Вязкая память... "Мелюзги". Окончание.
Провинциальный мирок тесен.
Магомед Али - один из тех, с кем Александр Осипов в свою несчастливую закатную пору «разговаривал о литературе». Хорошо, что у Осипова были и более дельные друзья, а то посмертная книга Александра Евгеньевича не состоялась бы никогда. О ней бы только "советовались".
Книга прозы и стихов Александра Осипова «Вязкая память живицы» выпущена его друзьями к 60-летию автора, до которого он не дожил 3 года. Составлен сборник бережно и уважительно, чтобы в равной степени явить миру все ипостаси сложной натуры и разножанрового творчества Александра Евгеньевича. И то, замечу в скобках, его составители переживают из-за вкравшейся в текст опечатки и нескольких неотредактированных неловких выражений. Ибо понимают, что издание посмертной книги - один из немногих действенных способов выразить свою любовь покойному.
Книга представляет его даже старым знакомым в новом качестве: не только как блестящего преподавателя филфака РГПИ в 80-х гг., не только как исследователя чужого творчества, но и как автора. К автобиографическим очеркам Осипов, как уже говорилось выше, обратился в конце жизни, а стихи писал всегда, но для узкого круга. С выходом посмертной книги они обрели широкий круг читателей. Помимо собственноручных творений Осипова, в книгу вошли фрагменты объёмного интервью Анатолия Обыдёнкина в «Новой газете - Рязань» от 15 сентября 2011 года «Осиповские разночтения». Это воспоминания, касающиеся писем Андрея Платонова - великий прозаик писал бабушке Александра Евгеньевича, но она письма сожгла, о чём впоследствии очень сожалела, - краткой встрече с Александром Солженицыным, когда тот посещал Рязань в 1994 году, чудесному спасению Рувима Фраермана, заболевшего в Солотче (ему привезли пенициллин на самолёте и сбросили, а сделал это знаменитый лётчик Байдуков) и «рядового солдата Виктора Астафьева». По сути, это такие же очерки-воспоминания, только в пересказе журналиста.
Своего Куприна Александр Осипов так и не дождался, но в какой-то степени стал сам себе летописцем.
Словами «вязкая память живицы» назвал Александр Евгеньевич один из своих автобиографических очерков. Единственное издание архива Осипова составители окрестили так же.
Книга «Вязкая память живицы» стала лучшим памятником этому «потерявшемуся» человеку. Составлением и изданием занималась инициативная группа товарищей Александра Евгеньевича по институту. Они перечислены в выходных данных книги: Л. Анисарова, А. Шаблов, Д. Бочаров, В. Чапышкин, Н. Коровина, Е. Кузнецова. Презентация книги была приурочена к юбилею Осипова и состоялась 10 июня 2015 года в Рязанской областной библиотеке им. Горького.
В предисловии к сборнику «Вязкая память живицы» составитель Людмила Анисарова пишет, что у друзей мысль об издании архива Осипова отдельной книгой возникла ещё при его жизни, чему он был рад. Подвигла Осипова на это первая публикация его очерка о Солотче - это тот самый очерк с «цепким» и «вяжущим» названием, накрепко привязывающим натуру и судьбу Александра Евгеньевича к земле пращуров - в возрождённом альманахе «Литературная Рязань». В Солотче он по семейным обстоятельствам провёл всё детство, сюда часто возвращался взрослым. Солотча - «курортные» ворота Мещёры, а Мещёра - земля суровая, не на всей своей территории подходящая не то что для отдыха - даже для нормального жилья. Она многогранна и противоречива, она ласкова как мать и суха и требовательна, будто мачеха, она таит в себе множество опасностей - гибельный лесной пожар, непроходимую топь, непуганых хищников - но все эти первобытные страсти не отменяют целительного действия курорта под соснами.
О живительной силе соснового бора напоминает словосочетание, открывающее книгу. По словам Анисаровой, «живительное» название для будущей книги было выбрано совместно с Осиповым. «Однако время до её выхода в свет вместило в себя очень много тяжёлого и, увы, непоправимого», - обрывает саму себя рассказчица. Да, физическая смерть непоправима. Но с ней можно бороться творческим бессмертием.
