Еще про Торм.
Под катом история, появившаяся под наплывом безрадостного настроения.
Враги Некоторые думают, что с наступлением суши жизнь Торма замирает. Возможно, в городах и замках так оно и есть. Но что знают жители замков и городов о настоящем Торме? По другую сторону Ограды людей издревле кормит лес. И лес не принесет ничего к порогу, в него надо ходить.
Сегодня Вихор выслеживал ухокрыла на яром берегу Ночь-реки. Как всегда, он предпочитал охотиться в одиночестве и по старинке. Целую ночь провел, лежа в лодке под скрадкой из веток, наблюдая за жизнью ухокрыльей колонии. Ему нравилось следить за размеренной жизнью ночных летунов, неторопливо выискивая "своего". Последнее время, когда выяснилось, что за тонкую и прочную кожу с крыльев в замке готовы неплохо платить, иные ходоки потянулись на промысел большими компаниями. Расставляли сети в местах, где обычно охотятся ухи, или возле их нор, а потом огнём и шумом загоняли их в ловушки десятками. При этом добыча, разумеется, билась, металась, рвала и портила драгоценные крылья, и это Вихру совершенно не нравилось. Стоит ли из жадности откусывать больше, чем можешь проглотить? Сам он не жалел времени на выбор добычи. Высматривал уха покрупнее, с чистой и яркой шкурой, но обычно немолодого: такой быстрее умотается, кружа в ночном небе, и будет менее осторожен, когда под утро спустится к водопою. Это, пожалуй, единственный случай, когда ух оказывается на земле один, без дружной толпы сородичей. Тут уж охотнику надо не оплошать, броситься точно со спины, коленями прижать крылья к земле как можно ближе к телу, надёжно ухватить добычу пониже перепончатых ушей и вогнать нож между затылком и шейными позвонками. Если всё сделано правильно, ух умрёт быстро, без борьбы и лишних страданий, а значит, не будет ни плеска, ни воплей, способных всполошить всю колонию. Но даже в этом случае Вихор предпочитал после удачной охоты вернуться в свою скрадку и ждать, пока день не загонит ухокрылов в норы. Что бы там не рассказывали в кабаке некоторые хвастуны, не под силу человеку отбиться от целой стаи разъяренных ухов, ведь даже самый мелкий и худосочный из них имеет острые зубы, длинные когти и размах крыльев локтей в пять. Порвут в лоскуты и как звать не спросят.
В этот раз Вихор высмотрел для себя красивого крупного уха. Он отличался от прочих серебристо-серой мастью и необычной манерой охоты. Большинство ухов либо догоняет свою добычу, следуя за ней по пятам, либо кружат по привычному им маршруту, хватая то, что попалось по пути. Этот же был хитёр. Вспугнув кролика, он не мчался следом, а, не торопясь, летел в ту сторону, куда зверёк заложил петлю. И незадачливый грызун практически сам прыгал ему в зубы. А еще серебряный, в отличие от многих других ухов, не опускался, чтобы попить, на одно и то же место. Понаблюдав за ним подольше, Вихор, правда, понял, что у того всё же есть несколько любимых водопойных мест. Это осложняло дело, но не намного: оставалось только устроить засаду в одном из них и терпеливо ждать.
В первую ночь удача была не на стороне Вихра, ни один ух так и не опустился рядом с его скрадкой. Что ж, он был готов ждать, сколько надо, а пока наблюдал, как недавно вставшая на крыло молодёжь играет в воздухе, а взрослые ухи охотятся, делят добычу или отдыхают возле нор. Серебряный тоже был где-то там. Вихор заметил его, но сильно приглядываться не стал, чтобы потом душа не саднила.
