немецкий идеализм в США
Перевел с немецкого (и немного с английского) статью Экарта Фёрстера о современном положении исследований немецкого идеализма в Штатах (отчасти для упражнения в немецком). Ей уже несколько лет, но все равно обзор хороший. Примечания мои.
Критика русских формулировок перевода и указание опечаток всячески приветствуется.
Немецкий идеализм: взгляд из США
Экарт Фёрстер (Университет Джонса Хопкинса, Балтимор)
Организатор нашей конференции [1] попросил меня сказать что-то по теме «Немецкий идеализм: взгляд из США». Я с удовольствием удовлетворю это пожелание, однако прошу учесть, что в течение короткого времени, отведенного мне регламентом, я могу сделать это лишь в самых общих чертах. В этом деле невозможно избежать упрощений, однако я надеюсь, что эти упрощения не превысят допустимой меры. Кроме того я буду рассматривать Канта в качестве немецкого идеалиста, что в любом случае считается само собой разумеющимся с американской точки зрения, для того чтобы разъяснить общий момент, о котором идет речь.
В последние годы в США немецкие идеалисты получили такое внимание, которого они не имели здесь никогда ранее. Как следует это понимать? Благодаря чему это стало возможно?
Для того чтобы мыслители, столь характерные для их собственной культуры и столь глубоко в ней укорененные, как немецкие идеалисты, могли приобрести действительно широкое влияние в совершенно другой культуре (в нашем случае - в англо-американской культуре) необходимо, чтобы их можно было соотнести с чем-то, что характерно и типично для воспринимающей культуры, к чему-то определяющему эту культуру. Этот этап я буду называть первой фазой рецепции и адаптации. Во время второй фазы рецепции, которую я выделяю, происходит освобождении от ограничений, характерных для первой фазы, и появляется стремление к имманентной интерпретации рассматриваемых мыслителей.
Для начала я хотел бы разъяснить вопрос на примере Канта. Разумеется, в англосаксонском языковом пространстве были отдельные философы, которые по каким-либо причинам интенсивно занимались Кантом. Здесь можно упомянуть, например, Г.Дж. Патона и Нормана Кемп Смита, переводчика «Критики чистого разума» на английский, или Люьиса Уайта Бека и Уилфреда Селларса. Однако широкое влияние в англосаксонском языковом пространстве Кант приобрел лишь тогда, когда Питер Стросон и Джонатан Беннетт связали его аргументацию с дискуссиями в аналитической философии языка, которая доминировала в то время в англосаксонском культурном пространстве. С другой стороны, установление этой связи стало возможным благодаря тому, что среди аналитических философов тогда распространился способ аргументации, сходный с трансцендентальным методом Канта, хотя и не идентичный ему. Появилась потребность поставить кантовский и аналитический способы философствования в более тесную связь друг с другом, для того, чтобы они могли взаимно прояснить друг друга. Таким образом, в течение относительно короткого времени возник поток публикаций, в которых обсуждалась природа трансцендентальных аргументов, а значит, неизбежно, и кантовская «Критика чистого разума». С этого момента аналитические философы должны были что-то знать о Канте, чтобы не считаться некомпетентными. В США это означало, что в лучших университетах отныне Кант должен также и преподаваться. Для этого должны были быть выделены соответствующие места на факультетах. Таким образом, философские факультеты, на которых до того никогда не было специальных мест для преподавателей кантовской философии, создали соответствующие профессуры в 70-ых и 80-ых гг. для того, чтобы не отставить от других университетов. В настоящее время в любом ведущем университете США имеется по меньшей мере один специалист по Канту.
Это привело ко второй фазе рецепции в англосаксонском культурном пространстве. Теперь Кант изучается и преподается на более широкой основе. И по мере того как Кант изучался все более интенсивно, становилось все более ясно, что то, как он был воспринят в течение первой фазы рецепции, представляло лишь очень незначительный аспект кантовской мысли. Дело в том, что во время первой фазы в поле зрения попала и считалась заслуживающей внимания лишь «Критика чистого разума». И даже в ней в действительности вызывала интерес лишь «Аналитика», поскольку она казалась плодотворной и родственной образу мыслей аналитических философов. Это было связано с тем, что лишь в «Аналитике», и в особенности, разумеется, в «Трансцендентальной дедукции категорий» и в «Опровержении идеализма», можно было найти аргументацию, сопоставление которой с аналитическим способом мышления, восходящим к Витгенштейну напрашивалось. «Диалектика» «Критики чистого разума», за исключением главы о «Паралогизмах», уже рассматривалась как шаткая с точки зрения аргументации и устаревшая с философской точки зрения. Кантовская этика, эстетика, телеология, философия истории, натурфилософия - все это первоначально совершенно не признавалось аналитической философией и попадало в поле зрения постепенно, посредством институциализированного исследования кантовской философии. Так в 1979 году в своем исследовании кантовской эстетики (Kant and the Claims of Taste) Пол Гайер еще мог открыть поистине новую территорию в американском контексте. С тех пор в сущности ни один аспект кантовских работ не остался без внимания. Кантоведение в США едва ли качественно отличается от кантоведения в Германии, хотя в некоторых областях, таких как кантовская натурфилософия, оно ранее рассматривалось как несамостоятельное. Сила влияния кантовской философии видна еще и по тому факту, что на протяжении приблизительно двадцати лет существует Северо-Американское кантовское общество, включающее значительное количество членов. Три раза в год оно организует собственные мероприятия на встречах Американской Философской Ассоциации; наряду с этим каждый год организуется масса местных конференций. С этого времени также идет работа над унифицированным изданием кантовских работ в английском переводе, которое издается Cambridge University Press и быстро идет к завершению. В целом, кантоведы в США в настоящее время работают существенно активнее и продуктивнее, чем в Германии.
