужно как можно скорее прекращать ситуацию несвободы (например, просто поворачиваться и уходить, игнорируя, что противник размахивает совочком и орёт, он сам успокоится, когда останется в песочнице один), а вот если это азарт / злость - есть резон разбираться, чего ему надо, может оказаться, что дальше прекрасно получится вместе поиграть. Постепенно понял также, что существо может само спутывать ненависть и азарт / злость: вот сейчас оно бесится так, будто видеть тебя не может - а уйдёшь, и оно горько плачет, потому что на самом деле хотело с тобой играть - но не так и не в то, что получалось; хотело сохранить общение, изменив ситуацию - но не знало, как.
В более поздние годы, познав ненависть, я очень хорошо понимал, что корень её в несвободе - либо внешней, зависящей от обстоятельств, либо внутренней, зависящей от искривлений и травм душевной конструкции. Я уже понимал, насколько это терзающая штука - отвращение, требующее удалиться от факта + невозможность удалиться от проблемы как таковой + гнев, требующий активно освобождаться от этой невозможности + реальная невозможность от неё освободиться - но, поскольку хорошо помнил, что рос без неё, что ненависть не была моим спутником детства, не была неизбежной деталью моего быта - то и понимал, что с этой ужасной штукой есть смысл что-то делать, что во многих случаях она поддаётся. И что решение вопроса - всегда в том, чтобы найти способ освобождения: разобрать проблему, вычленить звено, где токсическая сцепка - после чего проверять все способы расцепления буквально по одному. Ясно, что изнурённость, измученность бывает такова, что кажется - исцелит лишь ядерный взрыв, уничтожающий и противника, и тебя! - но на самом деле это лишь кажется:) Если немного отвлечься и рассмотреть всё последовательно - как правило, менее радикальные формы расцепления таки удаётся найти. Но для того, чтобы их искать - надо знать, что ненависть / несвобода не дефолтны. Что дефолтны - взаимное приятие и вытекающая из него свобода.
Я это знал по опыту землездешнего детства, подтвердившему дефолты Земли Алестры - дефолты приятия и свободы, прописанные во мне от рождения, как они прописаны в любом чаде ЗА. (...) Не то чтобы у нас на ЗА не бывало ненависти - бывает, ещё как бывает ненависть, потому что бывает несвобода, и внутренняя и внешняя - однако поскольку в дефолтах у любого чада ЗА прописаны свобода и взаимное приятие, то проблема ненависти на ЗА выглядит совершенно иначе, чем на ЗЗ. Как и в моих личных дефолтах - у любого из наших ненависть есть штука разбираемая и решаемая, не являющаяся ни определяющей идентичность, ни любимой, ни желанной - и, главное, никогда не являющаяся более ценной-интересной, чем перспектива схватки ради взаимного знакомства, ради того чтобы вместе играть и дружить."
Продолжая мысль процитированного поста, скажу про два вида телесного взаимодействия с детьми, которые устойчиво порождают дискуссии, путаницу и бурю чувств. Я имею в виду игровые детские драки и родительские шлепки. И то, и другое может иметь абсолютно разную основу - приятие / отвержение - и в зависимости от основы абсолютно разные последствия для психики ребёнка. Наличие этой критической разницы упорно игнорируется дискутирующими, притом в обе стороны - выросшие в безусловном приятии не понимают тех кто вырос в условном или вообще в неприятии, ну и соответственно наоборот. Подчеркну: я никоим образом не спорю с тем, что порождаемые ненавистью схватки калечат всех участников, и физически и морально - независимо от того, речь о дерущихся детях или о взрослых, которые бьют детей, не имея возможности от них "освободиться" - однако настаиваю на следующем: подобно тому как добровольно-игровые драки приносят радость и силу - так же и родительские шлепки, равно как силовое удерживание в объятиях, дают ребёнку возможность одновременно прокачивать себя в борьбе-сопротивлении и отдыхать-расслабляться в "сдаче". Подчеркну ещё раз: такое возможно отнюдь не в любом случае - а только в ситуации взаимного доверия и добровольности. Любое эмоциональное разделение, отвержение, неприятие, раздражение, выказываемое или даже усилием сдерживаемое взрослым - мгновенно превращает волшебный сад в камеру пыток. И если ребёнок уже имеет опыт доверия, подлинной надёжности отношений со взрослым, то он чётко считывает отношение к себе - его не обманешь ни внешней мягкостью, ни внешней строгостью.
