Воспитание ребёнка в Древней Руси (Традиция)
«Педагогика» - греческое слово, буквально означает «детовождение», или искусство воспитания. И хотя в Древней Руси не было детской литературы, музыки, книжной графики, общая культура русского народа была в высшей степени педагогична. Древнерусская педагогика большое значение придавала воспитанию таких нравственных качеств, как правдолюбие, миролюбие, трудолюбие, кротость, честность, доброта, уважение к старшим.
Детей учили грамоте примерно с семи лет, и грамотность, как показывают многочисленные находки археологами берестяных грамот, была широко распространена в городах. Но гораздо раньше, нежели человека начинали учить грамоте, его вводили в единый для всех возрастов мир специфически средневековой книжной культуры и учили жить в нем самостоятельно, ответственно и серьезно, наравне со взрослыми. Это мир органически сплоченных вокруг литературы разных видов творчества - музыки, живописи, прикладного искусства, элементов сценического действа, архитектуры (архитектура вмещала писаное слово, музыка - человеческий голос - его интонировала, живопись - иконы и фрески - его иллюстрировала). В этом храмовом ансамбле литературы и искусств не делали существенного различия между взрослыми и детьми.
Это не означает, конечно, что дети не играли в детские игры, что родители им и с ними не пели песен, не рассказывали им сказок. Дети слышали множество рассказов, историй, сказок и «старин», былин и небывальщин. В устном творчестве-исполнительстве дети участвовали наравне со взрослыми. Средневековая словесная культура делилась на две, имевшие лишь некоторые точки соприкосновения части - устно-литературную и письменно-литературную, но обе эти части были одинаково доступны детям и взрослым.
И в трудах, насколько мы можем себе это представить, дело обстояло подобным же образом. Нам неизвестно, были ли на Руси профессиональные учебные заведения (если не считать таковыми монастыри), да и вообще учебные заведения, полностью отрывавшие детей от единой со взрослыми жизни. В крестьянском хозяйствовании дети участвовали вместе со взрослыми - им всегда находилось посильное, но настоящее дело. В больших семьях, а таких было множество, старшие дети помогали воспитывать младших, приобретая при этом собственный жизненный опыт. Взрослые мастера брали себе юных помощников, и те, помогая им, учились их «художеству» или «хитрости».
Малолетних князей в восемь лет «сажали на коня», и те, случалось, броском своего маленького детского копья между ушами лошади ей под ноги начинали вполне серьезные «взрослые» битвы («Повесть временных лет»).
Все это можно было бы рассматривать как искусный педагогический прием доверительного введения маленького человека в соответствующие сферы ожидающей его деятельности, если бы это был только педагогический прием. Но это было подлинное посвящение, приём в настоящую жизнь, который вовсе не исключал ученичества, а скорее делал его более серьезным и ответственным.
Большое влияние на воспитание детей оказывала церковь. Она стремилась распространять свое влияние на все сферы деятельности и сознания, на все поведение человека. Церковь не запрещала, скажем, веселья и смеха, но ставила им некоторый «ограничитель» для того, чтобы человек никогда не терял контроля над собой. Так, тому, кто рассмеялся до слез, полагалось в наказание три дня есть всухомятку и класть по 25 земных поклонов. Та же самая кара следовала за хулу погоды - снега или дождя «твари божьей». Гораздо строже было наказание за смех и «повести» (разговоры) в церкви - двенадцать дней сухоядения и по сто поклонов в день. А еще суровей, отметим для сравнения, - вред другим людям и своей душе - воровство и клевету - сорок дней примерно той же «эпитимии» (помимо уголовных наказаний).
Постоянной мишенью русской учительной и проповеднической литературы было пьянство. Пьяница, учили, «сам себе враг и убийца»; пьянство землю опустошает, лишает человека свободы, семьи, красоты, здоровья. «Не буди винопийца!» - взывали книги и проповедники («Слово о хмеле», «Пчела»).
