В поисках «Чаши отравы». "Ефремовская часть".
«В этом романе, я хочу попытаться развернуть картины отравления ноосферы, как говорил Вернадский В.И., человеческого общества и, собственно, мозга человека всеми видами злых, вредоносных, унижающих, ошельмовывающих, обманывающих влияний - с помощью религии, средств массовой информации, вплоть до медицины и спорта. Я хочу сказать о том, что надо предпринять для очищения ноосферы Земли, отравленной невежеством, ненавистью, страхом, недоверием, показать, что надо сделать для того, чтобы уничтожить все фантомы, насилующие природу человека, ломающие его разум и волю».
Эти слова были сказаны о планируемом романе «Чаша отравы» советский фантаст Иван Антонович Ефремов сказал в интервью румынской газете «Скынтея» незадолго до своей смерти. К сожалению, это произведения так и не было написано, как и множество других нереализованных замыслов писателя. 5 октября 1972 года Ивана Антоновича не стало. Сказалась долгая и тяжелая болезнь сердца, один раз уже приведшая к клинической смерти писателя (в 1966 году). Но тогда самоотверженность его жены Таисии Иосифовны смогла победить Рок - и дать возможность создать еще два великих романа «Час быка» и «Таис Афинская». Однако бесконечно продолжаться подобное состояние не могло…
Поэтому идея «Чаши отравы» так и осталась нереализованной, а мы так и не узнали, что же нужно делать для очищения ноосферы Земли. Впрочем, данная задача настолько масштабна, что вряд-ли можно надеяться на то, что какой-нибудь один мыслитель смог бы ее решить в течении своей жизни. Но, тем не менее, это не уменьшает важности всего, сделанного писателем для движения к этому направлению - а именно данная задача выступала для Ефремова важнейшей во все периоды его творчества. Ведь само начало писательской деятельности для его было связано именно с этим - Иван Антоновичу было глубоко наплевать на «стандартные» стимулы, вроде жажды славы или денег. На момент написания первых рассказов он был уже признанным ученым, доктором наук и основоположником целого направления в палеонтологии - тафономии. Так что никакие «личные» мотивы в литературе его просто не могли интересовать.
Однако работая с эволюционными биологическими системами, и одновременно, находясь в самой гуще исторических событий (Ефремов видел изменения, происходящие в стране, не из окон своего кабинета, а из множества экспедиций, проводимых в разных ее концах), он довольно быстро пришел к пониманию важности социальной эволюции и необходимости изучения ее закономерностей. К сожалению, в социальных науках Советского Союза того времени был определенный застой, приводящий к превращению их в «служанок идеологии». Именно поэтому существовала опасность того, что изучение социальной эволюции в стране придет в упадок и исчезнет, как научная дисциплина. Это привело, в конечном итоге, к смене деятельности ученого и к занятию его такой дисциплиной, как литература.
Почему Ефремов выбрал литературу, а не, скажем, философию, в общем-то понятно: с одной стороны, как ученый он прекрасно понимал, насколько тяжело «с нуля» пробиться куда-то в научном сообществе (особенно, когда энергия молодости уже позади). А с другой - он видел неспособность существующей «официальной философии» к распространению своих идей в массах, видел превращение ее в выхолощенную идеологическую конструкцию, полностью лишенную живого взаимодействия с народом. Даже в самом лучшем случае ему, как философу, было уготовано стать автором еще одного «кирпича» на полках публичных библиотек - что, понятное дело, Ивана Антоновича не устраивало.
Именно поэтому свои идеи он проводил исключительно через то, что именуется художественной литературой. Более того, для этого он выбрал такой развлекательный ее жанр, как фантастика. Почему - надо говорить отдельно. Пока же можно сказать, что этот выбор оказался верным: потребность советского общества в фантастике оказалась фантастичной (простите за невольный каламбур), и Ефремов стал автором, чьи произведения публиковались миллионными тиражами. Это спасало идеи, предлагаемые Иваном Антоновичем, от участи быть замурованными в тесном склепе специальных монографий - но одновременно и накладывало на них определенный оттенок. И, прежде всего - это неизбежность «представления публике» вместо завершенной и сбалансированной теории ее «промежуточных результатов».
