10 месяцев назад, 21 февраля всю ночь и утром шел сильный снег,
я проснулся в очень спокойном настроении, чемоданы спаковали накануне, наступил день максимально приближенный ко дню "д". В аэропорт нас должен был отвезти мой брат. Где-то около 8 утра он позвонил снизу, что сел в сугроб где-то у нас во дворе, снегу намело огромные кучи. Мы стали собираться, общались между собой преимущественно сдержанно, видимо, брат понимал мое отчуждение, хотя мы крайне редко с пониманием относимся друг к другу. Когда выехали на проспект, я обратил внимание, что видимость метров 300 не больше, в другой день это бы добавило мне волнения перед полетом, но меня волновали совсем другие вещи. Уже в окно аэропорта я смотрел, что ни садящиеся, ни взлетающие самолеты не разгоняют снежный вихрь, снег падал стеной. И это меня не взволновало. Мы летели на операцию, которая могла закончиться чем угодно. Позднее уже в клинике я подписал огромный список рисков, которые мне попеременно принесли сначала хирург, потом анастезиолог - кровотечения, инфекция мозга, паралич лицевого нерва, паралич вкусового нерва, заражение крови и так далее на два абзаца. Когда мы прошли все процедуры и сели в салон, самолет стал рулить на взлетно-посадочную полосу, я откинулся назад, закрыл глаза и навсегда кое-что оставил на земле.
Спустя несколько дней я пришел в клинику в 7-30 утра, к тому моменту Яша был уже полностью глухой, для электрокохлеографии ему проткнули барабанные перепонки, из его маленькой пухленькой ручки торчал катетор, в 5 утра ему дали успокоительное, я впервые видел его настолько вялым, руки и ножки свободно болтались, я взял его на руки и прижал к себе, чтобы отнести его к лифту в операционную, он протянул жалостливое "авуууууу", на операционном этаже я передал его Вере и она скрылась за дверьми операционной и пробыла там, пока ему не дали наркоз. Это были последние часы с той тяжелой ношей, с которой я ходил с описанного выше дня. Через пять часов мы встретились с Яшей в реанимации, он спал, я потрогал его за пальчик, торчащий из забинтованной руки, а еще через 4 часа Яша проснулся и сделал свою первую потугу улыбнуться папе.
Потом когда мы уже прилетели, я записал на бумажку свои воспоминания того дня - дня начала нашего путешествия, потом проредил их, потом немного зарифмовал и получилась песня, которую уже на записи мы назвали "хорошо ловится рыбка-бананка". Она не про рыбалку, не про детство, не про самоубийство, и не по рассказу Сэлинджера. Мне тяжело было принести ее в группу и работать с ней, как мы работаем с другими песнями, раскладывать ее вместе с Тимуром. И все последующие ее прослушивания мне давались нелегко. Тяжело мне дается и прочтение всех равнодушных комментариев о ней и в целом об альбоме, но сегодня она получила похвальбы от Максима из Питера, и я публикую ее текст с вышеприведенным комментарием:
воскресным утром пошел снег
так что я не видел ваших лиц
мы втиснулись в салон
места 12F 12 E нам на троих.
в моей тяжелом сердцет кровоточат
наша любовь и ваши теплые тела,
деньги заботливого брата
молитвы матери, крушение отца,
дрожащие губы сестры,
укоры сурдопедагогов, молчание врачей,
зубы стертые о цинизм и скепсис,
и о закрытые замки входных дверей,
косые взгляды, раскрытые в безмолвии рты,
и музыка, уставшая бессмысленно звучать,
я бы хотел все это поменять на страх,
но страха нет, как больше нечего терять
я закрываю глаза и опускаюсь в пустоту,
удивительно, как только может А 319
оторваться от земли со всем этим на борту
еще один хороший день
для ловли рыбки-бананки.
я закрываю глаза и опускаюсь в пустоту,
удивительно, как только можно
оторваться от земли со всем этим на борту