Моя бабушка.
Я помню ее с самого раннего своего детства - она была теплая и очень вкусно пахла. Это была МОЯ бабушка. Та бабушка, которая вызывает в моем сердце огромную нежность, та, что никогда не уйдет из моей памяти, та, которая была самой любимой, самой родной, самой МОЕЙ.
Моя бабушка была сиротой.
Звали ее Александра. Это была хрупкая и одновременно очень сильная женщина. История ее жизни во многом не имеет документальных доказательств и может быть перекручена множеством пересказов, но тем не менее очень интересна.
Бабушка помнила своих родителей.
Она помнила как звенела колокольчиками тройка, когда родители приезжали ее навещать, как приемные родители тащили ее, упирающую и ревущую, к речке умываться, как одевали новое, праздничное платье и расчесывали волосы. Помнила как хорошо пахла мама, и какие мягкие были усы у папы…
Было ли это на самом деле? Теперь мы уже не узнаем. Я думаю, что это не столько память, сколько образы, навязанные рассказами новых родственников в более старшем возрасте.
Бабушка родилась в 1914 году, в Киеве, в семье государственного чиновника- директора почтового отделения на Подоле. Она была единственным ребенком, а семья была более чем обеспеченной, и малышке-Шурочке в день ее рождения незамедлительно предоставили очень нужную опцию - мамку-кормилицу. Эта огромной души женщина сыграла немаловажную роль в судьбе моей бабушки, она не только спасала малышку от голода с первого дня ее жизни, но и спасала от всякой беды много лет потом.
Когда Шурочке было три года, грянула революция. Начались массовые беспорядки. А директор почты, нужно заметить, был не просто богатым человеком и государственным служащим царской России, на нем был и более серьезный грех - он был евреем. Самым правильным, что он мог сделать, это бежать из страны. Но видимо не все было так просто, отъезд все откладывался, и он принял решение спрятать ребенка. Почему он не пытался спрятать жену, для меня загадка, но тем не менее это так. Спрятали только дочку.
История умалчивает кормила ли кормилица маленькую Шурочку три года, или откормив год-полтора уехала в деревню, но сути это не меняет. Девочку привезли в деревню Обухов (ныне уже город) в многодетную семью ее кормилицы и, переодев, спрятали среди множества детей.
Дальше и начинаются воспоминания…
Могли ли ее родители приезжать проведать дочку в такой обстановке, переодевали ли малышку к приезду родителей? Я очень в этом сомневаюсь.
Но моя бабушка так часто говорила об этих эпизодах и так наслаждалась этими воспоминаниями, что я никогда не решилась высказать свои сомнения ей.
А потом они пропали.
Никто не знает как и при каких обстоятельствах они исчезли. Моя мама долго верила, что они сбежали за границу, оставив девочку до лучших времен у кормилицы, боясь подвергать ее риску. Я же склонна думать, что их расстреляли. Иначе какие-то родственники уже нашлись бы, занавес упал довольно давно.
Как жилось маленькой принцессе, знавшей до трех лет все самое лучшее, в такой семье?
А как живется сиротам? Вот так и жилось- сиротой.
Своих приемных родителей она научилась называть мамой и папой, их детей- братиками и сестричками. Но ни папа, ни братики-сестрички не хотели иметь такую родственницу. Пока ее настоящие родители были живы, был смысл прятать ребенка, наверняка за это они получили немалые деньги. Подвергать же себя риску бесплатно казалось бессмысленным. Но мама проявила характер и не дала выдать бедную девочку. Она всю свою жизнь защищала Шурочку от нападок старших детей и главы семейства. Думаю, она ее искренне любила.
Уже после революции в этой семье родился мальчик Андрюша, он и стал моей бабушке настоящим братом. Он был неизменным ее рыцарем и товарищем в играх. Они дружили до глубокой старости. Дедушка Андрюша умер намного раньше моей бабушки, и она его очень оплакивала.
Но как не защищала ее мама, как не любил ее брат, а она все равно была обузой, нахлебницей для всей остальной семьи. В 14 лет ее отдали в Киев, в няньки. Она няньчила ребенка у новых, уже советских, чиновников, по иронии судьбы они тоже были евреями. Не знаю, узнали ли они «свою» кровь, или просто были добрыми людьми, но бабушка моя вспоминала те годы с теплотой, она была досыта накормлена и прилично одета. Именно та хозяйка научила ее многим «женским» премудростям - искусству быть красивой.
Когда Сашеньке было 19 лет, случилась новая неприятность - наступил голод. О голоде 1933 года написано очень много, я не буду пересказывать эти ужасы, но скажу, что те, кто официально работал, получали продуктовый паёк. Пусть это была почти пустая похлебка и микроскопический кусочек хлеба, но это позволяло людям не умереть с голоду. Сашеньку может и прокормили бы чиновники, но в селе у нее заболевает мама. И Александра едет обратно в село, чтобы пойти работать в колхоз.
Бедная женщина лежала на печи и умирала с голоду. И тогда Саша стала приносить ей свой кусок хлеба. Она выпивала юшку, а хлеб неизменно несла домой. Очень часто моя бабушка вспоминала это время. Она не рассказывала, как ежедневно умирали десятки людей, как люди ели людей, слава Богу, нет. Но она всю жизнь помнила как, шатаясь от голода, несла своей маме кусочек хлеба, и как облизывала его всю дорогу, как боялась его съесть.
Ее мама умерла тихо, просто уснула. Саша тормошила ее и кричала: «Мама, мамочка, не умирай». Мама открыла глаза и сказала: « Тссс, не кричи, мне так хорошо было» и умерла.