Однако призывы к воздержанию и самоограничению никогда не бывали чрезмерны: «Отрекись объядения, а не яствы, отрекись блуда, а не женитьбы» (из «Поучения» духовника кающимся, XV в.). Человека учили терпимости по отношению к другим людям, доброте, отзывчивости, человек призывался к сердечной мудрости и умственной премудрости. И как на главное средство для этого ему указывали на книги: «Велика бо полза нам, в мятежи мира сего будуще, почитание книжное есть; а се же велми есть зло и погибель души - еже, не слышаще учения, безвестно жити»; «Всем бо делом добрым начало есть поучение святых книг» («Слово» Григория папы римского), «Птицам того ради крыле дане, да сетей человеческих избежать, а человеком книги, яже всю неприязнену лесть обнажають» («Слово Иоанна Златоуста, како не ленитися книг чести»); «Велика бо бывает полза от учения книжного; книгами бо кажеми и учими есмы пути покаянью, мудрость бо обретаем и въздержание от словес книжных. Се бо суть рекы, напающе вселенную, се суть исходищи мудрости», - читаем в «Повести временных лет». Подобных гимнов книге как источнику мудрости в древнерусской литературе много. О какой же мудрости идет речь?
В последнее время за рубежом активизировались попытки дискредитировать древнерусскую культуру как якобы культуру невежества и даже мракобесия. Конечно, это говорят и пишут «мудрецы века сего», глухие к слишком для них простому и человечному голосу древнерусской культуры. Причина же, по которой, на их взгляд, эта культура недостаточно интеллектуальна, простовата, как раз в том, что она стремилась быть не только умной, но мудрой. Разум, знания ценились очень высоко: «Ничто же разума есть честнейше, ибо разум свет есть душе словесние, такожде пакы неразумие тма есть» («Диалектика» Иоанна Дамаскина). Человек по нерадивости неразумный хуже бессловесного животного, «невежество злее согрешения» - это были общие оценки. Но ясно виделась и страшная опасность, которую представляет ум, ускользающий из-под контроля нравственности. Подвижники - юродивые в жизни и Иванушки-дурачки в сказках - как раз и обнажали безумие «эмансипированного» разума.
Древняя Русь была и умней, и эрудированней, и искусней, чем ее часто представляют. Настоящая мудрость не преследовала временных эффектов, превосходства силы над справедливостью, нечестной добычи. Она стремилась распространять ко всему в жизни нравственное отношение: «Добро бо книги почитаеши не славохотия ради, но поучаючись благая деяти и в правде жити» («Измарагд»). Однако именно духовная мудрость требовала упорной учебы, постоянного и вдумчивого чтения книг, знакомства с мировой историей, осмысления своего собственного и своего народа места в ней, требовала литературного, музыкального и эстетического развития - но только вдобавок к нравственному.
Произведения древнерусской литературы глубоко нравственны. Нравственность была краеугольным камнем воспитания. Многие правила воспитания из произведений древнерусской литературы не устарели до настоящего времени: «Больного навестите», «Не пропустите человека, не поприветствовав его» («Поучение» Владимира Мономаха); «Если кто в печали человеку поможет, то как студеной водой его напоит в знойный день» («Моление Даниила Заточника»); «Того считай другом, кто любит тебя, а не тех, кто вокруг тебя», «Кто хочет другими управлять, пусть научится владеть собой» («Пчела»); «Получив добро, помни, а сделав - забудь», «Меч губит многих, но не столько, сколько злой язык» (из «Изречений Исихия и Варнавы») и т. д
Домашние воспитатели - дедушка и бабушка
Возникновение семьи с ее индивидуальным хозяйством при утрате коллективного социального обеспечения престарелых людей породило проблему заботы детей о нетрудоспособных по возрасту родителях. Практическое решение этой проблемы обусловливалось единством интересов старых и молодых членов семьи. Родители не только передавали детям свой производственный опыт, но и готовили их к тому, чтобы дети были способны прокормить их в старости.
В семейном воспитании большое место занимало формирование таких духовных качеств, как осознание сыновнего долга и уважение старости, великодушие к людям престарелого возраста.
Поскольку мать и отец были заняты тяжелым земледельческим трудом, то старики последние годы своей жизни посвящали внукам. Они становятся главными воспитателями детей, передавая им нравственные нормы и заповеди, трудовые навыки и народные знания. О них К. Д. Ушинский писал: «Природные русские педагоги - бабушка... дед понимали инстинктивно и знали по опыту, что моральные сентенции принесут больше вреда, чем пользы, и что мораль заключается не в словах, а в самой жизни семьи, в охвате ребенка со всех сторон и отовсюду ежеминутно проникает в его душу» [121, с. 177].
Общаясь с дедушками и бабушками, дети усваивали важные истины: нельзя делать того, что осуждают старшие, не делать того, что они не велят, нельзя бездельничать, когда мать и отец трудятся, нельзя требовать от родителей того, что они дать не могут.