Литература требует публикаций. Именно поэтому все литературное творчество Ефремова представляет собой ни что иное, как процесс напряженной работы автора над волновавшими его идеями. Начав с работ чисто «приключенческого жанра», почти в духе Жуля Верна и Эдгара Берроуза, он постепенно «усиливал» уровень своих работ, перейдя к романам, поднимающим фундаментальные проблемы. Однако через все свое творчество Ефремов пронес главную свою идею: необходимость понимания развития человечества. И следующие из этого понимания практические выводы о возможности управления этим развитием. Более того, о необходимости этого управления, о важности перехода к «сознательной эволюции». К тому самому очищению мира от невежества, ненависти, страха, недоверия, о котором он говорит в самом конце своей жизни.
* * *
А раз речь идет о понимании развития, то значит, основным (или одним из основных) способов реализации этой задачи выступает история. Без истории вообще не может быть адекватной науки об обществе - как невозможно представить себе адекватную биологию без идеи об эволюции. Именно поэтому ученый и писатель с самого начала обращается к этой теме, и с самого начала своего творчества он постоянно затрагивает исторические темы. Причем, эта самая история очень часто проявляется у него не в своей «классической» форме последовательного развития событий (историографии), а в гораздо более сложном процессе взаимодействия современного и исторического. Например, в одном из первых своих рассказов - «Эллинский секрет» - он обращается к теме «проникновения прошлого в настоящее» (через «генетическую память»). Писатель, по сути, вводит своеобразную «временную петлю»: молодой скульптор, лишенный после ранения возможности работать, «получает» из своей памяти рецепт древнего «размягчителя слоновой кости». И благодаря этому перед ним открывается новый путь возращения в искусство.
Эта тема («прямого взаимодействия прошлого и будущего»), проскальзывает и в другом рассказе «военного периода» - «Обсерватория Нур-и-Дешт». Там так же раненый герой, работая на раскопках древней среднеазиатской обсерватории, не только очень быстро вылечивается от своего ранения, но и испытывает необычайный прилив сил. Что - как потом выясняется - связана с особой радиоактивностью, которой обладает древняя постройка. Данное представление - о благости радиации - являлось в начале 1940 годов распространенным явлением: в то время по всему миру выпускалось мыло или кремы «с радиацией», а радиоактивные воды считались целебными. И только начало массовой работы с радиоактивными материалами в последующее десятилетие изменило отношение к данной теме.
Однако нам в данном рассказе важно то, что автор подчеркивает важность использования знаний предков - в данном случае, строителей древней обсерватории - в современной жизни. Так же, как и в «Эллинском секрете», в «Обсерватории Нур-и-Дешт» происходит «возвращение» древних, забытых секретов. Нечто подобное можно увидеть и в других рассказах Ефремова. Например, в рассказе «Встреча над Тускаророй» речь идет об старинном открытии целебного воздействия глубинной воды. Или в «Бухте радужных струй», где говориться о лечебных чашах из таинственного дерева, которыми (якобы), некогда владели иезуиты.
Наконец, можно упомянуть рассказ (правда, неопубликованный) «Каллиройя», где Ефремов впервые проводит ставшую привычной для него мысль о том, что древние критские мастера (которые к описываемому времени Античности относятся примерно так же, как мы к этой самой Античности), несмотря на свою кажущуюся примитивность, умели лучше изображать человека, нежели великие мастера указанного времени. Впоследствии это направление будет развито в повести «Великая дуга», и, наконец, в романе «Таис Афинская». Более того, увлечение Крито-Минойской цивилизацией станет одним из важных признаков писателя.
