Сенека - О блаженной жизни. Конспект. Цитаты. Саммари

[anchiktigra]

О БЛАЖЕННОЙ ЖИЗНИ

Глава I
Все, брат Галлион, желают жить счастливо, но никто не знает верного способа сделать жизнь счастливой. Достичь счастливой жизни трудно, ибо чем быстрее старается человек до нее добраться, тем дальше от нее оказывается, если сбился с пути.

Главное для нас - не уподобляться овцам, которые всегда бегут вслед за стадом, направляясь не туда, куда нужно, а туда, куда все идут. Нет на свете вещи, навлекающей на нас больше зол и бед, чем привычка сообразовываться с общественным мнением, почитая за лучшее то, что принимается большинством и чему мы больше видим примеров; мы живем не разумением, а подражанием. Отсюда эта вечная давка, где все друг друга толкают, стараясь оттеснить.

Всякий человек, ошибившись, прямо или косвенно вводит в заблуждение других; поистине вредно тянуться за идущими впереди, но ведь всякий предпочитает принимать на веру, а не рассуждать; и насчет собственной жизни у нас никогда не бывает своих суждений, только вера; и вот передаются из рук в руки одни и те же ошибки, а нас все швыряет и вертит из стороны в сторону. Нас губит чужой пример; если удается хоть на время выбраться из людского скопища, нам становится гораздо лучше.

Вопреки здравому смыслу народ всегда встает на защиту того, что несет ему беды.

Одни и те же вещи мы то одобряем, то порицаем; в этом неизбежный недостаток всякого решения, принимаемого большинством.

Глава II
На этой стороне явное большинство». - Значит, именно эта сторона хуже. Не настолько хорошо обстоят дела с человечеством, чтобы большинство голосовало за лучшее: большая толпа приверженцев всегда верный признак худшего.

Только дух может открыть, что есть доброго в другом духе.

Как бы я хотел, чтобы все, что я сделал, осталось несодеянным! Как я завидую немым, когда вспоминаю все, что когда-либо произнес! Все, чего я желал, я пожелал бы теперь своему злейшему врагу. Все, чего я боялся - благие боги! - насколько легче было бы вынести это, чем то, чего я жаждал! Я враждовал со многими и снова мирился (если можно говорить о мире между злодеями); но никогда я не был другом самому себе. Всю жизнь я старался выделиться из толпы, стать заметным благодаря какому-нибудь дарованию, и что же вышло из того? - я только выставил себя мишенью для вражеских стрел и предоставил кусать себя чужой злобе.

Сколько вокруг тебя восторженных почитателей, ровно столько же, считай, и завистников.»

Лучше бы я искал что-нибудь полезное и хорошее для себя, для собственного ощущения, а не для показа. Вся эта мишура, которая смотрится, на которую оборачиваются на улице, которой можно хвастать друг перед другом, блестит лишь снаружи, а внутри жалка».

Глава III
Итак, будем искать что-нибудь такое, что было бы бла­гом не по внеш­но­сти, проч­ное, неиз­мен­ное и более пре­крас­ное изнут­ри, неже­ли сна­ру­жи; попро­бу­ем най­ти это сокро­ви­ще и отко­пать. Оно лежит на поверх­но­сти, вся­кий может отыс­кать его; нуж­но толь­ко знать, куда протя­нуть руку. Мы же слов­но в кро­меш­ной тьме про­хо­дим рядом с ним, не заме­чая, и часто наби­ва­ем себе шиш­ки, споты­ка­ясь о то, что меч­та­ем най­ти.

Я, как это принято у всех стоиков, за согласие с природой: мудрость состоит в том, чтобы не уклоняться от нее и формировать себя по ее закону и по ее примеру. Следовательно, блаженная жизнь - это жизнь, сообразная своей природе. А как достичь такой жизни? - Первейшее условие - это полное душевное здоровье, как ныне, так и впредь; кроме того, душа должна быть мужественной и решительной; в-третьих, ей надобно отменное терпение, готовность к любым переменам; ей следует заботиться о своем теле и обо всем, что его касается, не принимая этого слишком близко к сердцу; со вниманием относиться и ко всем прочим вещам, делающим жизнь красивее и удобнее, но не преклоняться перед ними; словом, нужна душа, которая будет пользоваться дарами фортуны, а не рабски служить им.