Во время этого усвоения кантовской философии в США доминировала эмпирически-аналитическая философия. Так что до некоторой степени считалось хорошим тоном среди философов насмехаться над Гегелем и не принимать его всерьез в качестве философа. Разумеется, здесь также всегда были отдельные философы, которые по биографическим или иным причинам интересовались Гегелем и считали его значительным философом (в качестве примеров можно привести Дж. Д. Финдли, Стенли Розена или Чарльза Тейлора), однако их интерпретации Гегеля не оказали большого влияния. Лишь в последние годы эта ситуация изменилась.
Это стало возможным, во-первых, благодаря тому, что к этому времени аналитическая философия сама оказалась в кризисе, и ее монополия стала проблематичной. Это можно видеть, например, по следующим признакам: (1) По растущему числу работ по истории аналитической философии (во время расцвета аналитической философии исторические исследования аналитического канона систематически исключались). (2) Во-вторых, по большому числу работ, демонстрирующих сходства между аналитическими философами и представителями так называемой континентальной (то есть европейской) традиции (к которой аналитические философы традиционно относились с презрением или насмешкой). К подобным работам я отношу, например, книгу Майкла Фридмана о дебатах между Хайдеггером и Кассирером в Давосе, которые первоначально вызвали интерес Фридмана в связи с тем, что Карнап также присутствовал на этих дебатах, а Фридман хотел написать монографию о логическом эмпиризме и неопозитивизме Карнапа (Parting the Way, чрезвычайно успешная в США книга в последние 5 лет). Сюда же относятся также такие публикации как изданная в 1987 г. издательством MIT Press книга Кеннета Байеса и др. After Philosophy. End or Transformation?, которая объединила столь различных авторов как Рорти и Лиотар, Дэвидсон и Деррида, Даммит и Хабермас, Патнем и Карл-Отто Апель. (3) В-третьих, следует назвать растущее число книг, в которых указываются противоречия или иные проблемы в основополагающих целях и предпосылках самой аналитической традиции (к ним относятся например работы Стенли Кавелла, Джеймса Конанта, Коры Даймонд, Томаса Куна, Джона Макдаулла, Хилари Патнема, Чарльза Тейлора и других).
Это развитие в рамках самой аналитической философии, приведшее к ее открытости по отношению к направлениям мысли иного характера, до того исключаемым ей, едва ли однако сделало бы Гегеля интересным для широкой публики, если бы американские философы не обнаружили бы в Гегеле нечто соответствующее американским культурным течениям: прагматизм. Прагматизм глубоко укоренен в американской культуре и был первоначально сформулирован в классической форме такими мыслителями как Джон Дьюи. В дальнейшем он был развит, углублен и приведен в соответствие с текущими интересами и проблемами в 20-ом веке неопрагматистами, такими как Виллард Ван Орман Куайн, Вилфрид Селларс и Ричард Рорти.
Разумеется, степень того, насколько новые американские исследователи Гегеля идентифицируют себя с прагматизмом разнится от случая к случаю. Некоторые, например Роберт Пиппин, до некоторой степени прошли прямой путь от Канта к Гегелю и обосновали, что тот, кто принимает Канта всерьез, в особенности его размышления о трансцендентальной апперцепции, уже оказывается на пути к Фихте и Гегелю. Приблизительно то же самое можно сказать и об Аллене Вуде. Однако большинство исследователей, ответственных за новый интерес к Гегелю в США, видят значение Гегеля (и под этим они всегда понимают его релевантность для современности) в том, что он внес вклад в анализ современного общества, а также в разработку проблемы человеческой самоактуализации. И интерес, которым Гегель сейчас пользуется в США, такого рода, что многие считают возможным говорить о Гегеле без того, чтобы заниматься спекулятивным мышлением. Такому восприятию, несомненно, способствует сознательная ассимиляция Гегеля на прагматистский манер. Наиболее ярко эта прагматистская интерпретация Гегеля представлена Робертом Брэндомом (его давно ожидаемая книга о «Феноменологии духа» близка к завершению), и Терри Пинкардом.
Так, уже подзаголовок книги Пинкарда о «Феноменологии духа» гласит "The Sociality of Reason”. Согласно Пинкарду, в «Феноменологии духа» Гегель предпринимает исследование «истории развития рефлективных социальных практик», для того чтобы «примириться с современностью» (16, 15). Соответственно, значение Гегеля заключается, прежде всего, в его вкладе в теорию современности, в изучение культурной истории рациональности, в обосновании социального фундамента мировоззрений. Заключительная глава об абсолютном знании, согласно интерпретации Пинкарда, является «рефлексией об объяснениях, даваемых современными обществами тому, что является для нас авторитетным, а также о том, почему эти 'базовые правила' 'действительно являются' авторитетными или 'действительно должны' считаться авторитетными» (261).