"Бабушка, пустиииии!!!" - "Не пущу!!!" - бегом ли на дорогу, в чужом ли месте в воду, куда-либо на высоту опасного прыжка - пока хватает сил, Бабушка крепко держит меня в охапке; пихаюсь, дерусь, извиваюсь, ору, устаю и реву - Бабушка поудобнее перехватывает меня, начинает укачивать и смешить. Реву и смеюсь, реву и обнимаю её за шею, вот она уже поёт песню, и я с ней - боевую? колыбельную? - и то и другое вместе, не разобрать:) Позже, когда Бабушке меня уже не удержать, наступает пора шлепков: она может наподдать мне, но и я - ей, взаимный взрыв возмущения завершается смехом: "ух какие мы грозные, удалые-серьёзные! а ну я тебя веником!" - "а ну я тебя веником!" - и вместе ржём. А бывало и правда веником по попе - и она мне, и я ей, с беготнёй по квартире, с двухголосыми воплями "вот я тебя!" - тоже неизменно кончавшееся ржачем и консенсусом по месту. С Папой Юрой бытовых битв не было, просто потому что он был куда сильней: и папино "в охапку", и папино "по попе" однозначно решали дело, даже если я дрался во всю мочь, и конфликт завершался кратким рёвом в объятиях и смехом. О, ни с чем не сравнимое счастье! - всем естеством ощущать, что мы вместе, что любовь исконна и непреложна - не зависит от ссор, не колеблется злостью, не определяется мнениями; она просто есть, мы живём ею, вот и всё.
Из вышенаписанного можно понять, что ситуация с Мамой Зоей была иная. Не пожалуюсь на нехватку тактильного контакта с ней, в том числе шутливой борьбы - игровым образом мы боролись и с мамой, и с папой, и даже с Бабушкой, хотя протестных схваток с Бабушкой было намного больше - а вот протестных драк с Мамой Зоей не было, было другое. Чем больше мама злилась, тем меньше оставалось телесного контакта: она вся зажималась, как бы отталкивалась от меня, уходила в себя, словно физическое соприкосновение причиняло отвращение; если, сорвавшись, давала шлепок или дёргала меня за руку - неприкрыто испытывала прилив ненависти, возникала пропасть - мы становились не-вместе, это было невыносимо. Впрочем, о том, как мне приходилось маму из этого гееннского разлучения выцарапывать, я уже рассказал.
Когда я уже был взрослым, Мама Зоя неоднократно жаловалась: Кирочка, мол, всегда была такой упрямой, такой непокорной, ну прямо с раннего детства всё поперёк! - мамочка, мол, только подходит к постельке, доченьку по голове погладить или подушку поправить, а Кирочка ей сходу сквозь сон, сморщив брови: "нет!" - мама ещё ничего не сделала, а она уже "нет!.." Не могу сказать, чтобы я конкретно вспоминал подобное, однако знаю, что рано выучился применять протест в качестве самозащиты от фальши - и, скорее всего, был в отношении фальши изрядно сенсибилизирован. Во всяком случае, эти воспоминания-жалобы нередко шли пакетом со вздохами - мол, ты такая колючая, такая грубая, а я-то, а я-то так мечтаю, чтобы ты, когда я о чём-то прошу, сразу отзывалась бы: "хорошо, мамуля!.." Мама Зоя произносила это столь нежно и лучезарно, что я аж терял дар речи, исторгая из глотки невразумительное "гррррр!!!" Сдаётся мне, что и полусонное "нет" было чем-то вроде этого "гррррр", с поправкой на возраст.
