Когда я умер
Я умер второго октября.
Утро стояло погожее - затянувшееся пасмурное начало осени наконец-то уступило себя ясной голубизне неба и золоту еще согревающего солнца - праздничным осколкам безвозвратно ушедшего лета.
Несмотря на близость зимы, которую я никогда не любил, умирать в такой солнечный день было жалко. Но все же - менее жалко, чем, например, в Мае или Июне.
Перед тем как это случилось, я успел принять душ, почистить зубы, побриться и одеться. Я, конечно, не знал, что умру, но все эти процедуры выполнял скрупулезнее обычного - особенно тщательно чистил зубы. Наверное, не зря - ведь зубы у скелета сохраняются достаточно долго. Удар неожиданно застал меня на кухне в тот момент, когда я размешивал кубик сахара в утреннем кофе. Схватившись за грудь, я рухнул на пол. Бум, дзинь, крякс (бум относился к падению моего тела, а дзинь и крякс - к кружке, которая разбилась о кухонный пол) - эти звуки показались мне как-будто бы приглушенными, словно доносились из другого мира.
Странно, но когда я умирал, я не думал о том, о чем, как мне всегда представлялось, должен думать человек перед смертью: о своей жене и сыне, о том, что хорошего и плохого я сделал или не успел сделать. Вместо этого я пожалел о сапожнике, которому на прошлой неделе отдал свои туфли, чтобы привести их в порядок к скорому дню рождения. Запомнившийся мне своими крупными, мозолистыми руками и запахом крепкого табака, он должен был закончить к среде. Но теперь его работа останется без оплаты, и эта мысль расстроила меня, и стала последней мыслью, которую я успел подумать перед смертью. Все таки хорошо, что моя жена уехала, и ее не было рядом. Иначе вместо прощальных слов любви я бы мог обидеть ее просьбой заплатить сапожнику, потому что на то и другое у меня бы не хватило сил.
Когда все было кончено, я увидел свое тело со стороны. Ноги были так нелепо подвернуты, и то, что еще недавно было мной, теперь походило на тряпичную куклу. Нет, я не стал призраком, хотя проще всего было бы объяснить именно так. Меня не было в физическом мире, но я его осознавал. А еще осознавал свою личность, но уже как отдельное от меня, хотя все еще мог осознавать себя и через эту личность. В общем, не пытайтесь разобраться - тут сам черт ногу сломит. Пока через это не пройдешь, до конца не поймешь.
Моя жена вернулась через два часа, оставив нашего трехлетнего сына до понедельника у своих родителей - мы планировали провести эти выходные только вдвоем. Разуваясь в коридоре, она насвистывала Wind of changes группы Scorpions. Да уж. Символичнее некуда. Жена бросила пальто в прихожей (она всегда ленилась вешать на крючок, и это делал за нее я) и прошла в ванну, чтобы умыться. Заметив зеленоватое пятно на раковине, она принялась его оттирать.
Картина, надо сказать, выходила трагикомичная: женщина старательно отмывает пятно в ванной, не зная, что на кухне лежит труп ее мужа.
Наконец, она закончила, зашла на кухню и увидела меня. Точнее - мое тело, тряпичную куклу, массу, в которой уже замерло любое движение. Жена вскрикнула, упала на пол и стала меня трясти. Потом схватила телефон и вызвала скорую.Поняв (насколько это вообще можно понять в такой ситуации), что жизни во мне уже нет, она достала из кармана шоколадный батончик и принялась жадно его есть. Мне (то есть моей личности) захотелось сесть с ней рядом на пол и тоже есть этот батончик. Наверное, для такого момента больше бы подошли женские стоны и рыдания, но я знал свою жену и поэтому не обижался. Ногти на руках у нее было накрашены синим, что оттеняло бледность и без того очень светлой руки. При жизни я всегда любил наблюдать за ее руками: у нее была смешная привычка строить разные фигуры пальцами, когда она о чем нибудь рассказывала.
Через 10 минут приехала скорая. Бригада состояла из врача - мужчины лет сорока в помятом халате и с многодневной небритостью, и фельдшера - полноватой женщины, чертами лица очень напоминающей одного и тех хомяков, который жили у меня в детстве. Не разуваясь, врач протопал на кухню, оставляя на нашем ламинате кусочки принесенной с осени земли, осмотрел меня и протяжно вздохнул. Выдержав паузу, вздохнув еще раз, он повернулся к фельдшеру и констатировал смерть.- Почему вы не смотрите на меня? - спросила его жена.- Кхм, кхм - врач закашлялся и взглянул на нее своими большими как луна, печальными глазами - Простите.
Моя жена, конечно, спросила этот вопрос не с упреком. Ей просто хотелось запомнить лицо врача, который оказался последним врачом ее мужа. Дело в том, что она увлекалась живописью, и как очень творческий человек, неосознанно искала впечатления и образы в любом моменте. Даже в таком. Нарисует потом этого врача с крыльями и назовет ангелом смерти.
На помощь бригаде пришли санитары, бережно (и даже где-то чересчур) положили меня на носилки и увезли в морг. В морге было холодно так, что я пожалел, что не взял с собой свитер. Ха-ха, шутка.После вскрытия (долго описывать) и описания причин смерти (сердце), суровый патологоанатом умыл меня и начал причесывать. Пока он возился со мной, мне хотелось увидеть хоть что-то особенное в его отношении - намек на улыбку или, наоборот, негодование, но я понимал, что я у него за день не первый, а за всю его жизнь не счесть какой, да и в моем трупе нет ничего особенного. Погасив свет, он оставил меня дожидаться своих похорон. На самом деле я всегда хотел быть кремированным. Но так никому об этом и не успел сказать. Сейчас, в сущности, мне было все равно. Только не хотелось засорять землю еще одним бренным телом.