Я могу не прибавлять - ты и сам догадаешься - что это дает нерушимый покой и свободу, изгоняя все, что страшило нас или раздражало; на место жалких соблазнов и мимолетных наслаждений, которые не то что вкушать, а и понюхать вредно, приходит огромная радость, ровная и безмятежная, приходит мир, душевный лад и величие, соединенное с кротостью; ибо всякая дикость и грубость происходят от душевной слабости.

Глава IV
Высшее благо есть дух, презирающий дары случая и радующийся добродетели» или: «Высшее благо есть непобедимая сила духа, многоопытная, действующая спокойно и мирно, с большой человечностью и заботой о ближних». Можно и так определить: блажен человек, для которого нет иного добра и зла, кроме доброго и злого духа, кто бережет честь и довольствуется добродетелью, кого не заставит ликовать удача и не сломит несчастье, кто не знает большего блага, чем то, которое он может даровать себе сам; для кого истинное наслаждение - это презрение к наслаждениям.

Блаженная жизнь - это свободный, устремленный ввысь, бесстрашный и устойчивый дух, недосягаемый для боязни и вожделения, для которого единственное благо - честь, единственное зло - позор, а все прочее - куча дешевого барахла, ничего к блаженной жизни не прибавляющая и ничего от нее не отнимающая; высшее благо не станет лучше, если случай добавит к нему еще и эти вещи, и не станет хуже без них.

Это благо по сути своей таково, что вслед за ним по необходимости - хочешь не хочешь - приходит постоянное веселье и глубокая, из самой глубины бьющая радость, наслаждающаяся тем, что имеет, и ни от кого из ближних своих и домашних не желающая большего, чем они дают.

Во что бы то ни стало нужно найти свободу.

Единственное, что для этого требуется, - пренебречь фортуной; тогда душа, освободившись от тревог, успокоится, мысли устремятся ввысь, познание истины прогонит все страхи, и на их место придет большая и неизменная радость, дружелюбие и душевная теплота; все это будет весьма приятно, хоть это и не само по себе благо, а то, что ему сопутствует.

Глава V
Могу еще назвать блаженным того, кто благодаря разуму ничего не желает и ничего не боится. Правда, камни тоже не ведают ни страха, ни печали, равно как и скоты; однако их нельзя назвать счастливыми, ибо у них нет понятия о счастье.

Сюда же мож­но при­чис­лить и тех людей, чья при­род­ная тупость и незна­ние самих себя низ­ве­ли их до уров­ня скотов и неоду­шев­лен­ных пред­мтов. Меж­ду теми и дру­ги­ми нет раз­ни­цы, ибо послед­ние вовсе лише­ны разу­ма, а у пер­вых он направ­лен не в ту сто­ро­ну и про­яв­ля­ет сооб­ра­зи­тель­ность лишь себе же во вред и там, где не надо бы. Никто, нахо­дя­щий­ся за пре­де­ла­ми исти­ны, не может быть назван бла­жен­ным.

Блаженна жизнь, утвержденная раз и навсегда на верном и точном суждении и потому не подвластная переменам. «Лишь в этом случае душа чиста и свободна от зол, а такая душа избежит не только ран, но даже царапин; устоит там, где встала однажды, и защитит свой дом, когда на него обрушатся удары разгневанной судьбы.

Что же каса­ет­ся наслаж­де­ния, то пусть оно зато­пит нас с голо­вы до ног, пусть льет­ся на нас ото­всюду, рас­слаб­ляя душу негой и еже­час­но пред­став­ляя новые соблаз­ны, воз­буж­даю­щие нас цели­ком и каж­дую часть тела в отдель­но­сти, - но кто из смерт­ных, сохра­нив­ших хоть след чело­ве­че­ско­го обли­ка, захо­чет, чтобы его день и ночь напро­лет щекота­ли и воз­буж­да­ли? Кто захо­чет совсем отка­зать­ся от духа, отдав­шись телу?