...Впрочем, на определённом этапе она от меня желанное "хорошо, мамуля!" таки получила. В ближайшие после Ланкиной смерти годы, когда реально чуть живая Мама Зоя приезжала отдыхать в наш с Татой дом, в котором нисколько не претендовала быть хозяйкой - зелень лета, слёзы, страда, земляника, жасмин... - я старался давать ей то самое, помня о давних жалобах, щедрой рукой. Ну и Тата, конечно, тоже. Буквально по первому предъявлению: "Киринька, мне бы хотелось..." - "Хорошо, мамуля!" - "Танечка, а нельзя ли..." - "Хорошо, Зоя Васильевна!" Море счастья, боли, неги, тепла, удивлений... "Смотри, мама, здесь на канаве камни как набережная!.." - "Смотрите, девочки, какие гордые метёлки! как вы думаете, это у них семена или цветы?.." Тимофеевка, мятлик, люпин, иван-чай, вейник, чертополох, блаженные взвизги Кати-Собакати, обожаемой Мамой Зоей и обожающей прогулку, полные пригоршни подосиновиков и объятия перед сном... Было, было ведь, всё это было! - а потом опять разрывы, неприятие, отторжение, боль. А потом опять нежность, прогулки, объятия перед сном... Не сомневаюсь, что и в детстве ровно так же вперемежку всё и было. Только вот счёт времени в детстве выглядел иначе.
Теперь отдельно пара слов про наказания.
Продолжение текста книги - после изо-поста к трём главам сразу.
Оглавление "Трёх Парок" с приложениями - вот здесь.
Предыдущая часть - вот здесь.
* * *
Однако про этап разрушения Дома - всё-таки позже; сперва ещё про конфликты, точнее - про схватку.
Схватка, конфликт, силовое взаимодействие, насилие, недобровольное общение, нападение, наказание, ненависть - как часто это всё оказывается сплетено между собой, перепутано, свалено в кучу!.. Как любое чадо ЗА, я с рождения знал, что по существу дела схватка и ненависть противоположны: настоящая схватка всегда добровольна, ненависть же есть плод смешения отвращения и гнева, следствие невозможности расстыковаться; радостный азарт схватки порождает дружбу противников, ненависть недобровольного сцепления лишает шансов подружиться. Я с рождения знал это - но что было б со мной, если б я не получил подтверждения этой правды здесь, от моих Трёх Парок?!.. Даже Мама Зоя понимала, что честная битва расчищает поле для нелицемерного примирения, для любви - хоть и не вытягивала, скисала, норовила слинять; даже Мама Зоя понимала, что настоящая любовь бывает только добровольной - хоть и норовила возложить на других ответственность за поддержание нашей общей любви, нашего Дома, нашего "мы-вместе".
Мы все понимали, что наше "мы-вместе" не означает ни "нос к носу", ни "у нас нет секретов", ни "мы всегда в ладу" - но означает "мы друг про друга помним, мы друг другу рады, мы друг у друга есть". Это радость приятия, порождаемая свободой и порождающая свободу - и она непременно включает пение боевых рогов, азарт схватки, раскрытие друг перед другом с самых разных сторон; взаимные объяснения на тему кто что думал, когда делал или говорил то или иное, с жаркими предположениями друг о друге и не менее жарким подтверждением / опровержением сих предположений - то есть прокачивание навыков ментализации в полевых условиях - было нормой жизни.
Я познавал свободу в спорах с Бабушкой про Волка, в обсуждении старых книг с Папой Юрой, в яростных драках с Ланкой, в отстаивании прав перед Мамой Зоей - но одновременно познавал и несвободу, в компании с её верными спутницами, фальшью и ненавистью. Фальшь была виднее и противнее, ненависть я поначалу путал со злостью - и очень удивлялся, терялся, видя, что - нет, не оно: злость и азарт ведут к сближению, ненависть разделяет. В детстве я почти не встречал дома ненависти - даже в тяжёлые дни у нас бывало довольно свободы - и стал опознавать ненависть лишь столкнувшись с нею снаружи; а вот фальшь - да, с фальшью в исполнении мамы я познакомился давно.
Первой моей ненавистью - почти как первой любовью, только тут не "я" ключевое слово, а "меня" - была ненависть городских дворовых детей, особенно со двора-за-домом-напротив. Помню, девчонки налетели стаей, как гуси - шипя, вереща, плюясь - затащили в лужу, сорвали берет... Моим главным чувством была растерянность: они чего?!.. Взрослым умом понимаю, что территории были поделены, и моя прогулка в их пределах была расценена как вторжение - хотя они не сумели объясниться ни в тот раз, ни потом. Я просто постепенно привык. У нас на дворе дети были разные, одни мне нравились, другие не очень, с одними сразу сложилось, с другими были конфликты - но таких коллективных истерик не бывало. Может, просто потому что тут я был свой. Как ни забавно, на даче было гораздо лучше, как-то разумнее и человечнее, что ли; я уже рассказывал про "зайчиков", про Лену Волкову ( вот здесь и здесь)... - в общем, там была настоящая жизнь, в городском же дворе было невразумительное, плохо поддающееся контролю нечто.