Чтобы была возможность как следует отсыпаться после ночных засад, Вихор давно построил себе в этих местах заимочку, маленький домик, спрятанный в ветвях раскидистой ветлы. Наскоро перекусив, он уже совсем было собрался завалиться спать до вечерней зари, когда услышал какой-то странный шум и пронзительные ухокрыльи вопли со стороны Ночь-реки. "Что еще за переполох? Сходить что ли поглядеть?" - подумал Вихор и присел на порог, поправляя на ноге обмотку. Только это его и спасло. В ветвях вдруг затрещало, полетели во все стороны обломанные побеги и листья. Какой-то перепуганный, ослепший на дневном свету ух проломился сквозь кусты, врезался в ветлу, заметался, а потом, увидев кусочек спасительной темноты, не разбирая дороги, кинулся в него. И этим самым кусочком оказалась открытая дверь Вихровой избушки. "Вот ведь ракшасьи выродки, - мрачно подумал Вихор, - опять ухов сетями ловят. Теперь мне только собирать вещи да топать домой. Колония-то после них седьмицы три будет гудеть, как осиный улей, и бросаться на всё подряд. Хотя нынче, похоже, и мне кое-что перепало." И он торопливо захлопнул дверь. Внутри загрохотало, посыпались на пол какие-то вещи... Не дожидаясь, пока ух в панике расшибется сам или разнесет пол дома, Вихор подхватил топорик. Если сейчас резко открыть дверь, то яркий свет ослепит ночного летуна. Он на долю мгновения замрёт, прекратив метаться и лупить крыльями, и тут уж, охотник, не зевай.
"Ну, Маэль в помощь," - пожелал сам себе Вихор. Распахнул дверь, кинулся вперед, резко и коротко замахиваясь обухом топора, и... не смог ударить. Рука не поднялась. Это была уха. Перепуганная, дрожащая, как осиновый лист, она стояла, вжавшись спиной в дальний угол, и прижимала одним крылом к груди крохотного младенца с мягкими розовыми крылышками. Второе её крыло было перебито и беспомощно волочилось по полу. Вихор неосторожно переступил с ноги на ногу. Уха тотчас же отчаянно закричала, кинулась лбом в стену, упала и замерла, дрожа. Уже осторожно, стараясь не делать лишних движений, Вихор набросил на неё рогожку, лежавшую на полу. Уха повозилась под ней немного и притихла. "Мда, дела..." - сказал ей Вихор - "И как мне теперь с тобой быть?" Впрочем, сказал он это просто так, чтобы уха слышала, где он стоит, и не пугалась. Сам он прекрасно знал, как следует быть дальше. Если не сумел убить, то надо помочь бедняге хоть чем-то да выпустить поближе к дому. Прежде всего - осмотреть покалеченное крыло. Потихоньку приговаривая всякую успокоительную ерунду, Вихор приблизился и грустно покачал головой. Крыло выглядело скверно: перепонка между пальцами была изорвана в нескольких местах, из раны на предплечье торчали обломки костей. Зубатке понятно, что трогать крыло нельзя, ведь от боли уха опять начнет метаться и, чего доброго, покалечит и самозваного лекаря, и собственного младенца. Но у Вихра на всякий случай была припасена особая фляжка - с хорошей, крепкой самобулькой, настоенной на маке. Вихор взял кружечку, плеснул из заветной фляжки пальца на два, потом подумал и разбавил вдвое водой. Кто их, ухов, знает, как у них насчет хмельного. Вдруг вовсе нельзя? Себе тоже налил, но уж из обычной фляги. Теперь надо было придумать, как напоить уху, ничего не пролив.
Первым делом Вихор отыскал под ивой подходящий дудник и вырезал из его стебля что-то вроде рожка для кормления младенцев. Потом устроил на полу лежанку из соломы и прямо в рогоже осторожно перекатил туда уху, подсунув ей под плечи и шею свернутый плащ. Теперь можно было приступать. "Ну, вздрогнули," - сказал Вихор, глотнул из своей кружки, а из другой - налил немного в рот ухе через рожок. Она сперва задёргалась и закашлялась, но всё же проглотила. Вихор подождал немного, чтобы лекарство подействовало, потом дал ей еще глоточек. Уха расслабилась, перестала трястись. Тогда Вихор принес большое корыто и, накидав в него соломы, аккуратно переложил туда ухиного малыша. Дальше он как мог обмыл и завязал изломанное крыло, а уха уже не сопротивлялась, только дышала мелко и часто. Выпили еще по маленькой: глоточек ухе, пол кружки Вихру. Потом ещё, и ещё... Как-то неожиданно Вихор обнаружил, что уха - прекрасный собеседник. Не орёт, не спорит, не перебивает. Он сам не понимал по-ухокрыльи, она определенно не знала тормальский, но это не имело никакого значения. Вихор поведал ей о том, как тяжело живётся простому лесовику: что урожай нынче так себе, что торговцы вконец обнаглели, за железо ломят столько, что впору опять делать костяные наконечники для стрел и ножи с каменным лезвием; что парни шалят, ловят ухов и птиц сетью, а этл из-за того на людей сердит, и потому поля уж который круг родят скверно; что старший сын захворал, а вести в крепость к лекарю - нет монет. Была бы жива старая ведовка Осина, повёл бы дитя к ней, а так - хоть пропадай... "Ты пойми, уха, и зла на меня не держи, - втолковывал ей Вихор, для доходчивости разводя руками, - Я, может, против вашего племени ничего не имею. Но монеты нужны просто в край..." Уха тоже что-то пыталась растолковать Вихру на своём странном наречии. Вихор слушал внимательно, не понимал ни ящерицы, но кивал: вестимо, что и у ухов полно своих горестей в жизни. Правда, он кое-как усёк, что себя она называет Айа, а малыша - Си. Были ли это имена или что другое, Вихор не разобрал в точности, но для простоты решил считать, что их так зовут.