Похороны проходили во вторник. День стоял все такой же солнечный, как и тот, второго октября, и мне снова стало немного жалко, что я умер в такое теплое время.Моя жена одела синее платье (к цвету своих синих ногтей) и молча глядела, как ровняют яму. Внезапно налетел порыв ветра и заиграл ее волосами, которые теперь напоминали колосья, танцующие в бескрайнем океане воздуха. Живя с ней долгое время, я стал забывать о том, какие у нее красивые волосы - цвета выгоревшей ржи.
Мы с ней познакомились пять лет назад. До жены у меня было много женщин - не одновременно, но друг за другом. Женщины приходили ко мне и спустя какое-то время уходили сами, не найдя чего-то, за что могли бы зацепиться и осесть рядом.Нет, я не был безразличен. Заботился о каждой и каждую по своему любил, но каждую не держал. Помню одну, которая очень плакала, когда расставалась со мной. Мне казалось это странным, ведь я ее не прогонял. Сама пришла, сама решила расстаться.Жена же очень отличалась от всех предыдущих. Она никогда не ругалась, не просила каким-то образом подтвердить мое отношение к ней. Она просто тихо приходила ко мне, чтобы поделиться своей радостью от настоящего дня, рассказывала разные истории, смешно фигурируя своими тонкими пальцами, иногда будила меня ночью, чтобы прочесть стихотворение ее любимых испанских поэтов. И уходила всегда так же тихо. Жизнь она любила не меньше, чем меня. Ну да что я в прошедшем. Ей еще жить и жить.Конечно, скажете вы, банально. Та, которая не держала, и получила. Но я все же не вещь, чтобы получать, и всегда и во всем искал свободу, нашел ее и в ней. Такой уж я был.
На похоронах было малолюдно. Мои родители погибли в ДТП еще 10 лет назад. Помимо жены и сына присутствовало несколько коллег, двое соседей, и дальние родственники по отцовской линии. Но и из этих немногочисленных людей по-настоящему близким мне, кроме жены и сына, был только один коллега с работы.
Будучи намного младше меня, к нам в контору он попал еще в университете, и в следующем году должен был защитить диплом. Но особенность его заключалась не в этом, а в том, что более бесхитростных людей я не встречал в своей жизни. Казалось, он родился только вчера, и новый день воспринимал так, как будто никакого опыта до этого у него и не было. Жизнь била по нему кирпичами - заказчики кидали на деньги (за что в нашей конторе его быстро сменили в должности), девушки использовали в своих целях (у него были богатые родители, достаточно известные в местных кругах), но вновь и вновь он доверял каждому, как будто его никогда не обманывали.Если другие его избегали, то я всегда искренне восхищался. Он, чувствуя мою расположенность, стал часто бывать в моем кабинете и приходить за советами. А советы я давать любил. Но этот парень был настолько открыт, чист и не испорчен, что мне не хотелось разбавлять его своим опытом, вливая, пусть может и неплохую, гамму красок в этот прозрачный стакан. Поэтому я только выслушивал его и поддерживал, как умел.Сейчас он стоял перед ямой и мужественно пытался не плакать. По всей вероятности, я был единственным его другом.Я подумал о том, что если дальше меня ждет перерождение, то, пожалуй, я сделаюсь женщиной, чтобы найти потом этого моего коллегу и выйти за него замуж. Разница, правда, будет между нами лет 20, но ведь такое нередко бывает. Остается надеется, что какая-нибудь роковая красотка не изранит его душу до огрубения. Да и в теле женщины побыть неплохо, хотя своего прошлого, мужского, я не буду помнить, и сравнить не смогу. Мысль об этом для моей личности мужчины была нелегкой, но для того, что теперь эту личность осознавало, она казалась вполне ничего.
С ямой было покончено. Гроб опустили, и замерли. По традиции предлагалось сказать речь. Моя жена молча обвела гостей глазами, и убедившись, что никто говорить не хочет, сделала шаг к могиле и стала читать стихотворение. Это был Лорка:
Десять девушек едут Веной,
Плачет смерть на груди гуляки.
Есть там лес голубиных чучел
И заря в антикварном мраке...
Звуки все так же воспринимались приглушенными, как те, первые (или последние) - при падении моего тела на кухонный кафель. Голос жены отдалялся, и как будто уже не принадлежал моему миру:
Есть три зеркала в венском зале,
Где губам твоим вторят дали,
Смерть играет на клавесине.
И танцующих красят синим...
Я посмотрел на своего сына, которому все происходящее представлялось всего лишь интересной игрой. Эта и была игра - теперь я видел в нем не только сына, но и то, что совсем отдельно от меня, и имеет мало ко мне отношения, и даже не так уж сильно связано с ним самим. Сын взглянул на меня и улыбнулся.
А потом прощальную данью
Я оставлю эхо дыханья
В фотографиях и флюгерах,
Поцелуи сложу перед дверью -
И волнам твоей поступи вверю
Ленты вальса, скрипку и прах.
Это были последние строки. Меня засыпали.Вот так я и умер. Последнее, что я здесь увидел, было то, как вернувшись домой, жена стала перетряхивать мой пиджак и нашла рукописную квитанцию сапожника. “Надо оплатить”- подумала она. Хорошая у меня все таки была смерть. Как и жизнь, пусть и не такая длинная.