Как-то раз я уже поминал "Барыню Светку" - первую мою повесть, написанную в первом классе (настоящей ручкой косыми буквами, а не печатными цветным карандашом! в настоящей тетрадке с промокашкой, а не в самопальной брошюрке из зелёных листов!) - в ней я излил весь тогдашний опыт детских городских войн. Пореалово Светка была моей ровесницей, именно что с нашего двора, не с чужого, но дико склочная, отношения не заладились. "Мы со Светкой невзлюбили друг друга с первого взгляда" - такими словами начиналась повесть, в которой Светка была изображена юной барыней, по сути царицей, угнетательницей и мучительницей своих простонародных ровесников. Мы бесстрашно сражались с её гнётом, дело кончилось революцией; вещь писалась между октябрём и Новым годом, так что в ней ожидаемо присутствовал Светкин дворец на манер Зимнего, по которому участники событий рассекали на санках: специальные перила-рельсы по всему дворцу, устанавливаешь на них полозья - и вжжжих!.. Вверх, вниз, вбок, куда только перила достают - а куда нет, там санки прыгают, выкидывая с боков крылышки-плавники: ууух!.. Светкину власть мы свергли, сама она скрылась, грозя отомстить; возможно, повесть была бы продолжена новыми приключениями - но тут мы со Светкой внезапно подружились.
Шла третья четверть первого класса, начиналась весна - тающие сугробы, ручьи, покрытые чёрными узорами ледяные арки... Я занимался тем, что для себя называл "помогать весне": прокапывал канавки, по которым вода весело стекала вниз, к разогретым решёткам люков. Светка подошла, села на корточки, стала ковырять лопаткой со своей стороны; я обрадовался, показал систему каналов - она обрадовалась, начала было рыть подобную, но отвлеклась на строительство крепостной стены - я обрадовался, притащил веток, понатыкал в качестве рощи у ворот; далее пошло в ход содержимое карманов: пуговицы, спички, фантики, жестянки от обувного крема... - словом, день прошёл не зря. После этого Светка уже не скандалила про моём появлении, а совсем даже наоборот:) В очередной раз наткнувшись на тетрадь с повестью, я вдруг резко устыдился и уничтожил её - о чём впоследствии ужасно, горько жалел. Ведь одно дело пореаловая подруга, а другое прожитые приключения, восторг битвы, шквал страстей! - такую реликвию не сохранил, йэхх.
Рассказывая про "Барыню Светку", я сформулировал так:
"Занятный момент: "не сразу научился общаться с дворовыми детьми" - это, по сути, именно про способность различать добровольное и недобровольное общение, отличать радостный азарт схватки от ненависти. (...) В здешнем малолетстве я крайне редко испытывал ненависть, потому что крайне редко оказывался несвободен - а уж несвобода в отношении схватки мне вообще представлялась дикостью: не хочешь драться - так и не дерись же, ну?:) Начав общаться с "уличными" детьми, я растерялся: лезут играть и драться, как будто хотят дружить, а потом истерят и выражают ненависть = показывают желание чтоб тебя тут не было... (...) Постепенно понял, что когда ненависть, нужно как можно скорее прекращать ситуацию несвободы (например, просто поворачиваться и уходить, игнорируя, что противник размахивает совочком и орёт, он сам успокоится, когда останется в песочнице один), а вот если это азарт / злость - есть резон разбираться, чего ему надо, может оказаться, что дальше прекрасно получится вместе поиграть. Постепенно понял также, что существо может само спутывать ненависть и азарт / злость: вот сейчас оно бесится так, будто видеть тебя не может - а уйдёшь, и оно горько плачет, потому что на самом деле хотело с тобой играть - но не так и не в то, что получалось; хотело сохранить общение, изменив ситуацию - но не знало, как.