Для интерпретации Пинкарда (как и для многих его американских коллег) характерно вынесение за скобки метафизического аспекта гегелевского мышления (того, что мои американские коллеги называют «сумасшедшей метафизикой») в пользу прагматических и социальных аспектов разума. В попытках превратить Гегеля в теоретика современности, не только выпускают из рассмотрения абсолют, но и возводят «Феноменологию духа» (и наряду с ней «Философию права») в разряд основных работ Гегеля. Приблизительно так же ранее «аналитику» кантовской «Критики чистого разума» превращали в «главную работу» Канта.
Помимо этого, конечно, приходится пренебречь и тем фактом, что Гегель считал «Феноменологию» лишь введением в его систему, и что в «Феноменологии» были представлены лишь формы кажущегося знания, но не действительное знание, которое может быть выражено только в системе. Нетрудно увидеть, что при этом выносится за скобки важный аспект подлинного понимания Гегеля. Рольф-Петер Хорстманн писал в своей рецензии на книгу Пинкарда несколько лет назад: «Прочитать гегелевскую «Феноменологию духа» как теорию современности и затем сделать эту теорию основной философской целью Гегеля можно лишь в том случае, если решительно не считаться с тем, что было для Гегеля предметом и задачей философии». Можно легко привести много других подобных критических высказываний.
Сравнивая рецепцию Гегеля в США с рецепцией Канта, в которой мы видели две фазы, мы можем сказать: первая в настоящий момент находится в конце первой фазы и готовиться перейти во вторую фазу. Благодаря сближению Гегеля с проблемами и интересами, характерными для американского прагматизма, Гегель стал вызывать значительный интерес в США. Дополнительным подтверждением этому может служить тот факт, что интерес к Гегелю начал воплощаться и институционально. Подобно тому как два десятилетия назад ведущие университеты выделяли места для преподавателей кантовской философии, сейчас эти университеты начинают создавать места для исследователей Гегеля. Такие университеты как Стенфорд, Корнелл, Нью-Йоркский университет или университет Джонса Хопкинса, которые до недавнего времени считались твердынями исключительно аналитической философии, сейчас имеют гегелеведов на своих философских факультетах. Гарвард с недавних пор ищет специалиста по Гегелю. Наряду с изданием кантовских работ издательство Cambridge Univesity Press начало англоязычное издание гегелевских работ в крупном формате. Новый перевод «Феноменологии духа», над которым работает Терри Пинкард, почти завершен.
Множатся также и признаки начала второй фазы рецепции Гегеля. Усиливаются критические голоса, утверждающие, что Гегель до сих пор не был правильно понят. В дополнение к этому я хотел бы здесь привести также три новых симптоматичных примера.
(1) Пренебрежение гегелевской спекулятивной логикой в пользу его феноменологической теории современности все чаще осуждается и отвергается. В то время как еще в 1990-ом году Аллен Вуд писал в своей книге Hegel's Ethical Thought: “Спекулятивная логика мертва... Гегель, который еще жив и говорит с нами - это не спекулятивный логик или идеалистический метафизик, а историк философии, политический теоретик, философ, занимающийся этическими проблемами и кризисами культурной идентичности, которые волнуют и нас” (6-8), недавно вышла новейшая книга Стивена Хоулгейта The Opening of Hegel's Logic, которая притязает покончить именно с этим предрассудком. Хоулгейт пишет: «Целью The Opening of Hegel's Logic является развеять мифы, окружающие «Логику», и показать, что этот несправедливо игнорируемый текст Гегеля является необычайно тонкой и проницательной работой».
(2) В появившейся в 2005 году книге Hegel, Idealism and Analytic Philosophy Том Рокмор предпринимает прямую атаку на неопрагматическую интерпретацию Гегеля, распространенную в аналитической философии. По мнению Рокмора основной проблемой этой интерпретации является то, что она остается связанной с метафизическим реализмом, характеризируемым Рокмором как «познание того, что существует, и именно так, как оно существует». [2] Согласно Рокмору это приводит к игнорированию или непониманию гегелевского идеализма. Поэтому неопрагматистская интерпретация Гегеля принципиально не способна понять данную философскую позицию. (К сожалению, к книге Рокмора можно предъявить много претензий; она написана в исключительно полемическом ключе и полна сомнительных суждений. Например, едва ли можно согласиться, что для Брэндома и Макдауэлла характерно «отсутствие внимания к идеализму». Как мне кажется, и гегелевская позиция в этой книге нередко искажается. Я упоминаю о ней здесь лишь потому, что она кажется мне характерным индикатором изменений в новейшей рецепции Гегеля.)