Выпущенная энтузиастами книга породила отклики противоречивые. Как и сама персона Осипова. С одной стороны, все, кому он был дорог, приветствуют сборник как действенную благодарную память. С другой - высказывают претензии к составителям. Так, в сообществе «Старый литфак», стихийно созданной «мемориальной доске» Осипова, комментируя памятное мероприятие, Степан Малышев написал: «Прошел вечер памяти А Осипова. К сожалению, на этом мероприятии не участвовала Е.П. Осипова, с которой А.Е. прожил 20 лет, его дочь Наталья (видимо, в этом были заинтересованы организаторы вечера). Очень жаль. Самые близкие люди не принимали участия в создании книги, поэтому в ней так много ляпов (и даже умышленных)».
О «ляпах», особенно фактографических, может судить лишь тот, кто близко знал Осипова (да и те, как я убедилась во время подготовки этого очерка, часто рассказывают взаимоисключающие версии, будучи о его «отшельнической» жизни плохо осведомлены). Читатели же отстранённые - а они есть, благодаря тому, что книгу передали в библиотеку и распространяли на вечере - могут оценивать лишь литературный месседж сборника «Вязкая память живицы».
На меня эта книга произвела двойственное впечатление. Похоже, амбивалентность сопровождает Александра Осипова даже теперь. Поневоле поверишь в гороскопы: он родился под созвездием Близнецов, а это, согласно астрологическим канонам, задаёт двойственность натуры. Возможно, эта двойственность распространилась на всё, что связано с Александром Евгеньевичем?..
Прозаический раздел сборника включает пять очерков: «Дедичи», «Воспоминания», «Вязкая память живицы», «На Пре», «Наташа, или Моя третья бабушка». Они безыскусны, основаны на личной памяти и эмоциях. Всё, что Александр Осипов помнит из детства, его радует и восхищает: и Солотча, и её коренные жители с самобытным говором, и речка Пра: «Кому доверить искупать Пегаса в бурых мещёрских водах? И даже скажу: в водах удивительного цвета, который придаёт речке иллюзию полноводности и глубины. По своей сути, это большой ручей. Пра лишена судоходности, и в этом её спасение». О «спасении» Осипов говорит в контексте угрозы застройки Солотчи. Потому и молится в начале очерка о ней: «Царю Небесный, утешителю, душе истины, спаси и сохрани Солотчу. Не дай сгибнуть Олегову детищу. Не размой её краски, не замути воды, не прореди леса, не испогань целебного воздуха. Не закатай в асфальт землю, по которой ступали ноги божиих слуг. Не обезличь жителей её и не преврати их в эхо мегаполиса». В том же поэтично-молитвенном духе строится весь этот очерк - гимн «Олегову детищу».
Очерки о семье, о дедушке - ответственном работнике, о житье-бытье в центре Рязани в деревянном доме без удобств на улице Пожалостина (дед был убеждённый аскет, строитель коммунизма, и не смел потребовать у властей лучшее жильё), читать интересно и как странички былого, и как литературные произведения, ибо прозаический слог у Осипова безупречен и эмоционален. Но более всего меня тронула история «Наташа, или Моя третья бабушка» - про солотчинскую одинокую женщину, попавшую на работу в аптеку, которой заведовали дед и бабка Осипова по материнской линии. Наташа, окончившая один класс церковноприходской школы, не могла бы рассчитывать ни на какую «чистую» работу, а колхозов в Солотче «отродясь не бывало», так что ей несказанно повезло стать санитаркой в аптеке. Семье фармацевта она платила за такую милость преданностью до самой смерти, и с малолетним внуком Сашей нянчилась как с родным - а своей семьи не имела. «Когда же Наташа вошла в мою жизнь, чтобы навсегда остаться в ней Наташей?» - спрашивает сам себя Осипов и не знает ответа. Видимо, для него она была всегда. Уже выросшему Александру она то деньжат подкидывала, то картошку привозила, обострённо чувствуя любящим сердцем, когда её мальчику нужна помощь… Умерла Наташа, пока Осипов был в армии, он не видел её в гробу, не провожал в последний путь, и потому она навсегда осталась для него по эту сторону Стикса. Выпив поминальную рюмочку у памятничка Наташи, Осипов произнёс народную мудрость: «Живому сердцу нет могилы».
