Три Парки (9): Схватка vs принуждение. Злодеи. Хорошо - плохо, честно - нечестно
Продолжение.
Предыдущая часть - вот здесь.
* * *
Теперь отдельно пара слов про наказания.
Повторю, самым страшным для меня было наказание разделением - когда мама фактически отрекалась от меня, требовала чтобы я перестал быть собой, иначе она не в силах меня вновь полюбить - и такая ситуация возникала у нас регулярно, хотя всего два (в крайнем случае три) раза начиналась с размахивания ремнём, которого самого по себе я ничуть не боялся: мы с Ланкой, например, друг друга ремнём стегали в охотку, гораздо более ощутимо, чем мама меня. Я подчёркиваю этот момент отдельно, чтобы отделить наказание от физического взаимодействия, в том числе силового. Я мог бы считать, что никаких физических наказаний ко мне не применялось, кабы не эти ситуации с ремнём - в которых беда была совсем не от ремня, а от разделения как такового. Другие наказания физическими не были.
Отдельно подчеркну, что удерживание в охапке и шлепки, о которых я говорил выше, наказанием ни в коей мере не являлись. Это - очень (даже вот так: ОЧЕНЬ!) важно. По всему опыту наказаний, которые я пережил, могу сказать: наказания не имеют никакого смысла. Конфликт и выяснение отношений - да, имеет смысл, схватка - да, ещё как, а наказание - нет. Как минимум, в отношении детей.
Какими способами меня наказывали?
Поначалу, когда я только перешёл в мамину юрисдикцию, меня, бывало, отправляли в угол (тот самый, который мы с Ланкой потом удобряли, ага:)) Стоя там, я ковырял эмаль дверного косяка, обдирал отклеивающиеся обои и воображал приключения человечков на стене. С удивлением заметив отсутствие воспитательного эффекта, Мама Зоя от этой практики отказалась.
(Вспоминаю, как мама пытается объяснить, что я должен относиться к угло-стоянию серьёзно, с уважением: "А ты знаешь, что детей раньше ставили в угол не просто так, а на колени, на горох?" - "На горох? а зачем?" (представляю рассыпанным Бабушкин горох, гладкий, зелёно-жёлтый, из тугого пёстрого мешка) - "Как зачем? на горохе стоять очень больно!" - (недоумеваю) "Ну так и зачем?" - (теряется) "Эээ... Ну вот представь, что тебя поставили на колени на горох! ой, как больно! что ты будешь делать?!" - "Убегу!" - "Ааа... эээ... как это убежишь? Не убежишь! Вот сейчас же не убегаешь!" - "А зачем?" - "Как зачем? Ну то есть эээ... вот и правильно, что не убегаешь! Ну всё, ладно, пора ужинать, котлеты ждут!")
Довольно часто мне в качестве наказания что-нибудь запрещалось - хотя ещё чаще ставилось условие: "если будешь делать вот это - будешь и вот это, а если нет - то нет". Насчёт еды, скажем, такое бывало в исключительных случаях: мне редко бывало уж настолько невыносимо что-то съесть, чтобы это вызвало конфликт, обычно или я охотно всё съедал, или мне по требованию заменяли одно другим. Чтобы меня чего-то вкусного лишили за то что я не съел невкусное, притом лишили насовсем, а не на ближайшие два часа - такого, в общем-то, и не бывало. А вот зато насчёт занятий - это да. Отказываюсь, например, заниматься с мамой немецким - сижу без мультиков, или же мне отказываются снять с антресолей обещанный складной домик, или ещё что-нибудь в этом роде. Ну что? - мне бывало обидно, особенно когда я полагал наказание несправедливым, я спорил, возмущался - но если не добивался своего, то пожимал плечами и находил не менее интересное занятие. Тем более, мы с Ланкой как правило были вместе, нас разлучали для наказания крайне редко, и в этих случаях мы особо усердно искали способ сконтачить. У меня до сих пор лежит карандашный набросок, Ланкин автопортрет, с надписью "Кируш! Считай, что я с тобой. Спокойной ночи!" - той поры, когда Мама Зоя уже не имела власти наказать меня, но разлучить со мной Ланку ещё была в силах.
Когда я стал посещать поэтический кружок и познакомился с Татой, мама взяла было манеру угрожать запретом на эти встречи, выставляя в качестве условия требование хорошо учиться (что вообще-то было напрочь нелегитимно - ведь учёба есть моё личное дело, не общее!) Я запсиховал, понимая, что без постоянного общения с Татой и кружком просто не выживу - опыт не-жизни после "Зеркала сумрачных вод" радикально изменил мои представления о цене и качестве бытия; один-два разовых запрета сдетонировали, грянуло выяснение отношений, я в очередной раз вложился в бой - и победил: мама отступила. Мы сошлись на том, что я разумная добрая девочка, которая прекрасно знает, что хочет поступить в Универ, так что будет регулировать свою учёбу добровольно сама - а она зато разумная добрая мамочка, которая прекрасно знает, что хочет мира со своей девочкой, так что будет регулировать свои амбиции добровольно сама.
Помнила ли она тогда про события "Зеркала", вот интересно?..