(3) Я придержал наиболее интересное для третьего примера. Типичным для первой фазы рецепции Гегеля была убежденность в том, что то, что было важно для самого Гегеля, можно передать без потерь при помощи употребительного сейчас понятийного аппарата. Однако можно ли просто не замечать, что когда Гегель описывает свой собственный метод, он говорит о «текучих» понятиях, о «самодвижущихся» понятиях, для чего в современном аналитическом понятийном аппарате нет соответствия? [3] Другой пример: гегелевское конкретно-всеобщее имеет сходства с кантовским интуитивным рассудком и гётевским наглядным мышлением, но не с дискурсивными общими понятиями, с помощью которых неопрагматисты формулируют мысли в своих работах, и которые они в значительной мере считают безальтернативными. В связи с этим американский философ Джеймс Конант и германист Дэвид Веллбери, преподающие в Чикагском университете, начали обширный, уже длящийся более двух лет проект по исследованию метода недискурсивного мышления, со значительной финансовой поддержкой Andrew W. Mellon Foundation, крупнейшего фонда по поддержке гуманитарных наук в США. Проект проходит в Чикагском университете и состоит из двух крупных конференций, а также многосеместрового семинара, на которые в каждом случае приглашались исследователи как из США, так и из других стран. Конант и Веллбери формулируют тему исследования с опорой на Гегеля следующим образом: «Проблема того, что мы называем (следуя Гегелю) конкретно-всеобщим встает различным образом почти во всех дисциплинах… В наиболее общем виде она звучит так: каким образом нечто конкретное и недискурсивное может быть общезначимым?» В соответствии с их междисциплинарным фоном они ставят тему так широко, что они принимают во внимание и иные версии недискурсивного мышления, и историческая кривая должна быть проведена от Гёте через немецкий идеализм до Витгенштейна.
Это амбициозный и многообещающий проект, который в то же время поддерживается крупными институтами. Я полагаю, что это позволяет оценить то, насколько всерьёз взялись за Гегеля сегодня в США.
Как обстоит дело с двумя другими немецкими идеалистами, Фихте и Шеллингом? Что касается Фихте, рецепция его философии в англо-американском мире пока не продвинулась так далеко, как рецепция философии Гегеля. Тем не менее, неизменно растет количество публикаций о Фихте, а основанное в 1991 г. Северо-Американское общество Фихте организует ежегодные собрания. Здесь ведущими фигурами являются Том Рокмор и, прежде всего, Даниэл Бризил. Бризил в течение лет собственноручно перевел на английский важнейшие работы Фихте и неустанно агитирует за Фихте. Он является американским Райнхардом Лаутом, [4] и в основном ему мы обязаны усиливающемуся вниманию к Фихте в США. Так, в последние годы появились интересные монографии о Фихте: Fichte’s Theory of Subjectivity (1990) Фредерика Нойхаузера - работа, которая принесла ему место старшего преподавателя [Assistenzprofessur, т.е. место assistant professor] в Гарварде и сделала Фихте возможным предметом для разговора в этом известном университете. [5] В 1997 г. Появилась книга Уэйна Мартина Idealism and Objectivity: Understanding Fichte’s Jena Project. Сюда же относится книга Гюнтера Цёллера Fichte’s Transcendental Philosophy: The Original Duplicity of Intelligence and Will.
С недавних пор Фихте занимается также известный американский специалист по этике Стивен Дарвелл. При этом его интересует, прежде всего, теория субъективности Фихте, которая граничит с интересами аналитических философов. У этой теории оказывается много возможных точек соприкосновения с новыми работами в области теории сознания (Дэвид Чалмерс и другие), которой в настоящее время широко занимаются в США. Чтобы понять, достаточно ли этого, чтобы обеспечить Фихте философское влияние в США, подобное гегелевскому, придётся подождать.
Из всех немецких идеалистов наименее интенсивна в настоящее время в англо-саксонском культурном пространстве рецепция Шеллинга. Некоторые американские философы все же интенсивно работают над Шеллингом (тут следует назвать, прежде всего, Майкла Фатера из университета Маркетта в Милуоки), но их число пока относительно невелико. Пока не существует Северо-Американского общества Шеллинга, и лишь самые важные работы Шеллинга переведены на английский.
Впрочем, с 2003 г. существует общество, в котором изучение Шеллинга играет центральную роль. Это новейшее учреждение - Северо-Американское «Общество немецкого идеализма», которое может проводить свои конференции на собраниях Американской философской ассоциации. Это общество, резиденция которого находится в Колледже Льюиса и Кларка в Портленде, штат Орегон, является, по моему мнению, признаком того, что сейчас немецкий идеализм в США, можно сказать, «жив и здоров». Оно также является признаком того, что время изучения немецких идеалистов по отдельности и даже до некоторой степени изолированно подходит к концу, и, вместо этого, появится более общее понимание движения мысли от Канта к Гегелю в целом, а с этим и того, что делает немецкий идеализм столь особым феноменом в истории философии. [6]
[1] Статья была опубликована в Jahrbuch der Japanischen Hegel-Gesellschaft за 2007 г. после того, как она была прочитана на конференции этого общества в Японии.
[2] Getting it right about what is as it is. Менее громоздкий и более точный перевод в голову не приходит.
[3] Одно интересное исключение: Дуглас Хофштадтер и др., Fluid Concepts & Creative Analogies. New York: Basic Books 1995. Конечно, эта книга происходит из совершенно другого исследовательского контекста, а именно из контекста когнитивных наук.
[4] Райнхард Лаут (1919-2007) - немецкий философ, был ответственным редактором полного собрания сочинений Фихте, изданного Баварской академией наук.
[5] Нойхаузер с 2003 г. преподает в Колумбийском университете.
[6] Последнее предложение можно проиллюстрировать тем фактом, что сам автор статьи в 2011 г. опубликовал книгу Die 25 Jahre der Philosophie именно о периоде философского развития от Канта до Гегеля, вышедшую в 2012 г. и на английском языке в Harvard University Press (под названием The Twenty-Five Years of Philosophy: A Systematic Reconstruction). Эта книга не вполне обычна тем, что в ней автор особо подчеркивает влияние Гёте на формирование немецкого идеализма (см. особенно главы 4 и 11).