Наташа - персонаж исключительно трогательный, совершенно толстовский. Очень напоминает, и не только именем, добрую старую служанку Наталью Савишну в хрестоматийной толстовской повести «Детство». Пожалуй, в этом очерке из мемуариста формируется писатель. К сожалению, про Наташу - последняя прозаическая работа в книге. Нам уже не суждено узнать, написал бы Осипов что-то лучше этой задушевной истории…
***
Очень обидно, но стихи Александра Евгеньевича невозможно даже сравнивать с его прозой. Бывает, что человеку дано писать романы или рассказы, но не дано - стихи. Видимо, это тот случай, несмотря на потрясающую начитанность Осипова и романтизм его характера, превращавший каждую лекцию в уникальное произведение искусства, с импровизациями, неожиданными параллелями и буйными фантазиями.
Предугадывая упрёк в несовершенстве формы, Людмила Анисарова пишет во вступительном слове: «Стихи Осипов писал давно. Поскольку читал прекрасно, на слух они воспринимались нами безоговорочно. Но, может, где-то не доделал, не отточил». Но дело даже не в том, что порой Александру Евгеньевичу изменяет коварная, только с виду простая техника стихосложения.
Да, в блоке стихов Осипова в этой книге встречаются и неточные рифмы, и нарушения ритма, и «лишние» слова и междометия, которыми «подгоняют» строку под чёткий размер. Но это не главная беда. Подавляющее большинство стихов в сборнике - стихи «для семейного пользования» и дружеские посвящения. Они написаны по конкретным поводам конкретным людям, на что недвусмысленно указывает заглавие стихотворного блока: «Рифмованные чувства».
Идя по страницам поэтического раздела книги, то и дело невольно отмечаешь над стихами инициалы «Л.Л.», «К.Ф.», «Н.К.», «Ю.Х.», «А.Ф.», «В.Т.» и далее весь алфавит.
Само по себе посвящение не «вредит» стихам. Как показывает классический пример лермонтовских букв «Н.Ф.И.», стихи, адресованные, якобы, конкретному человеку, могут оказаться гениальным посланием всему человечеству. И если «Рифмованные чувства» Осипова к «Л.Л.»
Я не боюсь, что пролетят года,
И чувство нежное моей любви осудят.
Но я боюсь, что ты придёшь тогда,
Когда меня под деревом не будет, -
или к «К.Ф.»
Не прячьтесь, люди, от таких дождей:
В них счастье, чистота и обновленье.
Любите! И природа совершит
Своё единственное, первое крещенье! -
хотя бы понятны стороннему читателю, для которого загадочны персоналии-адресаты, то иные стихи, не имеющие такого «общего» посыла, выглядят «проходными». А есть ещё и групповые посвящения - «Одноклассникам», «Однокурсникам», целой профессии - «Ветеринарам» и так далее.
Иногда в роли посвящения выступает весь контекст («На дворе уже морозит, и зима не за горами, но нас всех сегодня греет день рожденья нашей Ани») или заголовок стихотворения: «На рождение сына однокурсника Саши Шаблова - Ивана». Безусловно, очень мило, что, поздравляя с новорождённым, «счастья семейству готов пожелать папы его непутёвейший тёзка» - но имеет ли это отношение к литературе?.. Увы, все эти месседжи необязательны к прочтению в обширном кругу. Хоть порой в них взблескивают одиночные отличные строчки:
А.С.
Живи, как знаешь. Знаешь, как живи?
Из «адресных» стихов выделяется с литературной точки зрения посвящение «Е.П.О» - вероятно, бывшей жене Елене Петровне Осиповой.
Болтовня и торжественность ночи
Вновь и вновь будоражит нам кровь!
Вот опять мы изранены очень
Душным словом, отравным - любовь.
(…)
Чувством, нервами всё разумеем:
Четверть века - нешуточный срок.
Кто ж решится и кто же посмеет
Подвести под чертою итог?
И то мощный зачин «сходит на нет» к бессильному и банальному финалу…
Вторая «ахиллесова пята» сборника Осипова - обилие «датских» стихотворений по торжественным поводам. Скажем, стихотворение «Земля героев» датировано 22 февраля 2006 года:
Не оскудеет Русская земля
На воинов, бойцов-богатырей!
Звучат фанфары, здравницы звучат
Для тех, кто верен Родине своей!
Почти все пишущие не свободны от каких-то общественных обязательств и «правил игры», иногда обязаны писать не то, что хочется, а то, что «просят». Впрочем, поводы бывают и достойными, а восторженные чувства по их поводу искренними - но, как и поздравления друзьям, стихи с такой мотивацией редко оказываются удачными литературно. Неизвестно даже, где проще сохранить «лица необщее выраженье» - в непосредственном выражении чувств или в патетическом гимне, где словарный состав оговорён теми же правилами игры… Очень жаль, но Александру Осипову не удалось привнести в традиционное праздничное стихосложение ничего нового:
Победное
Приходит май, на праздники богатый,
Как символ славы ратной, трудовой!