В общем, можно сказать, в это время (в начале своей писательской деятельности), Иван Антонович относился к идее «соединения времен» исключительно положительно. В нем он видел один из способов преодоления Инферно, борьбу с извечным Хаосом, поглощающим все вокруг. С точки зрения этой концепции основа «пути Разума» состоит в извлечении всех, пускай даже мельчайших побед над энтропией из окружающей жизни. Побед случайных, впоследствии чего обязанных быть уничтоженных железным законом усреднения - но, тем не менее, оставляющих какие-то следы.
Эта линия, в общем-то, продолжается и в первом великом романе писателя - в «Туманности Андромеды». Разумеется, роман еще несет в себе особенности своей эпохи - с ее культом героизма и первопроходцев, с ее романтикой строительства и космоса. Но одним из главных героев романа становится историк Веда Конг. Именно ей выпадает роль рассказывать внеземным цивилизациям о сути коммунистического общества Земли, олицетворяя весь человеческий мир. Однако именно с «Туманности» можно говорить об изменении и усложнении прежнего, романтического взгляда писателя на прошлого. В главе романа «Железная дверь» описывается столкновение Веды с древним убежищем «Ден-оф-Куль» - сокровищницей современной цивилизации, созданной на случая ядерной войны.
Предвкушая встречу с реальными сокровищами человеческой мысли - совершенно в духе ранних рассказов Ефремова - Веда Конг с коллегами, рискуя жизнью, спускается в это убежище…
Однако там ее ожидает разочарование. Вместо бесценных произведений культуры - тех искр негэнтропизма, которые должен искать историк - она обнаруживает лишь залежи древних примитивных механизмов: автомобилей, самолетов, двигателей и т.д. А так же - драгоценности, в современном смысле слова. Все это выглядит нелепо и бессмысленно по сравнению с теми дарами прошлого, что находили ранние ефремовские герои. В конечном итоге, писатель ставит Веду перед таинственной «железной дверью», которая закрывает путь в последний, самый защищенный зал убежища. Причем, в отличие от Веды, сам он прекрасно понимает, что там находится: разумеется, оружие, т.е., средства уничтожения огромных масс людей. Возможно, атомное, химическое или бактериологическое…
Ефремов не стал далее развивать эту тему, предпочтя «уничтожить» загадочный зал. Но именно с этого момента неоднозначность прошлого становится для него основой миропонимания. Историк может получить оттуда не только «эллинский секрет», нужный для дальнейшего стремления к красоте. Но и вещи совершенно противоположные, разрушительные и опасные. И, следовательно, прежнее восторженное отношение находками былого, сменяется для писателя пониманием того, как осторожно надо обращаться с ними. Эта тема развивается Иваном Антоновичем в следующем романе - «Лезвие бритвы». В нем показаны таинственные древние артефакты - загадочные камни, изменяющие человеческое сознание. Эти камни могут стать величайшим прорывом в деле понимания человеческой психики - но одновременно они являют возможность самого преступного использования.
Именно в этом романе впервые формируется идея о «тонком пути», проходящем между крайностями - том самом «лезвии». А следовательно, и о том, любое действие может получить, как положительный, ведущее к уменьшению энтропии, результат, так и совершенно обратное. В романе это делается через противопоставление двух великих психологов: советского ученого Гирина и «глобализированного» профессора Вилфреда Дерагази. Оба ученых обладают не просто глубокими знаниями о работе человеческой психики, но и могут использовать их для управления людьми. Но Гирин пользуется своими способностями ради увеличения знания и прогресса науки. А Дерагази - ради прямой прибыли. И получения доступа Дерагази к загадочному артефакту будет означать не переворот в психологии, а всего лишь увеличения степени богатства узкой группы лиц.