Кстати, ещё задолго до "Зеркала" был эпизод, когда мама угрожала отдать меня в детдом; не могу сказать, чтобы это было страшнее чем то что она выделывала обычно, однако воспоминание о распахнутом чемодане с носками и майками у меня осталось. Судя по позднейшим рассказам ровесников, это было поветрие, небось тогда вышел соответствующий педагогический циркуляр. Беспредел пресекла вернувшаяся из магазина Бабушка - заорала так, что мы с мамой хором заткнулись и порскнули кто куда. Сейчас не могу понять, как это соотносится с эпопеей "Кира и детсад" (расскажу ниже), наверное, всё-таки знакомство с детсадом было раньше - раз категория "детдом" была мне доступна - но может быть всё-таки ещё до школы, ну или в первом классе, не позже.
Ни Бабушка, ни Папа Юра меня не наказывали, хотя могли что-нибудь по месту отобрать или по месту же запретить. В наказаниях со стороны Мамы Зои Бабушка участия не принимала, а Папа Юра чаще всего просто отсутствовал - много работал, приходил поздно. Узнав от меня, что мне опять в наказание что-то запретили, вздыхал, разводил руками, иногда говорил "ну потерпи уж до завтра", иногда уговаривал маму снять запрет (когда наказывали нас с Ланкой вместе, снять запрет было легче: Мама Зоя не любила наказывать Ланку, та у неё до поры до времени считалась "пай-девочкой"). Вообще папа мог сильно рассердиться, после чего порой печалился, но ни к себе ни к нам ненависти не испытывал - был грустный, но вполне контактный, обнимал за спину, клал руку на плечо, вздыхал: мол, ты же уже большая, должна понимать сама! - объяснял, что и почему плохо вышло, учил просить прощения - и, главное, сам всегда просил прощения, если вдруг ненароком обижал нас. С ним никогда не приходилось убиваться, объясняя, в чём состоит обида, в то время как с Мамой Зоей это бывало постоянно: та охотно просила прощения по мелочам, особенно там где с нашего ракурса было не из-за чего, зато где мы всерьёз бывали обижены, упиралась рогом: "ничего обидного тут нет!" - наотрез отказывалась признавать наши неудобные для неё переживания за значимое, что естественным образом полагало между нами пропасть.
Вот сейчас пишу это и думаю: повезло мне - для меня естественно, чтобы отказ признавать мои переживания полагал между мною и этим отказывающимся пропасть! - а ведь сколько детей в такой ситуации ломаются, соглашаются с тем, что их чувства-мысли и впрямь не значимы, отрекаются от себя, чтобы быть в согласии с принуждающим их взрослым. Для меня естественно быть на моей собственной стороне потому, что на моей стороне всегда были те, кто меня растил, Бабушка и Папа Юра - а скольких детей растили те, кто скорее напоминал Маму Зою: принуждённые в своё время к покорности, к отречению от личного восприятия, от протеста - и впоследствии закономерно принуждающие к тому же других.
Вся эта тема оказывается связана с темой силового взаимодействия / насилия - и трактовки сей темы презанятным образом оказываются противоположны: "насилие как силовое взаимодействие" - или "насилие как принуждение к недобровольным отношениям", осуществляемое обычно не физическим образом, а морально, психически. Характерно, что те, кто отказывается признавать недобровольные отношения насилием, кто замазывает факты психического принуждения, особенно в отношении детей - зачастую боятся силового взаимодействия и опасаются детской агрессии, даже в форме игры. Не удивительно: ведь игровая агрессия позволяет проживать и усваивать навыки самозащиты, отстаивания границ; отыгрывая "злодея", ребёнок учится защищаться от навязываемых извне требований, слушать самого себя, отвечать собственным желаниям - лишь бы только не оказалось, что сам "образ злодея" тоже навязан обществом, продиктован социальными клише.
Я уже говорил, что Мама Зоя не одобряла "злодейских" игр, ни моих, ни наших с Ланкой; нас не слишком парило её неодобрение, ведь обычно мы были предоставлены самим себе - папа с мамой на работе, Бабушка на кухне, вся квартира наша. Мы играли друг с другом и с игрушками, словесно и рисунками, тихо и с грохотом, с правилами и без; были истории, которые тянулись долго - например, город на полке и на столе, как бы раскиданный по холмам, позволял проживать много растущих друг из друга сюжетов, это была фактически альтерра - а бывали игры и "на разок", придуманные сходу или выкопанные из недр памяти. У нас были пираты и охотники, сельское хозяйство и магия, путешествия и любовные драмы, война и мир; одной из наших любимых была игра "в окову": эта окова была вроде змеи/дракона, подстерегала путника в пещерах и скалах, кидалась-вцеплялась, влекла жертву в логово и страстно обвивала, чтоб зафиксировать-удержать - так что в задачу партнёра входило освободиться, удрать или сразиться, найти недоступное укрытие или же самому превратиться в окову на следующий кон. Море кайфа, визга, объятий, борьбы, синяков, опрокинутых стульев, перемятых валиков и покрывал - примерно столько же телесного восторга, что и при дачной игре в "зайчиков", только не на ораву, а на двоих.