Он залпами расцвечен в сорок пятом,
Что вспыхнули победно над землёй!
Стоило ли составителям обнародовать не самые качественные стихи? Судя по всему, на положительный ответ повлияло два соображения. Первое - то, что это посмертная книга, и тут «купюры» могут показаться неуместными. Второе - то, что в Рязани в принципе требовательность к печатному поэтическому слову невысока, в чём, к сожалению, можно убедиться, хотя бы открыв любой выпуск альманаха «Литературная Рязань». Стихи мэтров в нём зачастую слабее творений «молодой поросли». На общем невыдающемся фоне стихи Осипова смотрятся вполне «в ряду».
Это огорчает не только меня - сам Осипов тоже не любил положение «не лучше». Недаром в очерке «Вязкая память живицы» он цитирует строки Александра Твардовского:
Но совесть, та исподтишка
Тебе подскажет вскоре:
Не хуже - честь невелика,
Не лучше - вот в чём горе.
Однако не хочется завершать эту статью на критической ноте. Будет несправедливо не указать на поэтические удачи Александра Осипова:
***
Первый снег - как чистый пол:
По нему ходить так жалко.
Сразу видно, кто прошёл:
Человек, троллейбус, галка…
Не всегда Осипову удаётся выдержать хорошо взятый зачин, вот и в этом стихотворении теряется кристальная ясность слога первой строфы, сменяясь выспренними рассуждениями:
Первый снег - как чистый лист,
Белизны хранящий тайну,
Как поспешный вывод - быстр,
Нет дороги к оправданью.
Может быть, осенняя грусть виновата в том, что поэтичность этого стихотворения сошла на нет?.. О весне Осипов написал прелестное «Подражание Фету»:
На дворе весна.
Всё тает.
Прилетел скворец.
Все пишут.
Он, подлец,
Не улетает.
Шибко свиристый.
Не слышит.
На дворе апрель.
Всё сухо.
Потолок не протекает.
Штукатурка
Тихо, глухо
С потолка
Не облетает -
и далее в том же весёлом ритме весенней капели. Хотя радостные и солнечные стихи (беря в расчёт только чистую лирику, а не «поздравлялки») нетипичны для Осипова. Его характерный настрой - горький, трагический:
***
Я знаю, что уж смерть не за горой,
Я, грешный, торопил её порой,
Не потому, что эгоистом был,
А потому, что лишь тебя любил.
Я реку жизни переплыть мечтаю, -
В ней не вода, а только грязь и ложь.
Гребу одной рукою, как Чапаев,
По улице, в которой ты живёшь.
Думы Медведя-шатуна
3
А там как знать? Не век же бобылём?
Быть может, обману судьбину-лгунью?
И распрекрасным, дивным, ясным днём
Вдруг встречу я медведицу-шатунью.
Не нам, медведям, тяжело одним.
Чем чёрт не шутит? Всё начну сначала…
…И Малая Медведица над ним
В такт думам колыбель свою качала.
Но самое, должно быть, глубинное, выражающее всю сущность Осипова стихотворение в книге - это:
Литература - это жизнь:
Учили в институте, в школе.
Такая жизнь пошла - держись
И удивляйся поневоле.
Литфаковцев былая рать,
Богатая воображеньем,
Едва ль смогла предначертать
Наших судеб перекрещенье.
(…)
Что ждёт ещё нас впереди?
Какие вехи и обновы?
Своей дорогою идти
Готовы или не готовы?
Дай Бог нам выжить и спастись,
Спастись и не поддаться игу.
Литература - это жизнь.
Мы вместе пишем эту книгу.
Ответственность за всё содеянное (или не содеянное) и повлиявшее на судьбу в этих строках практически та же, что у Владимира Высоцкого в «Гимне шахтёров» (который, как вы понимаете, отнюдь не про шахтёров): «Мы сами рыли эти лабиринты!». Жить - для Осипова значило служить литературе, то просвещением, а то и собственными писчими стараниями…
Наверное, это понимание и послужило третьим, самым веским соображением, что все, пусть даже неловкие, пусть даже «сделанные» стихи Александра Осипова были опубликованы. «Живому сердцу нет могилы». Живому слову - тоже.