Осуждение плохих поступков внуков бабушками и дедушками носило благородный характер, имело высоконравственный смысл, оно предостерегало детей мудрым снисхождением к шалостям, предвидело искупление детьми вины добрыми поступками.
В свою очередь, отец и мать воспитывали у детей чувство долга перед их воспитателями, учили быть благодарными за те затраченные усилия и пережитые тревоги в процессе воспитания детей. Ребенок был обязан научиться выражать родителям свою благодарность хорошим поведением и послушанием.
Воспитательное влияние на внуков подкреплялось культом предков. По тогдашним верованиям, они оставались покровителями детей и после своей смерти: дух их продолжал обитать в жилище, помогал потомкам в случае беды. Считалось, что живут духи под печью. Когда семья переходила в новопостроенное жилище, самая старая женщина обращалась к печи и говорила: «Милости просим, дедушка, к нам на новое жилье». Тут же прямо дается домовому название «дедушка».
Образы домовых духов дошли к нам в изображениях на навершьях ритуальных палок X - XIII вв., обнаруженных в Новгороде, в форме вырезанных лиц бородатых человечков. Б. А. Колчин предполагает, что на этих палках изображены домашние духи, и прежде всего домовые [51, с. 4-43].
Особое внимание народная педагогика уделяла предупреждению проявлений в детях лени. Формирование трудолюбия считалось высшим долгом родителей, а лень - следствием плохого семейного воспитания. Чем больше возрастало участие детей в труде, тем больше они узнавали нового, усваивали народные знания и производственный опыт.
Однако далеко не все то, чему учили детей, что им передавали, было правильным. Рядом с добытыми знаниями оставалась огромная область незнания: вера в добрых и злых духов, в магические силы растений и животных и т. п. Однако при этом процесс обучения в своей основе строился на жизненных потребностях социальной жизни человека.
Воспитание детей-сирот
Перечисленные пословицы на первый взгляд лишены между собой логической связи. В действительности они отражают существенный элемент народной педагогической культуры - заботу или раздумья о детях, оставленных родителями, подкидышах.
Категория брошенных матерями малюток являлась наиболее страдающей частью детей. Следовало бы ожидать, что об их судьбе позаботится церковь, с ее проповедью братолюбия. Историк русской церкви Е. Е. Голубинский пришел к выводу: «Наши епископы периода домонгольского (как и всего последующего времени) не ознаменовали себя в этом отношении ничем» [27, с. 552]. Небезучастным к судьбам сирот оставался народ. Сложившаяся еще в период матриархата традиция заботиться всей родовой общиной о ребенке в классовом обществе трансформировалась в виде попечительства над домами убогих детей при скудельницах. Скудельница - общая могила, куда свозили зимой замерзших, утонувших, умерших во время эпидемий для последующего захоронения весной. При скудельницах сооружали сторожки (боже-домки). В случаях необходимости в эти помещения свозили брошенных матерями малюток [44, с. 460; 112, с. 178-190]. Скудельниками подбирали старцев и старух, которые могли выполнять обязанности сторожа и воспитателя.
Содержались сироты в этих домах за счет подаяний населения окрестных городов и сел. Детям приносили продукты питания, одежду, игрушки. Тогда, по-видимому, и возникла пословица: «С мира по нитке, а бедному сироте сорочка». Этнограф И. И. Иллюстров, исследуя пословицы о скудельницах и при них детских приютах, писал, что здесь покрывались народным милосердием несчастное рождение и несчастная смерть: «Живой не без места, а мертвый не без могилы» [43, с. 460].
При всей своей примитивности дома убогих детей являлись выражением народной заботы о сиротах, проявлением человеческого долга перед детьми. В домах скудельники смотрели за их физическим развитием. С помощью сказок, пословиц передавали им нравственные правила человеческого общежития, коллективные отношения сглаживали остроту детских характеров. Домам убогих детей не суждено было попасть на страницы древнерусских произведений, но они нашли отражение в пословицах.
При раскопках в Киеве [11, с. 250], Копыси, Меджибодне [13, с. 163], Звенигороде (Львовская обл.) археологи нашли скопления детских костей XII-XV вв., явившихся следствием массовой смертности детей в домах убогих, вероятно, во время эпидемий.