Ещё до Ланкиного рождения у меня были Бяка, Зака и Ляка, хищно совершавшие налёты с книжной полки, был Злой Колдун, повелитель горного замка из перевёрнутого зонта, был Речной Коварный Крокодил и другие милые сердцу злодеи; разумеется, потом я рассказывал про них Ланке - иногда мы играли в них, но чаще это было повествование в нашем собственном "Клубе Полунощников": перед сном, глубоко накрывшись одеялом, чтобы никто не видел и не слышал. Ещё у меня была пиратка по имени Мурка - капитан корабля так примерно феминисток или амазонок, особа исключительно азартная, весело и жестоко сражавшаяся с пиратами-мужчинами; погони, схватки, пытки, сногсшибательная искренность в острые моменты, расставания и встречи, вновь и вновь... Что интересно, по ходу этих приключений никто не умирал насовсем. Волк и зайчики восстанавливались живой водой и волшебной травкой, совы только грабили и наводили страх, колдун даже и не пытался убивать пленников, его интересовало чисто развлечься, крокодил тоже был не людоед, а насмешник и хулиган; Муркины партнёры и подруги, бывало, картинно падали в пропасти и волны - но потом неизменно обнаруживались живыми, спешно заращивали БДСМ-повреждения и охотно возвращались в строй.
Тогда я не формулировал этого словами, не хватало словаря - но теперь могу свидетельствовать, что все эти отношения были сугубо добровольны. "Ах, как бы нам хотелось половиться! - лишь ты бы согласился половить..." (с) - и всегда взаимно, да:) Странник и окова, зайчики и Волк, Мурка и её визави, даже мирная пожилая кукла Марта, традиционно привязываемая за ногу в зонтичном гнезде Колдуна - все они / мы были добровольцами, все дышали этой сладкой страстью - гулом в ушах, ветром погони, биением чужого пульса в твоих пальцах, сталью чужой руки на твоём горле, жёсткими обвинениями и нежными признаниями, рука-об-руку прыжком вон из игры, возвращением в новом качестве.
Если говорить о раскладе "оценочных детских понятий" (добрый-злой, хороший-плохой, хорошо-плохо), то у меня с этим, похоже, с самого начала было причудливо. Как минимум, "злой" для меня совершенно не означало "плохой" - впрочем, "плохой" по отношению к живым существам у меня вообще как-то не очень применялось, а "хороший" просто значило "ты мне нравишься". Желая продемонстрировать Бабушке, что люблю Волка, я писал про него "Самый Лучшый!" - отнюдь не отказываясь признавать, что Волк "злой". Если формулировать взрослым языком, то "злой / злодей" для меня-ребёнка означало "тот, кто действует под влиянием сильных отрицательных эмоций (злости, гнева, ярости и пр.), кто свободен от страха перед ними - и при этом категорически не согласен быть покорным социуму" - что было для меня положительной характеристикой, а вовсе не отрицательной. "Злодей" в моём понимании имел возможность поступать абсолютно как хочет - и при этом совершенно не обязан был поступать "плохо".
Что же это было за "плохо"?
В отличие от не шибко рифмующихся "хороший-плохой", мои "хорошо - плохо" являли собою полноценное противопоставление, которое по большому счёту описывало отношения со свободой. Разумеется, тогда меня хватало лишь на переживания, вербально-философская эра пришла потом - однако переживания мои были вполне внятны, и моё мнение о сих материях с тех пор не изменилось.
Вот как выглядит схема, которую я несу в себе с детства:
счастье (с-часть-е) = со-причастность бытию:
это значит -
быть в контакте с собой и с миром, играть и дружить
стало быть, ХОРОШО =
давать себе и друг другу возможность быть в контакте с собой и с миром, играть и дружить =
давать себе и друг другу возможность добровольности - свободу
соответственно, ПЛОХО =
отнимать у себя и друг у друга возможность быть в контакте с собой и с миром, играть и дружить =
отнимать возможность добровольности / свободу =
отнимать возможность сопротивления / протеста / отказа от контакта
вот какое реально бывает это самое "плохо" (по нарастающей):
- враньё (прежде всего враньё самому себе)
- психическое принуждение к недобровольным отношениям
(обман, манипуляция, нажим)
- убийство
(важный момент:
ни силовое взаимодействие (схватка / удержание), ни причинение боли -
не отнимают возможности осознания ситуации +
не отнимают возможности сопротивления / протеста / отказа от контакта =
сами по себе не отнимают возможности добровольности / свободы -
и при условии добровольности являются одной из замечательных форм игры)
Повторю ещё раз: разумеется, я не мог в детстве формулировать столь сложно сконструированных философских премудростей - однако ощущения, составлявшие моё глубинное "хорошо - плохо", были именно таковы.
Дети Земли Алестры от рождения знают, каким должен быть настоящий Дом, даже если их непосредственные старшие живут перекошенно; этим знанием одарён был и я. Сколько сделали для этого мои ЗА-шные родители, сколько ЗЗ-шные?.. - в любом случае и те и другие сделали очень много. Моя плоть изначально хранит ЗА-шный загруз безусловной любви, рождающей бескрайнюю свободу, загруз счастья-как-сопричастности жизни вселенной - но поскольку первым рождением одарила меня Земля-здешняя, то и формировала мои личностные структуры именно она. Семечко ЗА-шного загруза легло в тёмные, дремлющие, плодородные недра моего ЗЗ-шного Дома - такого дивного, живого, непреложного, вопреки всем странностям и мукам его бытия.
