ч.2
Детерминизм физический...
Но прежде чем говорить о влиянии гуманитарных представлений на физическое мировоззрение, предоставим Эйнштейну возможность самому высказаться о своем отношении к вероятностному языку квантовой теории:
«Я все еще верю в возможность построить такую модель реальности, то есть такую теорию, которая выражает сами вещи, а не только вероятности их поведения».
Эйнштейновское неприятие квантовой вероятности, несомненно, было связано с его отношением к причинности. Он неоднократно подчеркивал принесенные квантовой механикой ограничения на причинное описание природы. И употреблял при этом весьма тревожные слова:
«В настоящее время уверенности в постоянно действующей причинности угрожают именно те, кому она освещала путь и чьим главным и полновластным руководителем она была,- представители физики», «Ради этой цели [достижения результатов с помощью минимума теоретических элементов] квантовая механика охотно жертвует даже принципом строгой причинности».
Принцип причинности занимал очень важное место в методологии Эйнштейна. Именно нарушение причинности (кажущееся, как потом выяснил он сам) некоторое время мешало ему завершить главное его творение - теорию гравитации.
Чем можно объяснить отношение Эйнштейна к вероятностному фундаменту новой физики, которое, говоря его словами, он «отвергал чутьем физика»? Вряд ли на этот вопрос можно дать однозначный ответ. Действовала совокупность причин. Начнем с самых простых.
1. Завершение квантовой механики Эйнштейн встретил пятидесятилетним. Это не лучший возраст для восприятия новых идей в физике. Но, во-первых, физикой Эйнштейн занимался еще несколько десятилетий, и, во-вторых, с квантовыми идеями Эйнштейн нянчился почти с момента их рождения. Кроме того, Борн и Бор, принявшие новые - вероятностные - представления, были всего на несколько лет моложе Эйнштейна. Поэтому возраст нельзя считать достаточным объяснением.
2. А может быть, Эйнштейн недооценивал квантовую программу потому, что не занимался конкретными «практическими» проблемами атомной физики, где плодотворность квантовых идей особенно впечатляла? Эта причина тоже не слишком убедительна. Ведь и при создании теории гравитации Эйнштейн, по существу, не решал практических проблем.
3. Наконец, грандиозный успех его теории относительности мог оказать некое гипнотическое воздействие на Эйнштейна, мешая ему принять новую исследовательскую программу. Сам Эйнштейн подобную возможность,- по крайней мере, для других - вполне допускал. Говоря об абсолютном пространстве Ньютона, он пишет: «Огромный практический успех учения Ньютона, по-видимому, воспрепятствовал ему и физикам 18 и 19веков признать произвольный характер основ его системы».
Но и это объяснение трудно считать исчерпывающим. Прежде всего потому, что сам Эйнштейн осознавал возможность подобного воздействия. Далее, создание теории относительности - с ее «гипнотизирующим» успехом - сопровождалось, как известно, чрезвычайно активной борьбой с научными предрассудками. По словам Эйнштейна, физический закон не может быть точным хотя бы потому, что понятия, с помощью которых его формулируют, могут развиваться и в будущем оказаться недостаточными. Поэтому «человек науки должен пытаться сбросить с себя оковы предрассудков и, какой бы авторитетной ни была установившаяся концепция, постоянно убеждаться в том, что она остается и после появления новых фактов».
Такого опыта борьбы с научными предрассудками, какой был у Эйнштейна, не было, пожалуй, ни у кого из его современников. Во время создания квантовой теории его программа была предрассудком, но выяснилось это позже!
... и этический
Итак, перечисленным обстоятельствам не под силу объяснить эйнштейновское отношение к вероятности и причинности. Тогда давайте посмотрим на биографию ученого шире, почитаем и те его статьи, в которых не наука - главный герой. Без особого труда мы обнаружим, что в гуманитарных представлениях Эйнштейна царствует... тоже детерминизм. Совпадение? Следствие? Или причина?
В мире Эйнштейна гуманитарный комплекс - очень важный компонент, потому что его насущной потребностью было осмысление единства мира. И занятие наукой - не просто увлекательная игра, а поиски скрытых (но существующих!) закономерностей, управляющих этим единым миром. Для Эйнштейна мир физических идей и мир людей не разделены бездонной пропастью, и вполне естественны размышления о месте человека в мироздании, о «смысле жизни».
Не потому ли хорошо его лично знавший Макс Борн в физическом споре с ним привлекал соображения этического характера, что старался использовать наиболее веские для того доводы:
«Конечно, я полностью разделяю твое мнение относительно того, что действия людей - это результат прорыва из глубины этических чувств, первичных и почти независимых от рассудка. Но от этого единства взглядов я сразу должен перескочить к нашей размолвке в области физики. И это потому, что не могу разделять эти вещи и не могу понять, как это ты можешь объединять совершенно механический мир со свободой этических чувств индивидуумов... У тебя философия, которая кое-как приводит в соответствие мертвые вещи-автоматы с существованием справедливости, совести, и с этим я не согласен».