Повязка на ухином крыле постепенно пропиталась кровью, а сама уха притихла, ослабла, дышала мелко и коротко и часто просила пить. "Эх, мать, уж и не знаю, как ты дальше летать-то будешь," - вздохнул Вихор, стащил с ноги обмотку и принялся бинтовать крыло поверх старой промокшей повязки, - "Ну да ничего, муж, поди, прокормит. У людей, знаешь, тоже по-разному случается. Бывает, живёт человек, живёт, не тужит, а потом вдруг - бах! - и подрала его зубатка или там деревом поломало. Но ничего, родные в беде не бросают. Вот если совсем сирота - тогда горе мыкать... " Вихру вдруг пришло в голову, что, возможно, ухин муж сгинул в той самой сети, из которой ей чудом удалось вырваться, и он снова вздохнул.
Наконец, усталость и хмель сделали своё дело. Вихра накрыло тяжелым забытьём. Во сне он вдруг очутился дома, и увидел, что на их с Рысей хуторе пожар, вся изба уже в огне и дыму, а выскочить нельзя, потому что кто-то на крыльце поставил сеть.
Проснулся Вихор внезапно, взмокший, с тяжелой головой. В щели между ставнями зло палило предвечернее Око. Малыш в корыте возился и горько плакал. Уха лежала неподвижная, странно вытянувшаяся, бездыханная. "Эх, отмучилась," - разочарованно сказал Вихор. - "А малец-то голодный..." Было ясно, что без материнского молока ухокрылыш скоро ослабеет, перестанет плакать, а потом уснет навсегда, так и не узнав радости ночного полёта. Вихор нашарил на полке оставшуюся со вчера краюшку хлеба, оторвал кусок от тряпицы, в которую хлеб был завёрнут, смочил водой немного мякиша и завернул в соску. Малыш жадно схватил её, но продолжал жалобно подхныкивать. "Ладно, была-не была, отнесу тебя к твоим родичам, пока Око высоко". Решив так, Вихор кинул взгляд на мёртвую уху, и ему вдруг пришло в голову, что случись самому сгинуть где-нибудь в лесу, он бы замолвил словечко перед Пресветлым Маэлем за существо, которое дотащило бы то, что от него осталось до их с Рысей околицы.
Уха была мелкая и совсем не тяжелая, но крылья мешали. Пришлось их отрубить. Не ломаное крыло можно было бы позже продать, так что Вихор отложил его в сторонку, а оставшееся рассёк на части топором и как можно плотнее закатал в рогожу вместе с телом ухи. Получившийся тюк укрепил двумя ремнями за плечи, а малыша сунул за пазуху, где тот вцепился коготками в рубашку и тут же затих в тепле и темноте.