Опекунство
Доклассовое общество сиротства не знало: дитя считалось сыном или дочерью всего рода. Иные условия сложились, когда детей начали воспитывать отец и мать. При смерти отца и матери появилась проблема сиротства и наследования собственности. В этой связи возникло опекунство.
Порядок определения опекуна изложен в ст. 99 «Русской Правды». В ней идет речь о том, что если в семье останутся сироты или мать после смерти мужа выйдет замуж, то ближайший родственник берет детей вместе с имуществом под опеку до совершеннолетия. Передача имущества должна проходить в присутствии посторонних, т. е. под общественным контролем общины. Опекун имел право пользоваться этим имуществом, отдавать его взаймы, пользоваться прибылью, за что должен был кормить и воспитывать сирот. При достижении воспитанниками совершеннолетия он должен полностью возвратить им наследство (задницю), а в случае утраты уплатить его стоимость. Если же детей и имущество примет под опеку отчим, то условия опеки те же. Статья 99 чисто русского происхождения и отражает народные воззрения на заботу о сиротском детстве.
«Русская Правда» предусматривала назначение опекуна из числа ближайших родственников и ни в коем случае человека из другого рода, за исключением отчима, при котором была мать детей. Назначение опекуном родича соответствовало традиции, шедшей от родового строя.
Определение детей на опеку выражалось термином «дать на руки». На опекуна возлагались различные обязанности: кормить, одевать детей, сохранить их имущество и возвратить им его в целости. Педагогическая функция определялась словом «печаловаться», которым выражалась забота о воспитании детей. Понятие «печаловаться» означало покровительствовать, усердно и ревниво заботиться о ком-либо, в частности о сиротах, относиться к ним как к родным, заступаться за них. Поэтому в народе опекуна называли печальником.
По словарю В. И. Даля, печальник - благодетель, наставник, проявляющий к подопечным милосердие и усердность, выполняющий обязанности родителей [33, с. 106-107].
Сведения об опекунах, завладевших имуществом подопечных, а также об отчимах-растратчиках содержатся в новгородской берестяной грамоте № 112, отразившей сложность ситуаций в борьбе за наследство. Подробно описан аналогичный конфликт в Киево-Печерском патерике в рассказе о монахе Захарии. Во всех сложных ситуациях «Русская Правда» вносила определенный порядок в защиту прав и интересов детей и воспрепятствовала произволу со стороны опекунов и других лиц, что гарантировало сиротам нормальные условия для воспитания и развития.
Источник: http://www.booksite.ru/ancient/reader/spirit_2_01.htm
Детей учили грамоте примерно с семи лет, и грамотность, как показывают многочисленные находки археологами берестяных грамот, была широко распространена в городах. Но гораздо раньше, нежели человека начинали учить грамоте, его вводили в единый для всех возрастов мир специфически средневековой книжной культуры и учили жить в нем самостоятельно, ответственно и серьезно, наравне со взрослыми. Это мир органически сплоченных вокруг литературы разных видов творчества - музыки, живописи, прикладного искусства, элементов сценического действа, архитектуры (архитектура вмещала писаное слово, музыка - человеческий голос - его интонировала, живопись - иконы и фрески - его иллюстрировала). В этом храмовом ансамбле литературы и искусств не делали существенного различия между взрослыми и детьми.
Это не означает, конечно, что дети не играли в детские игры, что родители им и с ними не пели песен, не рассказывали им сказок. Дети слышали множество рассказов, историй, сказок и «старин», былин и небывальщин. В устном творчестве-исполнительстве дети участвовали наравне со взрослыми. Средневековая словесная культура делилась на две, имевшие лишь некоторые точки соприкосновения части - устно-литературную и письменно-литературную, но обе эти части были одинаково доступны детям и взрослым.
И в трудах, насколько мы можем себе это представить, дело обстояло подобным же образом. Нам неизвестно, были ли на Руси профессиональные учебные заведения (если не считать таковыми монастыри), да и вообще учебные заведения, полностью отрывавшие детей от единой со взрослыми жизни. В крестьянском хозяйствовании дети участвовали вместе со взрослыми - им всегда находилось посильное, но настоящее дело. В больших семьях, а таких было множество, старшие дети помогали воспитывать младших, приобретая при этом собственный жизненный опыт. Взрослые мастера брали себе юных помощников, и те, помогая им, учились их «художеству» или «хитрости».
Малолетних князей в восемь лет «сажали на коня», и те, случалось, броском своего маленького детского копья между ушами лошади ей под ноги начинали вполне серьезные «взрослые» битвы («Повесть временных лет»).
