Зимой 93-94 года мне наконец дали штатовскую визу, видимо, решили, что я укоренилась в Голландии
достаточно. Я поехала в Штаты в марте или апреле 94 года. Почему-то меня долго мурыжили на границе, возможно, из-за трех отказов в паспорте, но это вышло за все пределы разумного - шарили у меня в карманах, достали оттуда ключи, спрашивали, что это за ключи, и т п. Отпустили, когда я была уже в некотором неадеквате от всего этого, и М, который меня ждал, тоже.
Они с моим одноклассником В.С. снимали напополам квартиру в Сомервилле, достаточно далеко от метро, и дорога шла через какие-то заводские (?) трущобы. Сама квартира была даже неплоха, но место очень, на мой взгляд, депрессивно - район из маленьких домов, но почти без зелени, сплошной асфальт и парковки, населенный преимущественно почему-то португальскими эмигрантами или скорее даже эмигрантками преклонных годов. Перед домами часто можно было увидеть небольшие статуи девы Марии или Иисуса Христа, такие садовые скульптуры, только без самих садов. М и В.С., мне кажется, португальские тетушки подозревали в нетрадиционной ориентации. В своих мечтах об Америке я, естественно, представляла себе некий футуристический рай и была сильно Сомервиллем разочарована. Центр Бостона мне понравился, но почти никто из знакомых там не жил, видимо, это было дорого.
Все равно я, конечно, была очень рада приезду, еще и потому, что кроме М, в большом Бостоне
жили мои любимые друзья, которых я очень давно не видела - М.В. с Ю.Ф., Д.К..
Помню, что у последнего окно было чем-то загорожено, я спросила, а как же вид, на что Д.К. ответил "То, что за окном, ты видеть не захочешь".
В тот мой приезд мы поехали в Нью-Йорк и по дороге остановились в Провиденсе, где жил Л.О. с женой (есть небольшой шанс, что она это читает). Города мы тогда особенно не видели, основное мое впечатление было, что в Провиденсе, как полагается в американском городе, есть "даунтаун" с небоскребами, но состоит примерно из трех штук. А видеть я хотела, естественно, своих друзей, у которых мы переночевали и с утра пошли садиться на автобус до Нью-Йорка. На остановке к нам подошел солидный белобородый старец и спросил: "Русский?" Мы ответили, да, русский. Он продолжил: "Русский русский? Русский украинский? Русский белорусский? Русский русский, сказали мы. Тогда он пристально посмотрел на М и спросил: "Minority?"
В ожидании автобуса мы разговорились, дед оказался коммунистом, пытавшимся эмигрировать в Советский Союз, "писал Горбачеву, но ответа так и не получил", а также поэтом - выдал нам кустарно изданный сборник своих стихов, не знаю, есть он у нас где-то еще или затерялся при переездах. Стихи были политические, чуть-чуть помню "Разговор поэта с капиталистом", а так, конечно, за тридцать лет вылетело из памяти.
В Нью-Йорке мы ночевали у А.К., который был в аспирантуре в Коламбии и жил тоже где-то у Коламбии, от Гарлема еще довольно далеко, но уже где-то на подступах. Гарлем тогда считался страшно опасным, типа белому лучше вообще не заходить. И действительно, уже по дороге к А.К., недалеко от его дома, мы наблюдали какое-то жуткое мексиканское побоище, хорошо, что без выстрелов.
С тех пор все это сильно джентрифицировалось; впрочем, в Гарлем я так и не заходила, а только проезжала его на электричке, но по крайней мере из электрички полтора года назад он выглядел вполне веселенько. Да и вообще я стала чувствовать себя в Штатах лучше, приезжая на конференции уже в 10е годы (мы еще жили в Принстоне в 2009-10 учебном году, но Принстон все-таки не показатель, слишком санаторного типа было наше заведение - IAS, да в общем-то и сам город). А тогда уезжала из Штатов с мыслью, как мне повезло попасть в Европу. Случайно ведь получилось.