Бабушка, знавшая и являвшая собой, что совершенство возможно, возможно! - оно только требует адекватных вложений, не "для галочки", а чтоб потом восхищаться пользуясь и пользоваться восхищаясь (о, куртка работы её рук, подобная крыльям жука-бронзовки, верно и стойко ушедшая со мной в скитания, во взрослую жизнь!) - Бабушка, исступлённо верившая, что всегда можно сделать честно, то есть всё учесть - вычислить и разложить на участников дела "доходы и расходы" таким образом, чтобы поделить то и другое адекватно, по ресурсу, в балансе -
Папа Юра, который мог практически выверить баланс даже лучше Бабушки, ибо видел "подводное", но зачастую делал это молча, интуитивно, в то время как Бабушка твёрдо держала "равнение на знамя", исповедовала веру в "честно" вслух - так что мне щедро досталось и это, и то: без папы я бы не знал, что реально возможно учесть всё, без Бабушки не знал бы, что на этот принцип имеет смысл ориентироваться сознательно, гласно, внятно -
Мама Зоя, капризная и мнительная, однако умевшая из любой практики выжать и сформулировать метод, чтобы далее научить другого; Мама Зоя, которая до визга боялась выяснений отношений, однако шла на это, которая боялась посмотреть в себя - однако по-своему тоже верила в консенсус, хоть и мечтала чтобы он был слиянием с её волей - хоть и мечтала, но шла на уступки, могла даже признать свою неправоту - мучительно, редко, вопреки надеждам, однако могла, могла, могла! -
упрямые, пламенные, несравненные мои Три Парки показывали, как в здешней жизни выглядит закон бытия, любовь-как-схватка и счастье-как-сопричастность; сквозь наш колеблемый ураганами здешний Дом всё яснее просвечивал мой подлинный Дом - земля моего сердца, мой путь к ней.
Ещё важное о раскладе "честно - нечестно": составляя баланс, Бабушка и Папа Юра имели в виду текущий день, учитывая плюсы-минусы лишь ближайшего кванта времени (вчера-сегодня-завтра) - никаких "сейчас мне, а тебе... ну, когда-нибудь потом!", равно как и "сейчас изволь делать ты, потому что я тебе... / для тебя... / за тебя... когда-то, в принципе, вообще!" - не предполагалось. Иными словами, всякий раз подразумевалось обнуление расчёта за квант: "сегодня я, завтра ты - всё, краями! / это тебе, это мне - всё, краями!" Поэтому когда Мама Зоя начинала нудить "да мы же для тебя всё всегда, почему же ты не хочешь для нас того-сего, ну подумаешь что тебе это не нравится - в конце концов мы же тебя родили!" - я немедля жёстко возражал: "а меня не спрашивали, рожать меня или нет, это ваша была затея! и вообще вечных долгов не бывает - если надо, давай договариваться по-честному!" Мама Зоя охала, закатывая глаза, Папа Юра фыркал и молча кивал, Бабушка хлопала по коленям и хохотала как чёрт.
Время от времени Мама Зоя начинала горестно вздыхать насчёт родительского авторитета, а Бабушка с Папой Юрой - нет, никогда. Если заходила речь, Бабушка безмятежно говорила маме: "в Библии написано, что дети станут родителям непослушны - вот, уже стали! давно уже стали, ты первая, между прочим! а говоришь, в Библии неправда" - чем пресекала спор, в котором я долго не улавливал отзвука споров о вере. Я вообще не оценивал, насколько Бабушка верующая, пока не заинтересовался религией сам, на этапе когда уже обрёл Тату; тогда-то я и узнал, что по-церковному Бабушка не Полина, а Павла - тёзка одного из самых упрямых раннехристианских вождей. На том же этапе я понял, что непримиримую Бабушку можно склонить к переговорам, апеллируя к молитве "Отче наш": мол, ты же просишь Бога простить тебя, как и ты прощаешь виновных перед тобой?! - так прости же, прости!.. Бабушка иной раз прямо вслух скрежетала зубами - но потом, подумав, всегда говорила: "Ну что же! прощаю, быть по сему. Но и ты, когда придёт черёд - не забывай, прости!" И она, и я понимали, что это - не про долг, не про баланс и расчёт: это - про закон приятия, закон бытия.
На исходе эпохи разрушения Дома, когда все отношения были крайне изнурительны, предельно обнажены - Бабушка одно время ненавидела Тату, полагая её коварной лгуньей, исподтишка укравшей внимание моего одноклассника, объекта моей долгой романтической любви; ненавидела и не прощала истово, яростно, как делала всё то, что для неё было всерьёз. Сколько схваток в моменты краткого забега домой! - Бабушка с яблоком, с пирожками, с картошкой: "только съешь сама, противной Таньке не давай!" - "если не нам двоим - ничего от тебя не приму!" Кулаками стучали, орали, топали друг на друга - где блаженные дни, когда бегали с веником по всему дому!.. - но в итоге мы с Татой ушли от злосчастного кавалера вдвоём, после чего Бабушка придирчиво расспросила обо всём - и поверила, благословила нас: хорошо, мол, теперь живите вместе - только смотрите уж, друг дружку ни за что не бросайте!..
О периоде разрушения Дома расскажу ниже; сейчас пришла пора поговорить про детский сад. И про... -
не, заранее не скажу про что, вскорости сами увидите:)
Продолжение текста книги - после изо-поста к данной главе. Это будет пост про отношения с Ланкой, про опыт партнёрства.