У берега Ночь-реки Вихор скинул поклажу в лодку. Осталось протолкаться сквозь заросли камыша и рогоза на открытую воду, а там уж до ухокрыльих нор было рукой подать. Нагретая Оком вода мягко обегала шест, поблёскивали серебром мелкие рыбёшки. Тишина кругом стояла такая, что звенело в ушах, но Вихор не сомневался, что с обрыва за ним наблюдает множество внимательных глаз. Даже не пытаясь прятаться, он вывел лодку к яру, остановился, вогнав шест в дно, затем повернулся к норам и резко свистнул. С десяток ухокрылов сейчас же вылезли на стену и замерли, готовые в любой миг сорваться в полёт. Тогда Вихор медленно развязал свёрток и свалил его содержимое за борт. Несколько ухов тут же беззвучно поднялись в воздух. Описывая круги и петли над водой, они по очереди спускались, рассматривали то, что река неторопливо уносила течением. Вдруг один из них страшно закричал, кинулся прямо в реку, шумно заплескав крыльями по мелководью. Остальные как по команде развернулись, и к Вихру со всех сторон помчалась стремительная, неминучая крылатая смерть.
Когда до ближайших когтей оставалось меньше пары вздохов, Вихор распахнул зипун, показав повисшего на рубашке ухокрылыша. Несущийся на него строй в миг разметало, разбросало в стороны, словно листву порывом ветра. Тревожно перекрикиваясь, ухи отлетели назад, к обрыву, расселись у нор. В воздухе остался только один - тот самый серебряный ух, которого Вихор выслеживал накануне. Очень медленно и мягко, всеми движениями показывая, что не собирается нападать, серебряный опустился на корму лодки и сложил крылья. Вихор встретился с ним взглядом и даже слегка удивился: не было в этих глазах ни страха, ни озлобления, только настороженное внимание и немой вопрос. "А, понимаю," - сказал Вихор, осторожно отцепил от своей рубахи коготки малыша и положил его на дно лодки. Сам же потихоньку отодвинулся к носу, держа перед собой пустые раскрытые руки. Ух стремительным движением подхватил малыша и в тот же миг взмыл в воздух, даже не покачнув лодку. " Вот теперь точно пора сматываться, и как можно быстрее," - сказал сам себе Вихор, торопливо разворачиваясь к берегу.
Лодка Вихра уже вошла в камыши, когда он позволил себе кинуть беглый взгляд через плечо в сторону яра. Над водой с криками метался черный ух, а серебряный летел рядом, сдерживая его беспорядочные движения, заботливо оттесняя то от обрыва, то от кромки воды. Наконец, они вместе опустились куда-то в камыши. Вихор соскочил на берег и, не медля более ни мгновения, резво рванул к спасительным кустам.
Грис осторожно убрал крыло со спины Нуара. Его бедный друг по-прежнему был вне себя от горя и гнева, но уже хотя бы не рвался в безумный, неуправляемый полёт.
- Почему, ну почему? Зачем ты не позволил мне догнать эту тварь и выдрать ей глаза? - яростно спросил он, подняв голову из примятых камышей.
- Потому, - как можно спокойнее отозвался Грис, заворачиваясь в свои серебристые крылья, - что мне не хотелось, чтобы мой друг разбился, а его сын остался вовсе без родителей. Ты же совершенно не слышал, куда летишь. Успокойся, подумай вот о чём: ведь бескрылый зачем-то принёс Си домой.
- Он убил Айю!
- И мог бы не нести сюда ребенка. Кто знает, вдруг даже среди бескрылых встречаются не вовсе скверные существа? Ведь они, наверное, так же, как и мы, строят дома, любят своих детей...
Нуар встряхнулся, сел, повернувшись к другу.
- И тебе не пришло в голову, что это могло быть ловушкой?
- Это было возможно. Но когда я стоял там, в лодке, мне показалось, что мы с этим существом вполне правильно поняли друг друга. Бескрылый...
- Что ты такое говоришь? Опомнись, Грис, это враги! Они приходят сюда, как воры, среди глухого дня! Поджигают наши дома, убивают наших друзей и родных без разбора и счета! Они подстерегают нас везде, стоит только опуститься на землю! Они уродливы, жестоки, убивают даже друг друга! Ты всерьёз пытаешься понять этих тварей?
И, резко расправив крылья, Нуар собрался было взлететь, но в последний миг вдруг передумал. Он снова встретился взглядом с Грисом. Теперь в его глазах уже горел совсем другой, злой и холодный огонь.
- Будь осторожнее. Ты погибнешь, когда пожалеешь врага. Но в одном-то ты совершенно прав: у этой твари тоже есть семья и дом. И выследить её мне не будет сложно.