Все это можно было бы рассматривать как искусный педагогический прием доверительного введения маленького человека в соответствующие сферы ожидающей его деятельности, если бы это был только педагогический прием. Но это было подлинное посвящение, приём в настоящую жизнь, который вовсе не исключал ученичества, а скорее делал его более серьезным и ответственным.
Большое влияние на воспитание детей оказывала церковь. Она стремилась распространять свое влияние на все сферы деятельности и сознания, на все поведение человека. Церковь не запрещала, скажем, веселья и смеха, но ставила им некоторый «ограничитель» для того, чтобы человек никогда не терял контроля над собой. Так, тому, кто рассмеялся до слез, полагалось в наказание три дня есть всухомятку и класть по 25 земных поклонов. Та же самая кара следовала за хулу погоды - снега или дождя «твари божьей». Гораздо строже было наказание за смех и «повести» (разговоры) в церкви - двенадцать дней сухоядения и по сто поклонов в день. А еще суровей, отметим для сравнения, - вред другим людям и своей душе - воровство и клевету - сорок дней примерно той же «эпитимии» (помимо уголовных наказаний).
Постоянной мишенью русской учительной и проповеднической литературы было пьянство. Пьяница, учили, «сам себе враг и убийца»; пьянство землю опустошает, лишает человека свободы, семьи, красоты, здоровья. «Не буди винопийца!» - взывали книги и проповедники («Слово о хмеле», «Пчела»).
Однако призывы к воздержанию и самоограничению никогда не бывали чрезмерны: «Отрекись объядения, а не яствы, отрекись блуда, а не женитьбы» (из «Поучения» духовника кающимся, XV в.). Человека учили терпимости по отношению к другим людям, доброте, отзывчивости, человек призывался к сердечной мудрости и умственной премудрости. И как на главное средство для этого ему указывали на книги: «Велика бо полза нам, в мятежи мира сего будуще, почитание книжное есть; а се же велми есть зло и погибель души - еже, не слышаще учения, безвестно жити»; «Всем бо делом добрым начало есть поучение святых книг» («Слово» Григория папы римского), «Птицам того ради крыле дане, да сетей человеческих избежать, а человеком книги, яже всю неприязнену лесть обнажають» («Слово Иоанна Златоуста, како не ленитися книг чести»); «Велика бо бывает полза от учения книжного; книгами бо кажеми и учими есмы пути покаянью, мудрость бо обретаем и въздержание от словес книжных. Се бо суть рекы, напающе вселенную, се суть исходищи мудрости», - читаем в «Повести временных лет». Подобных гимнов книге как источнику мудрости в древнерусской литературе много. О какой же мудрости идет речь?
В последнее время за рубежом активизировались попытки дискредитировать древнерусскую культуру как якобы культуру невежества и даже мракобесия. Конечно, это говорят и пишут «мудрецы века сего», глухие к слишком для них простому и человечному голосу древнерусской культуры. Причина же, по которой, на их взгляд, эта культура недостаточно интеллектуальна, простовата, как раз в том, что она стремилась быть не только умной, но мудрой. Разум, знания ценились очень высоко: «Ничто же разума есть честнейше, ибо разум свет есть душе словесние, такожде пакы неразумие тма есть» («Диалектика» Иоанна Дамаскина). Человек по нерадивости неразумный хуже бессловесного животного, «невежество злее согрешения» - это были общие оценки. Но ясно виделась и страшная опасность, которую представляет ум, ускользающий из-под контроля нравственности. Подвижники - юродивые в жизни и Иванушки-дурачки в сказках - как раз и обнажали безумие «эмансипированного» разума.
Древняя Русь была и умней, и эрудированней, и искусней, чем ее часто представляют. Настоящая мудрость не преследовала временных эффектов, превосходства силы над справедливостью, нечестной добычи. Она стремилась распространять ко всему в жизни нравственное отношение: «Добро бо книги почитаеши не славохотия ради, но поучаючись благая деяти и в правде жити» («Измарагд»). Однако именно духовная мудрость требовала упорной учебы, постоянного и вдумчивого чтения книг, знакомства с мировой историей, осмысления своего собственного и своего народа места в ней, требовала литературного, музыкального и эстетического развития - но только вдобавок к нравственному.