Магомед Али - один из тех, с кем Александр Осипов в свою несчастливую закатную пору «разговаривал о литературе». Хорошо, что у Осипова были и более дельные друзья, а то посмертная книга Александра Евгеньевича не состоялась бы никогда. О ней бы только "советовались".
Книга прозы и стихов Александра Осипова «Вязкая память живицы» выпущена его друзьями к 60-летию автора, до которого он не дожил 3 года. Составлен сборник бережно и уважительно, чтобы в равной степени явить миру все ипостаси сложной натуры и разножанрового творчества Александра Евгеньевича. И то, замечу в скобках, его составители переживают из-за вкравшейся в текст опечатки и нескольких неотредактированных неловких выражений. Ибо понимают, что издание посмертной книги - один из немногих действенных способов выразить свою любовь покойному.
Книга представляет его даже старым знакомым в новом качестве: не только как блестящего преподавателя филфака РГПИ в 80-х гг., не только как исследователя чужого творчества, но и как автора. К автобиографическим очеркам Осипов, как уже говорилось выше, обратился в конце жизни, а стихи писал всегда, но для узкого круга. С выходом посмертной книги они обрели широкий круг читателей. Помимо собственноручных творений Осипова, в книгу вошли фрагменты объёмного интервью Анатолия Обыдёнкина в «Новой газете - Рязань» от 15 сентября 2011 года «Осиповские разночтения». Это воспоминания, касающиеся писем Андрея Платонова - великий прозаик писал бабушке Александра Евгеньевича, но она письма сожгла, о чём впоследствии очень сожалела, - краткой встрече с Александром Солженицыным, когда тот посещал Рязань в 1994 году, чудесному спасению Рувима Фраермана, заболевшего в Солотче (ему привезли пенициллин на самолёте и сбросили, а сделал это знаменитый лётчик Байдуков) и «рядового солдата Виктора Астафьева». По сути, это такие же очерки-воспоминания, только в пересказе журналиста.
Своего Куприна Александр Осипов так и не дождался, но в какой-то степени стал сам себе летописцем.
Словами «вязкая память живицы» назвал Александр Евгеньевич один из своих автобиографических очерков. Единственное издание архива Осипова составители окрестили так же.
Книга «Вязкая память живицы» стала лучшим памятником этому «потерявшемуся» человеку. Составлением и изданием занималась инициативная группа товарищей Александра Евгеньевича по институту. Они перечислены в выходных данных книги: Л. Анисарова, А. Шаблов, Д. Бочаров, В. Чапышкин, Н. Коровина, Е. Кузнецова. Презентация книги была приурочена к юбилею Осипова и состоялась 10 июня 2015 года в Рязанской областной библиотеке им. Горького.
В предисловии к сборнику «Вязкая память живицы» составитель Людмила Анисарова пишет, что у друзей мысль об издании архива Осипова отдельной книгой возникла ещё при его жизни, чему он был рад. Подвигла Осипова на это первая публикация его очерка о Солотче - это тот самый очерк с «цепким» и «вяжущим» названием, накрепко привязывающим натуру и судьбу Александра Евгеньевича к земле пращуров - в возрождённом альманахе «Литературная Рязань». В Солотче он по семейным обстоятельствам провёл всё детство, сюда часто возвращался взрослым. Солотча - «курортные» ворота Мещёры, а Мещёра - земля суровая, не на всей своей территории подходящая не то что для отдыха - даже для нормального жилья. Она многогранна и противоречива, она ласкова как мать и суха и требовательна, будто мачеха, она таит в себе множество опасностей - гибельный лесной пожар, непроходимую топь, непуганых хищников - но все эти первобытные страсти не отменяют целительного действия курорта под соснами.
О живительной силе соснового бора напоминает словосочетание, открывающее книгу. По словам Анисаровой, «живительное» название для будущей книги было выбрано совместно с Осиповым. «Однако время до её выхода в свет вместило в себя очень много тяжёлого и, увы, непоправимого», - обрывает саму себя рассказчица. Да, физическая смерть непоправима. Но с ней можно бороться творческим бессмертием.