Враги Некоторые думают, что с наступлением суши жизнь Торма замирает. Возможно, в городах и замках так оно и есть. Но что знают жители замков и городов о настоящем Торме? По другую сторону Ограды людей издревле кормит лес. И лес не принесет ничего к порогу, в него надо ходить.
Сегодня Вихор выслеживал ухокрыла на яром берегу Ночь-реки. Как всегда, он предпочитал охотиться в одиночестве и по старинке. Целую ночь провел, лежа в лодке под скрадкой из веток, наблюдая за жизнью ухокрыльей колонии. Ему нравилось следить за размеренной жизнью ночных летунов, неторопливо выискивая "своего". Последнее время, когда выяснилось, что за тонкую и прочную кожу с крыльев в замке готовы неплохо платить, иные ходоки потянулись на промысел большими компаниями. Расставляли сети в местах, где обычно охотятся ухи, или возле их нор, а потом огнём и шумом загоняли их в ловушки десятками. При этом добыча, разумеется, билась, металась, рвала и портила драгоценные крылья, и это Вихру совершенно не нравилось. Стоит ли из жадности откусывать больше, чем можешь проглотить? Сам он не жалел времени на выбор добычи. Высматривал уха покрупнее, с чистой и яркой шкурой, но обычно немолодого: такой быстрее умотается, кружа в ночном небе, и будет менее осторожен, когда под утро спустится к водопою. Это, пожалуй, единственный случай, когда ух оказывается на земле один, без дружной толпы сородичей. Тут уж охотнику надо не оплошать, броситься точно со спины, коленями прижать крылья к земле как можно ближе к телу, надёжно ухватить добычу пониже перепончатых ушей и вогнать нож между затылком и шейными позвонками. Если всё сделано правильно, ух умрёт быстро, без борьбы и лишних страданий, а значит, не будет ни плеска, ни воплей, способных всполошить всю колонию. Но даже в этом случае Вихор предпочитал после удачной охоты вернуться в свою скрадку и ждать, пока день не загонит ухокрылов в норы. Что бы там не рассказывали в кабаке некоторые хвастуны, не под силу человеку отбиться от целой стаи разъяренных ухов, ведь даже самый мелкий и худосочный из них имеет острые зубы, длинные когти и размах крыльев локтей в пять. Порвут в лоскуты и как звать не спросят.
В этот раз Вихор высмотрел для себя красивого крупного уха. Он отличался от прочих серебристо-серой мастью и необычной манерой охоты. Большинство ухов либо догоняет свою добычу, следуя за ней по пятам, либо кружат по привычному им маршруту, хватая то, что попалось по пути. Этот же был хитёр. Вспугнув кролика, он не мчался следом, а, не торопясь, летел в ту сторону, куда зверёк заложил петлю. И незадачливый грызун практически сам прыгал ему в зубы. А еще серебряный, в отличие от многих других ухов, не опускался, чтобы попить, на одно и то же место. Понаблюдав за ним подольше, Вихор, правда, понял, что у того всё же есть несколько любимых водопойных мест. Это осложняло дело, но не намного: оставалось только устроить засаду в одном из них и терпеливо ждать.
В первую ночь удача была не на стороне Вихра, ни один ух так и не опустился рядом с его скрадкой. Что ж, он был готов ждать, сколько надо, а пока наблюдал, как недавно вставшая на крыло молодёжь играет в воздухе, а взрослые ухи охотятся, делят добычу или отдыхают возле нор. Серебряный тоже был где-то там. Вихор заметил его, но сильно приглядываться не стал, чтобы потом душа не саднила.