Глава VI
Мне возразят, что дух, мол, тоже может получать свои наслаждения. Конечно, может; он может сделаться судьею в наслаждениях роскоши и сладострастия, он может сделать своим содержанием то, что обычно составляет предмет чувственного удовольствия; он может задним числом смаковать прошедшие наслаждения, возбуждаясь памятью уже угасших вожделений, и предвкушать будущие, рисуя подробные картины, так что пока пресыщенное тело неподвижно лежит в настоящем, дух мысленно уже спешит к будущему пресыщению. Все это, однако, представляется мне большим несчастьем, ибо выбрать зло вместо добра - безумие. Блаженным можно быть лишь в здравом рассудке, но явно не здоров стремящийся к тому, что его губит.
Итак, блажен тот, чьи суждения верны; блажен, кто доволен тем, что есть, и в ладу со своей судьбой; блажен тот, кому разум диктует, как себя вести.

Глава VII
Жажда наслаждений доводит до позорнейшей жизни; добродетель же, напротив, дурной жизни не допускает.

Высшее благо бессмертно, оно не бежит от нас и не несет с собой ни пресыщения, ни раскаяния: ибо верно направленная душа не кидается из стороны в сторону, не отступает от правил наилучшей жизни и потому не становится сама себе ненавистна. Наслаждение же улетучивается в тот самый миг, как достигает высшей точки; оно невместительно и потому быстро наполняется, сменяясь тоскливым отвращением; после первого взрыва страсти оно умирает, вялое и расслабленное. Да и как может быть надежным то, чья природа - движение? Откуда возьмется устойчивость (substantia) в том, что мгновенно приходит и уходит, обреченное погибнуть, как только его схватят, ибо, увеличиваясь, оно иссякает и с самого своего начала устремляется к концу?

Глава VIII
Блаженная жизнь есть то же самое, что жизнь согласно природе. Что это такое, я сейчас объясню: если все наши природные способности и телесные дарования мы станем бережно сохранять, но в то же время не слишком трястись над ними, зная, что они даны нам на один день и их все равно не удержать навсегда; если мы не станем по-рабски служить им, отдавая себя в чужую власть; если все удачи и удовольствия, выпадающие на долю нашего тела, займут у нас подобающее место, какое в военном лагере занимают легковооруженные и вспомогательные войска, то есть будут подчиняться, а не командовать, - тогда все эти блага пойдут на пользу душе.

Блажен муж, не подвластный растлению извне, восхищающийся лишь собою, полагающийся лишь на собственный дух и готовый ко всему; его уверенность опирается на знание, а его знание - на постоянство; суждения его неизменны, и решения его не знают исправлений.

Колебания и лень - это проявления непостоянства и внутренней борьбы.

Высшее благо есть душевное согласие, ибо добродетели должны быть там, где лад и единство, а где разлад - там пороки.

Глава IX
Если добродетель и приносит наслаждение, достичь ее стремятся не ради этого.

Высшее благо заключено в самом суждении и поведении совершенно доброй души: после того как она завершила свой путь и замкнулась в собственных границах, достигнув высшего блага, она уже не желает ничего более, ибо вне целого нет ничего, так же как нет ничего дальше конца.

Тебя интересует, что я хочу извлечь из добродетели? Ее саму. Да у нее и нет ничего лучшего, она сама себе награда.

Вот я говорю тебе: «Высшее благо есть несокрушимая твердость духа, способность предвидения, возвышенность, здравый смысл, свобода, согласие, достоинство и красота», - а ты требуешь чего-то большего, к чему все это служило бы лишь приложением.

Глава X
Та жизнь, которую я зову приятной, не может быть достигнута без добродетели.

Помилуй, да ведь все знают, что полнее всего упиваются вашими так называемыми наслаждениями самые непроходимые дураки; что подлость купается в удовольствиях; что дух, поспешая за телом, придумывает для себя множество новых извращенных наслаждений. Вот лишь некоторые из них: чванство и преувеличенная самооценка, напыщенность, возносящая себя над окружающими, слепая любовь ко всему, что имеет отношение ко мне лично; погоня за радостями и разболтанность; ни с чем не соразмерный ребячливый восторг по поводу пустяков и мелочей; болтливость и высокомерие; удовольствие оскорблять других; праздная распущенность обленившегося духа, который свернулся клубочком и сам в себе заснул.