Выпущенная энтузиастами книга породила отклики противоречивые. Как и сама персона Осипова. С одной стороны, все, кому он был дорог, приветствуют сборник как действенную благодарную память. С другой - высказывают претензии к составителям. Так, в сообществе «Старый литфак», стихийно созданной «мемориальной доске» Осипова, комментируя памятное мероприятие, Степан Малышев написал: «Прошел вечер памяти А Осипова. К сожалению, на этом мероприятии не участвовала Е.П. Осипова, с которой А.Е. прожил 20 лет, его дочь Наталья (видимо, в этом были заинтересованы организаторы вечера). Очень жаль. Самые близкие люди не принимали участия в создании книги, поэтому в ней так много ляпов (и даже умышленных)».
О «ляпах», особенно фактографических, может судить лишь тот, кто близко знал Осипова (да и те, как я убедилась во время подготовки этого очерка, часто рассказывают взаимоисключающие версии, будучи о его «отшельнической» жизни плохо осведомлены). Читатели же отстранённые - а они есть, благодаря тому, что книгу передали в библиотеку и распространяли на вечере - могут оценивать лишь литературный месседж сборника «Вязкая память живицы».
На меня эта книга произвела двойственное впечатление. Похоже, амбивалентность сопровождает Александра Осипова даже теперь. Поневоле поверишь в гороскопы: он родился под созвездием Близнецов, а это, согласно астрологическим канонам, задаёт двойственность натуры. Возможно, эта двойственность распространилась на всё, что связано с Александром Евгеньевичем?..
Прозаический раздел сборника включает пять очерков: «Дедичи», «Воспоминания», «Вязкая память живицы», «На Пре», «Наташа, или Моя третья бабушка». Они безыскусны, основаны на личной памяти и эмоциях. Всё, что Александр Осипов помнит из детства, его радует и восхищает: и Солотча, и её коренные жители с самобытным говором, и речка Пра: «Кому доверить искупать Пегаса в бурых мещёрских водах? И даже скажу: в водах удивительного цвета, который придаёт речке иллюзию полноводности и глубины. По своей сути, это большой ручей. Пра лишена судоходности, и в этом её спасение». О «спасении» Осипов говорит в контексте угрозы застройки Солотчи. Потому и молится в начале очерка о ней: «Царю Небесный, утешителю, душе истины, спаси и сохрани Солотчу. Не дай сгибнуть Олегову детищу. Не размой её краски, не замути воды, не прореди леса, не испогань целебного воздуха. Не закатай в асфальт землю, по которой ступали ноги божиих слуг. Не обезличь жителей её и не преврати их в эхо мегаполиса». В том же поэтично-молитвенном духе строится весь этот очерк - гимн «Олегову детищу».
Очерки о семье, о дедушке - ответственном работнике, о житье-бытье в центре Рязани в деревянном доме без удобств на улице Пожалостина (дед был убеждённый аскет, строитель коммунизма, и не смел потребовать у властей лучшее жильё), читать интересно и как странички былого, и как литературные произведения, ибо прозаический слог у Осипова безупречен и эмоционален. Но более всего меня тронула история «Наташа, или Моя третья бабушка» - про солотчинскую одинокую женщину, попавшую на работу в аптеку, которой заведовали дед и бабка Осипова по материнской линии. Наташа, окончившая один класс церковноприходской школы, не могла бы рассчитывать ни на какую «чистую» работу, а колхозов в Солотче «отродясь не бывало», так что ей несказанно повезло стать санитаркой в аптеке. Семье фармацевта она платила за такую милость преданностью до самой смерти, и с малолетним внуком Сашей нянчилась как с родным - а своей семьи не имела. «Когда же Наташа вошла в мою жизнь, чтобы навсегда остаться в ней Наташей?» - спрашивает сам себя Осипов и не знает ответа. Видимо, для него она была всегда. Уже выросшему Александру она то деньжат подкидывала, то картошку привозила, обострённо чувствуя любящим сердцем, когда её мальчику нужна помощь… Умерла Наташа, пока Осипов был в армии, он не видел её в гробу, не провожал в последний путь, и потому она навсегда осталась для него по эту сторону Стикса. Выпив поминальную рюмочку у памятничка Наташи, Осипов произнёс народную мудрость: «Живому сердцу нет могилы».