Чтобы была возможность как следует отсыпаться после ночных засад, Вихор давно построил себе в этих местах заимочку, маленький домик, спрятанный в ветвях раскидистой ветлы. Наскоро перекусив, он уже совсем было собрался завалиться спать до вечерней зари, когда услышал какой-то странный шум и пронзительные ухокрыльи вопли со стороны Ночь-реки. "Что еще за переполох? Сходить что ли поглядеть?" - подумал Вихор и присел на порог, поправляя на ноге обмотку. Только это его и спасло. В ветвях вдруг затрещало, полетели во все стороны обломанные побеги и листья. Какой-то перепуганный, ослепший на дневном свету ух проломился сквозь кусты, врезался в ветлу, заметался, а потом, увидев кусочек спасительной темноты, не разбирая дороги, кинулся в него. И этим самым кусочком оказалась открытая дверь Вихровой избушки. "Вот ведь ракшасьи выродки, - мрачно подумал Вихор, - опять ухов сетями ловят. Теперь мне только собирать вещи да топать домой. Колония-то после них седьмицы три будет гудеть, как осиный улей, и бросаться на всё подряд. Хотя нынче, похоже, и мне кое-что перепало." И он торопливо захлопнул дверь. Внутри загрохотало, посыпались на пол какие-то вещи... Не дожидаясь, пока ух в панике расшибется сам или разнесет пол дома, Вихор подхватил топорик. Если сейчас резко открыть дверь, то яркий свет ослепит ночного летуна. Он на долю мгновения замрёт, прекратив метаться и лупить крыльями, и тут уж, охотник, не зевай.
"Ну, Маэль в помощь," - пожелал сам себе Вихор. Распахнул дверь, кинулся вперед, резко и коротко замахиваясь обухом топора, и... не смог ударить. Рука не поднялась. Это была уха. Перепуганная, дрожащая, как осиновый лист, она стояла, вжавшись спиной в дальний угол, и прижимала одним крылом к груди крохотного младенца с мягкими розовыми крылышками. Второе её крыло было перебито и беспомощно волочилось по полу. Вихор неосторожно переступил с ноги на ногу. Уха тотчас же отчаянно закричала, кинулась лбом в стену, упала и замерла, дрожа. Уже осторожно, стараясь не делать лишних движений, Вихор набросил на неё рогожку, лежавшую на полу. Уха повозилась под ней немного и притихла. "Мда, дела..." - сказал ей Вихор - "И как мне теперь с тобой быть?" Впрочем, сказал он это просто так, чтобы уха слышала, где он стоит, и не пугалась. Сам он прекрасно знал, как следует быть дальше. Если не сумел убить, то надо помочь бедняге хоть чем-то да выпустить поближе к дому. Прежде всего - осмотреть покалеченное крыло. Потихоньку приговаривая всякую успокоительную ерунду, Вихор приблизился и грустно покачал головой. Крыло выглядело скверно: перепонка между пальцами была изорвана в нескольких местах, из раны на предплечье торчали обломки костей. Зубатке понятно, что трогать крыло нельзя, ведь от боли уха опять начнет метаться и, чего доброго, покалечит и самозваного лекаря, и собственного младенца. Но у Вихра на всякий случай была припасена особая фляжка - с хорошей, крепкой самобулькой, настоенной на маке. Вихор взял кружечку, плеснул из заветной фляжки пальца на два, потом подумал и разбавил вдвое водой. Кто их, ухов, знает, как у них насчет хмельного. Вдруг вовсе нельзя? Себе тоже налил, но уж из обычной фляги. Теперь надо было придумать, как напоить уху, ничего не пролив.
Первым делом Вихор отыскал под ивой подходящий дудник и вырезал из его стебля что-то вроде рожка для кормления младенцев. Потом устроил на полу лежанку из соломы и прямо в рогоже осторожно перекатил туда уху, подсунув ей под плечи и шею свернутый плащ. Теперь можно было приступать. "Ну, вздрогнули," - сказал Вихор, глотнул из своей кружки, а из другой - налил немного в рот ухе через рожок. Она сперва задёргалась и закашлялась, но всё же проглотила. Вихор подождал немного, чтобы лекарство подействовало, потом дал ей еще глоточек. Уха расслабилась, перестала трястись. Тогда Вихор принес большое корыто и, накидав в него соломы, аккуратно переложил туда ухиного малыша. Дальше он как мог обмыл и завязал изломанное крыло, а уха уже не сопротивлялась, только дышала мелко и часто. Выпили еще по маленькой: глоточек ухе, пол кружки Вихру. Потом ещё, и ещё... Как-то неожиданно Вихор обнаружил, что уха - прекрасный собеседник. Не орёт, не спорит, не перебивает. Он сам не понимал по-ухокрыльи, она определенно не знала тормальский, но это не имело никакого значения. Вихор поведал ей о том, как тяжело живётся простому лесовику: что урожай нынче так себе, что торговцы вконец обнаглели, за железо ломят столько, что впору опять делать костяные наконечники для стрел и ножи с каменным лезвием; что парни шалят, ловят ухов и птиц сетью, а этл из-за того на людей сердит, и потому поля уж который круг родят скверно; что старший сын захворал, а вести в крепость к лекарю - нет монет. Была бы жива старая ведовка Осина, повёл бы дитя к ней, а так - хоть пропадай... "Ты пойми, уха, и зла на меня не держи, - втолковывал ей Вихор, для доходчивости разводя руками, - Я, может, против вашего племени ничего не имею. Но монеты нужны просто в край..." Уха тоже что-то пыталась растолковать Вихру на своём странном наречии. Вихор слушал внимательно, не понимал ни ящерицы, но кивал: вестимо, что и у ухов полно своих горестей в жизни. Правда, он кое-как усёк, что себя она называет Айа, а малыша - Си. Были ли это имена или что другое, Вихор не разобрал в точности, но для простоты решил считать, что их так зовут.