Главный эйнштейновский оппонент Нильс Бор довел осмысление квантового дуализма (корпускулярно-волнового и вероятностно-директивного) до принципа дополнительности, которым и завершилось построение квантовой механики.
В физике принцип дополнительности знаменит не менее принципа относительности. Однако сам Бор концепцию дополнительности не ограничивал физикой, а распространял ее и на «многие другие области человеческого знания и человеческой деятельности». Он, например, считал взаимно дополнительными такие описывающие человеческую деятельность понятия, как мысли и чувства, «свобода воли» и причинный анализ поступков человека. И, как отмечал сам Бор, рассуждения эти возникли в надежде повлиять на позицию Эйнштейна.
Неоднократно повторяющийся Эйнштейном довод против квантовой вероятности - «Я не верю, что Бог играет в кости» - встречал возражения на таком же не научном языке, когда Бор напомнил Эйнштейну, что уже «мыслители древности указывали на необходимость величайшей осторожности в присвоении провидению атрибутов, выраженных в понятиях повседневной жизни».
Для этических представлений Эйнштейна характерна уверенность в строгой причинности, действующей помимо воли человека, неприятие свободы воли, иррациональности, «квантовых флуктуаций» в судьбе человека: «Нам нелегко считать проявления нашей воли зависящими от строго последовательной цепи событий и отказаться от убеждения, что наши поступки ничем не связаны».
Тем более нелегко будет читателю, предпочитающему юридический взгляд на мир философскому, узнать, что по Эйнштейну: «Поступки людей определяются внешней и внутренней необходимостью, вследствие чего перед богом люди могут отвечать за свои деяния не более, чем неодушевленный предмет за то движение, в которое он оказывается вовлеченным».
Когда в тридцатые годы XX века обсуждали проблему причинности в квантовой теории, нередко говорили о свободе воли. В связи с этим Эйнштейн писал:
«Честно говоря, я не понимаю, что имеют в виду, когда говорят о свободе воли. Например, я чувствую, что мне хочется то или иное, но совершенно не понимаю, какое отношение это имеет к свободе воли. Я чувствую, что хочу закурить трубку, и закуриваю ее. Но каким образом я могу связать это действие с идеей свободы? Что кроется за актом желания закурить трубку? Другой акт желания? Шопенгауэр как-то сказал: «Человек может делать то, что хочет, но не может хотеть по своему желанию»... Я убежден, что события, происходящие в природе, подчиняются какому-то закону, связывающему их гораздо более точно и тесно, чем мы подозреваем сегодня, когда говорим, что одно событие является причиной другого».
Эйнштейн не понимает, что такое «свобода воли», и считает, что этому понятию нет места в рамках научного мышления. А как насчет «отсутствия свободы воли»?
Оба эти понятия одинаково непроверяемы «экспериментально» (из-за уникальности каждого «эксперимента»). В этом смысле вопрос «Есть ли свобода воли?» - псевдовопрос. Но то, что свобода воли и ее отсутствие оказываются бессмысленными понятиями, отнюдь не делает их равноправными. Вера во всеобщую и полную причинную связь может стимулировать познание и раскрытие причин. И только когда эта вера сталкивается с конкретными фактами науки, в частности с вероятностными законами квантовой механики, она может стать обузой.
Для «классического» физика квантовая механика, безусловно, означает ограничение, и, следовательно, нарушение причинности (классической!). Для физика «квантового» это противоречие решается тем, что сама классическая причинность оказывается бессмысленной, ее нельзя даже сформулировать на новом языке.
Пронизывающая высказывания Эйнштейна идея строгой причинности не только свидетельствует о детерминизме его этики, но и ставит несколько вопросов. Как возникли такие этические представления у Эйнштейна? Как могут подобные представления не вести к фатализму, пассивности? А ведь активное отношение Эйнштейна к жизни не нуждается в подтверждении цитатами. Оно видно всякому, кто хоть немного знаком с биографией Эйнштейна.
Этические представления Эйнштейна определялись не только тем, что они формировались в «до-квантовую», строго причинную, в лапласовском смысле, эпоху. Иначе было бы непонятно совсем иное отношение Борна и Бора к вероятностным основаниям физики. В объяснении нуждается и своеобразная дополнительность этики Эйнштейна: абсолютный детерминизм «в теории» и активность, признание ответственности людей за их поступки - а вовсе не фатализм - «в жизненной практике».
Направление, в котором можно искать ответ на эти вопросы, подсказывает сам Эйнштейн.