Когда, после смерти мамы, Саша снимала с печи постель, она нашла все свои кусочки хлеба.
В этом месте я всегда плакала. Женщина, даже не родная мать, понимая, что она умирает, сушила сухари для дочки, чтобы хоть она выжила.
После смерти мамы Саша не могла больше находиться в селе, она опять уезжает в Киев. В Киеве она устраивается на мануфактурную фабрику. На фабрике было хорошо, рабочих кормили, им платили, и даже у них была возможность купить отрезы (ткани) в фирменном магазинчике на территории фабрики. Сашенька имея врожденный вкус, и помня уроки своей недавней хозяйки, начинает неплохо одеваться и расцветает в прекрасную девушку.
Она очень мало рассказывала о том времени. Больше о нарядах говорила, чем о людях и событиях. В то время ее посетила огромная любовь, но и об этом она нам не сильно рассказывала. Дед мой был человеком тихим, очень спокойным и очень красивым. В селе Микуличи у него была мама, и много братьев и сестер, а сам он служил в киевской милиции и жил в общежитии.
Когда они поженились, то сняли угол (часть комнаты) у одной вдовы и зажили себе тихо и спокойно. Омрачало их жизнь только отсутствие детей и Александра очень ударилась в религию, хоть и была тогда церковь гонима и даже полулегальна. Уж не берусь делать выводы, но жаркие молитвы и страстные ночи увенчались успехом, и через два года у них появилась маленькая принцесса Ниночка- моя мама. Не могла Александра нарадоваться на дочку, не могла наиграться. С улыбкой рассказывала мне как она с нетерпением ждала пока малышка проснется и даже будила ее, чтобы поиграть.
С появлением ребенка на горизонте замаячила служебная квартира, и вот уже семья должна перезжать, но Бог отвел. Александра очень настаивала чтобы дочку покрестить, ведь искренне верила, что ребенок дан им Богом. Иосиф, а именно так звали моего дедушку, боялся, но перечить жене не решился и маленькую Нину покрестили, конечно тайно, и конечно об этом узнали на службе у Иосифа. Он положил на стол партбилет и попрощался как с квартирой, так и собственно со службой. А почему все это было хорошо я расскажу позже.
Семья уезжает к Иосифу в село. Сразу они пытались жить у его мамы, но Александра, жуткая аккуратистка, просто не могла жить со свекровью ( кстати, об этой моей прабабке можно написать роман)) она была очень веселая, разговаривала прибаутками, но чистотой действительно не заморачивалась) и они попросились к бездетной тетке Иосифа.
Так и жили они с чужими людьми, растили дочурку и даже успели зачать еще одного ребенка. Но увидеть этого ребенка Иосифу не довелось.
Началась война.
Его забрали в числе первых. И погиб он в числе первых. Когда родился сын, Иосифа уже не было в живых.
Война очень быстро накрыла Украину, немцы взяли село без единого выстрела. Вот вечером были еще наши, а утром уже хозяйничали фашисты. И сразу они как-то не зверствовали, а потом увлеклись.
Моя мама помнит как бежала по полю, а следом бежал немец и кричал: “юдэ”, как бежала ей наперерез ее бабушка (мы помним- она была не родная) и кричала: “ не трогай ребенка ирод”, и как закрыла собой, и еще долго плакала и молилась.
Она помнит как пришел немец забирать корову, а ее мама, держа ее на руках, плакала и просила не отнимать кормилицу, и как она потянулась, обняла немца за шею и сказала: “папа”. И немец отступил.
Она помнит, как обстреливали село, когда наступали наши, а дед, держа маленького братика Колю на руках, тащил ее за руку, и собачку Шарика за веревочку, на другую сторону дома. А когда начинали стрелять в ответ, тащил обратно.
Уже после войны, Александра случайно встретила сослуживца Иосифа и узнала, что тот дом, в который они не заселились, разбомбили в первые часы войны.
Когда война закончилась, во многие семьи вернулись мужчины, некоторые женщины, ставшие вдовами, вышли замуж еще раз, но моя бабушка больше никогда замуж не вышла, хотя предложения были. Так и прожила всю жизнь- у чужих людей, без никакой опоры и поддержки. А времена были очень суровые, через пару лет после войны пришел еще один голод. Вот мне непонятно, почему под оккупантами село могло себя прокормить, а при советской власти то и дело голодало, но голод пришел страшный и у маленького Коли опухли ножки. Женщины засобирались на Западную Украину менять свои наряды на картошку и муку. Поехала и Александра. У нее было очень много красивых, добротных вещей, которые в селе ей носить было некуда и она собрала хороший тюк, надеясь привезти еду.
Дорогу на Западную она всегда вспоминала с неохотой. И вспоминала всегда один эпизод- они ехали на крыше поезда, людей было очень много, а с земли бандиты бросали железные крюки-кошки. Эти кошки стаскивали с вагонов и мешки и людей. Доехали немногие... А ей повезло, она очень удачно выменяла свои вещи на продукты и спасла всю семью от голодной смерти.
Можно еще долго рассказывать как моя бабушка, отпахав в колхозе “норму”, бежала ночью на спиртовый завод и воровала там брагу, рискуя попасть в тюрьму. Как несла ее три километра в ведрах и боялась расплескать. Брагой кормили корову.
Как бежала в лес и тащила на себе дрова. Как платила “податки”, не получая в колхозе ни копейки. Но тогда я никогда не закончу этот рассказ.
Моей бабушки уже нет. Так получилось, что я не была у нее на похоронах. Я не видела ее мертвой. Она навсегда останется для меня живой.
Моей самой любимой бабушкой. Самой сильной женщиной в нашей семье, несмотря на хрупкую внешность.