Критика русских формулировок перевода и указание опечаток всячески приветствуется.
Немецкий идеализм: взгляд из США
Экарт Фёрстер (Университет Джонса Хопкинса, Балтимор)
Организатор нашей конференции [1] попросил меня сказать что-то по теме «Немецкий идеализм: взгляд из США». Я с удовольствием удовлетворю это пожелание, однако прошу учесть, что в течение короткого времени, отведенного мне регламентом, я могу сделать это лишь в самых общих чертах. В этом деле невозможно избежать упрощений, однако я надеюсь, что эти упрощения не превысят допустимой меры. Кроме того я буду рассматривать Канта в качестве немецкого идеалиста, что в любом случае считается само собой разумеющимся с американской точки зрения, для того чтобы разъяснить общий момент, о котором идет речь.
В последние годы в США немецкие идеалисты получили такое внимание, которого они не имели здесь никогда ранее. Как следует это понимать? Благодаря чему это стало возможно?
Для того чтобы мыслители, столь характерные для их собственной культуры и столь глубоко в ней укорененные, как немецкие идеалисты, могли приобрести действительно широкое влияние в совершенно другой культуре (в нашем случае - в англо-американской культуре) необходимо, чтобы их можно было соотнести с чем-то, что характерно и типично для воспринимающей культуры, к чему-то определяющему эту культуру. Этот этап я буду называть первой фазой рецепции и адаптации. Во время второй фазы рецепции, которую я выделяю, происходит освобождении от ограничений, характерных для первой фазы, и появляется стремление к имманентной интерпретации рассматриваемых мыслителей.
Для начала я хотел бы разъяснить вопрос на примере Канта. Разумеется, в англосаксонском языковом пространстве были отдельные философы, которые по каким-либо причинам интенсивно занимались Кантом. Здесь можно упомянуть, например, Г.Дж. Патона и Нормана Кемп Смита, переводчика «Критики чистого разума» на английский, или Люьиса Уайта Бека и Уилфреда Селларса. Однако широкое влияние в англосаксонском языковом пространстве Кант приобрел лишь тогда, когда Питер Стросон и Джонатан Беннетт связали его аргументацию с дискуссиями в аналитической философии языка, которая доминировала в то время в англосаксонском культурном пространстве. С другой стороны, установление этой связи стало возможным благодаря тому, что среди аналитических философов тогда распространился способ аргументации, сходный с трансцендентальным методом Канта, хотя и не идентичный ему. Появилась потребность поставить кантовский и аналитический способы философствования в более тесную связь друг с другом, для того, чтобы они могли взаимно прояснить друг друга. Таким образом, в течение относительно короткого времени возник поток публикаций, в которых обсуждалась природа трансцендентальных аргументов, а значит, неизбежно, и кантовская «Критика чистого разума». С этого момента аналитические философы должны были что-то знать о Канте, чтобы не считаться некомпетентными. В США это означало, что в лучших университетах отныне Кант должен также и преподаваться. Для этого должны были быть выделены соответствующие места на факультетах. Таким образом, философские факультеты, на которых до того никогда не было специальных мест для преподавателей кантовской философии, создали соответствующие профессуры в 70-ых и 80-ых гг. для того, чтобы не отставить от других университетов. В настоящее время в любом ведущем университете США имеется по меньшей мере один специалист по Канту.
Это привело ко второй фазе рецепции в англосаксонском культурном пространстве. Теперь Кант изучается и преподается на более широкой основе. И по мере того как Кант изучался все более интенсивно, становилось все более ясно, что то, как он был воспринят в течение первой фазы рецепции, представляло лишь очень незначительный аспект кантовской мысли. Дело в том, что во время первой фазы в поле зрения попала и считалась заслуживающей внимания лишь «Критика чистого разума». И даже в ней в действительности вызывала интерес лишь «Аналитика», поскольку она казалась плодотворной и родственной образу мыслей аналитических философов. Это было связано с тем, что лишь в «Аналитике», и в особенности, разумеется, в «Трансцендентальной дедукции категорий» и в «Опровержении идеализма», можно было найти аргументацию, сопоставление которой с аналитическим способом мышления, восходящим к Витгенштейну напрашивалось. «Диалектика» «Критики чистого разума», за исключением главы о «Паралогизмах», уже рассматривалась как шаткая с точки зрения аргументации и устаревшая с философской точки зрения. Кантовская этика, эстетика, телеология, философия истории, натурфилософия - все это первоначально совершенно не признавалось аналитической философией и попадало в поле зрения постепенно, посредством институциализированного исследования кантовской философии. Так в 1979 году в своем исследовании кантовской эстетики (Kant and the Claims of Taste) Пол Гайер еще мог открыть поистине новую территорию в американском контексте. С тех пор в сущности ни один аспект кантовских работ не остался без внимания. Кантоведение в США едва ли качественно отличается от кантоведения в Германии, хотя в некоторых областях, таких как кантовская натурфилософия, оно ранее рассматривалось как несамостоятельное. Сила влияния кантовской философии видна еще и по тому факту, что на протяжении приблизительно двадцати лет существует Северо-Американское кантовское общество, включающее значительное количество членов. Три раза в год оно организует собственные мероприятия на встречах Американской Философской Ассоциации; наряду с этим каждый год организуется масса местных конференций. С этого времени также идет работа над унифицированным изданием кантовских работ в английском переводе, которое издается Cambridge University Press и быстро идет к завершению. В целом, кантоведы в США в настоящее время работают существенно активнее и продуктивнее, чем в Германии.