В более поздние годы, познав ненависть, я очень хорошо понимал, что корень её в несвободе - либо внешней, зависящей от обстоятельств, либо внутренней, зависящей от искривлений и травм душевной конструкции. Я уже понимал, насколько это терзающая штука - отвращение, требующее удалиться от факта + невозможность удалиться от проблемы как таковой + гнев, требующий активно освобождаться от этой невозможности + реальная невозможность от неё освободиться - но, поскольку хорошо помнил, что рос без неё, что ненависть не была моим спутником детства, не была неизбежной деталью моего быта - то и понимал, что с этой ужасной штукой есть смысл что-то делать, что во многих случаях она поддаётся. И что решение вопроса - всегда в том, чтобы найти способ освобождения: разобрать проблему, вычленить звено, где токсическая сцепка - после чего проверять все способы расцепления буквально по одному. Ясно, что изнурённость, измученность бывает такова, что кажется - исцелит лишь ядерный взрыв, уничтожающий и противника, и тебя! - но на самом деле это лишь кажется:) Если немного отвлечься и рассмотреть всё последовательно - как правило, менее радикальные формы расцепления таки удаётся найти. Но для того, чтобы их искать - надо знать, что ненависть / несвобода не дефолтны. Что дефолтны - взаимное приятие и вытекающая из него свобода.
Я это знал по опыту землездешнего детства, подтвердившему дефолты Земли Алестры - дефолты приятия и свободы, прописанные во мне от рождения, как они прописаны в любом чаде ЗА. (...) Не то чтобы у нас на ЗА не бывало ненависти - бывает, ещё как бывает ненависть, потому что бывает несвобода, и внутренняя и внешняя - однако поскольку в дефолтах у любого чада ЗА прописаны свобода и взаимное приятие, то проблема ненависти на ЗА выглядит совершенно иначе, чем на ЗЗ. Как и в моих личных дефолтах - у любого из наших ненависть есть штука разбираемая и решаемая, не являющаяся ни определяющей идентичность, ни любимой, ни желанной - и, главное, никогда не являющаяся более ценной-интересной, чем перспектива схватки ради взаимного знакомства, ради того чтобы вместе играть и дружить."
Продолжая мысль процитированного поста, скажу про два вида телесного взаимодействия с детьми, которые устойчиво порождают дискуссии, путаницу и бурю чувств. Я имею в виду игровые детские драки и родительские шлепки. И то, и другое может иметь абсолютно разную основу - приятие / отвержение - и в зависимости от основы абсолютно разные последствия для психики ребёнка. Наличие этой критической разницы упорно игнорируется дискутирующими, притом в обе стороны - выросшие в безусловном приятии не понимают тех кто вырос в условном или вообще в неприятии, ну и соответственно наоборот. Подчеркну: я никоим образом не спорю с тем, что порождаемые ненавистью схватки калечат всех участников, и физически и морально - независимо от того, речь о дерущихся детях или о взрослых, которые бьют детей, не имея возможности от них "освободиться" - однако настаиваю на следующем: подобно тому как добровольно-игровые драки приносят радость и силу - так же и родительские шлепки, равно как силовое удерживание в объятиях, дают ребёнку возможность одновременно прокачивать себя в борьбе-сопротивлении и отдыхать-расслабляться в "сдаче". Подчеркну ещё раз: такое возможно отнюдь не в любом случае - а только в ситуации взаимного доверия и добровольности. Любое эмоциональное разделение, отвержение, неприятие, раздражение, выказываемое или даже усилием сдерживаемое взрослым - мгновенно превращает волшебный сад в камеру пыток. И если ребёнок уже имеет опыт доверия, подлинной надёжности отношений со взрослым, то он чётко считывает отношение к себе - его не обманешь ни внешней мягкостью, ни внешней строгостью.
"Бабушка, пустиииии!!!" - "Не пущу!!!" - бегом ли на дорогу, в чужом ли месте в воду, куда-либо на высоту опасного прыжка - пока хватает сил, Бабушка крепко держит меня в охапке; пихаюсь, дерусь, извиваюсь, ору, устаю и реву - Бабушка поудобнее перехватывает меня, начинает укачивать и смешить. Реву и смеюсь, реву и обнимаю её за шею, вот она уже поёт песню, и я с ней - боевую? колыбельную? - и то и другое вместе, не разобрать:) Позже, когда Бабушке меня уже не удержать, наступает пора шлепков: она может наподдать мне, но и я - ей, взаимный взрыв возмущения завершается смехом: "ух какие мы грозные, удалые-серьёзные! а ну я тебя веником!" - "а ну я тебя веником!" - и вместе ржём. А бывало и правда веником по попе - и она мне, и я ей, с беготнёй по квартире, с двухголосыми воплями "вот я тебя!" - тоже неизменно кончавшееся ржачем и консенсусом по месту. С Папой Юрой бытовых битв не было, просто потому что он был куда сильней: и папино "в охапку", и папино "по попе" однозначно решали дело, даже если я дрался во всю мочь, и конфликт завершался кратким рёвом в объятиях и смехом. О, ни с чем не сравнимое счастье! - всем естеством ощущать, что мы вместе, что любовь исконна и непреложна - не зависит от ссор, не колеблется злостью, не определяется мнениями; она просто есть, мы живём ею, вот и всё.