Глава XI
Когда я гово­рю, что я ниче­го не делаю ради удо­воль­ст­вия, то имею в виду не себя лич­но, а муд­ре­ца, того само­го, кто, по-тво­е­му, един­ст­вен­ный может испы­ты­вать насто­я­щее наслаж­де­ние. Я же назы­ваю муд­ре­цом того, над кем нет гос­по­ди­на, и в первую оче­редь как раз того, кем не коман­ду­ет наслаж­де­ние: ибо как может заня­тый им чело­век высто­ять сре­ди трудов и нуж­ды, сре­ди опас­но­стей и угроз, со всех сто­рон с грохотом надви­гаю­щих­ся на чело­ве­че­скую жизнь? Как может он глядеть в лицо смер­ти, как пере­не­сет боль и скор­би? Как встре­тит миро­вые потря­се­ния и пол­чи­ща оже­сто­чен­ных непри­я­те­лей тот, над кем одер­жал победу столь изне­жен­ный про­тив­ник? - «Но он свер­шит все, что пове­лит ему наслаж­де­ние». - Буд­то ты сам не зна­ешь, что может пове­леть наслаж­де­ние.

Оно не может пове­леть ниче­го недо­стой­но­го, ибо неот­де­ли­мо от доб­ро­де­те­ли». - Всмот­рись еще раз вни­ма­тель­но: раз­ве ты не видишь, что выс­шее бла­го нуж­да­ет­ся в стра­же, чтобы оста­вать­ся бла­гом вооб­ще? А как доб­ро­де­тель будет управ­лять наслаж­де­ни­ем, если будет ему сле­до­вать? Ведь сле­до­вать - дело под­чи­нен­но­го, а управ­лять - дело вла­сти­те­ля. То, что долж­но власт­во­вать, ты поме­ща­ешь сза­ди. Хоро­шень­кую же роль игра­ет у вас доб­ро­де­тель, обя­зан­ная, как рабы­ня, опро­бо­вать наслаж­де­ния перед пода­чей на стол!

Глава XII
Они безумны веселым безумием, как, впрочем, и большинство людей.

У мудрецов же, напротив, наслаждения тихи, умеренны, сдержанны, почти что вялы, едва заметны; они, как незваные гости, принимаются хозяевами без почестей и без особых изъявлений радости; их кое-где подмешивают в жизнь в небольших количествах, как чередуют изредка серьезные дела с играми и шутками.

Глава XIII
Пора перестать совмещать несовместное, объединяя добродетель с наслаждением: дело это скверное, и ничего, кроме лести последним негодяям, из него не получится. Человек, потонувший в наслаждениях, вечно икающий, рыгающий и пьяный, знает, что не может жить без удовольствий, а потому верит, что живет добродетельно, ибо он слыхал, что наслаждение и добродетель неотделимы друг от друга; и вот он выставляет напоказ свои пороки, которые следовало бы спрятать от глаз подальше, под вывеской «Мудрость».

Сам-то я считаю - и в этом расхожусь со своими коллегами, - что учение Эпикура свято и правильно, а если подойти к нему поближе, то и весьма печально; его наслаждение мало, сухо и подчинено тому закону, какой мы предписываем добродетели: оно должно повиноваться природе; а того, чем довольствуется природа, никогда не хватит для роскоши.

Всякий, устремившийся к добродетели, являет собой пример благородной натуры; приверженец наслаждения предстает безвольным, сломленным, лишенным мужественности вырожденцем, которому суждено скатиться на самое позорное дно, если кто-нибудь не научит его различать наслаждения и он не узнает, какие из них не выходят за рамки естественных желаний, а какие - беспредельны и увлекают в пропасть, ибо чем больше их насыщают, тем ненасытнее они становятся.

Глава XIV
Ну, ниче­го, лишь бы впе­ре­ди у нас шла доб­ро­де­тель, тогда любая дорож­ка будет без­опас­на! Чрез­мер­ное наслаж­де­ние вред­но, а чрез­мер­ной добро­де­тель­но­сти опа­сать­ся не при­хо­дит­ся, ибо она сама есть мера; не может быть бла­гом то, что про­иг­ры­ва­ет от боль­шо­го раз­ме­ра. Кро­ме того: вам в удел доста­лась разум­ная при­ро­да; что же может быть для вас луч­ше разу­ма? Но если вам так уж мило это соеди­не­ние, если вы не соглас­ны идти к бла­жен­ной жиз­ни без обо­их сра­зу, то пусть доб­ро­де­тель идет впе­ре­ди, а наслаж­де­ние - сле­дом, уви­ва­ясь, слов­но тень, вокруг наше­го тела; но отда­вать доб­ро­де­тель, высо­чай­шую вещь на све­те, в слу­жан­ки наслаж­де­нию немыс­ли­мо для того, чей дух в состо­я­нии пости­гать не толь­ко ничтож­ные пред­ме­ты.