Во время этого усвоения кантовской философии в США доминировала эмпирически-аналитическая философия. Так что до некоторой степени считалось хорошим тоном среди философов насмехаться над Гегелем и не принимать его всерьез в качестве философа. Разумеется, здесь также всегда были отдельные философы, которые по биографическим или иным причинам интересовались Гегелем и считали его значительным философом (в качестве примеров можно привести Дж. Д. Финдли, Стенли Розена или Чарльза Тейлора), однако их интерпретации Гегеля не оказали большого влияния. Лишь в последние годы эта ситуация изменилась.
Это стало возможным, во-первых, благодаря тому, что к этому времени аналитическая философия сама оказалась в кризисе, и ее монополия стала проблематичной. Это можно видеть, например, по следующим признакам: (1) По растущему числу работ по истории аналитической философии (во время расцвета аналитической философии исторические исследования аналитического канона систематически исключались). (2) Во-вторых, по большому числу работ, демонстрирующих сходства между аналитическими философами и представителями так называемой континентальной (то есть европейской) традиции (к которой аналитические философы традиционно относились с презрением или насмешкой). К подобным работам я отношу, например, книгу Майкла Фридмана о дебатах между Хайдеггером и Кассирером в Давосе, которые первоначально вызвали интерес Фридмана в связи с тем, что Карнап также присутствовал на этих дебатах, а Фридман хотел написать монографию о логическом эмпиризме и неопозитивизме Карнапа (Parting the Way, чрезвычайно успешная в США книга в последние 5 лет). Сюда же относятся также такие публикации как изданная в 1987 г. издательством MIT Press книга Кеннета Байеса и др. After Philosophy. End or Transformation?, которая объединила столь различных авторов как Рорти и Лиотар, Дэвидсон и Деррида, Даммит и Хабермас, Патнем и Карл-Отто Апель. (3) В-третьих, следует назвать растущее число книг, в которых указываются противоречия или иные проблемы в основополагающих целях и предпосылках самой аналитической традиции (к ним относятся например работы Стенли Кавелла, Джеймса Конанта, Коры Даймонд, Томаса Куна, Джона Макдаулла, Хилари Патнема, Чарльза Тейлора и других).
Это развитие в рамках самой аналитической философии, приведшее к ее открытости по отношению к направлениям мысли иного характера, до того исключаемым ей, едва ли однако сделало бы Гегеля интересным для широкой публики, если бы американские философы не обнаружили бы в Гегеле нечто соответствующее американским культурным течениям: прагматизм. Прагматизм глубоко укоренен в американской культуре и был первоначально сформулирован в классической форме такими мыслителями как Джон Дьюи. В дальнейшем он был развит, углублен и приведен в соответствие с текущими интересами и проблемами в 20-ом веке неопрагматистами, такими как Виллард Ван Орман Куайн, Вилфрид Селларс и Ричард Рорти.
Разумеется, степень того, насколько новые американские исследователи Гегеля идентифицируют себя с прагматизмом разнится от случая к случаю. Некоторые, например Роберт Пиппин, до некоторой степени прошли прямой путь от Канта к Гегелю и обосновали, что тот, кто принимает Канта всерьез, в особенности его размышления о трансцендентальной апперцепции, уже оказывается на пути к Фихте и Гегелю. Приблизительно то же самое можно сказать и об Аллене Вуде. Однако большинство исследователей, ответственных за новый интерес к Гегелю в США, видят значение Гегеля (и под этим они всегда понимают его релевантность для современности) в том, что он внес вклад в анализ современного общества, а также в разработку проблемы человеческой самоактуализации. И интерес, которым Гегель сейчас пользуется в США, такого рода, что многие считают возможным говорить о Гегеле без того, чтобы заниматься спекулятивным мышлением. Такому восприятию, несомненно, способствует сознательная ассимиляция Гегеля на прагматистский манер. Наиболее ярко эта прагматистская интерпретация Гегеля представлена Робертом Брэндомом (его давно ожидаемая книга о «Феноменологии духа» близка к завершению), и Терри Пинкардом.
Так, уже подзаголовок книги Пинкарда о «Феноменологии духа» гласит "The Sociality of Reason”. Согласно Пинкарду, в «Феноменологии духа» Гегель предпринимает исследование «истории развития рефлективных социальных практик», для того чтобы «примириться с современностью» (16, 15). Соответственно, значение Гегеля заключается, прежде всего, в его вкладе в теорию современности, в изучение культурной истории рациональности, в обосновании социального фундамента мировоззрений. Заключительная глава об абсолютном знании, согласно интерпретации Пинкарда, является «рефлексией об объяснениях, даваемых современными обществами тому, что является для нас авторитетным, а также о том, почему эти 'базовые правила' 'действительно являются' авторитетными или 'действительно должны' считаться авторитетными» (261).