Наташа - персонаж исключительно трогательный, совершенно толстовский. Очень напоминает, и не только именем, добрую старую служанку Наталью Савишну в хрестоматийной толстовской повести «Детство». Пожалуй, в этом очерке из мемуариста формируется писатель. К сожалению, про Наташу - последняя прозаическая работа в книге. Нам уже не суждено узнать, написал бы Осипов что-то лучше этой задушевной истории…
***
Очень обидно, но стихи Александра Евгеньевича невозможно даже сравнивать с его прозой. Бывает, что человеку дано писать романы или рассказы, но не дано - стихи. Видимо, это тот случай, несмотря на потрясающую начитанность Осипова и романтизм его характера, превращавший каждую лекцию в уникальное произведение искусства, с импровизациями, неожиданными параллелями и буйными фантазиями.
Предугадывая упрёк в несовершенстве формы, Людмила Анисарова пишет во вступительном слове: «Стихи Осипов писал давно. Поскольку читал прекрасно, на слух они воспринимались нами безоговорочно. Но, может, где-то не доделал, не отточил». Но дело даже не в том, что порой Александру Евгеньевичу изменяет коварная, только с виду простая техника стихосложения.
Да, в блоке стихов Осипова в этой книге встречаются и неточные рифмы, и нарушения ритма, и «лишние» слова и междометия, которыми «подгоняют» строку под чёткий размер. Но это не главная беда. Подавляющее большинство стихов в сборнике - стихи «для семейного пользования» и дружеские посвящения. Они написаны по конкретным поводам конкретным людям, на что недвусмысленно указывает заглавие стихотворного блока: «Рифмованные чувства».
Идя по страницам поэтического раздела книги, то и дело невольно отмечаешь над стихами инициалы «Л.Л.», «К.Ф.», «Н.К.», «Ю.Х.», «А.Ф.», «В.Т.» и далее весь алфавит.
Само по себе посвящение не «вредит» стихам. Как показывает классический пример лермонтовских букв «Н.Ф.И.», стихи, адресованные, якобы, конкретному человеку, могут оказаться гениальным посланием всему человечеству. И если «Рифмованные чувства» Осипова к «Л.Л.»
Я не боюсь, что пролетят года,
И чувство нежное моей любви осудят.
Но я боюсь, что ты придёшь тогда,
Когда меня под деревом не будет, -
или к «К.Ф.»
Не прячьтесь, люди, от таких дождей:
В них счастье, чистота и обновленье.
Любите! И природа совершит
Своё единственное, первое крещенье! -
хотя бы понятны стороннему читателю, для которого загадочны персоналии-адресаты, то иные стихи, не имеющие такого «общего» посыла, выглядят «проходными». А есть ещё и групповые посвящения - «Одноклассникам», «Однокурсникам», целой профессии - «Ветеринарам» и так далее.
Иногда в роли посвящения выступает весь контекст («На дворе уже морозит, и зима не за горами, но нас всех сегодня греет день рожденья нашей Ани») или заголовок стихотворения: «На рождение сына однокурсника Саши Шаблова - Ивана». Безусловно, очень мило, что, поздравляя с новорождённым, «счастья семейству готов пожелать папы его непутёвейший тёзка» - но имеет ли это отношение к литературе?.. Увы, все эти месседжи необязательны к прочтению в обширном кругу. Хоть порой в них взблескивают одиночные отличные строчки:
А.С.
Живи, как знаешь. Знаешь, как живи?
Из «адресных» стихов выделяется с литературной точки зрения посвящение «Е.П.О» - вероятно, бывшей жене Елене Петровне Осиповой.
Болтовня и торжественность ночи
Вновь и вновь будоражит нам кровь!
Вот опять мы изранены очень
Душным словом, отравным - любовь.
(…)
Чувством, нервами всё разумеем:
Четверть века - нешуточный срок.
Кто ж решится и кто же посмеет
Подвести под чертою итог?
И то мощный зачин «сходит на нет» к бессильному и банальному финалу…
Вторая «ахиллесова пята» сборника Осипова - обилие «датских» стихотворений по торжественным поводам. Скажем, стихотворение «Земля героев» датировано 22 февраля 2006 года:
Не оскудеет Русская земля
На воинов, бойцов-богатырей!
Звучат фанфары, здравницы звучат
Для тех, кто верен Родине своей!
Почти все пишущие не свободны от каких-то общественных обязательств и «правил игры», иногда обязаны писать не то, что хочется, а то, что «просят». Впрочем, поводы бывают и достойными, а восторженные чувства по их поводу искренними - но, как и поздравления друзьям, стихи с такой мотивацией редко оказываются удачными литературно. Неизвестно даже, где проще сохранить «лица необщее выраженье» - в непосредственном выражении чувств или в патетическом гимне, где словарный состав оговорён теми же правилами игры… Очень жаль, но Александру Осипову не удалось привнести в традиционное праздничное стихосложение ничего нового:
Победное
Приходит май, на праздники богатый,
Как символ славы ратной, трудовой!