Пусть доб­ро­де­тель шага­ет впе­ре­ди со зна­ме­на­ми; наслаж­де­ние никуда от нас не денет­ся, зато мы ока­жем­ся его коман­ди­ра­ми и укро­ти­те­ля­ми; оно все­гда смо­жет выпро­сить у нас уступ­ку - но не смо­жет вынудить. Те же, кто пере­даст бразды прав­ле­ния наслаж­де­нию, лишат­ся обо­их: они упу­стят доб­ро­де­тель и не смо­гут удер­жать наслаж­де­ния, ибо отныне оно само будет дер­жать их; они будут то тер­зать­ся его недо­стат­ком, то задыхать­ся от его оби­лия, несчаст­ные, если оно их покинет, еще несчаст­нее - если обру­шит­ся на них; подоб­но моря­кам, сбив­шим­ся с пути в Сирт­ском море, они будут ока­зы­вать­ся то на мели, то в пото­ке бушу­ю­щих волн.

А про­ис­хо­дит все это от невоз­держ­но­сти и сле­пой люб­ви к удо­воль­ст­вию; кто при­ни­ма­ет дур­ное за хоро­шее, тому опас­нее все­го успех в дости­же­нии желан­но­го. Подоб­но тому как мы с вели­ки­ми труда­ми и опас­но­стью для жиз­ни охо­тим­ся на диких зве­рей, но после­дую­щее обладание ими при­но­сит не мень­ше хло­пот, и пле­нен­но­му зве­рю неред­ко слу­ча­ет­ся рас­тер­зать сво­его хозя­и­на, - точ­но так же и обла­да­те­ли наслаж­де­ний попа­да­ют в вели­кую беду, дела­ясь соб­ст­вен­но­стью того, чем, каза­лось, обла­да­ли. И чем боль­ше, чем силь­нее наслаж­де­ния, тем ничтож­нее и мель­че их быв­ший хозя­ин, а ныне раб мно­гих гос­под, тот самый, кого чернь вели­ча­ет счаст­лив­цем.

Охотник за наслаждениями откладывает все остальное и в первую очередь пренебрегает свободой: ею он платит за удовольствия живота, но в результате не он покупает себе наслаждения, а они покупают себе его.

Глава XV
«Одна­ко что же все-таки меша­ет объ­еди­нить доб­ро­де­тель и наслаж­де­ние и устро­ить выс­шее бла­го таким обра­зом, чтобы чест­ное и при­ят­ное было одно и то же?» - Ни одна состав­ная часть чести не может быть бес­чест­ной, и выс­шее бла­го утра­тит свою под­лин­ность, если в нем ока­жет­ся хоть что-то не вполне наи­луч­шее.

Высшее благо нужно поместить настолько высоко, чтобы никакая сила не могла его принизить, чтобы оно оказалось недосягаемо для скорби, надежды и страха. На такую высоту спо­соб­на под­нять­ся одна лишь доб­ро­де­тель. Лишь ее твер­дой посту­пи дано поко­рить эту вер­ши­ну. Она высто­ит, что бы ни слу­чи­лось, пере­но­ся несча­стья не про­сто тер­пе­ли­во, но даже охот­но, ибо она зна­ет, что все труд­но­сти наше­го вре­мен­но­го суще­ст­во­ва­ния - закон при­ро­ды. Она, как доб­рый воин, будет спо­кой­но при­ни­мать раны, счи­тать шра­мы и, если надо, умрет, прон­зен­ная вра­же­ски­ми копья­ми, но пол­ная люб­ви к пол­ко­вод­цу, ради кото­ро­го пала; и все­гда будет хра­нить в душе древ­нее настав­ле­ние: «Сле­дуй богу».

Клянусь Геркулесом, какая глупость, какое непонимание своего положения - скорбеть оттого, что чего-то тебе не хватает или что выпала тебе жестокая доля.