Эта двойственность относится и к истории. Если «светлые» ее «части», вроде той же Античности, с бытовавшим тогда преклонением перед красотой (тему рабства Ефремов опускает), позволяют человеку подняться над морем Инферно, то «темные» (к которым Ефремов относит, прежде всего, «Средневековье), напротив, могут привести к падению. В «Лезвии бритвы» Ефремов впервые касается этой темной стороны Истории. В главе «Тени изуверов» писатель показывает знаменитый «Молот ведьм» - квинтэссенцию вековой ненависти европейцев к женщине. Разумеется, сейчас понятно, что тогдашнее отношение к христианству, как к религии однозначно тоталитарной и разрушительной - которое разделял Ефремов, как человек своего времени - было слишком большим упрощением. И что львиная доля той ненависти и разрушения, что была свойством Средних веков, является следствием экономических и социальных основ устройства того общества. Но это не отменяет главного утверждения писателя - того, что большинство средневековых представлений являются элементами крайне энтропийного общества, и следовательно, несут в себе разрушительную направленность.
Сделаю маленькое отступление. Указанная выше высокая энтропийность связана не только (и не столько) с христианство, сколько со всем сформировавшемся в средние века мифологическим корпусом. Та же европейская средневековая мифология (например, «нибелунгский» или «Артуровский цикл»), имеет четко выраженные деструктивные черты. Что поделаешь - тут древние легенды германцев, или кельтов оказались сильно «спутанными» с идеями того переполненного «человейника», которым являлась средневековая Европа. И, следовательно, выполнить «разделение» этого «сплава», вычленив «светлое» и отбросив «темное» очень сложно.
Именно поэтому все попытки обращения к европейской мифологии часто порождают совершенно иные результаты, нежели задумывалось. В качестве примера можно привести «толкиеновский эпос»: задуманный, как пересказ европейских легенд (в совокупности со значительным антивоенным пафосом), он очень быстро стал основой для формирования «нового разделения» людей. И сейчас использование понятий «орки» и «мордор» практически однозначно означает социальный расизм, а порой - и расизм «обычный». (Например, «орки» сейчас очень сильно ассоциируются с Россией, хотя на момент написания они однозначно связывались с Третьим Рейхом.) Получается, что даже Профессор, с его огромной образованностью и умом, не смог справиться с этими свойствами «исходного материала» (А до этого, на том же «погорел» и великий Вагнер, став почти «официальным» композитором германского нацизма. Просто потому, что обращался в свое время к «героическому германскому эпосу».)
* * *
Впрочем, возвращаясь к Ефремову, можно сказать, что подобное отделение «мух от котлет» все же оказывается возможным. Этому посвящена «индийская часть» его «Лезвия бритвы», где оказываются причудливо переплетенными и негэнтропийные, «светлые» элементы, вроде стремления к красоте и духовному совершенству - и самые темные стороны этого мира. И именно в этом произведении писатель впервые четко обозначает главную задачу историка, как такового: выполнить этот самый раздел. Выделить все «хорошее», и не «отравиться» при этом плохим. Подобное разделение может показаться странным с точки зрения целостного понимания истории - но на самом деле, никакого противоречия в этом нет. Ведь не мешает же целостному пониманию, скажем, организма, изучение болезней - если только иметь в виду, что это именно болезнь, а не «вариант нормы» (как часто декларируется при некоторых психологических отклонениях).
Данный момент (отделение нормального функционирования от патологии, пускай даже патология и охватывает 99,99% всех организмов), является для Ефремова самым важным в деле борьбы с Инферно. В своем следующем - и закрывающем, по сути, эту тему - романе «Час быка» он уже открыто ставит историю на вершину всех наук. И не случайно руководителем экспедиции к загадочной планете Торманс он делает историка Фай Родис. Не звездолетчика, не психолога или дипломата - а историка, как человека, способного разобраться в сложных хитросплетениях инферно погибающей планеты.
Этот образ Фай Родис является, ИМХО, одним из лучших творений писателя. И одновременно - вершиной его «прогностических способностей», его работы по моделированию психологии «людей будущего». Совершенно не случайно то, что Фай оказывается не просто специалистом высокой квалификации, но и носителем всех самых лучших качеств землян. Это не «блажь писателя», решившего вставить в свой роман образ «сверхчеловека». Нет, на самом деле Фай никакая не «супервумен», она всего лишь представляет собой человека, способного работать с высокими уровнями Инферно. Отсюда и пресловутые «десять ступеней инфернальности», которые, по Ефремову, проходят историки. Это - неизбежность в полностью «деинфернированном» обществе «Эры встретившихся рук». Такая же, как прививка от опасных болезнях для человека, отправляющегося в зараженную местность сейчас.