Оглавление "Трёх Парок" с приложениями - вот здесь.
Предыдущая часть - вот здесь.
* * *
Теперь отдельно пара слов про наказания.
Повторю, самым страшным для меня было наказание разделением - когда мама фактически отрекалась от меня, требовала чтобы я перестал быть собой, иначе она не в силах меня вновь полюбить - и такая ситуация возникала у нас регулярно, хотя всего два (в крайнем случае три) раза начиналась с размахивания ремнём, которого самого по себе я ничуть не боялся: мы с Ланкой, например, друг друга ремнём стегали в охотку, гораздо более ощутимо, чем мама меня. Я подчёркиваю этот момент отдельно, чтобы отделить наказание от физического взаимодействия, в том числе силового. Я мог бы считать, что никаких физических наказаний ко мне не применялось, кабы не эти ситуации с ремнём - в которых беда была совсем не от ремня, а от разделения как такового. Другие наказания физическими не были.
Отдельно подчеркну, что удерживание в охапке и шлепки, о которых я говорил выше, наказанием ни в коей мере не являлись. Это - очень (даже вот так: ОЧЕНЬ!) важно. По всему опыту наказаний, которые я пережил, могу сказать: наказания не имеют никакого смысла. Конфликт и выяснение отношений - да, имеет смысл, схватка - да, ещё как, а наказание - нет. Как минимум, в отношении детей.
Какими способами меня наказывали?
Поначалу, когда я только перешёл в мамину юрисдикцию, меня, бывало, отправляли в угол (тот самый, который мы с Ланкой потом удобряли, ага:)) Стоя там, я ковырял эмаль дверного косяка, обдирал отклеивающиеся обои и воображал приключения человечков на стене. С удивлением заметив отсутствие воспитательного эффекта, Мама Зоя от этой практики отказалась.
(Вспоминаю, как мама пытается объяснить, что я должен относиться к угло-стоянию серьёзно, с уважением: "А ты знаешь, что детей раньше ставили в угол не просто так, а на колени, на горох?" - "На горох? а зачем?" (представляю рассыпанным Бабушкин горох, гладкий, зелёно-жёлтый, из тугого пёстрого мешка) - "Как зачем? на горохе стоять очень больно!" - (недоумеваю) "Ну так и зачем?" - (теряется) "Эээ... Ну вот представь, что тебя поставили на колени на горох! ой, как больно! что ты будешь делать?!" - "Убегу!" - "Ааа... эээ... как это убежишь? Не убежишь! Вот сейчас же не убегаешь!" - "А зачем?" - "Как зачем? Ну то есть эээ... вот и правильно, что не убегаешь! Ну всё, ладно, пора ужинать, котлеты ждут!")
Довольно часто мне в качестве наказания что-нибудь запрещалось - хотя ещё чаще ставилось условие: "если будешь делать вот это - будешь и вот это, а если нет - то нет". Насчёт еды, скажем, такое бывало в исключительных случаях: мне редко бывало уж настолько невыносимо что-то съесть, чтобы это вызвало конфликт, обычно или я охотно всё съедал, или мне по требованию заменяли одно другим. Чтобы меня чего-то вкусного лишили за то что я не съел невкусное, притом лишили насовсем, а не на ближайшие два часа - такого, в общем-то, и не бывало. А вот зато насчёт занятий - это да. Отказываюсь, например, заниматься с мамой немецким - сижу без мультиков, или же мне отказываются снять с антресолей обещанный складной домик, или ещё что-нибудь в этом роде. Ну что? - мне бывало обидно, особенно когда я полагал наказание несправедливым, я спорил, возмущался - но если не добивался своего, то пожимал плечами и находил не менее интересное занятие. Тем более, мы с Ланкой как правило были вместе, нас разлучали для наказания крайне редко, и в этих случаях мы особо усердно искали способ сконтачить. У меня до сих пор лежит карандашный набросок, Ланкин автопортрет, с надписью "Кируш! Считай, что я с тобой. Спокойной ночи!" - той поры, когда Мама Зоя уже не имела власти наказать меня, но разлучить со мной Ланку ещё была в силах.
Когда я стал посещать поэтический кружок и познакомился с Татой, мама взяла было манеру угрожать запретом на эти встречи, выставляя в качестве условия требование хорошо учиться (что вообще-то было напрочь нелегитимно - ведь учёба есть моё личное дело, не общее!) Я запсиховал, понимая, что без постоянного общения с Татой и кружком просто не выживу - опыт не-жизни после "Зеркала сумрачных вод" радикально изменил мои представления о цене и качестве бытия; один-два разовых запрета сдетонировали, грянуло выяснение отношений, я в очередной раз вложился в бой - и победил: мама отступила. Мы сошлись на том, что я разумная добрая девочка, которая прекрасно знает, что хочет поступить в Универ, так что будет регулировать свою учёбу добровольно сама - а она зато разумная добрая мамочка, которая прекрасно знает, что хочет мира со своей девочкой, так что будет регулировать свои амбиции добровольно сама.
Помнила ли она тогда про события "Зеркала", вот интересно?..