Для интерпретации Пинкарда (как и для многих его американских коллег) характерно вынесение за скобки метафизического аспекта гегелевского мышления (того, что мои американские коллеги называют «сумасшедшей метафизикой») в пользу прагматических и социальных аспектов разума. В попытках превратить Гегеля в теоретика современности, не только выпускают из рассмотрения абсолют, но и возводят «Феноменологию духа» (и наряду с ней «Философию права») в разряд основных работ Гегеля. Приблизительно так же ранее «аналитику» кантовской «Критики чистого разума» превращали в «главную работу» Канта.
Помимо этого, конечно, приходится пренебречь и тем фактом, что Гегель считал «Феноменологию» лишь введением в его систему, и что в «Феноменологии» были представлены лишь формы кажущегося знания, но не действительное знание, которое может быть выражено только в системе. Нетрудно увидеть, что при этом выносится за скобки важный аспект подлинного понимания Гегеля. Рольф-Петер Хорстманн писал в своей рецензии на книгу Пинкарда несколько лет назад: «Прочитать гегелевскую «Феноменологию духа» как теорию современности и затем сделать эту теорию основной философской целью Гегеля можно лишь в том случае, если решительно не считаться с тем, что было для Гегеля предметом и задачей философии». Можно легко привести много других подобных критических высказываний.
Сравнивая рецепцию Гегеля в США с рецепцией Канта, в которой мы видели две фазы, мы можем сказать: первая в настоящий момент находится в конце первой фазы и готовиться перейти во вторую фазу. Благодаря сближению Гегеля с проблемами и интересами, характерными для американского прагматизма, Гегель стал вызывать значительный интерес в США. Дополнительным подтверждением этому может служить тот факт, что интерес к Гегелю начал воплощаться и институционально. Подобно тому как два десятилетия назад ведущие университеты выделяли места для преподавателей кантовской философии, сейчас эти университеты начинают создавать места для исследователей Гегеля. Такие университеты как Стенфорд, Корнелл, Нью-Йоркский университет или университет Джонса Хопкинса, которые до недавнего времени считались твердынями исключительно аналитической философии, сейчас имеют гегелеведов на своих философских факультетах. Гарвард с недавних пор ищет специалиста по Гегелю. Наряду с изданием кантовских работ издательство Cambridge Univesity Press начало англоязычное издание гегелевских работ в крупном формате. Новый перевод «Феноменологии духа», над которым работает Терри Пинкард, почти завершен.
Множатся также и признаки начала второй фазы рецепции Гегеля. Усиливаются критические голоса, утверждающие, что Гегель до сих пор не был правильно понят. В дополнение к этому я хотел бы здесь привести также три новых симптоматичных примера.
(1) Пренебрежение гегелевской спекулятивной логикой в пользу его феноменологической теории современности все чаще осуждается и отвергается. В то время как еще в 1990-ом году Аллен Вуд писал в своей книге Hegel's Ethical Thought: “Спекулятивная логика мертва... Гегель, который еще жив и говорит с нами - это не спекулятивный логик или идеалистический метафизик, а историк философии, политический теоретик, философ, занимающийся этическими проблемами и кризисами культурной идентичности, которые волнуют и нас” (6-8), недавно вышла новейшая книга Стивена Хоулгейта The Opening of Hegel's Logic, которая притязает покончить именно с этим предрассудком. Хоулгейт пишет: «Целью The Opening of Hegel's Logic является развеять мифы, окружающие «Логику», и показать, что этот несправедливо игнорируемый текст Гегеля является необычайно тонкой и проницательной работой».
(2) В появившейся в 2005 году книге Hegel, Idealism and Analytic Philosophy Том Рокмор предпринимает прямую атаку на неопрагматическую интерпретацию Гегеля, распространенную в аналитической философии. По мнению Рокмора основной проблемой этой интерпретации является то, что она остается связанной с метафизическим реализмом, характеризируемым Рокмором как «познание того, что существует, и именно так, как оно существует». [2] Согласно Рокмору это приводит к игнорированию или непониманию гегелевского идеализма. Поэтому неопрагматистская интерпретация Гегеля принципиально не способна понять данную философскую позицию. (К сожалению, к книге Рокмора можно предъявить много претензий; она написана в исключительно полемическом ключе и полна сомнительных суждений. Например, едва ли можно согласиться, что для Брэндома и Макдауэлла характерно «отсутствие внимания к идеализму». Как мне кажется, и гегелевская позиция в этой книге нередко искажается. Я упоминаю о ней здесь лишь потому, что она кажется мне характерным индикатором изменений в новейшей рецепции Гегеля.)
(3) Я придержал наиболее интересное для третьего примера. Типичным для первой фазы рецепции Гегеля была убежденность в том, что то, что было важно для самого Гегеля, можно передать без потерь при помощи употребительного сейчас понятийного аппарата. Однако можно ли просто не замечать, что когда Гегель описывает свой собственный метод, он говорит о «текучих» понятиях, о «самодвижущихся» понятиях, для чего в современном аналитическом понятийном аппарате нет соответствия? [3] Другой пример: гегелевское конкретно-всеобщее имеет сходства с кантовским интуитивным рассудком и гётевским наглядным мышлением, но не с дискурсивными общими понятиями, с помощью которых неопрагматисты формулируют мысли в своих работах, и которые они в значительной мере считают безальтернативными. В связи с этим американский философ Джеймс Конант и германист Дэвид Веллбери, преподающие в Чикагском университете, начали обширный, уже длящийся более двух лет проект по исследованию метода недискурсивного мышления, со значительной финансовой поддержкой Andrew W. Mellon Foundation, крупнейшего фонда по поддержке гуманитарных наук в США. Проект проходит в Чикагском университете и состоит из двух крупных конференций, а также многосеместрового семинара, на которые в каждом случае приглашались исследователи как из США, так и из других стран. Конант и Веллбери формулируют тему исследования с опорой на Гегеля следующим образом: «Проблема того, что мы называем (следуя Гегелю) конкретно-всеобщим встает различным образом почти во всех дисциплинах… В наиболее общем виде она звучит так: каким образом нечто конкретное и недискурсивное может быть общезначимым?» В соответствии с их междисциплинарным фоном они ставят тему так широко, что они принимают во внимание и иные версии недискурсивного мышления, и историческая кривая должна быть проведена от Гёте через немецкий идеализм до Витгенштейна.