Из вышенаписанного можно понять, что ситуация с Мамой Зоей была иная. Не пожалуюсь на нехватку тактильного контакта с ней, в том числе шутливой борьбы - игровым образом мы боролись и с мамой, и с папой, и даже с Бабушкой, хотя протестных схваток с Бабушкой было намного больше - а вот протестных драк с Мамой Зоей не было, было другое. Чем больше мама злилась, тем меньше оставалось телесного контакта: она вся зажималась, как бы отталкивалась от меня, уходила в себя, словно физическое соприкосновение причиняло отвращение; если, сорвавшись, давала шлепок или дёргала меня за руку - неприкрыто испытывала прилив ненависти, возникала пропасть - мы становились не-вместе, это было невыносимо. Впрочем, о том, как мне приходилось маму из этого гееннского разлучения выцарапывать, я уже рассказал.
Когда я уже был взрослым, Мама Зоя неоднократно жаловалась: Кирочка, мол, всегда была такой упрямой, такой непокорной, ну прямо с раннего детства всё поперёк! - мамочка, мол, только подходит к постельке, доченьку по голове погладить или подушку поправить, а Кирочка ей сходу сквозь сон, сморщив брови: "нет!" - мама ещё ничего не сделала, а она уже "нет!.." Не могу сказать, чтобы я конкретно вспоминал подобное, однако знаю, что рано выучился применять протест в качестве самозащиты от фальши - и, скорее всего, был в отношении фальши изрядно сенсибилизирован. Во всяком случае, эти воспоминания-жалобы нередко шли пакетом со вздохами - мол, ты такая колючая, такая грубая, а я-то, а я-то так мечтаю, чтобы ты, когда я о чём-то прошу, сразу отзывалась бы: "хорошо, мамуля!.." Мама Зоя произносила это столь нежно и лучезарно, что я аж терял дар речи, исторгая из глотки невразумительное "гррррр!!!" Сдаётся мне, что и полусонное "нет" было чем-то вроде этого "гррррр", с поправкой на возраст.
...Впрочем, на определённом этапе она от меня желанное "хорошо, мамуля!" таки получила. В ближайшие после Ланкиной смерти годы, когда реально чуть живая Мама Зоя приезжала отдыхать в наш с Татой дом, в котором нисколько не претендовала быть хозяйкой - зелень лета, слёзы, страда, земляника, жасмин... - я старался давать ей то самое, помня о давних жалобах, щедрой рукой. Ну и Тата, конечно, тоже. Буквально по первому предъявлению: "Киринька, мне бы хотелось..." - "Хорошо, мамуля!" - "Танечка, а нельзя ли..." - "Хорошо, Зоя Васильевна!" Море счастья, боли, неги, тепла, удивлений... "Смотри, мама, здесь на канаве камни как набережная!.." - "Смотрите, девочки, какие гордые метёлки! как вы думаете, это у них семена или цветы?.." Тимофеевка, мятлик, люпин, иван-чай, вейник, чертополох, блаженные взвизги Кати-Собакати, обожаемой Мамой Зоей и обожающей прогулку, полные пригоршни подосиновиков и объятия перед сном... Было, было ведь, всё это было! - а потом опять разрывы, неприятие, отторжение, боль. А потом опять нежность, прогулки, объятия перед сном... Не сомневаюсь, что и в детстве ровно так же вперемежку всё и было. Только вот счёт времени в детстве выглядел иначе.
Теперь отдельно пара слов про наказания.
Продолжение текста книги - после изо-поста к трём главам сразу.
Оглавление "Трёх Парок" с приложениями - вот здесь.