Есть вещи, которые нам положено терпеть, ибо таков порядок, установленный во вселенной; их нужно принимать не теряя присутствия духа: ведь мы принесли присягу - нести свою смертную участь и не расстраивать наших рядов из-за того, чего избежать не в нашей власти. Мы рождены под царской властью: повиноваться богу - наша свобода.

Глава XVI
Итак, истинное счастье - в добродетели.

Будь непоколебим перед лицом зла и добра, дабы уподобиться богу, насколько это позволительно.

Какую награду она сулит тебе за это? - Поистине огромную и божественную: ты не будешь знать ни принуждения, ни нужды; получишь свободу, безопасность, неприкосновенность; никаких тщетных попыток, никаких неудач: все, что ты задумал, будет получаться, исчезнут досадные случайности, препятствующие исполнению твоей воли и твоих планов.

Глава XVII
Зачем дорожишь доброй славой и не остаешься равнодушен к злословию?
Зачем твое имение ухожено более, чем требует природа? Почему твои обеды готовятся не по рецептам твоей философии? К чему столь пышное убранство в доме? И почему здесь пьют вино, которое старше тебя по возрасту? Зачем заводить вольеры для птиц? Зачем сажать деревья, не дающие ничего, кроме тени? Почему твоя жена носит в ушах целое состояние богатой семьи? Почему рабы, которых ты посылаешь в школу, одеты в драгоценные ткани? Для чего у тебя учреждено особое искусство прислуживать за столом, и серебро раскладывается не как попало, а строго по правилам, и заведена отдельная должность нарезателя закусок? К этому можно добавить, если хочешь, и много других вопросов: Зачем тебе заморские владения, и вообще столько, что ты не можешь счесть? Ты не знаешь всех твоих рабов: это либо постыдная небрежность, если их мало, либо преступная роскошь, если их число превышает возможности человеческой памяти!

Разумеется, я говорю это не от своего лица - ибо сам я погряз на дне всевозможных пороков, - но от лица человека, которому уже удалось кое-что сделать.

Глава XVIII
Ты живешь не так, как рассуждаешь» - скажете вы. О злопыхатели, всегда набрасывающиеся на лучших из людей! В том же обвиняли и Платона, Эпикура, Зенона, ибо все они рассуждали не о том, как живут, а о том, как им следовало бы жить. Я веду речь о добродетели, а не о себе; и если ругаю пороки, то в первую очередь мои собственные: когда смогу, я стану жить как надо.

Ваша ядовитая злоба не отпугнет меня от лучших образцов; яд, которым вы брызжете на других, которым медленно убиваете самих себя, не помешает мне упорно восхвалять ту жизнь, какую я не веду, но какую, я знаю, вести следует; не помешает преклоняться перед добродетелью, пускай нас разделяет безмерное расстояние, и стараться приблизиться к ней, пусть даже ползком.

Для Сенеки Катон Младший и Сократ - два образчика подлинной мудрости, два совершенных «мудреца». Поступки и слова Катона иллюстрируют рассуждения о добродетели во всех без исключения трактатах Сенеки.

Глава XIX
Видно, вам выгодно, чтобы ни один человек не казался добрым, как будто чужая добродетель станет укором вашим недостаткам. Полные зависти, вы сравниваете свою грязь с чужим великолепием, не понимая, насколько этим вредите самим себе. В самом деле, если их, стремящихся только к добродетели, следует признать все же корыстными, распутными и тщеславными, то кем же окажетесь в сравнении с ними вы, для кого само имя добродетели ненавистно?

Вы утверждаете, что никто не соблюдает на деле того, что говорит, никто не живет согласно собственным поучениям. А что тут удивительного, когда говорится о вещах великих, требующих огромного напряжения сил, превышающего человеческие пределы? Пусть неудачны их попытки вырвать гвозди и освободиться от креста, на котором их распинают; но из вас-то каждый сам забивает себе гвозди. Когда их приводят на казнь, каждый из них повисает на одном-единственном столбе; а вы, сами себя ежедневно приговаривающие к казни, будете растянуты между столькими крестами, сколько у вас страстей. Просто вам приятно злословить и поносить других. Я бы, может, и поверил, что сами вы свободны от пороков, если бы мне не случалось наблюдать, как иные, уже вися на кресте, плюются в зрителей.