Это амбициозный и многообещающий проект, который в то же время поддерживается крупными институтами. Я полагаю, что это позволяет оценить то, насколько всерьёз взялись за Гегеля сегодня в США.
Как обстоит дело с двумя другими немецкими идеалистами, Фихте и Шеллингом? Что касается Фихте, рецепция его философии в англо-американском мире пока не продвинулась так далеко, как рецепция философии Гегеля. Тем не менее, неизменно растет количество публикаций о Фихте, а основанное в 1991 г. Северо-Американское общество Фихте организует ежегодные собрания. Здесь ведущими фигурами являются Том Рокмор и, прежде всего, Даниэл Бризил. Бризил в течение лет собственноручно перевел на английский важнейшие работы Фихте и неустанно агитирует за Фихте. Он является американским Райнхардом Лаутом, [4] и в основном ему мы обязаны усиливающемуся вниманию к Фихте в США. Так, в последние годы появились интересные монографии о Фихте: Fichte’s Theory of Subjectivity (1990) Фредерика Нойхаузера - работа, которая принесла ему место старшего преподавателя [Assistenzprofessur, т.е. место assistant professor] в Гарварде и сделала Фихте возможным предметом для разговора в этом известном университете. [5] В 1997 г. Появилась книга Уэйна Мартина Idealism and Objectivity: Understanding Fichte’s Jena Project. Сюда же относится книга Гюнтера Цёллера Fichte’s Transcendental Philosophy: The Original Duplicity of Intelligence and Will.
С недавних пор Фихте занимается также известный американский специалист по этике Стивен Дарвелл. При этом его интересует, прежде всего, теория субъективности Фихте, которая граничит с интересами аналитических философов. У этой теории оказывается много возможных точек соприкосновения с новыми работами в области теории сознания (Дэвид Чалмерс и другие), которой в настоящее время широко занимаются в США. Чтобы понять, достаточно ли этого, чтобы обеспечить Фихте философское влияние в США, подобное гегелевскому, придётся подождать.
Из всех немецких идеалистов наименее интенсивна в настоящее время в англо-саксонском культурном пространстве рецепция Шеллинга. Некоторые американские философы все же интенсивно работают над Шеллингом (тут следует назвать, прежде всего, Майкла Фатера из университета Маркетта в Милуоки), но их число пока относительно невелико. Пока не существует Северо-Американского общества Шеллинга, и лишь самые важные работы Шеллинга переведены на английский.
Впрочем, с 2003 г. существует общество, в котором изучение Шеллинга играет центральную роль. Это новейшее учреждение - Северо-Американское «Общество немецкого идеализма», которое может проводить свои конференции на собраниях Американской философской ассоциации. Это общество, резиденция которого находится в Колледже Льюиса и Кларка в Портленде, штат Орегон, является, по моему мнению, признаком того, что сейчас немецкий идеализм в США, можно сказать, «жив и здоров». Оно также является признаком того, что время изучения немецких идеалистов по отдельности и даже до некоторой степени изолированно подходит к концу, и, вместо этого, появится более общее понимание движения мысли от Канта к Гегелю в целом, а с этим и того, что делает немецкий идеализм столь особым феноменом в истории философии. [6]
[1] Статья была опубликована в Jahrbuch der Japanischen Hegel-Gesellschaft за 2007 г. после того, как она была прочитана на конференции этого общества в Японии.
[2] Getting it right about what is as it is. Менее громоздкий и более точный перевод в голову не приходит.
[3] Одно интересное исключение: Дуглас Хофштадтер и др., Fluid Concepts & Creative Analogies. New York: Basic Books 1995. Конечно, эта книга происходит из совершенно другого исследовательского контекста, а именно из контекста когнитивных наук.
[4] Райнхард Лаут (1919-2007) - немецкий философ, был ответственным редактором полного собрания сочинений Фихте, изданного Баварской академией наук.
[5] Нойхаузер с 2003 г. преподает в Колумбийском университете.
[6] Последнее предложение можно проиллюстрировать тем фактом, что сам автор статьи в 2011 г. опубликовал книгу Die 25 Jahre der Philosophie именно о периоде философского развития от Канта до Гегеля, вышедшую в 2012 г. и на английском языке в Harvard University Press (под названием The Twenty-Five Years of Philosophy: A Systematic Reconstruction). Эта книга не вполне обычна тем, что в ней автор особо подчеркивает влияние Гёте на формирование немецкого идеализма (см. особенно главы 4 и 11).