Произведения древнерусской литературы глубоко нравственны. Нравственность была краеугольным камнем воспитания. Многие правила воспитания из произведений древнерусской литературы не устарели до настоящего времени: «Больного навестите», «Не пропустите человека, не поприветствовав его» («Поучение» Владимира Мономаха); «Если кто в печали человеку поможет, то как студеной водой его напоит в знойный день» («Моление Даниила Заточника»); «Того считай другом, кто любит тебя, а не тех, кто вокруг тебя», «Кто хочет другими управлять, пусть научится владеть собой» («Пчела»); «Получив добро, помни, а сделав - забудь», «Меч губит многих, но не столько, сколько злой язык» (из «Изречений Исихия и Варнавы») и т. д
Домашние воспитатели - дедушка и бабушка
Возникновение семьи с ее индивидуальным хозяйством при утрате коллективного социального обеспечения престарелых людей породило проблему заботы детей о нетрудоспособных по возрасту родителях. Практическое решение этой проблемы обусловливалось единством интересов старых и молодых членов семьи. Родители не только передавали детям свой производственный опыт, но и готовили их к тому, чтобы дети были способны прокормить их в старости.
В семейном воспитании большое место занимало формирование таких духовных качеств, как осознание сыновнего долга и уважение старости, великодушие к людям престарелого возраста.
Поскольку мать и отец были заняты тяжелым земледельческим трудом, то старики последние годы своей жизни посвящали внукам. Они становятся главными воспитателями детей, передавая им нравственные нормы и заповеди, трудовые навыки и народные знания. О них К. Д. Ушинский писал: «Природные русские педагоги - бабушка... дед понимали инстинктивно и знали по опыту, что моральные сентенции принесут больше вреда, чем пользы, и что мораль заключается не в словах, а в самой жизни семьи, в охвате ребенка со всех сторон и отовсюду ежеминутно проникает в его душу» [121, с. 177].
Общаясь с дедушками и бабушками, дети усваивали важные истины: нельзя делать того, что осуждают старшие, не делать того, что они не велят, нельзя бездельничать, когда мать и отец трудятся, нельзя требовать от родителей того, что они дать не могут.
Осуждение плохих поступков внуков бабушками и дедушками носило благородный характер, имело высоконравственный смысл, оно предостерегало детей мудрым снисхождением к шалостям, предвидело искупление детьми вины добрыми поступками.
В свою очередь, отец и мать воспитывали у детей чувство долга перед их воспитателями, учили быть благодарными за те затраченные усилия и пережитые тревоги в процессе воспитания детей. Ребенок был обязан научиться выражать родителям свою благодарность хорошим поведением и послушанием.
Воспитательное влияние на внуков подкреплялось культом предков. По тогдашним верованиям, они оставались покровителями детей и после своей смерти: дух их продолжал обитать в жилище, помогал потомкам в случае беды. Считалось, что живут духи под печью. Когда семья переходила в новопостроенное жилище, самая старая женщина обращалась к печи и говорила: «Милости просим, дедушка, к нам на новое жилье». Тут же прямо дается домовому название «дедушка».
Образы домовых духов дошли к нам в изображениях на навершьях ритуальных палок X - XIII вв., обнаруженных в Новгороде, в форме вырезанных лиц бородатых человечков. Б. А. Колчин предполагает, что на этих палках изображены домашние духи, и прежде всего домовые [51, с. 4-43].
Особое внимание народная педагогика уделяла предупреждению проявлений в детях лени. Формирование трудолюбия считалось высшим долгом родителей, а лень - следствием плохого семейного воспитания. Чем больше возрастало участие детей в труде, тем больше они узнавали нового, усваивали народные знания и производственный опыт.
Однако далеко не все то, чему учили детей, что им передавали, было правильным. Рядом с добытыми знаниями оставалась огромная область незнания: вера в добрых и злых духов, в магические силы растений и животных и т. п. Однако при этом процесс обучения в своей основе строился на жизненных потребностях социальной жизни человека.
Воспитание детей-сирот
Перечисленные пословицы на первый взгляд лишены между собой логической связи. В действительности они отражают существенный элемент народной педагогической культуры - заботу или раздумья о детях, оставленных родителями, подкидышах.