Глава XX
Дай себе такие обеты: «Я изменюсь в лице, увидав смерть, не больше, чем услыхав о ней. Я заставлю свое шаткое тело подчиняться духу, скольких бы трудов и страданий это ни стоило. Я стану презирать богатство, которое у меня есть, и не пожелаю того, которого у меня нет; не огорчусь, если оно будет лежать в другом доме, не обрадуюсь, если заблещет вокруг меня. Я не стану переживать из-за капризов фортуны, приходит ли она ко мне или уходит. Я стану смотреть на все земли, как на мои собственные, и на мои, как на принадлежащие всем. Я стану жить так, будто знаю, что рожден для других, и возблагодарю природу вещей за это: ибо каким способом она могла бы лучше позаботиться о моих интересах? Одного меня она даровала всем, а всех - мне одному.

Имение свое я не стану ни стеречь с чрезмерной скаредностью, ни мотать направо и налево. Я стану считать, что полнее всего обладаю тем, что с умом подарил другому. Я не стану отмеривать свои благодеяния ни поштучно, ни на вес, меряя их лишь степенью моего уважения к получателю; вспомоществование достойному я никогда не сочту чрезмерным. Я не стану делать ничего ради мнения окружающих, но лишь ради собственной совести; о чем знаю я один, я стану делать так, будто на меня смотрит толпа народа.

Есть и пить я буду для того, чтобы утолить естественные желания, а не для того, чтобы то набивать, то освобождать брюхо. Приятный друзьям, кроткий и обходительный с врагами, я всегда буду идти навстречу людям, не заставляя себя упрашивать, и всегда исполню честную просьбу. Я буду знать, что моя отчизна - мир, мои покровители - боги, стоящие надо мной и вокруг меня, оценивающие дела мои и речи. В любой миг, когда природа потребует вернуть ей мое дыхание (spiritum) или мой собственный разум отпустит его к ней, я уйду, подтвердив под присягой, что всю жизнь любил чистую совесть и достойные занятия, что никогда ни в чем не ущемил ничьей свободы, и менее всего своей собственной. - Тот, кто пообещает себе сделать это, кто действительно пожелает и попытается так поступать - тот на верном пути к богам; даже если ему не удастся пройти этот путь до конца, то все ж он погиб, на великий отважившись подвиг…

А вы, ненавистники добродетели и ее почитателей, - вы не изобрели ничего нового. Больные глаза не выносят солнца, ночные животные бегут от сияния дня, первые лучи солнца повергают их в оцепенение, и они спешат укрыться в свои норы, забиться в дыры и щели, лишь бы не видеть страшного для них света. Войте, скрежещите, упражняйте ваши несчастные языки в поношении добрых людей. Разевайте пасти, кусайте: вы скорее обломаете зубы, чем они заметят ваш укус.

Глава XXI
Да, он утверждает, что все эти вещи следует презирать, но не настолько, чтобы не иметь их, а лишь настолько, чтобы иметь не тревожась; не так, чтобы самому гнать их прочь, но так, чтобы спокойно смотреть, как они уходят. Да и самой фортуне куда выгоднее помещать свои богатства? - Конечно же, туда, откуда можно будет забрать их, не слушая жалобных воплей временного владельца.

Дело в том, что мудрец вовсе не считает себя недостойным даров случая: он не любит богатство, однако предпочитает его бедности. Он принимает его, только не в сердце свое, а в дом. Он не отвергает с презрением того, что имеет, а оставляет у себя, полагая, что имущество составит вещественное подкрепление для его добродетели.

Глава XXII
Можно ли сомневаться, что богатство дает мудрецу гораздо более обильную материю для приложения способностей его духа, нежели бедность? Ведь бедность помогает упражняться лишь в одном роде добродетели: не согнуться и не дать себе прийти в отчаяние; богатство же предоставляет обширнейшее поле деятельности и для умеренности, и для щедрости, для аккуратности, распорядительности и великодушия.

Мудрец не станет стесняться своего маленького роста, но все же и он предпочел бы быть высоким и стройным. Конечно, мудрец может чувствовать себя прекрасно, имея хилое тело или лишившись глаза, однако он все же предпочел бы телесное здоровье и силу, хоть и знает, что у него есть сила значительно бо́льшая.