Повязка на ухином крыле постепенно пропиталась кровью, а сама уха притихла, ослабла, дышала мелко и коротко и часто просила пить. "Эх, мать, уж и не знаю, как ты дальше летать-то будешь," - вздохнул Вихор, стащил с ноги обмотку и принялся бинтовать крыло поверх старой промокшей повязки, - "Ну да ничего, муж, поди, прокормит. У людей, знаешь, тоже по-разному случается. Бывает, живёт человек, живёт, не тужит, а потом вдруг - бах! - и подрала его зубатка или там деревом поломало. Но ничего, родные в беде не бросают. Вот если совсем сирота - тогда горе мыкать... " Вихру вдруг пришло в голову, что, возможно, ухин муж сгинул в той самой сети, из которой ей чудом удалось вырваться, и он снова вздохнул.
Наконец, усталость и хмель сделали своё дело. Вихра накрыло тяжелым забытьём. Во сне он вдруг очутился дома, и увидел, что на их с Рысей хуторе пожар, вся изба уже в огне и дыму, а выскочить нельзя, потому что кто-то на крыльце поставил сеть.
Проснулся Вихор внезапно, взмокший, с тяжелой головой. В щели между ставнями зло палило предвечернее Око. Малыш в корыте возился и горько плакал. Уха лежала неподвижная, странно вытянувшаяся, бездыханная. "Эх, отмучилась," - разочарованно сказал Вихор. - "А малец-то голодный..." Было ясно, что без материнского молока ухокрылыш скоро ослабеет, перестанет плакать, а потом уснет навсегда, так и не узнав радости ночного полёта. Вихор нашарил на полке оставшуюся со вчера краюшку хлеба, оторвал кусок от тряпицы, в которую хлеб был завёрнут, смочил водой немного мякиша и завернул в соску. Малыш жадно схватил её, но продолжал жалобно подхныкивать. "Ладно, была-не была, отнесу тебя к твоим родичам, пока Око высоко". Решив так, Вихор кинул взгляд на мёртвую уху, и ему вдруг пришло в голову, что случись самому сгинуть где-нибудь в лесу, он бы замолвил словечко перед Пресветлым Маэлем за существо, которое дотащило бы то, что от него осталось до их с Рысей околицы.
Уха была мелкая и совсем не тяжелая, но крылья мешали. Пришлось их отрубить. Не ломаное крыло можно было бы позже продать, так что Вихор отложил его в сторонку, а оставшееся рассёк на части топором и как можно плотнее закатал в рогожу вместе с телом ухи. Получившийся тюк укрепил двумя ремнями за плечи, а малыша сунул за пазуху, где тот вцепился коготками в рубашку и тут же затих в тепле и темноте.