Категория брошенных матерями малюток являлась наиболее страдающей частью детей. Следовало бы ожидать, что об их судьбе позаботится церковь, с ее проповедью братолюбия. Историк русской церкви Е. Е. Голубинский пришел к выводу: «Наши епископы периода домонгольского (как и всего последующего времени) не ознаменовали себя в этом отношении ничем» [27, с. 552]. Небезучастным к судьбам сирот оставался народ. Сложившаяся еще в период матриархата традиция заботиться всей родовой общиной о ребенке в классовом обществе трансформировалась в виде попечительства над домами убогих детей при скудельницах. Скудельница - общая могила, куда свозили зимой замерзших, утонувших, умерших во время эпидемий для последующего захоронения весной. При скудельницах сооружали сторожки (боже-домки). В случаях необходимости в эти помещения свозили брошенных матерями малюток [44, с. 460; 112, с. 178-190]. Скудельниками подбирали старцев и старух, которые могли выполнять обязанности сторожа и воспитателя.
Содержались сироты в этих домах за счет подаяний населения окрестных городов и сел. Детям приносили продукты питания, одежду, игрушки. Тогда, по-видимому, и возникла пословица: «С мира по нитке, а бедному сироте сорочка». Этнограф И. И. Иллюстров, исследуя пословицы о скудельницах и при них детских приютах, писал, что здесь покрывались народным милосердием несчастное рождение и несчастная смерть: «Живой не без места, а мертвый не без могилы» [43, с. 460].
При всей своей примитивности дома убогих детей являлись выражением народной заботы о сиротах, проявлением человеческого долга перед детьми. В домах скудельники смотрели за их физическим развитием. С помощью сказок, пословиц передавали им нравственные правила человеческого общежития, коллективные отношения сглаживали остроту детских характеров. Домам убогих детей не суждено было попасть на страницы древнерусских произведений, но они нашли отражение в пословицах.
При раскопках в Киеве [11, с. 250], Копыси, Меджибодне [13, с. 163], Звенигороде (Львовская обл.) археологи нашли скопления детских костей XII-XV вв., явившихся следствием массовой смертности детей в домах убогих, вероятно, во время эпидемий.
Опекунство
Доклассовое общество сиротства не знало: дитя считалось сыном или дочерью всего рода. Иные условия сложились, когда детей начали воспитывать отец и мать. При смерти отца и матери появилась проблема сиротства и наследования собственности. В этой связи возникло опекунство.
Порядок определения опекуна изложен в ст. 99 «Русской Правды». В ней идет речь о том, что если в семье останутся сироты или мать после смерти мужа выйдет замуж, то ближайший родственник берет детей вместе с имуществом под опеку до совершеннолетия. Передача имущества должна проходить в присутствии посторонних, т. е. под общественным контролем общины. Опекун имел право пользоваться этим имуществом, отдавать его взаймы, пользоваться прибылью, за что должен был кормить и воспитывать сирот. При достижении воспитанниками совершеннолетия он должен полностью возвратить им наследство (задницю), а в случае утраты уплатить его стоимость. Если же детей и имущество примет под опеку отчим, то условия опеки те же. Статья 99 чисто русского происхождения и отражает народные воззрения на заботу о сиротском детстве.
«Русская Правда» предусматривала назначение опекуна из числа ближайших родственников и ни в коем случае человека из другого рода, за исключением отчима, при котором была мать детей. Назначение опекуном родича соответствовало традиции, шедшей от родового строя.
Определение детей на опеку выражалось термином «дать на руки». На опекуна возлагались различные обязанности: кормить, одевать детей, сохранить их имущество и возвратить им его в целости. Педагогическая функция определялась словом «печаловаться», которым выражалась забота о воспитании детей. Понятие «печаловаться» означало покровительствовать, усердно и ревниво заботиться о ком-либо, в частности о сиротах, относиться к ним как к родным, заступаться за них. Поэтому в народе опекуна называли печальником.
По словарю В. И. Даля, печальник - благодетель, наставник, проявляющий к подопечным милосердие и усердность, выполняющий обязанности родителей [33, с. 106-107].
Сведения об опекунах, завладевших имуществом подопечных, а также об отчимах-растратчиках содержатся в новгородской берестяной грамоте № 112, отразившей сложность ситуаций в борьбе за наследство. Подробно описан аналогичный конфликт в Киево-Печерском патерике в рассказе о монахе Захарии. Во всех сложных ситуациях «Русская Правда» вносила определенный порядок в защиту прав и интересов детей и воспрепятствовала произволу со стороны опекунов и других лиц, что гарантировало сиротам нормальные условия для воспитания и развития.
Источник: http://www.booksite.ru/ancient/reader/spirit_2_01.htm