Кстати, ещё задолго до "Зеркала" был эпизод, когда мама угрожала отдать меня в детдом; не могу сказать, чтобы это было страшнее чем то что она выделывала обычно, однако воспоминание о распахнутом чемодане с носками и майками у меня осталось. Судя по позднейшим рассказам ровесников, это было поветрие, небось тогда вышел соответствующий педагогический циркуляр. Беспредел пресекла вернувшаяся из магазина Бабушка - заорала так, что мы с мамой хором заткнулись и порскнули кто куда. Сейчас не могу понять, как это соотносится с эпопеей "Кира и детсад" (расскажу ниже), наверное, всё-таки знакомство с детсадом было раньше - раз категория "детдом" была мне доступна - но может быть всё-таки ещё до школы, ну или в первом классе, не позже.
Ни Бабушка, ни Папа Юра меня не наказывали, хотя могли что-нибудь по месту отобрать или по месту же запретить. В наказаниях со стороны Мамы Зои Бабушка участия не принимала, а Папа Юра чаще всего просто отсутствовал - много работал, приходил поздно. Узнав от меня, что мне опять в наказание что-то запретили, вздыхал, разводил руками, иногда говорил "ну потерпи уж до завтра", иногда уговаривал маму снять запрет (когда наказывали нас с Ланкой вместе, снять запрет было легче: Мама Зоя не любила наказывать Ланку, та у неё до поры до времени считалась "пай-девочкой"). Вообще папа мог сильно рассердиться, после чего порой печалился, но ни к себе ни к нам ненависти не испытывал - был грустный, но вполне контактный, обнимал за спину, клал руку на плечо, вздыхал: мол, ты же уже большая, должна понимать сама! - объяснял, что и почему плохо вышло, учил просить прощения - и, главное, сам всегда просил прощения, если вдруг ненароком обижал нас. С ним никогда не приходилось убиваться, объясняя, в чём состоит обида, в то время как с Мамой Зоей это бывало постоянно: та охотно просила прощения по мелочам, особенно там где с нашего ракурса было не из-за чего, зато где мы всерьёз бывали обижены, упиралась рогом: "ничего обидного тут нет!" - наотрез отказывалась признавать наши неудобные для неё переживания за значимое, что естественным образом полагало между нами пропасть.
Вот сейчас пишу это и думаю: повезло мне - для меня естественно, чтобы отказ признавать мои переживания полагал между мною и этим отказывающимся пропасть! - а ведь сколько детей в такой ситуации ломаются, соглашаются с тем, что их чувства-мысли и впрямь не значимы, отрекаются от себя, чтобы быть в согласии с принуждающим их взрослым. Для меня естественно быть на моей собственной стороне потому, что на моей стороне всегда были те, кто меня растил, Бабушка и Папа Юра - а скольких детей растили те, кто скорее напоминал Маму Зою: принуждённые в своё время к покорности, к отречению от личного восприятия, от протеста - и впоследствии закономерно принуждающие к тому же других.
Вся эта тема оказывается связана с темой силового взаимодействия / насилия - и трактовки сей темы презанятным образом оказываются противоположны: "насилие как силовое взаимодействие" - или "насилие как принуждение к недобровольным отношениям", осуществляемое обычно не физическим образом, а морально, психически. Характерно, что те, кто отказывается признавать недобровольные отношения насилием, кто замазывает факты психического принуждения, особенно в отношении детей - зачастую боятся силового взаимодействия и опасаются детской агрессии, даже в форме игры. Не удивительно: ведь игровая агрессия позволяет проживать и усваивать навыки самозащиты, отстаивания границ; отыгрывая "злодея", ребёнок учится защищаться от навязываемых извне требований, слушать самого себя, отвечать собственным желаниям - лишь бы только не оказалось, что сам "образ злодея" тоже навязан обществом, продиктован социальными клише.
Я уже говорил, что Мама Зоя не одобряла "злодейских" игр, ни моих, ни наших с Ланкой; нас не слишком парило её неодобрение, ведь обычно мы были предоставлены самим себе - папа с мамой на работе, Бабушка на кухне, вся квартира наша. Мы играли друг с другом и с игрушками, словесно и рисунками, тихо и с грохотом, с правилами и без; были истории, которые тянулись долго - например, город на полке и на столе, как бы раскиданный по холмам, позволял проживать много растущих друг из друга сюжетов, это была фактически альтерра - а бывали игры и "на разок", придуманные сходу или выкопанные из недр памяти. У нас были пираты и охотники, сельское хозяйство и магия, путешествия и любовные драмы, война и мир; одной из наших любимых была игра "в окову": эта окова была вроде змеи/дракона, подстерегала путника в пещерах и скалах, кидалась-вцеплялась, влекла жертву в логово и страстно обвивала, чтоб зафиксировать-удержать - так что в задачу партнёра входило освободиться, удрать или сразиться, найти недоступное укрытие или же самому превратиться в окову на следующий кон. Море кайфа, визга, объятий, борьбы, синяков, опрокинутых стульев, перемятых валиков и покрывал - примерно столько же телесного восторга, что и при дачной игре в "зайчиков", только не на ораву, а на двоих.