У берега Ночь-реки Вихор скинул поклажу в лодку. Осталось протолкаться сквозь заросли камыша и рогоза на открытую воду, а там уж до ухокрыльих нор было рукой подать. Нагретая Оком вода мягко обегала шест, поблёскивали серебром мелкие рыбёшки. Тишина кругом стояла такая, что звенело в ушах, но Вихор не сомневался, что с обрыва за ним наблюдает множество внимательных глаз. Даже не пытаясь прятаться, он вывел лодку к яру, остановился, вогнав шест в дно, затем повернулся к норам и резко свистнул. С десяток ухокрылов сейчас же вылезли на стену и замерли, готовые в любой миг сорваться в полёт. Тогда Вихор медленно развязал свёрток и свалил его содержимое за борт. Несколько ухов тут же беззвучно поднялись в воздух. Описывая круги и петли над водой, они по очереди спускались, рассматривали то, что река неторопливо уносила течением. Вдруг один из них страшно закричал, кинулся прямо в реку, шумно заплескав крыльями по мелководью. Остальные как по команде развернулись, и к Вихру со всех сторон помчалась стремительная, неминучая крылатая смерть.
Когда до ближайших когтей оставалось меньше пары вздохов, Вихор распахнул зипун, показав повисшего на рубашке ухокрылыша. Несущийся на него строй в миг разметало, разбросало в стороны, словно листву порывом ветра. Тревожно перекрикиваясь, ухи отлетели назад, к обрыву, расселись у нор. В воздухе остался только один - тот самый серебряный ух, которого Вихор выслеживал накануне. Очень медленно и мягко, всеми движениями показывая, что не собирается нападать, серебряный опустился на корму лодки и сложил крылья. Вихор встретился с ним взглядом и даже слегка удивился: не было в этих глазах ни страха, ни озлобления, только настороженное внимание и немой вопрос. "А, понимаю," - сказал Вихор, осторожно отцепил от своей рубахи коготки малыша и положил его на дно лодки. Сам же потихоньку отодвинулся к носу, держа перед собой пустые раскрытые руки. Ух стремительным движением подхватил малыша и в тот же миг взмыл в воздух, даже не покачнув лодку. " Вот теперь точно пора сматываться, и как можно быстрее," - сказал сам себе Вихор, торопливо разворачиваясь к берегу.
Лодка Вихра уже вошла в камыши, когда он позволил себе кинуть беглый взгляд через плечо в сторону яра. Над водой с криками метался черный ух, а серебряный летел рядом, сдерживая его беспорядочные движения, заботливо оттесняя то от обрыва, то от кромки воды. Наконец, они вместе опустились куда-то в камыши. Вихор соскочил на берег и, не медля более ни мгновения, резво рванул к спасительным кустам.
Грис осторожно убрал крыло со спины Нуара. Его бедный друг по-прежнему был вне себя от горя и гнева, но уже хотя бы не рвался в безумный, неуправляемый полёт.
- Почему, ну почему? Зачем ты не позволил мне догнать эту тварь и выдрать ей глаза? - яростно спросил он, подняв голову из примятых камышей.
- Потому, - как можно спокойнее отозвался Грис, заворачиваясь в свои серебристые крылья, - что мне не хотелось, чтобы мой друг разбился, а его сын остался вовсе без родителей. Ты же совершенно не слышал, куда летишь. Успокойся, подумай вот о чём: ведь бескрылый зачем-то принёс Си домой.
- Он убил Айю!
- И мог бы не нести сюда ребенка. Кто знает, вдруг даже среди бескрылых встречаются не вовсе скверные существа? Ведь они, наверное, так же, как и мы, строят дома, любят своих детей...
Нуар встряхнулся, сел, повернувшись к другу.
- И тебе не пришло в голову, что это могло быть ловушкой?
- Это было возможно. Но когда я стоял там, в лодке, мне показалось, что мы с этим существом вполне правильно поняли друг друга. Бескрылый...
- Что ты такое говоришь? Опомнись, Грис, это враги! Они приходят сюда, как воры, среди глухого дня! Поджигают наши дома, убивают наших друзей и родных без разбора и счета! Они подстерегают нас везде, стоит только опуститься на землю! Они уродливы, жестоки, убивают даже друг друга! Ты всерьёз пытаешься понять этих тварей?
И, резко расправив крылья, Нуар собрался было взлететь, но в последний миг вдруг передумал. Он снова встретился взглядом с Грисом. Теперь в его глазах уже горел совсем другой, злой и холодный огонь.
- Будь осторожнее. Ты погибнешь, когда пожалеешь врага. Но в одном-то ты совершенно прав: у этой твари тоже есть семья и дом. И выследить её мне не будет сложно.