Дело в том, что поддерживать «высокий уровень сопротивляемости ко злу» в обществе, от этого зла очищенном, невозможно. Результатом «деинфернирования» выступает колоссальное развитие всех способностей личности, от физических до духовных, но одновременно это делает людей похожими на «туго натянутые струны» (по выражению писателя). И любое столкновение со злом неизбежно приведет к быстрому «выгоранию» и смерти. Именно поэтому нет смысла давать «антиинфернальную подготовку» всем членам общества, как таковым - это приведет к падению способностей и сокращению жизни (тут Ефремов остается материалистом: он прекрасно понимает, что за все надо платить).
Однако для историка подобная подготовка необходима: он вынужден работать с высокоэнтропийными эпохами. Потому, что иначе он теряет возможность выполнять свою главную задачу, которую Иван Антонович в этом романе впервые формулирует в явном виде:
«Все предрассудки, стереотипы и присущий человеку консерватизм мышления властвуют над высшим человеком в государстве. Мысли, думы, мечты, идеи, образы накапливаются в человечестве и незримо присутствуют с нами, воздействуя тысячелетия на ряд поколений. Наряду со светлыми образами учителей, творцов красоты, рыцарей короля Артура или русских богатырей были созданы темной фантазией демоны-убийцы, сатанинские женщины и садисты. Существуя в виде закрепившихся клише, мысленных форм в ноосфере, они могли создавать не только галлюцинации, но порождать и реальные результаты, воздействуя через психику на поведение людей. Очистка ноосферы от лжи, садизма, маниакально-злобных идей стоила огромных трудов человечеству Земли.»
Т.е., работа с историей - это вовсе не создание рассказов о том «как это было», а важнейший процесс в деле формирования ноосферы. А значит, отказ от тысяч лет человеческого развития невозможен. Но, при этом, невозможно и «прямое восприятие» этой самой Истории - вместе с огромным количеством ее темных сторон. Вместо этого необходима длительная и тяжелая работа по превращению того, чем является человечество сегодня в то, чем должно оно стать завтра. Никакого «беспристрастного подхода», никакого «чистого наблюдателя» (летописца) тут быть не может. Историк должен быть пристрастен - в плане того, что любые проявления негэнтропизма должны усиливаться, а проявления энтропизма - ослабляться. Причем, последнее совершенно не означает, что они должны отбрасываться - напротив, Инферно всегда и везде надо принимать во внимание. Но - никогда не рассматривать, как «норму».
* * *
Именно таковое отношение к истории Иван Антонович показывает с следующем - и последнем своем романе: «Таис Афинская». Тут он сам выступает в роли Фай Родис, осторожно, выверенными движениями, производя разделение энтропийных и негэнтропийных исторических явлений, создавая удивительную картину торжества проблесков будущего посреди господствующего еще Хаоса. Ведь что, по сути, представляет собой выбранная им эпоха: масса непрекращающихся войн, рабство, убийства, нищета масс. Ефремов не скрывает ничего: ни разрушения городов, ни угон в плен множества людей. Даже великий Аристотель - фигура для современного мира практически религиозного поклонения - предстает у него мелочным и недалеким человеком, а спартанский царь - ужасным ревнивцем. Даже Птолемей, ближайший из соратников Александра Македонского, предстает у него в конце-концов приземленным человеком, озабоченным исключительно своей властью надо Египтом…
Что же касается главного героя, то в его качестве писатель выбирает ни кого-то - а гетеру. Т.е. «женщину легкого поведения», пускай и самого высокого класса. Ни царицу, ни жрицу, ни какую-нибудь знатную даму, от которой можно было бы ожидать проявление «высоких чувств» - а женщину, которая отдается за деньги. Подобный выбор кажется странным, но в итоге, именно он позволяет создать уникальный образ Таис, вокруг которой и выстраивается все повествование. Уникальность свободного отношения этой женщины к миру, не связанность с еще крепкими родовыми связями, и вообще, максимально слабая связь с «миром традиции», с его базисом - крестьянским хозяйством - позволило сделать Таис носительницей негэнтропийного понимания, концентратором всех «светлых» составляющих того мира. Ни воин, ни жрец, ни крестьянин (или их «женские ипостаси») на подобную роль были неспособны - в связи с намного большим погружением в «мир необходимости». Единственный представитель того мира, кто мог бы стать равным Таис - это художник (скульптор) или поэт - но тогда автор лишался бы возможности использовать «женский персонаж» (женщин-поэтов были считанные единицы).