Он залпами расцвечен в сорок пятом,
Что вспыхнули победно над землёй!
Стоило ли составителям обнародовать не самые качественные стихи? Судя по всему, на положительный ответ повлияло два соображения. Первое - то, что это посмертная книга, и тут «купюры» могут показаться неуместными. Второе - то, что в Рязани в принципе требовательность к печатному поэтическому слову невысока, в чём, к сожалению, можно убедиться, хотя бы открыв любой выпуск альманаха «Литературная Рязань». Стихи мэтров в нём зачастую слабее творений «молодой поросли». На общем невыдающемся фоне стихи Осипова смотрятся вполне «в ряду».
Это огорчает не только меня - сам Осипов тоже не любил положение «не лучше». Недаром в очерке «Вязкая память живицы» он цитирует строки Александра Твардовского:
Но совесть, та исподтишка
Тебе подскажет вскоре:
Не хуже - честь невелика,
Не лучше - вот в чём горе.
Однако не хочется завершать эту статью на критической ноте. Будет несправедливо не указать на поэтические удачи Александра Осипова:
***
Первый снег - как чистый пол:
По нему ходить так жалко.
Сразу видно, кто прошёл:
Человек, троллейбус, галка…
Не всегда Осипову удаётся выдержать хорошо взятый зачин, вот и в этом стихотворении теряется кристальная ясность слога первой строфы, сменяясь выспренними рассуждениями:
Первый снег - как чистый лист,
Белизны хранящий тайну,
Как поспешный вывод - быстр,
Нет дороги к оправданью.
Может быть, осенняя грусть виновата в том, что поэтичность этого стихотворения сошла на нет?.. О весне Осипов написал прелестное «Подражание Фету»:
На дворе весна.
Всё тает.
Прилетел скворец.
Все пишут.
Он, подлец,
Не улетает.
Шибко свиристый.
Не слышит.
На дворе апрель.
Всё сухо.
Потолок не протекает.
Штукатурка
Тихо, глухо
С потолка
Не облетает -
и далее в том же весёлом ритме весенней капели. Хотя радостные и солнечные стихи (беря в расчёт только чистую лирику, а не «поздравлялки») нетипичны для Осипова. Его характерный настрой - горький, трагический:
***
Я знаю, что уж смерть не за горой,
Я, грешный, торопил её порой,
Не потому, что эгоистом был,
А потому, что лишь тебя любил.
Я реку жизни переплыть мечтаю, -
В ней не вода, а только грязь и ложь.
Гребу одной рукою, как Чапаев,
По улице, в которой ты живёшь.
Думы Медведя-шатуна
3
А там как знать? Не век же бобылём?
Быть может, обману судьбину-лгунью?
И распрекрасным, дивным, ясным днём
Вдруг встречу я медведицу-шатунью.
Не нам, медведям, тяжело одним.
Чем чёрт не шутит? Всё начну сначала…
…И Малая Медведица над ним
В такт думам колыбель свою качала.
Но самое, должно быть, глубинное, выражающее всю сущность Осипова стихотворение в книге - это:
Литература - это жизнь:
Учили в институте, в школе.
Такая жизнь пошла - держись
И удивляйся поневоле.
Литфаковцев былая рать,
Богатая воображеньем,
Едва ль смогла предначертать
Наших судеб перекрещенье.
(…)
Что ждёт ещё нас впереди?
Какие вехи и обновы?
Своей дорогою идти
Готовы или не готовы?
Дай Бог нам выжить и спастись,
Спастись и не поддаться игу.
Литература - это жизнь.
Мы вместе пишем эту книгу.
Ответственность за всё содеянное (или не содеянное) и повлиявшее на судьбу в этих строках практически та же, что у Владимира Высоцкого в «Гимне шахтёров» (который, как вы понимаете, отнюдь не про шахтёров): «Мы сами рыли эти лабиринты!». Жить - для Осипова значило служить литературе, то просвещением, а то и собственными писчими стараниями…
Наверное, это понимание и послужило третьим, самым веским соображением, что все, пусть даже неловкие, пусть даже «сделанные» стихи Александра Осипова были опубликованы. «Живому сердцу нет могилы». Живому слову - тоже.