Он будет терпеливо сносить дурное здоровье, но желать себе будет доброго. Есть вещи с высшей точки зрения ничтожные; если отнять их, главное благо нисколько не пострадает; однако они добавляют кое-что к той беспрерывной радости, что рождается из добродетели: богатство веселит мудреца и действует на него примерно так же, как на моряка - хороший попутный ветер, как погожий день, как солнце, вдруг пригревшее среди темной, морозной зимы.

И среди тех вещей, что зовутся безразличными, одни все же предпочтительнее других и даже имеют известную ценность. Некоторые из них довольно почтенны, другие почтенны весьма. И дабы ты не сомневался, уточню: богатство вещь безусловно предпочтительная.

Если мое уплывет от меня, то кроме себя самого ничего от меня не унесет. Тебя же это поразит; тебе будет казаться, что, потеряв состояние, ты потерял самого себя. В моей жизни богатство играет кое-какую роль; в твоей - главную. Одним словом, моим богатством владею я, твое богатство владеет тобой.

Глава XXIII
Итак, перестань корить философов богатством: никто не приговаривал мудрость к бедности. Ничто не помешает философу владеть солидным состоянием, если оно ни у кого не отнято, не обагрено кровью, не осквернено несправедливостью, не накоплено грязными процентами.

Увеличивай свое состояние, насколько пожелаешь, что в том постыдного?

Так же и будучи бедным он, если можно, предпочтет стать богатым. Итак, настоящий философ будет богат, но относиться к своему богатству будет легко, как к веществу летучему и непостоянному, и не потерпит, чтобы оно причиняло какие-либо тяготы ему или другим.

Глава XXIV
Ошибается, кто думает, будто нет ничего легче, чем дарить: это дело чрезвычайно трудное.

Щедрость называется у нас «свободностью» - «liberalitas» - не потому, что должна быть обращена только на свободных, а потому, что ее источник - свободный дух.

Природа велит мне приносить пользу людям независимо от того, рабы они или свободные, свободнорожденные или вольноотпущенники, отпущенные по закону или по дружбе, - какая разница? Где есть человек, там есть место благодеянию.

Стремящийся к мудрости - это еще не мудрец, достигший цели.

Богатство - не благо; если бы оно им было, оно делало бы людей хорошими; но это не так.
В остальном же я признаю, что оно полезно, доставляет много жизненных удобств и потому его следует иметь.

Глава XXV
Если мне предоставят выбор, я возьму лучшее. Все, что выпадет мне на долю, обратится во благо, но я предпочитаю, чтобы выпадало более удобное, приятное и менее мучительное для того, кому придется это обращать во благо.

Со всех сторон я слышу обычные ваши речи, но по мне это не брань, а писк несчастных новорожденных младенцев.

Дурные намерения и злые замыслы не становятся лучше оттого, что не могут причинить вреда.

Глава XXVI
Это слово: “favete” - “благоговейте происходит вовсе не от благожелательного одобрения - “favor”, оно не призывает вас к крикам и рукоплесканию, как в цирке, а повелевает молчать, дабы священнодействие могло свершиться как положено, не прерываемое неуместным шумом и болтовней. Вам вдвойне необходимо исполнять это повеление и всякий раз, как раздадутся речи этого оракула, закрывать рот, чтобы слушать внимательно.

Глава XXVII
Вот я - стою подобно скале на морской отмели, и волны беспрестанно обрушивают на меня свои удары, но ни сдвинуть меня с места, ни разбить им не под силу, хотя нападки их не прекращаются столетиями. Нападайте же, бейте: я вынесу все, и в этом - моя победа над вами. Нападающие на неодолимую твердыню употребят свою силу себе же во зло; а потому ищите мягкую и уступчивую мишень, чтобы вонзать ваши стрелы. Вам нечем занять себя, и вы пускаетесь в исследование чужих недостатков, изрекая свои приговоры.

Оглянитесь лучше на собственные пороки, на зло, осадившее вас со всех сторон, вгрызающееся в вас снаружи, палящее огнем самые ваши внутренности! Если вы не желаете знать вашего собственного положения, то поймите хотя бы, что дела человеческие вообще сейчас в том состоянии, чтобы вам оставалось много досуга чесать языки, порицая лучших, чем вы, людей.

Глава XXVIII