Ещё до Ланкиного рождения у меня были Бяка, Зака и Ляка, хищно совершавшие налёты с книжной полки, был Злой Колдун, повелитель горного замка из перевёрнутого зонта, был Речной Коварный Крокодил и другие милые сердцу злодеи; разумеется, потом я рассказывал про них Ланке - иногда мы играли в них, но чаще это было повествование в нашем собственном "Клубе Полунощников": перед сном, глубоко накрывшись одеялом, чтобы никто не видел и не слышал. Ещё у меня была пиратка по имени Мурка - капитан корабля так примерно феминисток или амазонок, особа исключительно азартная, весело и жестоко сражавшаяся с пиратами-мужчинами; погони, схватки, пытки, сногсшибательная искренность в острые моменты, расставания и встречи, вновь и вновь... Что интересно, по ходу этих приключений никто не умирал насовсем. Волк и зайчики восстанавливались живой водой и волшебной травкой, совы только грабили и наводили страх, колдун даже и не пытался убивать пленников, его интересовало чисто развлечься, крокодил тоже был не людоед, а насмешник и хулиган; Муркины партнёры и подруги, бывало, картинно падали в пропасти и волны - но потом неизменно обнаруживались живыми, спешно заращивали БДСМ-повреждения и охотно возвращались в строй.
Тогда я не формулировал этого словами, не хватало словаря - но теперь могу свидетельствовать, что все эти отношения были сугубо добровольны. "Ах, как бы нам хотелось половиться! - лишь ты бы согласился половить..." (с) - и всегда взаимно, да:) Странник и окова, зайчики и Волк, Мурка и её визави, даже мирная пожилая кукла Марта, традиционно привязываемая за ногу в зонтичном гнезде Колдуна - все они / мы были добровольцами, все дышали этой сладкой страстью - гулом в ушах, ветром погони, биением чужого пульса в твоих пальцах, сталью чужой руки на твоём горле, жёсткими обвинениями и нежными признаниями, рука-об-руку прыжком вон из игры, возвращением в новом качестве.
Если говорить о раскладе "оценочных детских понятий" (добрый-злой, хороший-плохой, хорошо-плохо), то у меня с этим, похоже, с самого начала было причудливо. Как минимум, "злой" для меня совершенно не означало "плохой" - впрочем, "плохой" по отношению к живым существам у меня вообще как-то не очень применялось, а "хороший" просто значило "ты мне нравишься". Желая продемонстрировать Бабушке, что люблю Волка, я писал про него "Самый Лучшый!" - отнюдь не отказываясь признавать, что Волк "злой". Если формулировать взрослым языком, то "злой / злодей" для меня-ребёнка означало "тот, кто действует под влиянием сильных отрицательных эмоций (злости, гнева, ярости и пр.), кто свободен от страха перед ними - и при этом категорически не согласен быть покорным социуму" - что было для меня положительной характеристикой, а вовсе не отрицательной. "Злодей" в моём понимании имел возможность поступать абсолютно как хочет - и при этом совершенно не обязан был поступать "плохо".
Что же это было за "плохо"?
В отличие от не шибко рифмующихся "хороший-плохой", мои "хорошо - плохо" являли собою полноценное противопоставление, которое по большому счёту описывало отношения со свободой. Разумеется, тогда меня хватало лишь на переживания, вербально-философская эра пришла потом - однако переживания мои были вполне внятны, и моё мнение о сих материях с тех пор не изменилось.
Вот как выглядит схема, которую я несу в себе с детства:
счастье (с-часть-е) = со-причастность бытию:
это значит -
быть в контакте с собой и с миром, играть и дружить
стало быть, ХОРОШО =
давать себе и друг другу возможность быть в контакте с собой и с миром, играть и дружить =
давать себе и друг другу возможность добровольности - свободу
соответственно, ПЛОХО =
отнимать у себя и друг у друга возможность быть в контакте с собой и с миром, играть и дружить =
отнимать возможность добровольности / свободу =
отнимать возможность сопротивления / протеста / отказа от контакта
вот какое реально бывает это самое "плохо" (по нарастающей):
- враньё (прежде всего враньё самому себе)
- психическое принуждение к недобровольным отношениям
(обман, манипуляция, нажим)
- убийство
(важный момент:
ни силовое взаимодействие (схватка / удержание), ни причинение боли -
не отнимают возможности осознания ситуации +
не отнимают возможности сопротивления / протеста / отказа от контакта =
сами по себе не отнимают возможности добровольности / свободы -
и при условии добровольности являются одной из замечательных форм игры)
Повторю ещё раз: разумеется, я не мог в детстве формулировать столь сложно сконструированных философских премудростей - однако ощущения, составлявшие моё глубинное "хорошо - плохо", были именно таковы.
Дети Земли Алестры от рождения знают, каким должен быть настоящий Дом, даже если их непосредственные старшие живут перекошенно; этим знанием одарён был и я. Сколько сделали для этого мои ЗА-шные родители, сколько ЗЗ-шные?.. - в любом случае и те и другие сделали очень много. Моя плоть изначально хранит ЗА-шный загруз безусловной любви, рождающей бескрайнюю свободу, загруз счастья-как-сопричастности жизни вселенной - но поскольку первым рождением одарила меня Земля-здешняя, то и формировала мои личностные структуры именно она. Семечко ЗА-шного загруза легло в тёмные, дремлющие, плодородные недра моего ЗЗ-шного Дома - такого дивного, живого, непреложного, вопреки всем странностям и мукам его бытия.