Впрочем, раскрывать суть того, почему Ефремов в последних работах «делал ставку» на женских героев, тут нет особого смысла - поскольку это потребует очень большого разговора. Так же нет смысла подробно раскрывать суть романа - так как большинство читателей Ефремова его знают наизусть. Можно только отметить, что с поставленной задачей он справился - роман одновременно легко читается (дочь прочла его в 13 лет), дает адекватную картину того времени (по крайней мере, более адекватную, нежели 99% современной, якобы «исторической» продукции). И, при всем этом, делает акцент именно но проблеме выхода из Инферно, показывая в «темной» рабовладельческой эпохе те самые «проблески будущего», которые и привели, в конечном итоге, к современной (с т.з. Ефремова) гуманистической цивилизации.
К сожалению, «ефремовскому историзму» повезло еще меньше, нежели «ефремовской фантастике». Если по отношению к последней еще присутствует понимание ее, как особого феномена. И даже делаются попытки понять ее сильные стороны (см. переслегинскую статью «Странные взрослые») - вплоть до опытов по написанию чего-то подобного, то с «историзмом» ситуация совершенно другая. Большинством людей «Таис Афинская» интерпретируется, как «обычная» историческая литература, даже с известным развлекательным оттенком. (Типа - раз там показана «дама легкого поведения», то значит - однозначно «клубничка»). Понимание «Таис», как не просто классических «приключений духа», но как особого жанра «антиинфернальной литературы» остается пока скрытым от читателя…
* * *
В общем, можно сказать, что, несмотря на то, что роман «Чаша отравы», к величайшему сожалению, написан не был, замыслы писателя - в том числе и самое главное, про необходимость очищения ноосферы - в том или ином виде были сформулированы в иных его произведениях. Пусть медленно, но неотвратимо оттачивается в его произведениях идея этого очищения - начиная с ранних рассказов и заканчивая «Таис Афинской». И постепенно происходит формулирование самого главного - необходимости понимания, отказ от надежды на «слепой случай». «Лезвие бритвы» верного решения почти никогда невозможно найти «просто так», нельзя его получить и при помощи грубой силы. Лишь долгая и непрерывная работа по познанию мира способна стать основанием для его обретения.
Как известно, яд - понятие неоднозначное. Он может убить человека - но в умелых руках превращается в лекарство. Чудо, изменяющее так свойство вещества - знание. Именно знание дает возможность выбирать дозировку и метод применения, именно оно позволяет использовать в своих целях то, что изначально было враждебным. Именно поэтому символом фармацевтики (и медицины в целом) становится змея, нависшая над чашей (изначально под змеей подразумевался «эскулапов уж», но впоследствии этот образ сменился именно на ядовитую змею, сейчас часто рисуют кобру). То же самое можно сказать и про историю: для невежественного человека она опасна, как змеиный яд. Однако для человека, вооруженного знаниями, она становится благом, помогая лечению многих социальных болезней.
В общем, история и оказывается той самой «Чашей отравы», смертельно опасной для обывателя, но полезной для знающего. Впрочем, об этом надо говорить отдельно…