Бабушка, знавшая и являвшая собой, что совершенство возможно, возможно! - оно только требует адекватных вложений, не "для галочки", а чтоб потом восхищаться пользуясь и пользоваться восхищаясь (о, куртка работы её рук, подобная крыльям жука-бронзовки, верно и стойко ушедшая со мной в скитания, во взрослую жизнь!) - Бабушка, исступлённо верившая, что всегда можно сделать честно, то есть всё учесть - вычислить и разложить на участников дела "доходы и расходы" таким образом, чтобы поделить то и другое адекватно, по ресурсу, в балансе -
Папа Юра, который мог практически выверить баланс даже лучше Бабушки, ибо видел "подводное", но зачастую делал это молча, интуитивно, в то время как Бабушка твёрдо держала "равнение на знамя", исповедовала веру в "честно" вслух - так что мне щедро досталось и это, и то: без папы я бы не знал, что реально возможно учесть всё, без Бабушки не знал бы, что на этот принцип имеет смысл ориентироваться сознательно, гласно, внятно -
Мама Зоя, капризная и мнительная, однако умевшая из любой практики выжать и сформулировать метод, чтобы далее научить другого; Мама Зоя, которая до визга боялась выяснений отношений, однако шла на это, которая боялась посмотреть в себя - однако по-своему тоже верила в консенсус, хоть и мечтала чтобы он был слиянием с её волей - хоть и мечтала, но шла на уступки, могла даже признать свою неправоту - мучительно, редко, вопреки надеждам, однако могла, могла, могла! -
упрямые, пламенные, несравненные мои Три Парки показывали, как в здешней жизни выглядит закон бытия, любовь-как-схватка и счастье-как-сопричастность; сквозь наш колеблемый ураганами здешний Дом всё яснее просвечивал мой подлинный Дом - земля моего сердца, мой путь к ней.
Ещё важное о раскладе "честно - нечестно": составляя баланс, Бабушка и Папа Юра имели в виду текущий день, учитывая плюсы-минусы лишь ближайшего кванта времени (вчера-сегодня-завтра) - никаких "сейчас мне, а тебе... ну, когда-нибудь потом!", равно как и "сейчас изволь делать ты, потому что я тебе... / для тебя... / за тебя... когда-то, в принципе, вообще!" - не предполагалось. Иными словами, всякий раз подразумевалось обнуление расчёта за квант: "сегодня я, завтра ты - всё, краями! / это тебе, это мне - всё, краями!" Поэтому когда Мама Зоя начинала нудить "да мы же для тебя всё всегда, почему же ты не хочешь для нас того-сего, ну подумаешь что тебе это не нравится - в конце концов мы же тебя родили!" - я немедля жёстко возражал: "а меня не спрашивали, рожать меня или нет, это ваша была затея! и вообще вечных долгов не бывает - если надо, давай договариваться по-честному!" Мама Зоя охала, закатывая глаза, Папа Юра фыркал и молча кивал, Бабушка хлопала по коленям и хохотала как чёрт.
Время от времени Мама Зоя начинала горестно вздыхать насчёт родительского авторитета, а Бабушка с Папой Юрой - нет, никогда. Если заходила речь, Бабушка безмятежно говорила маме: "в Библии написано, что дети станут родителям непослушны - вот, уже стали! давно уже стали, ты первая, между прочим! а говоришь, в Библии неправда" - чем пресекала спор, в котором я долго не улавливал отзвука споров о вере. Я вообще не оценивал, насколько Бабушка верующая, пока не заинтересовался религией сам, на этапе когда уже обрёл Тату; тогда-то я и узнал, что по-церковному Бабушка не Полина, а Павла - тёзка одного из самых упрямых раннехристианских вождей. На том же этапе я понял, что непримиримую Бабушку можно склонить к переговорам, апеллируя к молитве "Отче наш": мол, ты же просишь Бога простить тебя, как и ты прощаешь виновных перед тобой?! - так прости же, прости!.. Бабушка иной раз прямо вслух скрежетала зубами - но потом, подумав, всегда говорила: "Ну что же! прощаю, быть по сему. Но и ты, когда придёт черёд - не забывай, прости!" И она, и я понимали, что это - не про долг, не про баланс и расчёт: это - про закон приятия, закон бытия.
На исходе эпохи разрушения Дома, когда все отношения были крайне изнурительны, предельно обнажены - Бабушка одно время ненавидела Тату, полагая её коварной лгуньей, исподтишка укравшей внимание моего одноклассника, объекта моей долгой романтической любви; ненавидела и не прощала истово, яростно, как делала всё то, что для неё было всерьёз. Сколько схваток в моменты краткого забега домой! - Бабушка с яблоком, с пирожками, с картошкой: "только съешь сама, противной Таньке не давай!" - "если не нам двоим - ничего от тебя не приму!" Кулаками стучали, орали, топали друг на друга - где блаженные дни, когда бегали с веником по всему дому!.. - но в итоге мы с Татой ушли от злосчастного кавалера вдвоём, после чего Бабушка придирчиво расспросила обо всём - и поверила, благословила нас: хорошо, мол, теперь живите вместе - только смотрите уж, друг дружку ни за что не бросайте!..
О периоде разрушения Дома расскажу ниже; сейчас пришла пора поговорить про детский сад. И про... -
не, заранее не скажу про что, вскорости сами увидите:)
Продолжение текста книги - после изо-поста к данной главе. Это будет пост про отношения с Ланкой, про опыт партнёрства.
Оглавление "Трёх Парок" с приложениями - вот здесь.